— Ну что, Фил, не испробовать ли нам все это вместе с мешочком крови? — спросил Миллер, поспешно делая глоток из свой фляжки.
Дикинсон кивнул, передавая дробовик другому актеру, во все глаза следившему за тем, как Миллер, взявшись за металлическую пластинку, рывком сорвал ее с груди Брейди. Несколько темных волосков осталось на пластыре, и Брейди чертыхнулся, потирая больное место.
Он присел на край столика, на котором Миллер, достав из кармана, разложил кусок резины. Брейди вытаращился на гладкую резинку, напоминавшую ему что-то ужасно знакомое.
Не прошло и двух секунд, как его осенило: это был презерватив!
— Часть своих запасов я забыл прихватить из дома, — поведал Миллер, осторожно наполняя презерватив густой красной жидкостью. — Хорошо, что поблизости оказалась аптека.
— Сколько же ты купил? — поинтересовался Брейди.
— Шесть пакетиков, — ответил ему с улыбкой Миллер. — Аптекарша, должно быть, решила, что я готовлюсь к бурной ночи.
Под одобрительные возгласы Миллер закончил свою работу. Теперь кончик и первая четверть презерватива были наполнены поддельной кровью. Специалист по эффектам вытер испачканные руки о джинсы, и Брейди поразило, как натурально выглядело пятно. Словно человек порезался и прикоснулся раной к ткани. Миллер завязал презерватив тугим узлом, отчего кровь переместилась в конец емкости, образовав подобие круглого мешочка. Казалось, будто кто-то наполнил его кровавой спермой.
Помощник режиссера Колин Робсон подошел к Дикинсону сообщить, что камеры установлены и все готово к съемке, и, выполнив свою обязанность, задержался на мгновение, увидев, что Миллер снова прикрепляет металлическую пластинку к груди Брейди. И на этот раз он прилепил ее медицинским пластырем, потом аккуратно приладил к пластинке мешочек с кровью, следя за тем, чтобы он находился непосредственно над новой шашечкой взрывчатки. Закончив приготовления, Миллер отступил на полшага и взял пульт дистанционного управления.
— Готов? — спросил он у Брейди.
Актер кивнул.
Миллер, приложившись вначале к фляжке, небрежно надавил красную кнопку.
Заряд сработал, резиновый мешочек взорвался, как клокочущий котел, расплескав липкую жидкость на груди Брейди.
— Потрясающе! — воскликнул Дикинсон. — Начинаем съемку.
Пока Миллер возился с новым мешочком крови и взрывным устройством, режиссер занялся Пэтом Салливаном, державшим дробовик. Салливану, худощавому долговязому парню с длинными каштановыми волосами, только-только стукнуло двадцать.
— Так, а ты быстро беги к Кевину, — распорядился Дикинсон. — Поднял дробовик к плечу и вдруг замер, как будто увидел что-то ужасное. Как будто не веришь своим глазам. Кевин бросится на тебя, и тут ты стреляешь. Насчет ружья не беспокойся, оно заряжено холостыми. Выстрел будет громким, совершенно безопасным. Звук запишем потом. От холостых всегда много шума.
— Но по сценарию я должен кое-что сказать, прежде чем выстрелю, — напомнил Салливан.
— Плевать я хотел на этот сценарий! — отрубил Дикинсон. — Там что ни строчка, то чушь.
— Мне кажется, без этого действия героя будут не мотивированы, — не сдавался молодой актер.
— Черт возьми, это же фильм ужасов, а не какой-то паршивый документальный фильм на социальную тему. Я здесь не фильм ставлю, а здесь я делаю деньги. Так что забудь про сценарий, понял? Просто пальни в него. А я придержу два кадра, пока ты не выстрелишь, потом в движении сниму тебя крупным планом, а затем падающего Кевина.
Миллер практически завершил свою работу. Он уже разместил четыре взрывных устройства и вкупе с ними мешочки на груди Брейди. Искусно закрепил последнюю пару на плече актера.
— Крепись, пять зарядов — не шутка, — улыбнулся Миллер.
— Меня больше беспокоит, как я все это смою с себя. — Из-под толстого слоя грима голос Брейди звучал приглушенно, слова были едва различимы.
Высоко над ними два мощных дуговых прожектора опустили в нужное положение, светотехник обследовал площадку, измеряя освещенность экспозиметром и переговариваясь с оператором, уже занявшим место на операторском кране.
Увидев мелькнувшую вспышку, Миллер обернулся и узнал знакомого фотографа из журнала «Фотоплей». Фотограф кивнул, приветствуя специалиста по эффектам, и тут же бросился снимать других членов съемочной группы, которые роились вокруг площадки, как мухи вокруг дохлой собаки.
— У нас все готово? — устало спросил Дикинсон.
— Всем по местам! — прокричал помощник режиссера. — Мы обязаны быть профессионалами!
Его реплика была встречена насмешками и хохотом.
Освещение приглушили, когда Брейди и Салливан заняли свои места.
— Сразу, без повторов. Снимаем с первого раза! — крикнул режиссер. — Готово?
— Готов! — отозвался один из кинооператоров, а затем и два других ответили утвердительно.
— Нумератор! — приказал Дикинсон.
Послышался резкий хлопок нумератора, и Миллер услышал:
— Пятьдесят восемь, дубль первый.
Дикинсон, в последний раз окинув взглядом декорации, отошел в сторону.
— Начали! — воскликнул он, и Салливан ступил на площадку.
Миллер приблизился к режиссеру, держа пульт дистанционного управления в одной руке, фляжку — в другой. Ожидая своей очереди, он сделал из нее большой глоток.
Кран с кинокамерой опустился ниже, оператор снимал вскидывающего дробовик Салливана.
— Фрэнк, приготовься, — прошептал Дикинсон, и Миллер застыл, держа палец над красной кнопкой пульта. Еще несколько секунд — и он, с его огромным опытом в области киноэффектов, создаст иллюзию, будто грудь Брейди разворотит выстрелом дробовика. Он видел, как актеры повернулись лицом друг к другу, как задвигался, извиваясь, пластиковый язык, который Брейди надевал и в предыдущих эпизодах.
Дикинсон безучастно наблюдал за тем, как актеры разыгрывали сцену, забеспокоившись только раз, когда Салливан чуть-чуть просрочил время выстрела.
Наконец он таки нажал на спусковой крючок, что-то слабо щелкнуло, и тотчас с оглушительным треском стали рваться холостые патроны.
Миллер нажал кнопку пульта.
Ничего.
— О черт, — засипел специалист по эффектам, яростно тряся коробочку.
— Стоп! — спокойно сказал Дикинсон. — Всем оставаться на местах. Через пару минут все будет в порядке.
Он взглянул на Миллера, который уже проверял взрывные устройства.
— Что случилось? — поинтересовался Брейди, видя, что специалист по эффектам озабоченно рассматривает что-то у него на груди.
— Наверное, где-то заклинило, и контакта не произошло, — сказал Миллер. — Если и сейчас не сработает, придется подключить их к стационарному пульту управления.
Он решил, что не мешало бы испытать сначала устройства, прежде чем заработают камеры. Глупо, если еще раз произойдет осечка.
Чуть не припав к груди Брейди, Миллер снова и снова осматривал свое изобретение.
Пэт Салливан потирал плечо, удивляясь, что отдача у дробовика при стрельбе оказалась такой сильной, хотя патроны были холостые.
Миллер ощупал детонатор четвертого заряда, нагнувшись так близко, что его лицо находилось в трех — пяти сантиметрах от него.
Салливан положил дробовик на пульт дистанционного управления.
Миллер услышал предостерегающий крик, но было слишком поздно.
Все пять детонаторов сработали одновременно.
В глаза ударила ослепительная вспышка, больше он ничего не видел. Обжигающая боль резанула по глазам — заряды разорвались прямо у его лица. От боли он закричал. Из лопнувших мешочков с кровью по телу растекалась липкая жидкость. Но самым сильным было ощущение боли. Адской, мучительной боли, которая, казалось, впилась в его голову, когда он пальцами стал царапать свои обожженные глаза. Мелкие частички резины, расплавленной в огне, разъедали его чувствительные глазницы. Ревя от боли, Миллер рухнул на колени и отчаянно замахал руками.
Вокруг него слышались вопли и крики, но доносились они словно из вечной темноты, обступившей его со всех сторон. Глаза жгло все сильнее, будто в них брызнули кислотой. Бутафорская кровь вперемешку с его собственной текла по щекам, почерневшим от разрыва пяти крошечных зарядов.
Когда боль стала совсем нестерпимой, силы оставили его, он упал и с облегчением почувствовал, что начинает терять сознание.
Пока сознание еще теплилось в нем, Миллер услышал голос Дикинсона, перекрывающий гул криков и причитаний.
— "Скорую", быстрее!
Это было последнее, что он слышал.
Глава 5
Он услышал стук резко распахнувшихся дверец «скорой помощи», потом вдруг почувствовал на своем лице холодный воздух — видимо, его перекладывали на каталку.
По крайней мере, так он представлял себе происходящее. Он по-прежнему ничего не видел.
Сознание вернулось к Миллеру вскоре после того, как его поместили в машину «Скорой помощи», и он был вынужден лежать, преодолевая нестерпимую боль, пока машина неслась по улицам к больнице. Он смутно ощущал скорость движения, слышал пронзительный вой сирены и, совсем близко, голос врача, утешавшего его и, что было куда важнее, коловшего морфий. Из поглотившего его мрака Миллер был благодарен за этот наркотик, хоть ненадолго притупляющий боль.
Поездка продолжалась менее десяти минут, показавшихся вечностью. Ослепший, он тем не менее понимал, что сейчас его катили ко входу в отделение «неотложной помощи».
Голоса бурлили и кружились над ним — звуки, лишенные телесной оболочки в беспредельности сошедшей на него ночи. Со всех сторон долетали какие-то обрывки разговоров:
— ...глаза...
— ...сразу в хирургию...
— ...сильное повреждение... острая боль...
Миллеру захотелось внести свою лепту в плетущуюся паутину слов и звуков, но, когда он попытался что-то сказать, его губы лишь беззвучно шевельнулись. Было такое ощущение, будто в рот ему насыпали мелу. Он попытался глотнуть, но горло лишь судорожно сжалось, не в состоянии произвести даже такое простое движение.
Каталка ударилась обо что-то, и от неожиданности Миллер вскрикнул. Звук, который, он думал, не сможет издать, получился похожим на кваканье. Теперь в ноздри ему ударил запах дезинфицирующего вещества, из чего он заключил, что его везут по коридору больницы. Он чувствовал прикосновение чьих-то рук. Теплых рук. От которых веяло покоем.
Боже, если бы он мог хоть что-то видеть!
Он моргнул, но это движение только усилило боль, и он снова застонал, понимая, что действие морфия ослабевает.
— С дороги...
— ...срочная операция...
— ...третья операционная...
Голова Миллера была туго перебинтована, и он молил Бога, чтобы это было единственной причиной, почему он не видит. Он заскрежетал зубами, почувствовав, что каталка остановилась.
— Больной потерял много крови, — послышался над ним чей-то голос.
Миллер хотел что-то сказать, хотел предупредить, что кровь, залившая его лицо, была в основном бутафорской. Ну, невсамделишной. Это такая забавная чертова шутка. Ты же слепой, дубина, говорил он сам себе. Интересно послушать, как ты теперь будешь смеяться?
— Что с ним? — снова спросил голос, и Миллер услышал откуда-то справа от себя краткий пересказ того, что с ним произошло. Он почувствовал, как чьи-то руки стали осторожно снимать повязки и марлевые накладки с глаз. Миллер предвкушал, как в глаза ударит свет, и приготовился к боли, которая его непременно пронзит, стоит лишь приподнять веки. И молил Бога, чтобы эта боль пришла.
Молился о свете.
И вот сняты ватные тампоны.
Миллер открывает глаза.
Темнота.
— Боже, — простонал он, не узнав своего голоса. Как будто говорил кто-то другой. — Я ослеп! — Дыхание его стало прерывистым. — Я же ни черта не вижу! — заревел он голосом, в котором слышались страх и растерянность.
Он с трудом повернул голову вправо, потом влево, словно ожидая, что так сможет что-то разглядеть, что темнота вот-вот рассеется, предметы обретут контуры, а голоса материализуются.
Но темнота не рассеялась.
Миллер попытался сесть, но боль опрокинула его назад так стремительно, как будто он натолкнулся на бетонную стену. Порыв отнял у него последние силы. Беспомощный, лежал он на каталке, удерживаемый теперь более крепкими, но заботливыми руками.
Он услышал другие слова, многие он не понимал, потом кто-то закатал ему правый рукав свитера, обнажая то место на руке, где пульсировала вена. Инстинктивно он повернулся вправо, злясь на то, что не видит и не понимает, что собираются с ним делать эти люди. Желая увидеть их.
Миллер застонал, почувствовав, как протыкает кожу игла, и весь напрягся, когда игла вонзилась в руку, на мгновение замерла и потом тихонько выскользнула.
— Лежите спокойно...
— ...готовьте его...
— ...надо торопиться...
Поток незримых слов.
Каталка снова двинулась, и он откинулся на подушку. Глаза все еще горели, как в огне, но боль постепенно начала угасать. Голоса удалялись. Звуки отдавались в голове гулким эхом. Он куда-то поплыл, но еще продолжал сопротивляться, крепко закрывая свои невидящие глаза, стискивая разорванные веки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36