Потому что все в этом времени изобилия и успеха можно было решить. Это был период успеха. Успеха, возможного только в наше время, я бы сказала, когда люди во всем мире могут записывать, смотреть и слушать — все одновременно — импровизации одной скрипачки.
Мы убедили самих себя, что Фей должна разделить этот успех с нами, что где-то как-то она уже знает о нас, ведь мы так к ней тянемся.
«Фей, возвращайся домой. Фей, окажись живой. Фей, где ты? Фей, как здорово разъезжать в лимузинах, селиться в красивых номерах; как здорово продираться на сцену сквозь толпу, как здорово. Фей, зрители дарят нам свою любовь! Фей, мы теперь знаем только тепло».
Однажды вечером в Нью-Йорке я стояла позади каменного грифона, это было, кажется, на одном из верхних этажей отеля «Ритц-Карлтон». Я смотрела на Сентрал-парк. Дул холодный ветер, совсем как тогда в Вене. Я вспоминала мать. Я вспоминала, как однажды она попросила помолиться вместе с ней, тогда впервые она заговорила со мной о своем пьянстве — она ни разу не упоминала о нем в присутствии других, — тогда она сказала, что эта жажда у нее в крови и что ее отец тоже испытывал эту жажду, как и его отец. Помолись со мной. Я закрыла глаза и поцеловала ее. Ночь в Гефсиманском саду. В тот вечер я играла для нее на улице. Вскоре мой пятьдесят пятый год подойдет к концу. Наступит октябрь, и мне исполнится пятьдесят пять. А потом в конце концов, как я и предполагала, наступило неизбежное.
Как любезно со стороны Стефана и в то же время как абсолютно неразумно было самому писать письмо собственной призрачной рукой, а может быть, он вселился в человеческое тело, чтобы написать эти письма? Никто в наше время не пишет таким идеальным почерком с длинным четким росчерком старинного пера, красными чернилами на пергаменте, никак не меньше, новом пергаменте, разумеется, но таком же твердом, как во времена его жизни.
Он написал прямо, без всяких обиняков. «Стефан Стефановский, Ваш старинный друг, сердечно приглашает Вас дать благотворительный концерт в Рио-де-Жанейро, где будет с нетерпением ждать встречи с Вами. Все расходы по Вашему проживанию вместе с семейством в отеле „Копакабана“ будут оплачены. С удовольствием сообщу Вам все детали Вашего пребывания в Рио. Позвоните в любое удобное для Вас время по следующим телефонам…» Катринка обсудила детали по телефону.
— В каком театре? Муниципальном? Звучит современно, стерильно, подумала я. Я бы привел к тебе Лили, если бы мог.
— Ты ведь не хочешь туда ехать? — поинтересовалась Роз. После четвертой кружки пива она совсем размякла и сидела, обняв меня рукой. Я, притулившись к ней, сонно смотрела в окно. Это был Хьюстон, тропический город с великолепным балетом и оперой и изумительной публикой, которая тепло нас принимала и не задавала вопросов.
— Я бы на твоем месте не ездила, сказала Катринка.
— Рио-де-Жанейро? — сказала я. — Но ведь это красивый город. Карл хотел поехать. Он думал завершить свою работу над книгой. Святой Себастьян, его святой, его…
— Область научных исследований, — договорила Роз.
Катринка рассмеялась.
— Что ж, книга давно завершена, — сказал Гленн, муж Роз. — Сейчас ее развозят по магазинам. Грейди говорит, все идет превосходно. — Гленн поправил очки на переносице. Потом сел и сложил руки на груди.
Я взглянула на письмо. Приезжай в Рио.
— Я вижу по твоему лицу, никуда не езжай!
Я продолжала разглядывать письмо. Руки у меня взмокли и дрожали. Его почерк, его имя.
— Ради всего святого, — вмешалась я, — о чем вы все толкуете?
Они переглянулись.
— Если она теперь не помнит, то вспомнит потом, — сказала Катринка. — Та женщина, что писала тебе, твоя старинная подруга из Беркли, которая утверждала…
— Что Лили… возродилась в Рио? — спросила я.
— Да, — сказала Роз. — Эта поездка сделает тебя несчастной. Я помню, как Карл стремился туда. Ты тогда сказала, что тоже очень бы хотела увидеть этот город, но тебе этого не вынести, помнишь? Я сама слышала, как ты говорила Карлу…
— Не помню, чтобы я такое ему говорила, — возразила я. — Помню только, что я никуда не поехала, хотя ему очень хотелось. А теперь я просто должна.
— Триана, — сказал Мартин, ни в одном городе ты не найдешь возрожденную Лили.
— Она сама это прекрасно понимает, — сказала Роз.
Катринка совсем сникла, став несчастной. Мне не хотелось этого видеть. Когда-то она была очень близка Лили. В те времена Роз с нами не было ни в Беркли, ни в Сан-Франциско. Зато Катринка была и у кровати больной, и у гроба, и на кладбище — она прошла через все это.
— Не езжай, — сказала Катринка хриплым голосом.
— Я поеду по другой причине, — сказала я. — Я не верю, что Лили там. Я верю, если Лили и живет где-то, то не нуждается во мне, иначе она бы пришла… Я замолчала. Мне вспомнились его ненавистные, больно ужалившие слова. Ты ревновала, тебя терзали муки ревности, что твоя дочь открылась Сьюзен, а не тебе. Признайся! Так ты тогда думала. Почему твоя дочь не пришла к тебе?
А ты потеряла письмо, так на него и не ответив, хотя знала, что Сьюзен была искренна, хотя знала, как она любила Лили и как верила…
— Триана!
Я подняла голову. В глазах Роз стоял прежний страх, тот самый страх из плохих времен, до того, как мы получили все, что хотели.
— Не волнуйся, Роз. Я не буду искать Лили. Этот человек… я ему кое-чем обязана, — сказала я.
— Кому? Этому Стефану Стефановскому? — поинтересовалась Катринка. — Люди, с которыми я говорила по телефону, даже не знают, кто он такой. То есть я хочу сказать, что приглашение, конечно, подлинное, но они даже понятия не имеют, что это за человек…
— Я хорошо его знаю, — сказала я. — Вы разве забыли? — Я поднялась из-за стола и взяла в руки скрипку, которая всегда находилась на расстоянии не дальше четырех дюймов от меня и сейчас лежала на стуле.
— Скрипач из Нового Орлеана! — сказала Роз.
— Да, это Стефан. Это именно он. Я хочу поехать туда. А кроме того… Говорят, там очень красиво.
Неужели это то самое место, что виделось мне во сне? Лили знала, что выбрать: рай.
— Муниципальный театр… Звучит скучновато, — заметила я.
Или кто-то уже произносил раньше эти слова?
— Опасный город, — откликнулся Гленн. — Там тебя готовы убить за кроссовки. Бедняков полным-полно, они строят свои хижины на склонах гор. А этот пляж Копакабана? Его создали несколько десятков лет назад…
— Там красиво, — прошептала я.
Меня никто не расслышал. Я держала в руках скрипку и начала пощипывать струны.
— Прошу тебя, только не начинай сейчас играть, а то я свихнусь, — сказала Катринка.
Я рассмеялась. Роз тоже.
— То есть не каждую же секунду… — поспешила добавить Катринка.
— Все в порядке. И все-таки я хочу поехать. Я должна поехать. Это просьба Стефана.
Я сказала, что не обязательно ехать со мной. В конце концов это все-таки Бразилия. Но к тому времени, когда мы сели в самолет, им уже не терпелось увидеть экзотическую легендарную страну с тропическими лесами и огромными пляжами, и муниципальный театр, который, судя по названию, представлял собой бетонное городское сооружение.
Разумеется, все оказалось не так. Вы это знаете. Бразилия не просто другая страна. Это другой мир, где сны приобретают причудливую форму, а люди тянутся к духам, где святые и африканские божества находят себе место на золоченых алтарях.
Вы знаете, что я там нашла. Конечно… я боялась. Остальные видели это. Они чувствовали мой страх. Я действительно думала о Сьюзен, и не только о ее письме, а о том, что она мне сказала после смерти Лили. Я все время мысленно возвращалась к ней и к ее рассказу после смерти Лили: Лили знала, что скоро умрет. Я всегда хотела сохранить это в тайне от девочки. Но Лили сказала Сьюзен: «Знаешь, я скоро умру. — И при этом она рассмеялась. — Я знаю, потому что мамочка знает, и мамочка боится».
Но я в долгу перед тобой, Стефан. Я в долгу перед тобой, потому что ты дал мне силы. Я не могу тебе отказать.
Я заставила себя улыбаться. Я выработала план действий. Говорить об умершем ребенке оказалось не так уж трудно. Родные давным-давно перестали расспрашивать меня, каким образом я очутилась в Вене. Они не связали это событие с безумным скрипачом.
Итак, мы отправились в путь и снова смеялись, скрывая страх, страх, похожий на тени в длинном пустом доме, где мать пила, а дети спали в липкой духоте, и я боялась, что дом займется огнем, и я не смогу их вытащить, и отец, как всегда, пропадал неизвестно где, и у меня стучали зубы, хотя было тепло, и в темноте летали комары.
ГЛАВА 17
Сонные и разморенные долгим перелетом на юг, за экватор, над Амазонкой, с посадкой в Рио, мы ехали в поезде, который вез нас по длинному черному туннелю под заросшей тропическим лесом горой Корковадо. Это великолепие — гранитный Христос с распростертыми руками на вершине горы — я должна была увидеть собственными глазами, прежде чем покинуть страну.
Теперь я носила с собой скрипку все время в новом мешке с красной бархатной подкладкой, набитой для мягкости ватой, надевая шнурок на плечо.
Мы не торопясь могли осмотреть все здешние чудеса — и Сахарную гору, и старые дворцы Габсбургов, которые приехали сюда, спасаясь от Наполеона, пока он обстреливал Вену Стефана.
Что-то коснулось моей щеки. Я почувствовала чей-то вздох.У меня побежали по спине мурашки. Я не шелохнулась. Вагон продолжал раскачиваться.
Когда мы выехали из туннеля, воздух стал прохладней, перед нами открылось огромное небо потрясающей голубизны.
Как только мы окунулись в гущу Копакабаны, меня охватил озноб и показалось, будто рядом находится Стефан; я почувствовала, как что-то легкое мазнуло меня по щеке, и крепче прижала к себе скрипку в мягком бархатном одеянии, стараясь побороть этот нервный приступ и оглядеться вокруг. Копакабана оказалась густо застроена высоченными зданиями и низенькими магазинчиками, гудели уличные разносчики, толпились усталые туристы. Все это напоминало Оушен-драйв на Майами-Бич или деловую часть Манхэттена, или Маркет-стрит в Сан-Франциско в полдень.
— Какие деревья! — воскликнула я. — Смотрите, здесь повсюду такие огромные деревья.
Они стояли прямые, зеленые, раскинув фестончатые кроны, как зонтики, под которыми можно было укрыться от невыносимой жары. Еще ни разу в таком густонаселенном городе я не видела столько деревьев — они были повсюду, росли на грязной мостовой, в тени небоскребов, среди гудящей толпы.
— Это миндальные деревья, мисс Беккер, — пояснил наш гид, высокий гибкий юноша, очень бледный, со светлыми волосами и полупрозрачными голубыми глазами. Звали его Антонио. Он говорил с тем же акцентом, что я слышала в своем сне, португальским акцентом.
Мы оказались там. Мы оказались в том самом месте, где было пенящееся море и мраморный дворец. Но когда же я их увижу?
Я почувствовала, как в меня ударила огромная теплая волна, когда мы свернули на пляж; море в тот день было спокойным, но это было то самое море из моих снов, никаких сомнений. Впереди и позади нас возвышались горы, отличавшие этот пляж от других многочисленных пляжей города Рио-де-Жанейро.
Наш сладкоголосый гид, Антонио, рассказывал о многочисленных пляжах, протянувшихся далеко на юг, и что это второй по величине пляж в городе с населением одиннадцать миллионов. Горные пики поднимались прямо от земли. В крытых соломой хижинах продавали прохладительные напитки. Автобусы и автомобили, с трудом протискиваясь, искали место для парковки, и если какое вдруг освобождалось, то мчались туда наперегонки. А море, море оказалось безграничным сине-зеленым океаном, хотя на самом деле это был залив, и там, за горизонтом, были другие горы, которых мы не могли видеть. Красивейшая бухта, созданная самим Богом.
Розалинду захлестнули чувства. Гленн принялся щелкать фотоаппаратом. Катринка с легким беспокойством наблюдала за бесконечной вереницей одетых в белое мужчин и женщин, бродивших по широкой ленте бежевого песка. Я в жизни не видела такого широкого и красивого пляжа.
В том сне я мельком видела узорчатую тропинку — этот странный рисунок, как я теперь убедилась, был выполнен мозаикой.
Наш гид, Антонио, рассказывал о человеке, построившем всю длинную авеню вдоль пляжа с этими мозаичными узорами, которыми можно было любоваться даже с воздуха. Он рассказывал о многочисленных местах, куда мы могли бы пойти, о теплом море, о праздновании Нового года и карнавале, тех особых днях, которые мы обязательно должны увидеть воочию.
Машина свернула налево. Перед нами возник отель. Дворец Копакабана — величественное семиэтажное белое здание в старом стиле, с широкой террасой на уровне второго этажа, отделанной римскими арками. Несомненно, за этими огромными арками скрывались и обычные комнаты, и бальные залы. А красивый оштукатуренный белый фасад был полон британского достоинства. Барокко, его последние слабые отголоски, здесь, среди современных высотных домов, обступивших его со всех сторон, но не смевших прикоснуться к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47