Я повернулась к нему лицом, не размыкая его невидимых объятий. Я изо всех сил пнула его коленом. Наверное, с той же силой, что он когда-то ударил своего отца. Я оттолкнула его обеими руками. Я увидела его на короткий миг.
Все другие образы покинули нас. Не было больше ни белого кафеля, ни гула двигателей. Даже мерзкие запахи исчезли, даже музыка. Эхо тоже исчезло, что означало — мы вырвались на свободу. Он отлетел в сторону, тот самый Стефан, что являлся ко мне в Новом Орлеане. Мне показалось, что он сейчас упадет, но он снова кинулся вперед и вцепился в скрипку.
— Нет, ты не сделаешь этого. — Я опять пнула его. — Не сделаешь, не сделаешь! Ты больше не сделаешь этого ни с одним из них, скрипка в моих руках, и сам Маэстро спрашивал тебя, зачем! Зачем, Стефан! Ты даровал мне музыку, да, но еще ты даровал мне полное право отобрать инструмент, породивший эту музыку.
Я подняла скрипку и смычок, я вздернула подбородок. Он прижал свои пальцы к губам.
— Триана, молю тебя. Ты сама не понимаешь значения своих слов, как и моих. Умоляю. Скрипка моя. Я умер за нее. Я уйду вместе с ней. Я покину тебя. Триана!
Неужели у меня под ногами твердая мостовая? Какая фантазия окутает нас сейчас, что еще нам дано увидеть? Нечеткие здания в дымке. Обжигающий ветер.
— Еще раз подойдешь ко мне, обретя телесность, и, клянусь, я разобью скрипку о твою голову!
— Триана, — только и смог он потрясенно вымолвить.
— Для начала я разобью ее. Клянусь, — повторила я.
Я сжала скрипку еще крепче и размахнулась, нацелив в него, так что он, пошатываясь, отступил с болью и страхом.
— Нет, ты не сможешь, — взмолился он. — Триана, прошу тебя, прошу, верни мне скрипку. Не знаю, как ты ею завладела. Не знаю, в чем тут справедливость, что за ирония судьбы. Ты провела меня. Ты украла у меня скрипку. Триана! Господи, надо же, чтобы это была именно ты.
— Что ты хочешь этим сказать, дорогой?
— Что ты… ты обладаешь редким даром слышать мелодии и темы…
— Но ведь ты создавал эти мелодии и темы, а заодно и воспоминания. Какая высокая плата за твой концерт.
Он беспомощно покачал головой в знак несогласия.
— В этих мелодиях, что я играл для тебя, была свежесть, была жизнь. Стоя под твоим окном, я поднял взгляд и увидел твое лицо и почувствовал то, что ты называешь любовью, хотя я уже не помню этого чувства…
— Думаешь, такая тактика смягчит мое сердце? Я ведь сказала, у меня есть оправдание. Ты не будешь больше никого преследовать. Я завладела твоей скрипкой, все равно что твоим членом. Правила игры, быть может, мы никогда не узнаем, но скрипка в моих руках, а ты не настолько силен, чтобы снова завладеть ею.
Я повернулась. Под ногами действительно твердая мостовая. В лицо действительно дует холодный ветер.
Я побежала. Неужели это шум трамвая?
В туфлях с тонкими подошвами я чувствовала каждый булыжник. Холод пробирал до костей, беспощадный, пронзительный. Я ничего не видела, кроме белесого неба и омертвелых голых деревьев, дома походили на огромных полупрозрачных призраков.
Я все бежала и бежала. У меня уже заболели ноги, пальцы онемели. От холода из глаз лились бесполезные слезы. Болела грудь. Беги, беги, прочь из этого сна, из этого видения, обрети себя, Триана.
Я вновь услышала шум трамвая, увидела огни. Остановилась, сердце громко стучало. Руки так замерзли, что я почувствовала боль. Переложив скрипку со смычком в левую руку, я сунула пальцы правой в рот, чтобы согреть их. Потрескавшиеся губы были холодные. Господи! Какой адский холод. Моя одежда совершенно не защищала от ветра.
На мне по-прежнему был тот простой легкий наряд, в котором я была, когда он меня украл. Бархатный жилет, шелк.
— Просыпайся! — прокричала я. — Найди свое место. Возвращайся к себе! — вопила я во все горло. — Прерви этот сон. Покончи с ним.
Сколько раз я проделывала это, возвращалась из фантазий, грез или ночных кошмаров и оказывалась в своей кровати о четырех столбиках, оказывалась в восьмиугольной комнате, за окнами которой шумели машины, мчавшиеся по авеню? Если это сумасшествие, то я с ним не смирюсь! Я предпочту жить в муке, чем так! Но все вокруг было слишком реально!
Возвышались современные здания. Из-за угла вывернул трамвай в два вагона, обтекаемой формы, современного вида, а прямо перед собой я увидела яркое пятно — не что иное, как газетный киоск, открывшийся, несмотря на зиму, его переносные стены уже были увешаны разноцветными журналами.
Я метнулась к киоску. Нога попала в трамвайный рельс. Я знала это место. Я упала и спасла скрипку только потому, что успела повернуться на бок, ударившись локтем о камни.
С трудом поднялась.
Вывеску, светившуюся над головой, я уже видела раньше:
«Отель „Империал“».
Это была Вена моего времени, это была теперешняя Вена. Не может быть, чтобы я оказалась здесь, невозможно. Не может быть, чтобы я очнулась в другом месте.
Я затопала ногами, закружилась на месте. Просыпайся!
Но ничего не изменилось. На этот раз в рассветный час Рингштрассе просыпалась к жизни, Стефан куда-то исчез, а по тротуару шли обычные горожане. Из огромного роскошного отеля появился швейцар. Здесь всегда останавливались и останавливаются знаменитости — короли и королевы, Вагнер и Гитлер, будь они оба прокляты, и Бог знает кто еще жил в этих королевских апартаментах, которые я когда-то видела мельком. Господи, я снова здесь. Ты меня оставил здесь.
Какой-то человек заговорил со мной по-немецки.
Оказалось, что, падая, я задела киоск и сбила набок одну стену из журналов. Мы все потерпели крах, эти журнальные лица и неуклюжая женщина в глупом летнем наряде со скрипкой и смычком.
Меня подхватили уверенные руки.
— Прошу вас, простите, — пролепетала я по-немецки, потом по-английски. — Мне очень жаль, очень-очень жаль, я не хотела… Прошу вас.
Мои руки. Я не могла ими шевельнуть. Мои руки заледенели.
— Так вот какую игру ты затеял? — выкрикнула я, не обращая внимания на собравшихся вокруг людей. — Хочешь отморозить их вконец, сделать со мной то же, что твой отец сотворил с тобой? Так вот, у тебя ничего не получится!
Мне хотелось ударить Стефана. Но все, что я видела вокруг, — обычные равнодушные люди, а потому абсолютно реальные.
Я подняла скрипку. Я подняла скрипку к подбородку и начала играть. Еще раз решила узнать, примет ли реальный мир мою душу. Я услышала музыку, выражавшую как нельзя лучше мои самые потаенные безобидные желания, я услышала, как она рвется к небесам с любовью и верой. Реальный мир был как в тумане, впрочем, ему и полагалось таким быть — газетный киоск, кучка людей, остановившийся небольшой автомобиль.
Я продолжала играть, мне было все равно. Руки согрелись от игры. Бедный Стефан, бедный Стефан. Я выдыхала пар на холоде. Я играла и играла. Мудрое горе не ищет мести у самой жизни.
Внезапно пальцы одеревенели. Я действительно замерзла, очень сильно замерзла.
— Входите, мадам, — произнес человек рядом со мной. Подошли и другие. Молодая женщина с зачесанными назад волосами. — Входите, входите же, — твердили они.
— Но куда? Где мы находимся? Я хочу оказаться в своей постели, в своем доме, я бы проснулась, если бы только знала, как вернуться в свою постель и в свой дом.
Тошнота. Все вдруг потемнело, я уже не чувствовала тела от холода, проваливаясь в небытие.
— Скрипка, прошу вас, скрипка…
Я не чувствовала своих рук, зато видела скрипку, видела этот бесценный кусочек дерева. А еще я видела перед собой огни, танцующие огни, как бывает, когда идет дождь, только вот дождя никакого сейчас не было.
— Да-да, дорогая. Позвольте, мы поможем вам. Держите свою скрипку, а мы будем поддерживать вас. Теперь вы в безопасности.
Передо мной стоял старичок, он кивал и руководил остальными вокруг меня. Почтенный старичок, европейского вида, с седой шевелюрой и бородой, что было довольно странно, он словно попал в Вену из далекого прошлого, когда еще не произошли те ужасные войны.
— Пусть скрипка остается в моих руках, — сказала я.
— У вас бесценный инструмент, дорогая, — сказала женщина. — Немедленно позовите доктора. Держите ее с обеих сторон. Осторожно, бережно! Милая, мы вас держим.
Женщина направила меня через вращающиеся двери. Тепло и свет оказались шоком. Тошнота. Я скорее умру, но не проснусь.
— Где мы? Какой сегодня день? Руки замерзли, мне нужно отогреть их в теплой воде.
— Вы с нами, детка, все хорошо, мы вам поможем.
— Меня зовут Триана Беккер, я из Нового Орлеана. Позвоните туда. Поговорите с семейным адвокатом, Грейди Дьюбоссоном. Пусть мне поможет. Триана Беккер.
— Мы так и сделаем, дорогая, — сказал седовласый старичок. — Мы все для вас сделаем. А теперь отдыхайте. Несите ее. Пусть она держит скрипку. Не сделайте ей больно.
— Да… — произнесла я, ожидая, что в ту же секунду жизненный свет погаснет и наступит смерть, пришедшая в клубке фантазий, невозможных мечтаний и отвратительных чудес.
Но смерть не пришла. А люди были нежны и внимательны.
— Мы с вами, дорогая.
— Да, но кто вы?
ГЛАВА 15
Королевский люкс. Простор, золото, темно-серый штоф на стенах. Бежевые гипсовые круги под потолком. Умиротворяющая красота. Неизменный бордюр, словно из взбитых сливок, по огромному завитку в каждом углу. Зато кровать современная, и по размеру и по твердости. Я увидела над головой летящую золотую филигрань. Я завалена белыми пуховыми одеялами. Такие апартаменты достойны принцессы Уэльской или какой-нибудь сумасшедшей миллионерши.
Я находилась в полудреме, изнурительном полусне, не в силах провалиться в роскошную тьму, снедаемая тревогой, а потому каждый голос резал как ножом.
Блаженная теплота, какая бывает только в современном мире. Окна с двойным остеклением не пропускали холод и были забраны роскошными шторами. Сначала нужно открыть одно окно, потом второе. Тепло поступало с тихим гудением из каких-то скрытых незаметных приборов, заполняя огромное пространство комнаты.
— Мадам Беккер, граф Соколовский просит вас быть его гостьей.
— Вы знаете мое имя? — Неужели мои губы шевелятся? Я посмотрела в сторону, на двойной золотой канделябр, так ярко горевший на фоне гипсовой лепнины, с его блестящей ножки свешивались подвески. — Это очень любезно с его стороны, но напрасно он так хлопотал. — Я попыталась говорить как можно четче. — Пожалуйста, позвоните человеку, о котором я вам говорила, — моему адвокату, Грейди Дьюбоссону.
— Мадам Беккер, мы уже дозвонились. Денежные средства на пути к вам. Мистер Дьюбоссон скоро приедет. И ваши сестры шлют вам свою любовь. Они с огромной радостью узнали, что вы нашлись и с вами все в порядке.
Сколько же времени прошло? Я улыбнулась. Мне вспомнилась прелестная сцена из старого фильма по «Рождественской песне» Диккенса, Скруджа там играл Алестер Сим, британский актер, — проснувшись в рождественское утро другим человеком, он затанцевал.
Не знаю, как долго я находилась среди духов.
Счастливый, счастливый конец.
В номере стоял белый стол, деревянный стул, обтянутый синим шелком, высокая пальма, плохо задернутые тонкие занавески пропускали серый свет.
— Но граф просит, чтобы вы были его гостьей. Он слышал, как вы играли на скрипке Страдивари. У меня округлились глаза. Скрипка!
Она лежала рядом, на кровати. Я чувствовала ладонью ее струны и смычок. Темно-коричневая блестящая скрипка на белой простыне уютно устроилась на подушке возле меня.
— Да, она здесь, мадам, — сказала женщина на хорошем английском с австрийским акцентом. — Рядом с вами.
— Мне так жаль, что я причиняю столько хлопот.
— Никаких хлопот, мадам. Граф осмотрел скрипку, но не дотронулся до нее, вы понимаете. Он бы не стал этого делать без вашего разрешения. — Австрийский акцент гораздо мягче немецкого и более тягучий. — Граф коллекционирует такие инструменты. Он просит, чтобы вы были его гостьей. Для него это будет честь, мадам. Не желаете ли теперь отужинать?
В углу стоял Стефан.
Бледный, сгорбленный, погасший, бесцветный, он смотрел на меня, не отрывая взгляда, вся его фигура была словно окутана туманом.
Я охнула и села, прижав к себе скрипку.
— Не исчезай, Стефан, не становись одним из них! — сказала я.
Ничто не дрогнуло в его лице, полном печали и обреченности. Его образ буквально таял на глазах. Он привалился к стене, уткнувшись щекой в парчовую панель, скрестил лодыжки и погрузился в густой туман.
— Стефан! Не уходи. Не позволяй этому случиться с тобой.
Я посмотрела направо и налево, нет ли поблизости потерянных мертвецов, жутких теней, безумных душ. Высокая женщина бросила взгляд через плечо.
— Вы говорите со мной, мадам Беккер?
— Нет. Всего лишь с одним призраком, — ответила я. Почему бы и не признаться? Вероятно, эти добряки австрийцы успели принять меня за самую настоящую сумасшедшую. Почему бы и нет?
— Я ни с кем не говорю, если только… то есть… если только вы не видите человека в том углу.
Она поискала глазами, но никого не нашла и снова повернулась ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47