– …Намерения, – растерянно договорил он.
Конан усмехнулся, не трогаясь с места, и Тарк решился нагнуться за своим оружием. Когда его пальцы, онемевшие от чудовищного удара, сомкнулись на рукояти, за спиной раздался яростный крик, и дикая боль обожгла ногу. Падая на колено, он успел полуобернуться. Мальчишка уже отпрянул, его сабля была в крови, на лице – торжество, упоение местью. Тарк попытался встать и, всплеснув свободной рукой, повалился набок. «Вот сволочь, щенок! – выругался он про себя, с ненавистью озираясь на мальчика. – Жилы под коленом рассек, гад!»
Посмотрев на мальчика, Конан укоризненно покачал головой, а затем в три широких шага подступил к Тарку. Разбойничий атаман поднял меч и тут же его лишился – оружие улетело под крыльцо. Второй пинок пришелся в нижнюю челюсть, а затем Конан поставил ногу на грудь поверженного соплеменника.
– Все, Тарк, – равнодушно произнес он. – Сейчас я тебя убью. Но это еще не конец твоего путешествия. Сегодня же мы соберем все трупы бандитов, уложим на телеги, отвезем в ближайшее село и отдадим жителям. Надеюсь, они разберутся, кто им друг, а кто враг, и обо всем расскажут кшатриям. Вендийцы – хорошие люди, я не хочу, чтобы они пугали моим именем детей.
– Но разве ты, – прохрипел Тарк, задыхаясь под сапогом Конана, – не сторговался с кшатриями? Разве они… не оцепили лес?
– О чем ты говоришь? – лучезарно улыбнулся Конан. – Как я мог с ними сторговаться? Они же от меня, как от проказы, удирают. Ну, все, земляк. Прости, мне недосуг с тобой болтать.
Конан взмахнул мечом, и Тарк расстался с жизнью без жалобных криков и мольбы о пощаде. Принял смерть, как подобает киммерийскому воину.

Часть третья
КОЛЫБЕЛЬ ВЕСНЫ
Глава 1
Только во внутреннем дворе великолепной резиденции пандрского деспота, среди высоких стен, причудливо украшенных лепниной и плитками из ценных пород камня, агадейский сотник позволяя себе снимать доспехи. И то всякий раз ненадолго. Запыхавшиеся солдаты прибегали во двор и звали его на крышу дворца, или в сумрачные коридоры сокровищницы, или в прилегающие поля и в сады, – всюду, где вдруг обнаруживалось уязвимое место в обороне или где враг испытывал горногвардейцев на бдительность.
Конан брал их измором. Его отряд нес потери, зато не давал агадейцам ни мига передышки. Павших заменяли новые бойцы. Из окрестных лесов и с гор возвращались мелкими группами и поодиночке люди из разбитого войска Сеула Выжиги, среди кшатриев губернатора Собутана нашлось немало желающих поквитаться с дерзкими чужаками. А еще в отряд киммерийца влилось много мстителей из погубленных Тарком деревень – простых добропорядочных крестьян, которые в иное время ни за что не нарушили бы закон своей касты, не взяли бы в руки оружие. Их-то и гибло больше всего. Их сотник, дородный вендиец из рядовых кшатриев, приглянувшийся Конану своей вдумчивостью и исполнительностью, на поверку оказался не семи пядей во лбу, и вендийским крестьянам дорого обошлась его стычка с конным патрулем неприятеля. Горногвардейцев не смутило, что враг всемеро превосходит числом, они ослепили сотника стрелой и закололи, сожгли дюжину народных мстителей «нектаром Митры» и «ноздрями Мушхуша», а потом долго с гиканьем и хохотом гонялись по садам за уцелевшими. От полного уничтожения крестьянский отряд спасли конные арбалетчики и лучники Конана, они растянулись в цепь невдалеке от сада и стреляли в каждого агадейца, который появлялся на виду. Великолепные доспехи не спасли одного из людей Бен-Саифа, его придавила подстреленная лошадь, и тут же из кустов подоспел крестьянин с булавой. Разъяренные агадейцы бросились в атаку на лучников, им на подмогу от дворца помчался Бен-Саиф с тремя десятками человек, но когирцы, пандрийцы и вендийские кшатрии легко ускакали от всадников-тяжеловесов, а тем временем крестьяне выбрались из сада и укрылись среди ближайших скал.
Весь первый день осады дворца и сокровищницы Конан не выдавал агадейцам своего присутствия. Его люди тайком следили за противником, а потом поднимались на утес, служивший их командиру наблюдательным пунктом, и рассказывали обо всем, что видели. А ночью Конан с несколькими людьми подкрался к вражескому посту и собственноручно свернул шею клевавшему носом часовому. Троих воинов недосчитался на рассвете Бен-Саиф, их всех унесли враги вместе с оружием и доспехами.
А ближе к полудню за дело взялись лучники Конана. Агадейцы метко отстреливались с крыши дворца, однако колчаны с ослепляющими стрелами, захваченные ночью киммерийцем, уравнивали силы. До тех пор, пока у осаждающих не кончились чужие стрелы. Знал бы Конан, что их вспышки вызывают только временную слепоту, он бы, конечно, приберег стрелы для решающего штурма. Как бы то ни было, к вечеру Бен-Саиф потерял еще одного убитым, а трое получили серьезные раны.
На ночь он удвоил посты и выставил секреты, но и Конан сменил тактику. Его люди уже не бросались из темноты на агадейцев с холодным оружием, они подкрадывались на бросок трофейной бутыли с «нектаром Мушхуша» или выстрелом «жала» и, сделав свое дело, бросались наутек. Не всем удалось уйти, но в итоге горногвардейцы потеряли убитыми и обожженными почти десяток. На следующее утро крестьяне схватились с конным патрулем, а потом чуть ли не весь день Бен-Саиф с большей частью своего отряда носился по садам за всадниками Конана. Словно предугадав вылазку горногвардейцев, мстители не надели доспехов; сильные лошади легко уносили их от погони.
Тогда Бен-Саиф спешил своих людей и повел прочесывать скалы, где попрятались недобитые крестьяне. Конан будто только того и ждал: с полусотней отчаянных смельчаков он атаковал горстку агадейцев, которые стерегли коней всего отряда. Пятеро караульных полегли на месте, а Конан потерял шестнадцать человек, зато увел с поля боя сорок восемь коней, сплошь увешанных чудодейственным оружием. Бен-Саиф чуть не плакал от отчаяния, провожая их с утеса взглядом.
В тот же вечер он отправил на север, в Шетру, троих гонцов. За подмогой. Ибо понимал: еще неделя такой войны, и он угробит всю сотню и не выполнит королевского приказа. Агадейская коса нашла на киммерийский камень. «Конан! – бессонной ночью проклинал он в мыслях варвара с далеких студеных гор. – Что же ты творишь, дурак? Какого демона связался с этим безыдейным сбродом? Я же звал тебя к нам! Мы б тебе дали все, о чем бы ни попросил! Хоть целое королевство!»
А наутро вернулся гонец и рассказал о страшном конце двоих спутников. Их подстерегли на горной тропе – по всей видимости, Конан предвидел и этот шаг агадейского сотника. Одного нарочного раздавили громадным валуном, другого сдернули арканом с лошади, и он лишился чувств от удара о камни, а третий сумел уйти, застрелив из «жала Мушхуша» несколько противников. Он бы справился и с остальными (у них не было трофейного оружия), если бы осколок валуна, который убил товарища, не сломал ему ногу в голени. Едва держась в седле от боли и слабости, он выбрался с перевала и потерял сознание; умный конь сам нашел дорогу к своим.
Бен-Саиф подошел к дощатому навесу, под которым в погожие дни трапезничали сначала строители дворца, потом солдаты Сеула, а теперь – захватчики. За длинным столом сидели девять усталых и мрачных агадейских воинов, макали в мед черствые лепешки, запивали молоком. Люди были измотаны до предела, с тех пор, как в этих местах объявился Конан, они спали урывками, а последние сутки, сменяясь с постов, брали в руки топоры и мастерили четыре мощные катапульты инаннитской конструкции. Бен-Саиф решил поставить две катапульты на крышу дворца и две на сокровищницу, каждая из них могла метать глиняные сосуды с горючей жидкостью на девять-десять полетов стрелы. Таких сосудов он провез через земли афгулов и вендийцев полные тринадцать телег – двести с лишним снарядов. Их начинка называлась «слезами Инанны», от «нектара Мушхуша» она отличалась тем, что воспламенялась от соприкосновения с воздухом, а не с водой или слюной. Запасы «слез» требовали огромной осторожности, а потому хранились в недрах сокровищницы, среди груд золота, серебра и драгоценных камней.
– Давайте, поторапливайтесь, – проворчал он, окинув взглядом хмурые землистые лица. – Если до вечера не взгреем как следует Конана, к утру опять кого-нибудь недосчитаемся.
Десятник засунул в рот недоеденный кусок лепешки, встал, жестом велел остальным подниматься и, торопливо жуя на ходу, двинулся вслед за Бен-Саифом. Посреди двора пылал большой костер, а рядом стояла широченная корзина из ивовых прутьев и лежал на мостовой громадный мешок из воздухонепроницаемой ткани. Над созданием этого летательного аппарата потрудилось немало мудрых голов из Храма Откровения Инанны, а испытывали ее в Пустыни Благого Провидения, – королю было угодно, чтобы эрешитские искусники не остались в стороне от создания нового агадейского чуда. Бен-Саифу довелось однажды подняться на мешке с горячим воздухом; до этого он, без малого десять лет прослуживший в горной гвардии, не замечал у себя боязни высоты.
– Взялись, ребята, – хрипло сказал десятник своим людям, которые обступили костер и мехи. – Ну? Начали. И – р-аз, и – два, и – р-раз, и – два…
Десятник командовал, две пары солдат, держась за длинные рукояти мехов, нагнетали горячий воздух, четверо расправляли своенравную оболочку, а Бен-Саиф придерживая широкую кожаную кишку, не давая ей выпасть из отверстия в мешке. Шар распухал, точно громадный гриб-дождевик, а люди у мехов сменялись все чаще, исходили потом, то один, то другой в изнеможении падал на колени, но неумолимый десятник осыпал его ругательствами и заставлял подняться. Все-таки мешок мало-помалу раздулся и наконец, оторвался от земли, а затем и корзина тяжело заколыхалась на кожаных ремнях. Волосяной аркан, затянутый на торце коновязи, натянулся как стрела и накренил корзину, но не пустил ее в небо.
– Готово, командир, – буркнул десятник. Бен-Саиф кивнул и легонько пнул в бедро одного из воинов, переводящего дух на мостовой.
– Ординарца ко мне. Бегом.
Воин беспрекословно поднялся и побежал, спотыкаясь, к отворенной двери. Бен-Саифа уколола жалость – ординарец на крыше, у катапульт, измученному гвардейцу придется, одолеть шесть длинных лестничных маршей.
Ординарец не замешкался, но все-таки Бен-Саиф встретил его хмурым взглядом – над головой стыл воздух в плену оболочки.
– Все, как условлено, – напомнил помощнику Бен-Саиф. – Мне сверху до тебя не докричаться, так что не забывай держать человека точно под шаром. А другого поставь между дворцом и сокровищницей для связи. «Слез» на крыше достаточно?
– По десять штук, – доложил ординарец, – на катапульту.
– Пускай еще по десять принесут, – решил Бен-Саиф, – и засыплют песком. Да поаккуратнее, ясно? Нам сейчас только горящего дворца не хватает.
– Есть поаккуратнее.
– Действуй, – отпустил Бен-Саиф ординарца.
Шар нетерпеливо подрагивал в десяти локтях над корзиной – огромный пузатый монстр, этакая темная медуза, перепутавшая воздушный океан с родным тропическим морем. Хлипкая корзина, изделие малоискушенных в воздухоплавании солдат, не внушала доверия, и Бен-Саиф огорченно посмотрел на груду своих доспехов. Их придется оставить – лишняя тяжесть. А впрочем, разве спасут доспехи, если он сверзится с неимоверной высоты? По жилам разливался муторный страх, душа так и норовила спрятаться в пятки, и Бен-Саиф подумал невольно: а не запустить ли в поднебесье кого-нибудь другого, хоть того же ординарца? Нет, нет и нет. В горной гвардии каждому рекруту нервым делом вбивают в голову золотое правило: сам задумал, сам и выполни. Иначе потом локти будешь кусать, сетуя на чужую тупость.
«Эх, Лун, – тоскливо подумал сотник. – Вот кого бы я сейчас охотно посадил в корзину, так это тебя. Конан и глазом не успел бы моргнуть, как проникся бы к нам симпатией. Или в его отряде появились бы наши люди».
Он подпрыгнул, схватился за шаткий борт корзины, перевалился через него, встал, обрел устойчивость и с замиранием сердца дал знак десятнику. Тот подскочил к коновязи, сбросил волосяной аркан, и шар, вздыхая, как живой, и грузно переваливаясь с боку на бок, поплыл ввысь.
В добром полете стрелы над дворцом прочный канат оборвал подъем летательного аппарата. Под напором легкого ветерка мешок с теплым воздухом двинулся на северо-восток. В сторону Агадеи. И окончательно завис над обширным мандариновым садом.
«Ага, вот они где, подлецы!» – сразу углядел Бен-Саиф к востоку от сада лагерь противника. Несколько десятков шатров, люди, кони. Его кони, агадейские. Доставшиеся киммерийскому пройдохе по его, Бен-Саифа, оплошности.
Он свесил голову за борт и поглядел вниз. Трое связных на быстроногих конях держались под шаром. Ждали приказов командира.
Сотник выудил из-за пазухи стальное перо, выдернул пробку из тонкогорлой керамической чернильницы, достал стопку бумажных квадратиков (пока он воевал в Нехреме, высоколобые инанниты научились-таки делать новый писчий материал, бумагу, и в довольно больших количествах).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49