Ему придется воевать не с армией, а с целым народом. И поверь, Виджа, мало кто ему позавидует.
– Да, ваше величество. – Бывший посол позволил себе робкую улыбку. – Для любой тупиковой ситуации первое правило гласит: «выигрывай время». Кто знает, может быть, всемилостивейший Митра простит нас, видя, что мы не миримся с поражением и не сидим сложа руки.
Токтыгай кивнул и повернулся к реке, не очень вежливо давая понять, что аудиенция окончена. Виджа простился и направился к дверям царского дворца, к коридору, что вел сквозь левое крыло здания к площади.
* * *
Чернокожий воин непрестанно вертел головой – каждый шорох в ночном лесу вынуждал его вздрагивать и хвататься за рукоять увесистой сабли. Невдалеке, всего в пяти бросках копья, засыпало хмельное войско; рядом с Ямбой похрапывали два новобранца и один воин из его десятка. Из его бывшего десятка – трое уцелевших парней уже не считали Евнуха своим командиром. Тарк поставил над ними нового десятника, а перед этим чуть не выпустил им кишки.
Ямбу всякий раз пробирал озноб, когда он вспоминал перекошенное яростью лицо киммерийца. Нелегко, ох, нелегко было убедить его, что вшестером лжекупцы никак не сумели бы отстоять драгоценный обоз. Прощальный посул Флада Кровостока, что Конан сам пригонит телеги в Даис, вызвал у Тарка приступ бешенства, он едва не бросился на Луна с кулаками, когда тот попытался его успокоить. В конце концов, Тарк утихомирился и послал двадцать конников к пограничной гостинице, через сутки они вернулись и привезли Сахима с разрубленным черепом и Флада, вынутого из петли; трупы ужасно смердили, в черной разваливающейся плоти кишели черви. При виде своих незадачливых «копий» Лун побелел, как полотно, а Тарк лишь выругался и плюнул. Ямба отделался разжалованием в простые солдаты, даже без мордобоя обошлось, однако теперь не только бывшие друзья, но и новобранцы посматривают на него косо.
Он стоял в ночном дозоре с полуночи. Глаза слипались – денек не из легких выдался, да и вчера он здорово намаялся с проклятым тараном при штурме безлюдной крепости. Спасибо жутким лесным шорохам – не давали уснуть. Лес, пронизанный двумя дорогами и десятками троп, обступал мятежный замок Парро с трех сторон, на открытом месте встало лагерем войско Тарка, а ветераны лафатского сражения и бегства от Каи-Хана перекрыли лесные пути. Возможно, по этим зарослям бродит вооруженный отряд из вчерашнего замка; за каждым кустом Ямбе мерещился когирец с арбалетом или дротиком. Ничего, подумал он, скоро разбужу сменщика и завалюсь дрыхнуть, пускай он подергается от страха. Ямба вскинул голову – спохватился, что задремал. И обмер – в пяти шагах перед ним чернел силуэт человека.
– Кто? – выкрикнул кушит, хватаясь за саблю.
– А потише нельзя, ты, сонная муха? – Тарк был изрядно сердит, он уже обошел больше половины постов и везде заставал клюющих носами, а то и спящих, часовых. – Вот отрежут мятежники самое дорогое, так и захочешь, не поорешь. – Киммериец бесшумно двинулся к кушиту. – Что, Евнух, не сладко?
Ямба опустил голову и скрипнул зубами. Тарк усмехнулся в темноте.
– Завтра возьмем замок. Отличишься – снова ходить тебе в десятниках.
Кушит поднял голову. Застыл, обратился в слух.
– Ты что? – недоуменно спросил Тарк.
– Погоди. – Ямба приставил к ушам ладони. Тарк тоже прислушался.
– Что там? – снова спросил киммериец.
– Конница, – тусклым голосом ответил кушит. – Из крепости. На наш лагерь прет.
– А, Нергал их дери! – Тарк резко повернулся в сторону лагеря. – Это ж вылазка! К бою! – закричал он во всю силу легких.
Трое сменщиков Ямбы подпрыгнули, как ошпаренные, а киммерийцу и кушиту было не до них, они со всех ног бежали к лагерю. Но конный отряд из осажденного замка двигался куда быстрее. Должно быть, ему удалось незаметно подобраться к бивуаку на полет стрелы, а затем по беззвучному сигналу командира он ринулся в стремительную атаку. С опушки леса Ямба и Тарк смотрели, как темная волна с дробным гулом накатывает на обреченный лагерь, как рушатся шатры и рвутся с привязи перепуганные лошади. В сполохах костров сверкали бронзой и сталью неустрашимые когирские конники, потомки гордых аквилонских рыцарей; через сумрак, испятнанный алым, их мчалось не больше трех сотен. Тарк, бывалый солдат, давно научился с одного взгляда определять примерную численность войска.
Он глядел на свою тысячу, на мечту о величии и славе. На мечту, которая вот-вот разлетится в клочья под копытами вражеских лошадей. Карательный отряд обречен, в этом Тарк не сомневался. Конечно, он поставил часовых вблизи крепости – не только в рощах, но и на открытом поле. И конечно, их заметили со стен замка, а с наступлением темноты бесшумно подкрались и вырезали. И теперь когирцы ударили там, где их ждали меньше всего. Тарк, разбивая лагерь на виду у защитников замка, не допускал и мысли, что им достанет смелости атаковать. Он просчитался.
– Стой, дурак! – Ямба ухватил его за руку. – Жить надоело?
Тарк выдернул руку, но остановился. Никого уже не спасешь. Ничего уже не исправишь. Как же так? Почему граф Парро, наделенный способностью завораживать взглядом, не справился со своей ролью? Почему погибли Флад Кровосток и Сахим, такие же, как престарелый граф, подобия колдовского разума? Кто увел вчера всех жителей из высоких стен, оставил всемогущего Луна не у дел? Кто понял, что нельзя ждать утра, когда иные защитники замка обернутся врагами, что надо разгромить осаждающих во мгле?
Тяжелая конница сражалась молча, зато вопли гибнущих наемников градом бились о деревья и рассыпались на душераздирающие отзвуки. В лагере царила многоглавая, многоголосая смерть, один за другим занимались огнем шатры, среди них носились темные и сверкающие силуэты – всадники, пешие, кони без седоков. Когирцы не соблюдали строй, каждый сам выбирал себе жертву и преследовал ее, пока она не валилась под ударом длинного меча или копья; их грозный предводитель не трогал убегающих, зато мгновенно появлялся там, где звучала сталь.
Тарк узнал его сразу и вновь порывисто шагнул вперед, и вновь Ямба удержал за руку. И тогда киммериец – рослый, косая сажень в плечах, за которыми осталось много стран и сражений, – разрыдался, как обиженный младенец.
Хотя на его суровой родине не плакали даже дети.
– Кром! – простонал он, в отчаянии и бессильной ярости глядя на могучего всадника, надменного посланца злого и коварного рока. – Кром, я был верен тебе! Я всюду славил твое имя! За что же ты снова и снова ставишь на моем пути это чудовище?
Владыка могильных курганов высокомерно промолчал, а может быть, его ответ потонул среди шума сечи. Зато Тарк услышал голос своего самого ненавистного врага.
– Лун! – закричал Конан, озирая лагерь. – Лун, отзовись, если хочешь жить!
«А я? – спросил Тарк мысленно. – Я тоже хочу жить. Отчего же ты меня не зовешь?»
Ломая кусты, мимо пробежали двое полуголых воинов, их отставшего товарища настиг когирец в дорогих латах. Оглушительный предсмертный вопль испугал коня, тот прянул в сторону, и седок поневоле выпустил тяжелое копье, застрявшее в теле наемника. На этот раз Ямба замешкался. Тарк взревел, в несколько прыжков одолел расстояние до всадника, и тот замертво рухнул на землю, так и не успев выхватить меч из ножен. Киммериец взлетел на осиротевшего скакуна и крикнул Ямбе, указывая на запад:
– Встретимся у сожженного моста.
Он плашмя ударил коня окровавленным мечом и умчался вдоль опушки леса.
* * *
Дыхание пленника прерывалось глухими стонами. На белом полотняном мешке с прорезью для рта проступили алые пятна. В скоротечном бою с тысячей Тарка, застигнутой врасплох яростной ночной атакой, Лун не успел надеть прочнейшие агадейские доспехи. Он получил колотую рану в бедро, был отброшен когирским конем прямо на горящий шатер, а затем ему, уже потерявшему сознание, ненароком сломали левую руку и несколько ребер.
Он лежал в сумрачной прохладной камере подземной тюрьмы, в неглубоком алькове, а подле его ложа стояли Конан, Зивилла, Сонго, граф Парро и его внучатый племянник, невысокий меланхоличный юноша с бесцветными глазами навыкате, редкими светлыми волосами и тонкими усиками.
– Чудом остался жив, – заметил Сонго, с любопытством рассматривая раненого агадейца.
– Лун, ты можешь говорить? – спросил Конан.
Сквозь кровавое полотно просочился еле слышный ответ:
– Да-а…
– Ты в плену, – сообщил Конан. – Тебе здорово досталось.
– Это… – не выговорил – простонал Лун, – я уже… понял. Ты… кто?
– Конан, – хмуро ответил киммериец.
– Конан… – Лун помолчал несколько мгновений, переводя дух. – Мы с Бен-Саифом тебя искали. Зря ты… нас не послушался.
– Почему?
Ткань слегка приглушила жутковатый, неестественный смех.
– Да полно тебе… Сам отлично знаешь… почему. Думаешь, наш повелитель… шутки шутит? Нет, брат. Мы с Бен-Саифом… только первые ласточки. Скоро сюда придут наши. Обязательно придут. Догадываешься… что они с вами сделают? Эх, вы, дети малые, неразумные. Вам же добра желают… И не вам одним. По всему белу свету – мир и покой… представляешь? Ни войн, ни поборов, ни рабства. Ну, скажи, разве не об этом мечтают… все порядочные люди? И мы подарим им мир и покой, Конан. Вот увидишь. У нас… все для этого имеется.
Конан недобро усмехнулся и пообещал:
– Но тебе не дожить до этого счастливого дня.
И снова он услышал жутковатый полусмех-полукашель.
– Только если сам захочу умереть… киммериец. У меня есть выбор. Да, есть, не спорь! Думаешь… я не догадываюсь, почему меня еще не вздернули, как Флада… Кровостока? Ты хочешь, чтобы я вернул Зивилле разум. Ты… разгромил Тарка, и теперь мятежные дворяне верят в свои силы… и готовы штурмовать Даис. И спасенная королева Когира… в знак благодарности разделит с тобою не только ложе… но и власть.
– Заблуждаешься, колдун. – Конан не узнал собственный голос – в нем клокотал гнев. – Спасенная дама Когира присягнет законному монарху, и только при таком исходе уцелеет твоя поганая шкура. Но до этого мы проедем по всем замкам, где ты побывал, и ты вернешь рассудок всем заколдованным дворянам и простолюдинам. А начнешь прямо сейчас – с графа Парро.
Старик с широкой черной лентой на глазах и связанными за спиной руками повернулся к Конану и захохотал.
– Избавитель ты мой! А ты уверен, что Лун, мням, тебя не обманет? А вдруг я, мням, только прикинусь, будто я в своем уме, а потом возьму да всажу тебе, мням, нож под лопатку? Не слишком ли ты доверчив, киммериец? В последний раз, мням, советую, Конан: хватит валять дурака! То, чем вы тут занимаетесь, мням, – детские шалости! Тебе и во сне не приснится силища, которой ты, мням, по наивности осмелился бросить вызов. Это же лавина! Камнепад! Сметет, мням, – не заметит!
– Пока замечала, – надменно возразил Конан.
Граф Парро потупился. Помолчав немного, хмуро произнес:
– Лун даже под пытками не сделает того, мням, о чем ты просишь. Для него это равносильно измене, а горная, мням, гвардия Агадеи не способна, мням, на предательство. Что случилось, то случилось. Смирись, Конан. Мням. Так будет лучше для всех нас.
– Ты слышал, варвар? – услышал киммериец приглушенный голос, в котором надменности было не меньше, чем в его собственном. – Какие еще будут… условия?
* * *
– Через неделю, ваше величество, – сказал дородный жрец в зеленой рясе, – Нехрем обретет долгожданную свободу. А еще через несколько дней Сеул Выжига уступит престол нашему человеку.
Король не смотрел на ануннака. Взгляд Абакомо блуждал среди деревьев и травы, изредка замирал на особенно живописном цветке или птице. Парк вокруг летнего дворца по своему обыкновению дышал покоем, за это и любил его молодой монарх, чьей душе в последние дни недоставало уюта.
– Скажи-ка, наставник, – произнес Абакомо, печально вздохнув, – в чем мы с тобой ошиблись? И что утаил от меня отец?
Ибн-Мухур остановился и недоуменно посмотрел королю в лицо. Печаль не напускная, в этом он убедился тотчас. Он всегда превосходно улавливал настроение властелина.
– Разве мы заблуждаемся, ваше величество? По-моему, все складывается идеально.
– Идеально? Гм. – Абакомо поджал губы и двинулся дальше. – Может быть, все-таки следовало начать с Апа?
– Так ведь мы, – растерянно проговорил Ибн-Мухур, – с него и начали, ваше величество.
– Разве? – Король криво улыбнулся. – Ах, ты в этом смысле. Нет, я имею в виду, что в первую очередь надо было усмирить Ап. Свергнуть этих мерзавцев, Каи и Авала. Тогда бы не случилось резни в Бусаре. Или я не прав? – Он испытующе посмотрел на человека в зеленой рясе.
– Осмелюсь напомнить, ваше величество, – почтительно произнес ануннак, – что дни апийских разбойников тоже сочтены.
Абакомо кивнул. В недрах его существа бродили сомнения, тонкая, но клейкая паутина тоски обвивала душу.
– «Иные копят злато, я коплю друзей», – сказал он уныло. – Наш старинный девиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Да, ваше величество. – Бывший посол позволил себе робкую улыбку. – Для любой тупиковой ситуации первое правило гласит: «выигрывай время». Кто знает, может быть, всемилостивейший Митра простит нас, видя, что мы не миримся с поражением и не сидим сложа руки.
Токтыгай кивнул и повернулся к реке, не очень вежливо давая понять, что аудиенция окончена. Виджа простился и направился к дверям царского дворца, к коридору, что вел сквозь левое крыло здания к площади.
* * *
Чернокожий воин непрестанно вертел головой – каждый шорох в ночном лесу вынуждал его вздрагивать и хвататься за рукоять увесистой сабли. Невдалеке, всего в пяти бросках копья, засыпало хмельное войско; рядом с Ямбой похрапывали два новобранца и один воин из его десятка. Из его бывшего десятка – трое уцелевших парней уже не считали Евнуха своим командиром. Тарк поставил над ними нового десятника, а перед этим чуть не выпустил им кишки.
Ямбу всякий раз пробирал озноб, когда он вспоминал перекошенное яростью лицо киммерийца. Нелегко, ох, нелегко было убедить его, что вшестером лжекупцы никак не сумели бы отстоять драгоценный обоз. Прощальный посул Флада Кровостока, что Конан сам пригонит телеги в Даис, вызвал у Тарка приступ бешенства, он едва не бросился на Луна с кулаками, когда тот попытался его успокоить. В конце концов, Тарк утихомирился и послал двадцать конников к пограничной гостинице, через сутки они вернулись и привезли Сахима с разрубленным черепом и Флада, вынутого из петли; трупы ужасно смердили, в черной разваливающейся плоти кишели черви. При виде своих незадачливых «копий» Лун побелел, как полотно, а Тарк лишь выругался и плюнул. Ямба отделался разжалованием в простые солдаты, даже без мордобоя обошлось, однако теперь не только бывшие друзья, но и новобранцы посматривают на него косо.
Он стоял в ночном дозоре с полуночи. Глаза слипались – денек не из легких выдался, да и вчера он здорово намаялся с проклятым тараном при штурме безлюдной крепости. Спасибо жутким лесным шорохам – не давали уснуть. Лес, пронизанный двумя дорогами и десятками троп, обступал мятежный замок Парро с трех сторон, на открытом месте встало лагерем войско Тарка, а ветераны лафатского сражения и бегства от Каи-Хана перекрыли лесные пути. Возможно, по этим зарослям бродит вооруженный отряд из вчерашнего замка; за каждым кустом Ямбе мерещился когирец с арбалетом или дротиком. Ничего, подумал он, скоро разбужу сменщика и завалюсь дрыхнуть, пускай он подергается от страха. Ямба вскинул голову – спохватился, что задремал. И обмер – в пяти шагах перед ним чернел силуэт человека.
– Кто? – выкрикнул кушит, хватаясь за саблю.
– А потише нельзя, ты, сонная муха? – Тарк был изрядно сердит, он уже обошел больше половины постов и везде заставал клюющих носами, а то и спящих, часовых. – Вот отрежут мятежники самое дорогое, так и захочешь, не поорешь. – Киммериец бесшумно двинулся к кушиту. – Что, Евнух, не сладко?
Ямба опустил голову и скрипнул зубами. Тарк усмехнулся в темноте.
– Завтра возьмем замок. Отличишься – снова ходить тебе в десятниках.
Кушит поднял голову. Застыл, обратился в слух.
– Ты что? – недоуменно спросил Тарк.
– Погоди. – Ямба приставил к ушам ладони. Тарк тоже прислушался.
– Что там? – снова спросил киммериец.
– Конница, – тусклым голосом ответил кушит. – Из крепости. На наш лагерь прет.
– А, Нергал их дери! – Тарк резко повернулся в сторону лагеря. – Это ж вылазка! К бою! – закричал он во всю силу легких.
Трое сменщиков Ямбы подпрыгнули, как ошпаренные, а киммерийцу и кушиту было не до них, они со всех ног бежали к лагерю. Но конный отряд из осажденного замка двигался куда быстрее. Должно быть, ему удалось незаметно подобраться к бивуаку на полет стрелы, а затем по беззвучному сигналу командира он ринулся в стремительную атаку. С опушки леса Ямба и Тарк смотрели, как темная волна с дробным гулом накатывает на обреченный лагерь, как рушатся шатры и рвутся с привязи перепуганные лошади. В сполохах костров сверкали бронзой и сталью неустрашимые когирские конники, потомки гордых аквилонских рыцарей; через сумрак, испятнанный алым, их мчалось не больше трех сотен. Тарк, бывалый солдат, давно научился с одного взгляда определять примерную численность войска.
Он глядел на свою тысячу, на мечту о величии и славе. На мечту, которая вот-вот разлетится в клочья под копытами вражеских лошадей. Карательный отряд обречен, в этом Тарк не сомневался. Конечно, он поставил часовых вблизи крепости – не только в рощах, но и на открытом поле. И конечно, их заметили со стен замка, а с наступлением темноты бесшумно подкрались и вырезали. И теперь когирцы ударили там, где их ждали меньше всего. Тарк, разбивая лагерь на виду у защитников замка, не допускал и мысли, что им достанет смелости атаковать. Он просчитался.
– Стой, дурак! – Ямба ухватил его за руку. – Жить надоело?
Тарк выдернул руку, но остановился. Никого уже не спасешь. Ничего уже не исправишь. Как же так? Почему граф Парро, наделенный способностью завораживать взглядом, не справился со своей ролью? Почему погибли Флад Кровосток и Сахим, такие же, как престарелый граф, подобия колдовского разума? Кто увел вчера всех жителей из высоких стен, оставил всемогущего Луна не у дел? Кто понял, что нельзя ждать утра, когда иные защитники замка обернутся врагами, что надо разгромить осаждающих во мгле?
Тяжелая конница сражалась молча, зато вопли гибнущих наемников градом бились о деревья и рассыпались на душераздирающие отзвуки. В лагере царила многоглавая, многоголосая смерть, один за другим занимались огнем шатры, среди них носились темные и сверкающие силуэты – всадники, пешие, кони без седоков. Когирцы не соблюдали строй, каждый сам выбирал себе жертву и преследовал ее, пока она не валилась под ударом длинного меча или копья; их грозный предводитель не трогал убегающих, зато мгновенно появлялся там, где звучала сталь.
Тарк узнал его сразу и вновь порывисто шагнул вперед, и вновь Ямба удержал за руку. И тогда киммериец – рослый, косая сажень в плечах, за которыми осталось много стран и сражений, – разрыдался, как обиженный младенец.
Хотя на его суровой родине не плакали даже дети.
– Кром! – простонал он, в отчаянии и бессильной ярости глядя на могучего всадника, надменного посланца злого и коварного рока. – Кром, я был верен тебе! Я всюду славил твое имя! За что же ты снова и снова ставишь на моем пути это чудовище?
Владыка могильных курганов высокомерно промолчал, а может быть, его ответ потонул среди шума сечи. Зато Тарк услышал голос своего самого ненавистного врага.
– Лун! – закричал Конан, озирая лагерь. – Лун, отзовись, если хочешь жить!
«А я? – спросил Тарк мысленно. – Я тоже хочу жить. Отчего же ты меня не зовешь?»
Ломая кусты, мимо пробежали двое полуголых воинов, их отставшего товарища настиг когирец в дорогих латах. Оглушительный предсмертный вопль испугал коня, тот прянул в сторону, и седок поневоле выпустил тяжелое копье, застрявшее в теле наемника. На этот раз Ямба замешкался. Тарк взревел, в несколько прыжков одолел расстояние до всадника, и тот замертво рухнул на землю, так и не успев выхватить меч из ножен. Киммериец взлетел на осиротевшего скакуна и крикнул Ямбе, указывая на запад:
– Встретимся у сожженного моста.
Он плашмя ударил коня окровавленным мечом и умчался вдоль опушки леса.
* * *
Дыхание пленника прерывалось глухими стонами. На белом полотняном мешке с прорезью для рта проступили алые пятна. В скоротечном бою с тысячей Тарка, застигнутой врасплох яростной ночной атакой, Лун не успел надеть прочнейшие агадейские доспехи. Он получил колотую рану в бедро, был отброшен когирским конем прямо на горящий шатер, а затем ему, уже потерявшему сознание, ненароком сломали левую руку и несколько ребер.
Он лежал в сумрачной прохладной камере подземной тюрьмы, в неглубоком алькове, а подле его ложа стояли Конан, Зивилла, Сонго, граф Парро и его внучатый племянник, невысокий меланхоличный юноша с бесцветными глазами навыкате, редкими светлыми волосами и тонкими усиками.
– Чудом остался жив, – заметил Сонго, с любопытством рассматривая раненого агадейца.
– Лун, ты можешь говорить? – спросил Конан.
Сквозь кровавое полотно просочился еле слышный ответ:
– Да-а…
– Ты в плену, – сообщил Конан. – Тебе здорово досталось.
– Это… – не выговорил – простонал Лун, – я уже… понял. Ты… кто?
– Конан, – хмуро ответил киммериец.
– Конан… – Лун помолчал несколько мгновений, переводя дух. – Мы с Бен-Саифом тебя искали. Зря ты… нас не послушался.
– Почему?
Ткань слегка приглушила жутковатый, неестественный смех.
– Да полно тебе… Сам отлично знаешь… почему. Думаешь, наш повелитель… шутки шутит? Нет, брат. Мы с Бен-Саифом… только первые ласточки. Скоро сюда придут наши. Обязательно придут. Догадываешься… что они с вами сделают? Эх, вы, дети малые, неразумные. Вам же добра желают… И не вам одним. По всему белу свету – мир и покой… представляешь? Ни войн, ни поборов, ни рабства. Ну, скажи, разве не об этом мечтают… все порядочные люди? И мы подарим им мир и покой, Конан. Вот увидишь. У нас… все для этого имеется.
Конан недобро усмехнулся и пообещал:
– Но тебе не дожить до этого счастливого дня.
И снова он услышал жутковатый полусмех-полукашель.
– Только если сам захочу умереть… киммериец. У меня есть выбор. Да, есть, не спорь! Думаешь… я не догадываюсь, почему меня еще не вздернули, как Флада… Кровостока? Ты хочешь, чтобы я вернул Зивилле разум. Ты… разгромил Тарка, и теперь мятежные дворяне верят в свои силы… и готовы штурмовать Даис. И спасенная королева Когира… в знак благодарности разделит с тобою не только ложе… но и власть.
– Заблуждаешься, колдун. – Конан не узнал собственный голос – в нем клокотал гнев. – Спасенная дама Когира присягнет законному монарху, и только при таком исходе уцелеет твоя поганая шкура. Но до этого мы проедем по всем замкам, где ты побывал, и ты вернешь рассудок всем заколдованным дворянам и простолюдинам. А начнешь прямо сейчас – с графа Парро.
Старик с широкой черной лентой на глазах и связанными за спиной руками повернулся к Конану и захохотал.
– Избавитель ты мой! А ты уверен, что Лун, мням, тебя не обманет? А вдруг я, мням, только прикинусь, будто я в своем уме, а потом возьму да всажу тебе, мням, нож под лопатку? Не слишком ли ты доверчив, киммериец? В последний раз, мням, советую, Конан: хватит валять дурака! То, чем вы тут занимаетесь, мням, – детские шалости! Тебе и во сне не приснится силища, которой ты, мням, по наивности осмелился бросить вызов. Это же лавина! Камнепад! Сметет, мням, – не заметит!
– Пока замечала, – надменно возразил Конан.
Граф Парро потупился. Помолчав немного, хмуро произнес:
– Лун даже под пытками не сделает того, мням, о чем ты просишь. Для него это равносильно измене, а горная, мням, гвардия Агадеи не способна, мням, на предательство. Что случилось, то случилось. Смирись, Конан. Мням. Так будет лучше для всех нас.
– Ты слышал, варвар? – услышал киммериец приглушенный голос, в котором надменности было не меньше, чем в его собственном. – Какие еще будут… условия?
* * *
– Через неделю, ваше величество, – сказал дородный жрец в зеленой рясе, – Нехрем обретет долгожданную свободу. А еще через несколько дней Сеул Выжига уступит престол нашему человеку.
Король не смотрел на ануннака. Взгляд Абакомо блуждал среди деревьев и травы, изредка замирал на особенно живописном цветке или птице. Парк вокруг летнего дворца по своему обыкновению дышал покоем, за это и любил его молодой монарх, чьей душе в последние дни недоставало уюта.
– Скажи-ка, наставник, – произнес Абакомо, печально вздохнув, – в чем мы с тобой ошиблись? И что утаил от меня отец?
Ибн-Мухур остановился и недоуменно посмотрел королю в лицо. Печаль не напускная, в этом он убедился тотчас. Он всегда превосходно улавливал настроение властелина.
– Разве мы заблуждаемся, ваше величество? По-моему, все складывается идеально.
– Идеально? Гм. – Абакомо поджал губы и двинулся дальше. – Может быть, все-таки следовало начать с Апа?
– Так ведь мы, – растерянно проговорил Ибн-Мухур, – с него и начали, ваше величество.
– Разве? – Король криво улыбнулся. – Ах, ты в этом смысле. Нет, я имею в виду, что в первую очередь надо было усмирить Ап. Свергнуть этих мерзавцев, Каи и Авала. Тогда бы не случилось резни в Бусаре. Или я не прав? – Он испытующе посмотрел на человека в зеленой рясе.
– Осмелюсь напомнить, ваше величество, – почтительно произнес ануннак, – что дни апийских разбойников тоже сочтены.
Абакомо кивнул. В недрах его существа бродили сомнения, тонкая, но клейкая паутина тоски обвивала душу.
– «Иные копят злато, я коплю друзей», – сказал он уныло. – Наш старинный девиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49