.. - Ларсен поднял голову, глянул
вверх - туда, где по его разумению должна была находиться голова
великана-невидимки. - Значит, перед тем как шлепнуть, предлагается - туда
или сюда? Мило!.. Только меня такой выбор не устраивает, понятно? Вот и
мотай на ус. А не устраивает, так не тяни резину. Ты же солдат, я понимаю.
Я и сам такой. Вот и действуй как там у вас положено. К стенке - так к
стенке...
Ларсен хрипло захохотал. Его рассмешило слово "стенка". На пару
километров вокруг эти самые пришельцы при всем своем желании не нашли бы
ни одной стены. И ему представилось, как незримые чудища ведут непутевого
лейтенанта, подыскивая подходящее место, а места этого все никак не
находят.
Он еще продолжал хохотать, когда пустота тягуче проскрипела. Что-то
изменилось, и Ларсен вдруг понял, что свободен. Свободен и жив вопреки
всякой логике. "Сетчатые ловушки" просто так от своих жертв не
отказывались...
Череда взрывов успела унестись далеко вперед, и, поднявшись на
дрожащие ноги, Ларсен понуро побрел по цепочке Сашкиных следов. Машинально
он даже принялся их считать. Восьмой, девятый, одиннадцатый... Следы
обрывались на полшаге. Сапог так и не продавил снежный покров до скованной
морозом тверди, - след только наметился, не успев превратиться в твердый
отпечаток. Сашка исчез раньше. Он всегда опережал окружающих на чуть-чуть
- опередил и сейчас.
Отвернувшись от места Сашкиной гибели, Ларсен взглянул в сторону
дымящегося рва и уныло поплелся назад к брошенному мотоциклу.

На позиции он был уже через каких-нибудь десять минут. Бомбежка
продолжалась, и продолжали яростно отплевываться немногие из уцелевших
орудий. Точнее сказать, техники было предостаточно, - не хватало людей.
Повалив "Хаккель" на снег, Ларсен огляделся. "Сигары" размеренно
пикировали на соседей, давая батарее передышку, но с каждым новым заходом
они явственно приближались. На Ларсена откуда ни возьмись налетел паренек
с ошалевшими глазами. Руки растерявшегося бойца ходили ходуном, голову он
изо всех сил вжимал в плечи, жалея, очевидно, что рожден не черепахой.
Ларсен схватил его за грудки и бесцеремонно встряхнул.
- Где майор, малыш? Ты слышишь? Как тут у вас дела?
Губы бойца дрогнули. Он что-то хотел сказать, но голос его подвел,
родив какое-то птичье клекотание. Оттолкнув солдата, Ларсен устремился к
орудиям.
Батареи как таковой больше не существовало. Усталый, полуоглохший
старшина, помогающий ему сержант - вот и все, что осталось от десятка
орудийных расчетов. И это за несколько минут до очередного налета
неприятеля. От пришлого лейтенанта не ждали героических жертв, - да это и
не было жертвой. Кто-то обязан был им помочь, и Ларсен без колебаний
влился в маленькое войско. Никто не выказал ни малейшего одобрения, - они
приняли его поступок, как должное. Молоденького же бойца по общему
соглашению решили не трогать. Первый шок - штука особенная. Парень мог
оклематься только самостоятельно.
- Слышь, сынки! Надо успеть зарядить все стволы, - орал старшина. -
Чтобы до единого! Потом будет некогда.
- Не боись, успеем! - сержант с азартом подмигнул Ларсену. Вдвоем они
принялись подтаскивать к пушкам тяжеленные кассеты со снарядами. Старшина,
чумазый коротыш с необъятной грудью, справлялся со снарядными ящиками в
одиночку. Они работали споро и действительно уложились в короткие минуты.
Ценя время, тут же и пристроились на станине, торопливо закуривая.
- Уже троих сволочей сбили. Троих! - старшина для наглядности показал
Ларсену три черных от копоти пальца. Для него весь мир теперь принадлежал
к стану глухих. - Бегали к обломкам смотреть. Чепуха какая-то. Один каркас
и все. Словно муляж какой-то, а не летательный аппарат. Я тогда же и
майору сказал, мол, что если они нам голову морочат? С их техникой это
запросто! Нам здесь, стало быть, арапа заправляют, боеприпасы заставляют
жечь, а где-нибудь гвоздят всерьез - по телебашням разным,
правительственным бункерам.
- Мне майор говорил, будто у них такие особые системы
самоуничтожения, - возразил сержант. - Чтобы в случае чего нашим
специалистам ни единого винтика не доставалось.
Ларсен поглядел в степь, на сереющие вдали обломки, поразмыслив,
кивнул. Что ж, вполне логично. Почему бы и нет? Подобное и у нас на
широкую ногу поставлено. Уничтожать все, что остается за врагом. Мосты,
поля с хлебом, столицы... На ум внезапно пришла мысль о Предателе. Вот и
того, видно, самоуничтожили. Использовали по основной функции и
ликвидировали. Спятивший человек, - какой с него спрос?..
Покончив с перекуром, снова приступили к орудиям. На этот раз
распаковывали оставшиеся ящики и скользкие от масла снаряды подносили
вплотную к орудиям. Чтобы потом - "ни единого лишнего движения" - как
вразумлял старшина. Сначала таскали взрывчатую кладь на весу, чуть позже
стали устало выгружать на мешковину, волоча по грязному снегу до самых
броневых щитов.
Ларсен то и дело мотал головой. Хмель успел выветриться, но ясного
здравомыслия еще не было. При всем при том он знал, что бой - это бой, и
скидок на "раскосое" состояние здесь не делается. Пьяный танкист попросту
не въедет на мост, а снайпер после веселой ноченьки будет плотно садить в
"молоко".
К тому времени, когда с укладкой снарядов было покончено, "плуг"
успел уже скрыться из глаз. С наслаждением распрямив спину, Ларсен
внимательно огляделся. Оставленная "плугом" борозда пролегла не далее, чем
в ста шагах от позиций. Из нее продолжал фонтанировать пар, то и дело
вылетали какие-то ошметки. Лейтенант обратил внимание на то, что на
очередной воздушный налет немцы не ответили ни единой ракетой. Взрывы
безнаказанно прошлись по германским окопам и переместились за холмы. Он
представил себе громоздкие махины установок, широко расставленные станины,
пугающее безлюдье. И все удовольствие - за каких-нибудь четверть часа!..
Теперь наступила очередь батареи. Завершив в вечереющем небе замысловатый
маневр, "сигары" вновь возвращались.
- Ну, с богом, сынки! - старшина степенно поплевал на ладони и косо
зыркнул на перепачканных "сынков". Ларсен с сержантом послушно побежали к
орудиям.
Устроившись в жестком кресле наводчика, лейтенант приник глазом к
резиновому колечку окуляра. Не сразу поймал в перекрестие одну из
сдвоенных "сигар", включил систему автоматического слежения. Катамаран
быстро увеличивался в размерах, уши плотно обкладывал нарастающий рев.
Крестик прицела цепко держал противника. Внезапно справа часто замолотило
орудие старшины. Совершенно преждевременно.
- Уходят! - заблажил сержант.
Только тут до лейтенанта дошло, что их жестоко надули. ОНИ
действительно уходили. Было видно, что строй пришельцев рушится, -
вражеские аппараты плавно разворачивались. Может, кончилось у них горючее
или иссяк боекомплект, может, случилось что другое. А возможно, они
попросту утомились и теперь спешили на чашечку своего вечернего кофе.
Следом за сержантом и старшиной Ларсен что-то бешено заорал и даванул
гашетку. Кресло завибрировало, стволы комплекса завращались, извергая
шквал огня. Окутанные клубками разрывов, "сигары" даже не прибавили хода.
- Гады! - пушка старшины смолкла. Прекратили стрельбу и "сынки".
Выбравшись из кресла, на подкашивающихся ногах Ларсен слепо побрел по
позиции. Услышав неожиданный звук, удивленно обернулся. Старшина сидел на
ящике из-под снарядов и, размазывая по чумазому лицу слезы, плакал.

Возвращался лейтенант на взятом у немцев танке. Он все-таки не
удержался и забрел к ним, за что и был щедро вознагражден. К его радости,
на позициях еще остались живые. Четверо бойцов! Каптенармус и трое
солдатиков. Так или иначе, но встретили Ларсена с распростертыми
объятиями. На какое-то время он стал пятым живым существом в их маленьком
коллективе, и этого было вполне достаточно. Солдатики Ларсену понравились,
а в маленького, застенчивого каптенармуса он просто влюбился. Последний
улыбался лейтенанту, как доброму, старому другу. В голосе и поведении
этого не молодого уже человека угадывалась изначальная мягкость, а в его
присутствии можно было смело позволить себе расслабиться, не боясь быть
ужаленным в самый уязвимый момент. Сызмальства тяготеющий к подражанию,
Ларсен и сам не заметил, как перенял у каптенармуса манеру улыбаться. Есть
такой сорт улыбок - совершенно несодержательных, знаменующих одну лишь
готовность к вежливому вниманию. Они мало что сообщают рассказчику об
отклике на его побасенки, но кое-что говорят о самих слушателях, зачастую
милых и незлобивых людях, улыбающихся с печальным постоянством именно
оттого, что они таковы по природе - чрезвычайно незлобивы - и в любом
настроении более всего опасаются досадить своим невниманием. Словом, на
военного каптенармус совсем не тянул, больше напоминая тех интеллигентных
новобранцев, что и на вторую неделю службы продолжают упорно называть
котелок кастрюлькой, а карабин ружьем.
Словом, Ларсен расслабился, Ларсен совершил то, чего не совершал уже
давно, а именно - распахнул душу. В итоге получилось даже некое подобие
праздника. На войне, как на войне. И поминки порой превращаются в
радостное времяпрепровождение. Говорили обо всем без стеснений, не взирая
на языковый барьер. Немцы пили и закусывали. Вероятно, за упокой
однополчан. Ларсен, разумеется, пил с ними, потчуя Сашкиным самогоном,
вздыхая о потерях артиллеристов. В слезном порыве несколько раз он
отчетливо повторил имя денщика и протянул союзникам кружку. Германцы,
покивав головами, с готовностью тяпнули и за Сашку.
Наверное, он переоценил их силы. Самогон немцам впрок не пошел.
Союзников быстро развезло и одного за другим начало заваливать на землю.
Они еще пытались противиться, но мощь гравитации уже возобладала над ними.
И никто из союзников не стал возражать, когда Ларсен решительно взобрался
на танковую броню. Сердечно помахав провожающим рукой, лейтенант распахнул
люк и нырнул в прохладную башенную глубину.
Повозившись с незнакомыми рычагами, машину он в конце концов завел. И
тотчас где-то снаружи, приветствуя его успех, радостно завопили немцы. Со
вздохом помянув разбитый "Хаккель", Ларсен тронул с позиций бундесвера.
Отъезд получился не совсем гладким. Прежде чем выбраться на дорогу,
лейтенант развалил какую-то постройку, а после протаранил колючие
заграждения, прокатав среди них широкую просеку. Так или иначе, но позиции
ракетчиков остались позади. Ларсен вырвался на оперативный простор.

Конечно же, он поехал не туда. Однако, чтобы убедиться в этом,
лейтенанту пришлось дважды разворачиваться. Уже начинало смеркаться, когда
он включил башенный прожектор. Ко всему прочему танк оказался оборудован
могучим мегафоном, чем захмелевший Ларсен не замедлил воспользоваться.
- Что есть атеизм?! - рычал он, надсаживаясь, и крик его разносился
над заснеженной степью, пугая выбравшихся из нор мышей и недремлющих сов.
- Атеизм, братья мои, это неприятие идеи! Идеи - неважно какой. И уже
только поэтому всякий атеизм - мура и примитив! Человек обязан не доверять
- это нормально. Потому что свою веру, как единственный вклад, он желает
поместить в надежнейший из банков. И человек обязан заниматься
допущениями. То есть, предполагать, не зная. Сие, братья мои, одно из
свойств абстрактного мышления! И это тоже нормально! Неверящих вообще -
нет. Верят в собственное словоблудие и мускулы, в кулаки и талант. Словом,
во что-нибудь да верят. А уж в идею - всегда и с удовольствием. Вот и
выходит, братья мои, что хваленый ваш атеизм - та же идея и та же религия.
Вера! Но не в Христа, а в собственный куцый умишко. Браво, господа
оглоеды!.. Даешь религию голого материализма, религию эгоцентрической
пустоты!..
Ухнув гусеницей в колею, танк волчком закрутился на одном месте.
Заглушив мотор, Ларсен с чертыханием выбрался наружу. Откупорив бутыль,
привычно приложился к холодному горлышку. Где-то среди туч утробно
громыхнуло. Лейтенант поднял голову и прислушался. Громыхание
продолжалось. Казалось, кто-то очень большой и тяжелый набегает издалека,
топоча по кровельному железу сапогами.
- Илья Громовержец, - Ларсен вяло помахал небесам рукой. - Грозится,
старый хрыч...
Неожиданно родилась мысль заехать к Сашкиному комроты, тому самому,
что отбил у лейтенанта теплую женщину, что удачливым образом переждал
бомбежку под теплым пуховым одеялом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10