Зерно перед загрузкой сушат и вакуумируют, а наш отсек по этому случаю должен был быть загерметизован под нормальным давлением. Без роскоши, без дополнительной подачи и регулирования состава. Смесью для дыхания на двое суток нас обеспечивали гермоскафы. Но даже в лучшем гермоскафе удобнее двигаться в среде под нормальным давлением, а не в вакууме, и предполагалось, что до своего пациента я доберусь без трудностей.
Хрен там! Даже не открывая шлема, я убедился, что наш отсек воздуха не держит, сходу убедился по раздутию гермоскафа. Да, медикаменты для профа, сердечные стимулянты и так далее были во встроенной аптечке его гермоскафа, укол я мог сделать прижатием снаружи. Но как проверить пульс и дыхание? Гермоскафы у нас были самые дешевые, такие продают лунтикам, которые редко выходят из гермозон. В них приборов нет.
Гляжу, рот у профа разинут, глаза выкачены. Кранты, думаю. Ни к чему было старику рыпаться, ликвиднул он сам себя. Попробовал разглядеть, бьется ли пульс на шее - шлем помешал.
Снабдили нас курсографом от великих щедрот. По нему, я был в отключке сорок четыре с лишним часа, как и предусмотрено, а через три часа нас ждет жуткий пинок при переходе на промежуточную орбиту вокруг Терры. Совершим два оборота, это займет еще три часа с гаком, и нам врубят программу посадки, если центр управления в Луне не встряхнется и не оставит нас на орбите. Хотя навряд ли.
Зерно нельзя оставлять в вакууме дольше положенного. Может начаться самовспенивание, а это не только потеря качества, но кончается тем, что железную бочку в клочки разносит. Мило, не правда ли? И на фига нас засунули в зерно? Навалили бы камней, им вакуум без разницы.
Хватило времени обо всём этом подумать и захотеть пить. Потянул один глоточек от соска во рту, а больше ни-ни, потому как ни к чему получать шесть "g" с полным мочевым пузырем (зря беспокоился; нам поставили-таки катетеры; но откуда мне было знать?).
Ближе к сроку я решил, что профу не завредит, если сделать укол, который, как было задумано, помог бы ему перенести торможение. А потом, на промежуточной орбите, дам ему еще сердечный стимулянт. Так-то, судя по виду, ему ничто уже не завредит.
Сделал ему укол и остаток времени пробарахтался насчет пристегнуться одной рукой. Ох, не знал я имени того, кто мне так здорово помог: не просто матерился бы, а методично и целенаправленно.
Десять "g" при переходе на промежуточную орбиту вокруг Терры испытываешь в течение каких-нибудь 3, 26 на десять в седьмой микросекунд. Просто кажется, что дольше, поскольку десять "g" - это в шестьдесят раз больше того, что по нижайшей просьбе должен выдержать непрочный мешок с протоплазмой. Иными словами, тридцать три секунды. Навряд ли моей прародительнице в Сэйлеме достались на долю худшие полминуты в тот день, когда ее заставили плясать в петле.
Вколол я профу сердечный стимулянт и три часа провел в попытках решить, а не кольнуться ли и самому на время посадки. Решил, что не буду. Химия, которую мне всадили при взлете с катапульты, превратила полторы минуты лиха и двое суток скуки в столетие жуткого бреда. И кроме того, если эти последние минуты полета, как смахивает, будут последними моими, пусть уж я их испытаю. До предела мерзкие, а всё же они мои, и я их не отдам за здорово живешь.
Они и впрямь были мерзкие. Шесть "g" ничем не лучше, чем десять, а мне показались хуже. Четыре "g" тоже не отдых. Потом тряхануло будь здоров, потом несколько секунд свободного падения и, наконец, бултых, причем никакой не «мягкий» и вдобавок принятый на стропы, а не на подкладку, поскольку мы ныряли головой вперед. И вряд ли Майк отдавал себе в этом отчет, после нырка еще подброс и снова жесткий бултых, так что лишь потом - завис. Эрзлики называют это «зависом», но на завис в невесомости это нимало не похоже: к тебе приложено одно "g", в шесть раз больше, чем подобает, и как-то нехорошо болтает туда-сюда. Жуть как нехорошо. Майк заверил нас, что вспышек на Солнце не предвидится и внутри этой «железной девы» радиационной дозы мы не схватим. Но тем, что нас ждет в эрзлицком Индийском океане, он так глубоко не интересовался. Прогноз для посадки барж был приемлемый, и, по-моему, он решил, что и нам сойдет, а я с ним согласился.
Я считал, что в желудке пусто. Однако весь шлем изнутри уделал кислой и мерзейшей жижей, сам ее за кэмэ обошел бы. И тут нас перевернуло вверх тормашками, так что эта дрянь хлынула в глаза, в нос и на волосы. У эрзликов это называется «морская болезнь», и она из тех мерзостей, которые у них сами собою разумеются.
Не стану распространяться, как нас долго и занудно волокли в порт. Скажу лишь, что мало мне было морской болезни, еще и баллоны с воздухом свое отработали. У меня было четыре двенадцатичасовых, их хватило на все пятьдесят часов полета, поскольку большую часть времени я пролежал, как чурка, и на мышечную работу воздуха не тратил. Но на дополнительные часы буксировки чуток не хватило. К моменту, когда баржу кончило болтать, я зачумел настолько, что в мыслях не было попытаться выкарабкаться.
Дошло только одно: по-моему, нас подняли, кувыркнули пару раз и оставили в покое, однако вверх тормашками. Вовсе не самая лучшая позиция при эрзлицкой силе тяжести. И просто невозможная, если предстоит, как было задумано, а) отвязаться, б) выползти из гермоскафа, в) освободить кувалдометр, прихваченный в носовой части на гайки-барашки, г) прицельными ударами сбить прихваты выходного люка, д) выбить крышку люка и е) вылезти самому и вытащить следом старика в гермоскафе.
Причем операцию «а)» исполнить в положении «вися вниз головой».
К счастью, это была программа на непредвиденный случай. О нашем отлете был заранее извещен Стю Ла Жуа. А перед самой посадкой кинули наводку информационным агентствам. Я очухался посреди толпы надо мной, отрубился, а окончательно очухался на больничной койке, лежа навзничь с тяжестью в груди, - всё тело как свинцом налитое, - но не хворый, а просто усталый, побитый, голодный, с пересохшим ртом и без сил. Над койкой - прозрачный пластиковый тент, и, стало быть, дыхание у меня не нарушено.
И с обеих сторон сразу ко мне кинулись: с одного боку большеглазая сиделка-индюшка, с другого - Стюарт Ла Жуа. Улыбнулся мне.
- Здоров, кореш! Как твое ничего?
- А?.. Со мной порядок. Однако дорожка была - ё-моё!
- Проф говорит, иначе нельзя было. Силен старик!
- Постой! Как так «говорит»? Он же помер.
- Ни в коем разе. Не в форме - это да. Лежит на пневмокойке, возле него круглосуточное дежурство, и аппаратуры в него понапёхано так, что не поверишь. Но жив и в пределах своей задачи фурычит железно. Божится, что относительно маршрута не в курсе: в одном госпитале уснул, в другом проснулся. Я думал, он не в ту степь, когда отказался, чтобы я по блату послал корабль за вами, а оказывается, в ту: реклама грандиозная!
- Говоришь, проф отказался, чтобы ты послал корабль? - с трудом врубаюсь, и язык заплетается.
- Я не так сказал. Председатель Селена отказался. Ты что, Манни, телеграмм не читал?
- Нет. - (После драки кулаками не машут.) - Последние дни был дюже занят.
- Не то слово. Я здесь тоже. И не припомню, когда в последний раз дрыхал.
- Встаешь, как лунтик.
- А я и есть лунтик, Манни, можешь не сомневаться. Слушай, сиделка меня сейчас зарежет!
Стю подхватил ее, развернул, подтолкнул, и я решил, что далеко ему еще до лунтика.
- Слушай, подруга, сходи, поотсвечивай где-нибудь пару минут. Я тебе пациента потом верну. Тепленьким.
Он закрыл дверь за сиделкой и вернулся к койке.
- Адам отказался и был прав. Таким макаром мы вас не только красиво подали на публику, но и оберегли от неприятностей.
- Насчет «подали» согласен. Но насчет «оберегли», знаешь, лучше не будем.
- Оберегли-оберегли, старик. Иначе могли бы присадить по вас, будьте здрасьте. А так у них всего два часа на размышление было, пока вы собой аппетитную цель изображали. За это время никак не успеть было поворочать мозгами. Политическая линия еще не выработана. У них пороху не хватило даже на задержать вас против расписания. В газетах во такие заголовки, я заранее подготовил статьи и выждал момент. И теперь не хватит пороху вас даже пальцем тронуть, вы же герои на весь свет. А вот если бы я заказал чартерный рейс, об этом в темпе дознались бы, поимели бы время на разложить по косточкам. Уж разложили бы, не сомневайся. Вперед, вероятно, ведено было бы ждать на промежуточной орбите. А потом вас обоих и, поди-ка, меня с вами приказали бы там же заарестовать. И заарестовали бы. Ни один шкипер не рискнул бы подставиться под залп ракет заатмосферной обороны. Адам был железно прав, сам водишь, кореш. Теперь я тебе коротко освещу ситуёвину. Вы - граждане Народного директората Чада, это лучшее, что я смог успеть за такое короткое время. Чад признал Луну де-юре. Пришлось купить премьер-министра, двух генералов, нескольких племенных вождей и министра финансов. С учетом спешки, дешево. Арестовать вас никто не посмеет, тем более, что никто не в курсе, что вы там натворили. Госпиталь оцеплен, но просто ради вашей защиты в кавычках. И это - то, что надо, а иначе репортеры тебе всю личность микрофонами уже истолкли бы, это как пить дать.
- А ежели никто не в курсе, то за что нас под арест? За нелегальный въезд?
- Фигу вот им «нелегальный въезд»! У тебя судимости не было, а зато есть наследственное панафрика некое гражданство по одному из дедов, так что без проблем. Что касаемо профа, мы выкопали древнюю бумагу о даровании ему чадского гражданства сорок лет тому назад, подождали, пока на ней чернила высохнут, и пустили в дело. И о нелегальном въезде в Индию тоже речи нет. Мало того, что они приняли эту баржу, зная, что вы на борту, но пограничник был так любезен, что за малую мзду проштемпелевал ваши непорочные чадские паспорта. Вдобавок, профова ссылка не имеет законной силы, поскольку давно нет того правительства, которое репрессировало его без суда и следствия. На этот счет имеется определение компетентного судебного органа. Дороговато обошлось, но не слишком.
Вернулась сиделка, шерсть дыбом, как у мамы-кошки.
- Лорд Стюарт! Вы превышаете! Мой пациент должен отдохнуть.
- Сию секунду, ma chere.
- Так ты «лорд Стюарт»?
- Граф. Поскольку имею сомнительную честь принадлежать к Макгрегорам. Толку-то от этой голубой крови: как лишили их королевского достоинства, так им с тех пор и не везет.
На выходе Стю шлепнул сиделку по огузочку. А та и не пикнула, только задом брыкнула. И ко мне повернулась, рот до ушей. Придется Стю быть поосторожней с этой привычкой, когда он вернется на Луну. Если вернется.
Сиделка спросила, как мое самочувствие. Я буркнул, мол, нормальное, вот только есть охота. И еще: не было ли у нас в багаже сменных протезов левой руки?
Оказалось, были. А с шестым номером на месте я как-то воспрял духом. Я отобрал в дорогу шестой номер, второй и «компанейскую». Решил, что хватит. Второго номера не оказалось, он, видимо, так и остался в стационаре комплекса. «Ладно, - думаю. - Авоусь кто-нибудь присмотрит. С шестым номером я всюду пройду. А если еще и „компанейская“ при мне, то, стало быть, со мной будет полный окей».
* * *
Через два дня мы отбыли в Агру, чтобы вручить верительные грамоты Федеративным Нациям. Меня крепко подсекло, причем не гравитацией: я уже сам разъезжал в инвалидной коляске и помаленьку ходил, правда не на людях. У меня была инфекционная ангина, причем чуть на легкие не перекинулось, - вовремя химией задавили, - дристунец маял, жуткая чесотка на руках и немного на ногах. В точности, как во время прежних двух поездок на Терру, в этот рассадник заразы. Мы, лунтики, себе не представляем, насколько нам везет: наш карантин оберегается всякий раз, как надо, самим межпланетным вакуумом, а паразитов почти нет. А может, и не везет, потому что у нас иммунитета ни против чего почти нет, когда нужно. Но меняться с эрзликом я не стал бы: словца «венерический» я не знал, пока на Эрзлю не попал, и был уверен, что ОРЗ - это «Общий режим Заключения».
Нечего веселиться было и по другим поводам. Стю передал нам письмо от Адама Селены. А в нем, закукуленная-замумуленная даже от Стю, была новость: наш шанс стал хуже одного против ста. Я ломал голову, с какого рая было затевать всю эту дурдомную поездочку, если от нее стало только хуже. Мысль закралась, а всерьез ли Майк подсчитывает шансы. Сколько фактов ни знай, ни учитывай, я всё равно не мог себе представить, каким способом он это делает.
А проф на вид был сама беззаботность. Толковал со взводами репортеров, улыбился на бесчисленных фото, толкал заявы, всему миру втемяшивал, что питает глубочайшую веру в федеративные Нации, убежден, что наша просьба о приеме будет встречена положительно, и благодарит «Друзей Свободной Луны» за самоотверженную помощь в доведении до сведения великодушных народов Земли подлинной истории возникновения нашей малой, но сплоченной нации. А эти ДСЛ - это были Стю, одна шарага по обработке общественного мнения, несколько тысяч хронических подписантов любых дурацких петиций плюс гонконгские доллары кейсами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Хрен там! Даже не открывая шлема, я убедился, что наш отсек воздуха не держит, сходу убедился по раздутию гермоскафа. Да, медикаменты для профа, сердечные стимулянты и так далее были во встроенной аптечке его гермоскафа, укол я мог сделать прижатием снаружи. Но как проверить пульс и дыхание? Гермоскафы у нас были самые дешевые, такие продают лунтикам, которые редко выходят из гермозон. В них приборов нет.
Гляжу, рот у профа разинут, глаза выкачены. Кранты, думаю. Ни к чему было старику рыпаться, ликвиднул он сам себя. Попробовал разглядеть, бьется ли пульс на шее - шлем помешал.
Снабдили нас курсографом от великих щедрот. По нему, я был в отключке сорок четыре с лишним часа, как и предусмотрено, а через три часа нас ждет жуткий пинок при переходе на промежуточную орбиту вокруг Терры. Совершим два оборота, это займет еще три часа с гаком, и нам врубят программу посадки, если центр управления в Луне не встряхнется и не оставит нас на орбите. Хотя навряд ли.
Зерно нельзя оставлять в вакууме дольше положенного. Может начаться самовспенивание, а это не только потеря качества, но кончается тем, что железную бочку в клочки разносит. Мило, не правда ли? И на фига нас засунули в зерно? Навалили бы камней, им вакуум без разницы.
Хватило времени обо всём этом подумать и захотеть пить. Потянул один глоточек от соска во рту, а больше ни-ни, потому как ни к чему получать шесть "g" с полным мочевым пузырем (зря беспокоился; нам поставили-таки катетеры; но откуда мне было знать?).
Ближе к сроку я решил, что профу не завредит, если сделать укол, который, как было задумано, помог бы ему перенести торможение. А потом, на промежуточной орбите, дам ему еще сердечный стимулянт. Так-то, судя по виду, ему ничто уже не завредит.
Сделал ему укол и остаток времени пробарахтался насчет пристегнуться одной рукой. Ох, не знал я имени того, кто мне так здорово помог: не просто матерился бы, а методично и целенаправленно.
Десять "g" при переходе на промежуточную орбиту вокруг Терры испытываешь в течение каких-нибудь 3, 26 на десять в седьмой микросекунд. Просто кажется, что дольше, поскольку десять "g" - это в шестьдесят раз больше того, что по нижайшей просьбе должен выдержать непрочный мешок с протоплазмой. Иными словами, тридцать три секунды. Навряд ли моей прародительнице в Сэйлеме достались на долю худшие полминуты в тот день, когда ее заставили плясать в петле.
Вколол я профу сердечный стимулянт и три часа провел в попытках решить, а не кольнуться ли и самому на время посадки. Решил, что не буду. Химия, которую мне всадили при взлете с катапульты, превратила полторы минуты лиха и двое суток скуки в столетие жуткого бреда. И кроме того, если эти последние минуты полета, как смахивает, будут последними моими, пусть уж я их испытаю. До предела мерзкие, а всё же они мои, и я их не отдам за здорово живешь.
Они и впрямь были мерзкие. Шесть "g" ничем не лучше, чем десять, а мне показались хуже. Четыре "g" тоже не отдых. Потом тряхануло будь здоров, потом несколько секунд свободного падения и, наконец, бултых, причем никакой не «мягкий» и вдобавок принятый на стропы, а не на подкладку, поскольку мы ныряли головой вперед. И вряд ли Майк отдавал себе в этом отчет, после нырка еще подброс и снова жесткий бултых, так что лишь потом - завис. Эрзлики называют это «зависом», но на завис в невесомости это нимало не похоже: к тебе приложено одно "g", в шесть раз больше, чем подобает, и как-то нехорошо болтает туда-сюда. Жуть как нехорошо. Майк заверил нас, что вспышек на Солнце не предвидится и внутри этой «железной девы» радиационной дозы мы не схватим. Но тем, что нас ждет в эрзлицком Индийском океане, он так глубоко не интересовался. Прогноз для посадки барж был приемлемый, и, по-моему, он решил, что и нам сойдет, а я с ним согласился.
Я считал, что в желудке пусто. Однако весь шлем изнутри уделал кислой и мерзейшей жижей, сам ее за кэмэ обошел бы. И тут нас перевернуло вверх тормашками, так что эта дрянь хлынула в глаза, в нос и на волосы. У эрзликов это называется «морская болезнь», и она из тех мерзостей, которые у них сами собою разумеются.
Не стану распространяться, как нас долго и занудно волокли в порт. Скажу лишь, что мало мне было морской болезни, еще и баллоны с воздухом свое отработали. У меня было четыре двенадцатичасовых, их хватило на все пятьдесят часов полета, поскольку большую часть времени я пролежал, как чурка, и на мышечную работу воздуха не тратил. Но на дополнительные часы буксировки чуток не хватило. К моменту, когда баржу кончило болтать, я зачумел настолько, что в мыслях не было попытаться выкарабкаться.
Дошло только одно: по-моему, нас подняли, кувыркнули пару раз и оставили в покое, однако вверх тормашками. Вовсе не самая лучшая позиция при эрзлицкой силе тяжести. И просто невозможная, если предстоит, как было задумано, а) отвязаться, б) выползти из гермоскафа, в) освободить кувалдометр, прихваченный в носовой части на гайки-барашки, г) прицельными ударами сбить прихваты выходного люка, д) выбить крышку люка и е) вылезти самому и вытащить следом старика в гермоскафе.
Причем операцию «а)» исполнить в положении «вися вниз головой».
К счастью, это была программа на непредвиденный случай. О нашем отлете был заранее извещен Стю Ла Жуа. А перед самой посадкой кинули наводку информационным агентствам. Я очухался посреди толпы надо мной, отрубился, а окончательно очухался на больничной койке, лежа навзничь с тяжестью в груди, - всё тело как свинцом налитое, - но не хворый, а просто усталый, побитый, голодный, с пересохшим ртом и без сил. Над койкой - прозрачный пластиковый тент, и, стало быть, дыхание у меня не нарушено.
И с обеих сторон сразу ко мне кинулись: с одного боку большеглазая сиделка-индюшка, с другого - Стюарт Ла Жуа. Улыбнулся мне.
- Здоров, кореш! Как твое ничего?
- А?.. Со мной порядок. Однако дорожка была - ё-моё!
- Проф говорит, иначе нельзя было. Силен старик!
- Постой! Как так «говорит»? Он же помер.
- Ни в коем разе. Не в форме - это да. Лежит на пневмокойке, возле него круглосуточное дежурство, и аппаратуры в него понапёхано так, что не поверишь. Но жив и в пределах своей задачи фурычит железно. Божится, что относительно маршрута не в курсе: в одном госпитале уснул, в другом проснулся. Я думал, он не в ту степь, когда отказался, чтобы я по блату послал корабль за вами, а оказывается, в ту: реклама грандиозная!
- Говоришь, проф отказался, чтобы ты послал корабль? - с трудом врубаюсь, и язык заплетается.
- Я не так сказал. Председатель Селена отказался. Ты что, Манни, телеграмм не читал?
- Нет. - (После драки кулаками не машут.) - Последние дни был дюже занят.
- Не то слово. Я здесь тоже. И не припомню, когда в последний раз дрыхал.
- Встаешь, как лунтик.
- А я и есть лунтик, Манни, можешь не сомневаться. Слушай, сиделка меня сейчас зарежет!
Стю подхватил ее, развернул, подтолкнул, и я решил, что далеко ему еще до лунтика.
- Слушай, подруга, сходи, поотсвечивай где-нибудь пару минут. Я тебе пациента потом верну. Тепленьким.
Он закрыл дверь за сиделкой и вернулся к койке.
- Адам отказался и был прав. Таким макаром мы вас не только красиво подали на публику, но и оберегли от неприятностей.
- Насчет «подали» согласен. Но насчет «оберегли», знаешь, лучше не будем.
- Оберегли-оберегли, старик. Иначе могли бы присадить по вас, будьте здрасьте. А так у них всего два часа на размышление было, пока вы собой аппетитную цель изображали. За это время никак не успеть было поворочать мозгами. Политическая линия еще не выработана. У них пороху не хватило даже на задержать вас против расписания. В газетах во такие заголовки, я заранее подготовил статьи и выждал момент. И теперь не хватит пороху вас даже пальцем тронуть, вы же герои на весь свет. А вот если бы я заказал чартерный рейс, об этом в темпе дознались бы, поимели бы время на разложить по косточкам. Уж разложили бы, не сомневайся. Вперед, вероятно, ведено было бы ждать на промежуточной орбите. А потом вас обоих и, поди-ка, меня с вами приказали бы там же заарестовать. И заарестовали бы. Ни один шкипер не рискнул бы подставиться под залп ракет заатмосферной обороны. Адам был железно прав, сам водишь, кореш. Теперь я тебе коротко освещу ситуёвину. Вы - граждане Народного директората Чада, это лучшее, что я смог успеть за такое короткое время. Чад признал Луну де-юре. Пришлось купить премьер-министра, двух генералов, нескольких племенных вождей и министра финансов. С учетом спешки, дешево. Арестовать вас никто не посмеет, тем более, что никто не в курсе, что вы там натворили. Госпиталь оцеплен, но просто ради вашей защиты в кавычках. И это - то, что надо, а иначе репортеры тебе всю личность микрофонами уже истолкли бы, это как пить дать.
- А ежели никто не в курсе, то за что нас под арест? За нелегальный въезд?
- Фигу вот им «нелегальный въезд»! У тебя судимости не было, а зато есть наследственное панафрика некое гражданство по одному из дедов, так что без проблем. Что касаемо профа, мы выкопали древнюю бумагу о даровании ему чадского гражданства сорок лет тому назад, подождали, пока на ней чернила высохнут, и пустили в дело. И о нелегальном въезде в Индию тоже речи нет. Мало того, что они приняли эту баржу, зная, что вы на борту, но пограничник был так любезен, что за малую мзду проштемпелевал ваши непорочные чадские паспорта. Вдобавок, профова ссылка не имеет законной силы, поскольку давно нет того правительства, которое репрессировало его без суда и следствия. На этот счет имеется определение компетентного судебного органа. Дороговато обошлось, но не слишком.
Вернулась сиделка, шерсть дыбом, как у мамы-кошки.
- Лорд Стюарт! Вы превышаете! Мой пациент должен отдохнуть.
- Сию секунду, ma chere.
- Так ты «лорд Стюарт»?
- Граф. Поскольку имею сомнительную честь принадлежать к Макгрегорам. Толку-то от этой голубой крови: как лишили их королевского достоинства, так им с тех пор и не везет.
На выходе Стю шлепнул сиделку по огузочку. А та и не пикнула, только задом брыкнула. И ко мне повернулась, рот до ушей. Придется Стю быть поосторожней с этой привычкой, когда он вернется на Луну. Если вернется.
Сиделка спросила, как мое самочувствие. Я буркнул, мол, нормальное, вот только есть охота. И еще: не было ли у нас в багаже сменных протезов левой руки?
Оказалось, были. А с шестым номером на месте я как-то воспрял духом. Я отобрал в дорогу шестой номер, второй и «компанейскую». Решил, что хватит. Второго номера не оказалось, он, видимо, так и остался в стационаре комплекса. «Ладно, - думаю. - Авоусь кто-нибудь присмотрит. С шестым номером я всюду пройду. А если еще и „компанейская“ при мне, то, стало быть, со мной будет полный окей».
* * *
Через два дня мы отбыли в Агру, чтобы вручить верительные грамоты Федеративным Нациям. Меня крепко подсекло, причем не гравитацией: я уже сам разъезжал в инвалидной коляске и помаленьку ходил, правда не на людях. У меня была инфекционная ангина, причем чуть на легкие не перекинулось, - вовремя химией задавили, - дристунец маял, жуткая чесотка на руках и немного на ногах. В точности, как во время прежних двух поездок на Терру, в этот рассадник заразы. Мы, лунтики, себе не представляем, насколько нам везет: наш карантин оберегается всякий раз, как надо, самим межпланетным вакуумом, а паразитов почти нет. А может, и не везет, потому что у нас иммунитета ни против чего почти нет, когда нужно. Но меняться с эрзликом я не стал бы: словца «венерический» я не знал, пока на Эрзлю не попал, и был уверен, что ОРЗ - это «Общий режим Заключения».
Нечего веселиться было и по другим поводам. Стю передал нам письмо от Адама Селены. А в нем, закукуленная-замумуленная даже от Стю, была новость: наш шанс стал хуже одного против ста. Я ломал голову, с какого рая было затевать всю эту дурдомную поездочку, если от нее стало только хуже. Мысль закралась, а всерьез ли Майк подсчитывает шансы. Сколько фактов ни знай, ни учитывай, я всё равно не мог себе представить, каким способом он это делает.
А проф на вид был сама беззаботность. Толковал со взводами репортеров, улыбился на бесчисленных фото, толкал заявы, всему миру втемяшивал, что питает глубочайшую веру в федеративные Нации, убежден, что наша просьба о приеме будет встречена положительно, и благодарит «Друзей Свободной Луны» за самоотверженную помощь в доведении до сведения великодушных народов Земли подлинной истории возникновения нашей малой, но сплоченной нации. А эти ДСЛ - это были Стю, одна шарага по обработке общественного мнения, несколько тысяч хронических подписантов любых дурацких петиций плюс гонконгские доллары кейсами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60