И если уж кто способен на такое варварство, то именно милорд Топотан, так что его лучше не злить.
– Рога суть вопрос глубоко философический, – поведал Карлюза. – Иметь или не иметь? А если иметь, то носить ли? Рог или рогей, как установил главный вопрос господин Такангор. И почему? На сии вопросы не ответствовал даже мастерион Зюзак Грозный, хоть и посвящал им многозначительную часть своей жизни.
– А у него тоже рога имелись? – удивился минотавр.
– Пренепременно!
– Откуда?
– Жена подарила, – икая, сообщил троглодит. – Ликерчиком воспомоществуйте в стакан. Признательное спасибо. Как раз на семисотлетний юбилей. Самопожертвенная особь, каких мало. «А чего ж ты еще хотел, – вопрошала нежно, – старый хрыч, в твои-то годы?!» Много трудилась для добытая презента и так тронула сим подарением мастериона, что он чуть было и не отбросил эти самые рога.
– Копыта, – поправил минотавр.
– Нет, копыт на дарили. Упущение есть. Согласен.
– Сейчас будем расставлять войска, – сказал Такангор, чувствуя, что с рогами его крупно обидели. – Передайте-ка, князь, блюдо с булочками.
– Прошу.
– И яблочек – это будет наш противник, его мы станем беспощадно уничтожать.
– Пожалуйста.
– Значит, эти две булочки атакуют по правому флангу, поддерживаемые сзади пирожком. С чем пирожок?
– С капустой, – откликнулось существо, похожее на печального сиреневого осьминога, с той лишь разницей, что ног-щупалец у него насчитывалось то ли пятнадцать, то ли шестнадцать. Оно прислуживало за этим милым семейным ужином и умудрялось дирижировать одновременно несколькими десятками шустрых замковых слуг, подливать всем вина, предлагать новые блюда и комментировать соусы.
– Непорядок, – укорил Такангор. – Какую поддержку может оказать булочкам пирожок с капустой?
– Прикажете с мясом, милорд?
– Вот это уже ближе к тому, что я называю гениальной стратегией. Итак, в центре идут солонки, перечницы, салфетницы и прочая. Сверху атакуют салфетки с полотенцем. По левому флангу стремительно наступают блинчики с вареньем, яблоки и груши на них отвлекаются, но не знают того, что в засаде, вот за этими кувшинами, мы держим про запас что?..
– Что? – дружно выдохнули слушатели.
– Пончики с омаром!
– Стоп, – сказал Мадарьяга, решительно отодвигая бесчувственного Зелга поглубже под стол. – Возражаю. Это недопустимо ни с тактической, ни со стратегической точки зрения. Это возмутительно. Как вы себе представляете пончики с омаром?
– Нет, нет! – замахал на него руками Такангор. – Вы не постигли всей глубины моей мысли. Собственно, я рассчитываю, что королевские генералы именно так и решат: дескать, пончики с омаром? Чепуха! А у нас на самом деле не пончики с омаром, а пончики отдельно и омар отдельно. Грозный, несокрушимый, неистовый омар – а в каждой клешне по сугубо диверсионному пончику, обеспечивающему прикрытие по направлениям на северо-запад и северо-восток. Каково?
– Гениально, – прошептал вампир.
– Но и это еще не все, ибо пока яблоки, груши и сей неприглядный безалкогольный компот, – минотавр принюхался, разочарованно заглянул в кувшин с компотом (и кому пришло в голову его приготовить?), – будут разбираться в сути происходящего, мы выдвинем вперед ударным клином телячью котлету, кастрюлю с супом на неистовом скакуне, в фамильных доспехах и с грозным выражением содержимого, а также вот это блюдце хрустиков.
– План, достойный Бавсабы Завоевателя, – признал Думгар. – Была бы у меня кровь, она бы стыла в жилах.
– Вы скажете, они могут применить против нас желе или, хуже того, пиракаши. – Такангор презрительно фыркнул. – Но мы уже смяли их, паника в компоте и фруктах усиливается, и тут им в тыл ударяют наши несокрушимые тефтельки, довершая разгром и охват противника в котел, где он постепенно превращается в жалкое фруктовое пюре.
– Позвольте вашу руку, молодой человек, – прочувствованно молвил Мадарьяга. – Давно я не получал такого удовольствия, присутствуя на обсуждении плана грядущей битвы. Это изящно, остроумно и просто обречено на успех.
– Омар, надо понимать, я, – уточнил голем.
– Совершенно верно.
– Хотелось бы выяснить единственный неясный момент, – кашлянул доктор Дотт. – Какое место вы отводите мне в своем великолепном плане? Кто я?
– Пирожок, разумеется.
– Странно, – удивился вампир. – Признаться, пирожком я видел себя.
– Нет, князь, что вы. Вас мы подадим отдельным, совершенно особенным блюдом. Вы же сами гурман. Вот и выступите первым, задолго до рассвета. Попробуете их на зуб, так сказать.
Каждая ночь должна иметь свое меню.
Оноре де Бальзак
Вампир налил себе еще стакан и даже причмокнул от удовольствия.
* * *
– Вы уверены, что господин граф хотел видеть именно меня? – в который раз спрашивал толстенький лысый человек, облаченный в пурпурную мантию старшего библиотекаря-хранителя и со значком, свидетельствующим об особой материальной ответственности.
У главного бурмасингера и самого был такой значок, так что он хорошо знал, как противно, когда у тебя в конторе раз в году пронырливые клерки маркиза Гизонги проверяют по описи алебарды, кольчуги, стулья, чернильницы, занавески на окнах и прочую чушь. Причем то и дело норовят внести в опись новые предметы, пусть даже дураку ясно, что они являются личными принадлежностями сотрудников. Ну какое отношение имеет главное казначейство к портрету тещи господина Фафута с витиеватой золоченой надписью: «Дорогому Фафику на долгую и добрую память»? И какой на данном портрете можно отыскать инвентарный номер, когда и слепой видит, что подобная фурия просто обязана существовать в единственном экземпляре.
Как и всегда, когда он задумывался о своих домашних, господин Фафут на некоторое время утратил связь с действительностью, поэтому пропустил добрую половину из того, что взволнованно лепетал библиотекарь. Старика тоже можно понять: поднимают с постели глухой ночью, везут в закрытой карете в библиотеку, требуют подписку о неразглашении, забирают свитки и книги, оказавшиеся особо ценными и хранящиеся в отдельном запаснике, после чего волокут к театру военных действий – и все это без объяснения причин.
Впрочем, бурмасингер всего лишь исполнял приказ непосредственного начальства, а о причинах, заставивших графа да Унара заинтересоваться раритетами Королевской личной библиотеки в столь неурочное время, мог только догадываться.
И догадки сии его не утешали.
– Так вы уверены, любезнейший, что граф…
– Сударь, – пробасил Фафут, – без соответствующего указания господина графа я ни в чем не бываю уверен. Даже в себе. Потерпите, голубчик, – добавил он уже чуть помягче. – Сейчас прибудем к его сиятельству, он вам все и объяснит. А я человек маленький.
Библиотекарь смерил его скептическим взглядом, в котором явственно читалось, что мужчина ростом с циклопа-подростка и статью аздакского горного великана никак не должен именовать себя «маленьким» человеком.
Высокообразованный, интеллигентнейший и глубоко аполитичный, господин Папата испытывал к тайным службам необъяснимую, но стойкую неприязнь и все контакты с ее представителями стремился сокращать до минимума. А поскольку о репутации графа да Унара мы уже рассказывали выше, то читатель вполне поймет, почему библиотекарь нервничал, потел, всхрюкивал, теребил безответную мантию и время от времени кидал на бурмасингера умоляющие взгляды. Отряд конных гвардейцев из свиты графа, бряцающий оружием за окнами кареты, никак не добавлял ему радости.
– Просто как какого-то государственного преступника, – бубнил он себе под нос. – Схватили, влекут в ночи, никаких бумаг не предъявили. Это насилие, форменное насилие, любезнейший. Вы хоть понимаете, что я стану жаловаться на вас королю?
– На меня-то за что? – искренне изумился Фафут.
– А на кого еще? – не менее искренне изумился Папата. – На графа? Знаете, я, может, и не от мира сего, но пока что в своем уме.
«Уволюсь, – подумал бурмасингер. – Вот закончится эта бестолковая война, и уволюсь. Окончательно и бесповоротно, а не так, как в прошлом году».
Граф встретил Палату милостиво и даже почти приветливо. Принес извинения, расшаркался и тут же, не меняя выражения лица, холодным тоном потребовал приступать к делу.
Спустя час библиотекарь совершенно не знал, что и думать о внезапном интересе графа к истории страны, особенно к той зыбкой, неверной, практически не подтвержденной ее части, которая существует в преданиях любого народа и о которой ученые мужи затрудняются сказать, правда это или вымысел, ибо истина лежит где-то между этими двумя понятиями. Период, когда история уже перестала быть мифом, но еще не стала реальностью. Легендарные времена. Интереснейшее чтение, любопытные детали, масса тайн и загадок. В принципе, любой может увлечься подобными вещами, но не в три же часа пополуночи накануне войны!
– Ваш вопрос, ваше сиятельство, застал меня врасплох. В свое оправдание могу только сказать, что он бы застал врасплох кого угодно из ученых мужей нашего королевства. Разве что только в далекой Тифантии, славящейся тем, что тамошний правитель ежегодно выделяет существенную сумму на благоустройство библиотек и университетов – прошу понять меня правильно, – есть один специалист по волнующей вас теме. Граф да Унара хотел было рявкнуть: «Короче!» – но воздержался. Он уже испробовал сей метод воздействия на господине Папате, но тот разнервничался, отчего стал еще более многословным. А ему действительно было что сказать.
Он как словарь – сообщает гораздо больше, чем нам нужно, но совсем не то, что нам нужно.
«Терпение, – напомнил себе начальник Тайной Службы. – Терпение. Ныряя на дно колодца за истиной, нужно приготовиться к испытаниям».
– Как интересно, – проговорил он вслух.
– Это господин Тачкилса, по происхождению дендроид. Однако за особые заслуги перед отечеством и личный вклад в науку его величество король Тифантии Жиньгосуф Шестнадцатый, или Пятнадцатый, ибо некоторые специалисты отказываются считать порядковым номером Лже-Жиньгосуфа, впоследствии признанного узурпатором, который записан в летописях Восьмым… Вы следите за моей мыслью, граф?
– Изумительно, – проскрежетал да Унара.
– Вам это должно быть особенно любопытно. Так вот, отставляя в сторону несомненно безумно интересный и спорный вопрос о Лже-Жиньгосуфе…
– Фантастически интересный, – стоически согласился граф.
– …упомянем, что его величество… э-ээ-э…
– Жиньгосуф Шестнадцатый, – подсказал граф.
– …отдельным вердиктом постановил считать господина Тачкилсу человеком, не лишая его неотъемлемых прав дендроида, как то: на отдельную кадку с плодородной землей на рабочем месте, на работу при светлячках, магических шарах и прочих огнебезопасных осветительных устройствах, на личную тележку для перевозки и прочее.
– Удивительно, – выдавил из себя граф.
– Вы чудесный собеседник, ваше сиятельство, – наконец улыбнулся Папата. – Так вот, перейдем к сути, хотя мне и жаль, что наша плодотворная дискуссия о Лже-Жиньгосуфе не имеет развития.
– Мы ее непременно однажды разовьем, – пообещал граф, упиваясь мыслью о камере пыток в неприступной тюрьме Фойфилаше. Нет, он вовсе не собирался причинять вреда славному библиотекарю, но может же человек помечтать о чем-нибудь приятном?
– Господин Тачкилса, надо вам заметить, невзирая на то что официально как бы объявлен человеком, тем не менее обладает свойствами дендроида, – глубокомысленно поведал Папата. – А именно долгожительством и великолепной памятью. Я сейчас не рассматриваю тонкости и нюансы физиологии. Вы следите за ходом моих рассуждений?
– А как же.
– Из ныне живущих ученых только он, полагаю, имеет право всерьез рассуждать о небесспорной и яркой фигуре Галеаса Генсена. И тогда как большинство ученых, в том числе специалисты горгульского национального университета в Кисякисах, однозначно утверждают, что Генсен есть персонаж тиронгийской, а также нескольких иных мифологий, господин Тачкилса приводит уникальные факты в пользу реальности этого существа. Заметьте, существа!
Каждый миф есть одна из версий правды.
Марго Атвуд
Ибо, пишет историк, хотя внешне он является человеком, никаких свидетельств его человеческого происхождения не осталось. Вам интересно, граф?
– Очень, – искренне молвил да Унара.
– Ну, во-первых, как вам покажется такой факт: в Генсена верят на разных концах земли. Примитивные народы, которые лишь недавно узнали о том, что в мире есть и иные страны, кроме их собственной, и все еще не постигли идею шарообразности земли, которую, кстати, пропагандировал в Тифантии упомянутый нами Лже-Жиньгосуф Восьмой…
– …эти народы, – подтолкнул граф забуксовавшего библиотекаря.
– Боюсь, ваше сиятельство, вас не слишком интересует Лже-Жиньгосуф, – горько молвил тот.
– Безумно интересует, но долг велит заниматься персоной Генсена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Рога суть вопрос глубоко философический, – поведал Карлюза. – Иметь или не иметь? А если иметь, то носить ли? Рог или рогей, как установил главный вопрос господин Такангор. И почему? На сии вопросы не ответствовал даже мастерион Зюзак Грозный, хоть и посвящал им многозначительную часть своей жизни.
– А у него тоже рога имелись? – удивился минотавр.
– Пренепременно!
– Откуда?
– Жена подарила, – икая, сообщил троглодит. – Ликерчиком воспомоществуйте в стакан. Признательное спасибо. Как раз на семисотлетний юбилей. Самопожертвенная особь, каких мало. «А чего ж ты еще хотел, – вопрошала нежно, – старый хрыч, в твои-то годы?!» Много трудилась для добытая презента и так тронула сим подарением мастериона, что он чуть было и не отбросил эти самые рога.
– Копыта, – поправил минотавр.
– Нет, копыт на дарили. Упущение есть. Согласен.
– Сейчас будем расставлять войска, – сказал Такангор, чувствуя, что с рогами его крупно обидели. – Передайте-ка, князь, блюдо с булочками.
– Прошу.
– И яблочек – это будет наш противник, его мы станем беспощадно уничтожать.
– Пожалуйста.
– Значит, эти две булочки атакуют по правому флангу, поддерживаемые сзади пирожком. С чем пирожок?
– С капустой, – откликнулось существо, похожее на печального сиреневого осьминога, с той лишь разницей, что ног-щупалец у него насчитывалось то ли пятнадцать, то ли шестнадцать. Оно прислуживало за этим милым семейным ужином и умудрялось дирижировать одновременно несколькими десятками шустрых замковых слуг, подливать всем вина, предлагать новые блюда и комментировать соусы.
– Непорядок, – укорил Такангор. – Какую поддержку может оказать булочкам пирожок с капустой?
– Прикажете с мясом, милорд?
– Вот это уже ближе к тому, что я называю гениальной стратегией. Итак, в центре идут солонки, перечницы, салфетницы и прочая. Сверху атакуют салфетки с полотенцем. По левому флангу стремительно наступают блинчики с вареньем, яблоки и груши на них отвлекаются, но не знают того, что в засаде, вот за этими кувшинами, мы держим про запас что?..
– Что? – дружно выдохнули слушатели.
– Пончики с омаром!
– Стоп, – сказал Мадарьяга, решительно отодвигая бесчувственного Зелга поглубже под стол. – Возражаю. Это недопустимо ни с тактической, ни со стратегической точки зрения. Это возмутительно. Как вы себе представляете пончики с омаром?
– Нет, нет! – замахал на него руками Такангор. – Вы не постигли всей глубины моей мысли. Собственно, я рассчитываю, что королевские генералы именно так и решат: дескать, пончики с омаром? Чепуха! А у нас на самом деле не пончики с омаром, а пончики отдельно и омар отдельно. Грозный, несокрушимый, неистовый омар – а в каждой клешне по сугубо диверсионному пончику, обеспечивающему прикрытие по направлениям на северо-запад и северо-восток. Каково?
– Гениально, – прошептал вампир.
– Но и это еще не все, ибо пока яблоки, груши и сей неприглядный безалкогольный компот, – минотавр принюхался, разочарованно заглянул в кувшин с компотом (и кому пришло в голову его приготовить?), – будут разбираться в сути происходящего, мы выдвинем вперед ударным клином телячью котлету, кастрюлю с супом на неистовом скакуне, в фамильных доспехах и с грозным выражением содержимого, а также вот это блюдце хрустиков.
– План, достойный Бавсабы Завоевателя, – признал Думгар. – Была бы у меня кровь, она бы стыла в жилах.
– Вы скажете, они могут применить против нас желе или, хуже того, пиракаши. – Такангор презрительно фыркнул. – Но мы уже смяли их, паника в компоте и фруктах усиливается, и тут им в тыл ударяют наши несокрушимые тефтельки, довершая разгром и охват противника в котел, где он постепенно превращается в жалкое фруктовое пюре.
– Позвольте вашу руку, молодой человек, – прочувствованно молвил Мадарьяга. – Давно я не получал такого удовольствия, присутствуя на обсуждении плана грядущей битвы. Это изящно, остроумно и просто обречено на успех.
– Омар, надо понимать, я, – уточнил голем.
– Совершенно верно.
– Хотелось бы выяснить единственный неясный момент, – кашлянул доктор Дотт. – Какое место вы отводите мне в своем великолепном плане? Кто я?
– Пирожок, разумеется.
– Странно, – удивился вампир. – Признаться, пирожком я видел себя.
– Нет, князь, что вы. Вас мы подадим отдельным, совершенно особенным блюдом. Вы же сами гурман. Вот и выступите первым, задолго до рассвета. Попробуете их на зуб, так сказать.
Каждая ночь должна иметь свое меню.
Оноре де Бальзак
Вампир налил себе еще стакан и даже причмокнул от удовольствия.
* * *
– Вы уверены, что господин граф хотел видеть именно меня? – в который раз спрашивал толстенький лысый человек, облаченный в пурпурную мантию старшего библиотекаря-хранителя и со значком, свидетельствующим об особой материальной ответственности.
У главного бурмасингера и самого был такой значок, так что он хорошо знал, как противно, когда у тебя в конторе раз в году пронырливые клерки маркиза Гизонги проверяют по описи алебарды, кольчуги, стулья, чернильницы, занавески на окнах и прочую чушь. Причем то и дело норовят внести в опись новые предметы, пусть даже дураку ясно, что они являются личными принадлежностями сотрудников. Ну какое отношение имеет главное казначейство к портрету тещи господина Фафута с витиеватой золоченой надписью: «Дорогому Фафику на долгую и добрую память»? И какой на данном портрете можно отыскать инвентарный номер, когда и слепой видит, что подобная фурия просто обязана существовать в единственном экземпляре.
Как и всегда, когда он задумывался о своих домашних, господин Фафут на некоторое время утратил связь с действительностью, поэтому пропустил добрую половину из того, что взволнованно лепетал библиотекарь. Старика тоже можно понять: поднимают с постели глухой ночью, везут в закрытой карете в библиотеку, требуют подписку о неразглашении, забирают свитки и книги, оказавшиеся особо ценными и хранящиеся в отдельном запаснике, после чего волокут к театру военных действий – и все это без объяснения причин.
Впрочем, бурмасингер всего лишь исполнял приказ непосредственного начальства, а о причинах, заставивших графа да Унара заинтересоваться раритетами Королевской личной библиотеки в столь неурочное время, мог только догадываться.
И догадки сии его не утешали.
– Так вы уверены, любезнейший, что граф…
– Сударь, – пробасил Фафут, – без соответствующего указания господина графа я ни в чем не бываю уверен. Даже в себе. Потерпите, голубчик, – добавил он уже чуть помягче. – Сейчас прибудем к его сиятельству, он вам все и объяснит. А я человек маленький.
Библиотекарь смерил его скептическим взглядом, в котором явственно читалось, что мужчина ростом с циклопа-подростка и статью аздакского горного великана никак не должен именовать себя «маленьким» человеком.
Высокообразованный, интеллигентнейший и глубоко аполитичный, господин Папата испытывал к тайным службам необъяснимую, но стойкую неприязнь и все контакты с ее представителями стремился сокращать до минимума. А поскольку о репутации графа да Унара мы уже рассказывали выше, то читатель вполне поймет, почему библиотекарь нервничал, потел, всхрюкивал, теребил безответную мантию и время от времени кидал на бурмасингера умоляющие взгляды. Отряд конных гвардейцев из свиты графа, бряцающий оружием за окнами кареты, никак не добавлял ему радости.
– Просто как какого-то государственного преступника, – бубнил он себе под нос. – Схватили, влекут в ночи, никаких бумаг не предъявили. Это насилие, форменное насилие, любезнейший. Вы хоть понимаете, что я стану жаловаться на вас королю?
– На меня-то за что? – искренне изумился Фафут.
– А на кого еще? – не менее искренне изумился Папата. – На графа? Знаете, я, может, и не от мира сего, но пока что в своем уме.
«Уволюсь, – подумал бурмасингер. – Вот закончится эта бестолковая война, и уволюсь. Окончательно и бесповоротно, а не так, как в прошлом году».
Граф встретил Палату милостиво и даже почти приветливо. Принес извинения, расшаркался и тут же, не меняя выражения лица, холодным тоном потребовал приступать к делу.
Спустя час библиотекарь совершенно не знал, что и думать о внезапном интересе графа к истории страны, особенно к той зыбкой, неверной, практически не подтвержденной ее части, которая существует в преданиях любого народа и о которой ученые мужи затрудняются сказать, правда это или вымысел, ибо истина лежит где-то между этими двумя понятиями. Период, когда история уже перестала быть мифом, но еще не стала реальностью. Легендарные времена. Интереснейшее чтение, любопытные детали, масса тайн и загадок. В принципе, любой может увлечься подобными вещами, но не в три же часа пополуночи накануне войны!
– Ваш вопрос, ваше сиятельство, застал меня врасплох. В свое оправдание могу только сказать, что он бы застал врасплох кого угодно из ученых мужей нашего королевства. Разве что только в далекой Тифантии, славящейся тем, что тамошний правитель ежегодно выделяет существенную сумму на благоустройство библиотек и университетов – прошу понять меня правильно, – есть один специалист по волнующей вас теме. Граф да Унара хотел было рявкнуть: «Короче!» – но воздержался. Он уже испробовал сей метод воздействия на господине Папате, но тот разнервничался, отчего стал еще более многословным. А ему действительно было что сказать.
Он как словарь – сообщает гораздо больше, чем нам нужно, но совсем не то, что нам нужно.
«Терпение, – напомнил себе начальник Тайной Службы. – Терпение. Ныряя на дно колодца за истиной, нужно приготовиться к испытаниям».
– Как интересно, – проговорил он вслух.
– Это господин Тачкилса, по происхождению дендроид. Однако за особые заслуги перед отечеством и личный вклад в науку его величество король Тифантии Жиньгосуф Шестнадцатый, или Пятнадцатый, ибо некоторые специалисты отказываются считать порядковым номером Лже-Жиньгосуфа, впоследствии признанного узурпатором, который записан в летописях Восьмым… Вы следите за моей мыслью, граф?
– Изумительно, – проскрежетал да Унара.
– Вам это должно быть особенно любопытно. Так вот, отставляя в сторону несомненно безумно интересный и спорный вопрос о Лже-Жиньгосуфе…
– Фантастически интересный, – стоически согласился граф.
– …упомянем, что его величество… э-ээ-э…
– Жиньгосуф Шестнадцатый, – подсказал граф.
– …отдельным вердиктом постановил считать господина Тачкилсу человеком, не лишая его неотъемлемых прав дендроида, как то: на отдельную кадку с плодородной землей на рабочем месте, на работу при светлячках, магических шарах и прочих огнебезопасных осветительных устройствах, на личную тележку для перевозки и прочее.
– Удивительно, – выдавил из себя граф.
– Вы чудесный собеседник, ваше сиятельство, – наконец улыбнулся Папата. – Так вот, перейдем к сути, хотя мне и жаль, что наша плодотворная дискуссия о Лже-Жиньгосуфе не имеет развития.
– Мы ее непременно однажды разовьем, – пообещал граф, упиваясь мыслью о камере пыток в неприступной тюрьме Фойфилаше. Нет, он вовсе не собирался причинять вреда славному библиотекарю, но может же человек помечтать о чем-нибудь приятном?
– Господин Тачкилса, надо вам заметить, невзирая на то что официально как бы объявлен человеком, тем не менее обладает свойствами дендроида, – глубокомысленно поведал Папата. – А именно долгожительством и великолепной памятью. Я сейчас не рассматриваю тонкости и нюансы физиологии. Вы следите за ходом моих рассуждений?
– А как же.
– Из ныне живущих ученых только он, полагаю, имеет право всерьез рассуждать о небесспорной и яркой фигуре Галеаса Генсена. И тогда как большинство ученых, в том числе специалисты горгульского национального университета в Кисякисах, однозначно утверждают, что Генсен есть персонаж тиронгийской, а также нескольких иных мифологий, господин Тачкилса приводит уникальные факты в пользу реальности этого существа. Заметьте, существа!
Каждый миф есть одна из версий правды.
Марго Атвуд
Ибо, пишет историк, хотя внешне он является человеком, никаких свидетельств его человеческого происхождения не осталось. Вам интересно, граф?
– Очень, – искренне молвил да Унара.
– Ну, во-первых, как вам покажется такой факт: в Генсена верят на разных концах земли. Примитивные народы, которые лишь недавно узнали о том, что в мире есть и иные страны, кроме их собственной, и все еще не постигли идею шарообразности земли, которую, кстати, пропагандировал в Тифантии упомянутый нами Лже-Жиньгосуф Восьмой…
– …эти народы, – подтолкнул граф забуксовавшего библиотекаря.
– Боюсь, ваше сиятельство, вас не слишком интересует Лже-Жиньгосуф, – горько молвил тот.
– Безумно интересует, но долг велит заниматься персоной Генсена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53