А ты будешь брать ссуду под маленький процент, и сумма платежей получится гораздо меньше!
Я глубоко взодхнул и подписал свой приговор.
— Молодец, — Гриша был доволен. — Ты знаешь, когда я уходил от Пусика, мы очень хорошо с ним поговорили. И ты знаешь, что он мне сказал на прощание? — он надулся и выпятил вперед грудь — "Гришенька, — сказал он,
— когда мне нужно будет ограбить банк, я возьму с собой тебя!"
Что-то будто оборвалось у меня внутри при этих словах. Я еще не знал, как именно, но понял, что меня надули.
Машина, впрочем, была действительно хороша. Приехав домой, я вооружился калькулятором и накинулся на многочисленные бумаги, только что подписанные мной в магазине. Все вроде бы было правильно, но в стороне от стройного столбика цифр стояла какая-то странная графа: «Дополнительные услуги» и около нее сумма в полторы тысячи долларов, пропечатанная бледными цифрами и как-то неровно. Я снова взял калькулятор. Гриша меня явно надул, финансирование было совершенно не при чем.
Стоило мне снова появиться в магазине, Гриша поправил пиджак и, избегая моего взгляда, попытался скрыться в одной из комнат.
—Гришенька, — ласково позвал я. — Получается какое-то недоразумение. Я Ефиму пожалуюсь!
— Я даже не знаю, о чем ты говоришь! — Гриша перешел в наступление.
— Купил машину и катайся, что ты меня от дела отрываешь.
— Гришуля, а что это за полторы тысячи?
— Ну, это мы тебе машину помыли.
— За такие деньги я ее сам помою!
— Пропылесосили! — Гриша явно начинал ощущать нехватку аргументов и цеплялся за те немногие из них, которые еще как-то могли меня урезонить. Он начал постепенно пятиться.
— Короче, или ты меняешь мой договор, или это для тебя плохо закончится!
— Сейчас, сейчас с тобой поговорят! — он выскочил наконец в комнатушку и захлопнул передо мной дверь.
Из холла на меня вышел высокий, солидного вида американец в белой рубашке с галстуком, жующий жевательную резинку. Он напоминал техасского полисмена, и для полноты картины ему не хватало только ковбойской шляпы и кольта.
— Чем могу помочь? — он был корректен и беспристрастен.
Я попытался объяснить ему ситуацию.
— Видишь ли, — он лениво развалился на кресле. — Договор ты подписал, и уже никто не докажет, что ты не согласился на эти лишние полторы тысячи. Мой тебе совет, бери машину, поезжай отдыхать, развейся. Приходи к нам через недельку, как раз начальник финансового отдела вернется из отпуска, вот тогда мы с тобой и разберемся.
— Я никуда не пойду, пока мне не изменят договор! — Я схватил бумагу и в совершенно советских манерах начал писать заявление. — Я требую, чтобы представитель магазина расписался на этой бумаге!
Бывший полисмен явно был поставлен в тупик, не ожидая такого поворота событий. Он не предполагал, что перед ним сидит человек, прошедший советскую бюрократическую школу и израильскую закалку.
— Ну, — он медлил, не зная что делать, — вообще-то мы ничего никогда не подписываем.
— Тогда я немедленно отвожу это письмо в полицию, копию в газету и в компанию, владеющую вашим магазином!
— Ну зачем же так, — на лице у продавца появилось неожиданно ласковое выражение. — Мы все уладим, сейчас я поговорю с хозяином.
Через минуту он вернулся с радостной улыбкой.
— Мы так хотим, чтобы вы были довольны! Вообще-то это против правил, но в вашем конкретном случае мы решили пойти вам навстречу…
Когда я выходил из здания, из маленького прохода выскочил Григорий с жалкой, заискивающей улыбкой.
— Вот видишь, как удачно все получилось, — пролепетал он, — Я же говорил, для тебя и Ефима все сделаю, что от меня зависит!
На улице было солнечно. По расположенной рядом улице катились блестящие автомобили. В них сидели молодые и старые женщины, студенты, бизнесмены, профессора из расположенного рядом университета. Они жили в своей стране, в своем упорядоченном и привычном мире среди дорог, рядов аккуратных домиков, разделительных полос, светофоров и зеленых деревьев. Моя реальность была совершенно другой. Казалось, весь Литтл-Три был заполнен нынешними и бывшими сотрудниками компании Пусика, покупающими овощи, продающими автомобили, ужинающими в ресторанах. Я посмотрел на солнечный, прозрачный и вылизанный пейзаж, потряс головой и попытался отрешиться и увидеть перед собой настоящую, реальную Америку, не подозревающую о существовании параллельной Пусиковской вселенной. И снова в груди поднялся и трепыхнулся холодный огонек, в последнее время не дававший мне покоя.
Словно в издевку за неожиданное проявление свободомыслия, передо мной появился голубой автомобиль, за рулем которого с серьезным выражением лица сидел Борис. Он увидел меня и начальственным и строгим жестом, напоминающим движения рук бывших партийных деятелей на трибуне Мавзолея, махнул мне рукой.
Глава 10. Команда
Дни покатились однообразной и мутной чередой, и ужас, дававший себя знать робким холодным огоньком в груди, разгорелся и охватил мою душу. Каждый день рано утром я одевал ненавистную полосатую униформу и весь внутренне содрогался, готовясь к очередным испытаниям.
Погода стояла солнечная, и ранними прозрачными часами к зданию Пусика подкатывали машины. Прохладные, сумрачные глубины здания заполнялись людьми, и компания оживала. Орал громкоговоритель, раздавались телефонные звонки, сновали люди, и к грузовому подъезду подавали грузовики, в которые загружали огромные деревянные белые ящики, содержавшие результаты сосредоточенного труда русских профессоров и китайских рабочих.
Ровно в полдень наступало время обеда, и те обитатели компании, которые в этот момент не попались под руку начальству, облегченно вздыхали, засовывали в микроволновые печи принесенные из дома пластмассовые коробочки, и здание наполнялось запахами. Русские эмигранты словно по какому-то сговору приносили всегда одно и то же. Они разогревали домашние котлеты с жареной картошкой, и в этот момент казалось, что находишься где-нибудь в ведомственной столовой и полная баба Маня в засаленном переднике вот-вот навалит тебе в тарелку ароматное второе, да еще предложит домашних щей из кислой капусты. Неожиданно в ностальгический аромат воспоминаний вмешивался острый запах какой-нибудь вонючей рыбы с соевым соусом, принесенной китайцами из сборочного цеха, напоминая о том, что старые времена безвозвратно ушли в прошлое и отдалились в пространстве на добрую половину Земного шара…
По какой-то неписанной традиции во время обеда бывшие профессора и заслуженные изобретатели расслаблялись. Быть может, на них действовала магия отдельно стоящего стола, или это запахи домашней кухни усиливали ощущение свободы, но обеденные разговоры за «русским» столом были традицией. Интересно, что в этих разговорах практически не упоминалась окружающая действительность и посвящены они были исключительно воспоминаниям о жизни в застойной России.
— У нас в почтовом ящике, — нудным и ровным голосом рассказывал заслуженный изобретатель, — как-то раз ввели такое правило, что перед уходом обязательно надо запирать бумаги в ящик стола. И вот однажды наш начальник отдела в ящик их положил, а на ключ не запер. Приходит проверяющий и первым делом ящики проверять…
Изобретателя никто не слушал, так как в это время плохо выбритый космический профессор с неизменными свежими пятнами на животе увлеченно вспоминал свой поход в привокзальный ресторан в каком-то провинциальном городе, и внимание стола было направлено на него.
— Мы сидим за столиком, и тут подходит опер. Молодой такой паренек, в форме, серьезный. «Ваши документики», — говорит. А за соседним столиком две местные шлюхи, все накрашенные и с какими-то солидными мужиками коньяк пьют. Ну Серега тут закатил представление. Он ему так и говорит: «Товарищ милиционер, смотрите какое безобразие! Я всю смену в забое отстоял, чтобы свои трудовые рубли заработать, еле на ногах стою. Понимаете, как рабочий человек прихожу культурно развлечься и что я вижу? Чуждые нам, понимаете, элементы сидят и не дают рабочему человеку расслабиться!».
Стол грохнул от хохота. Заслуженный изобретатель обиженно замолчал, китайцы прекратили жевать рыбу, а Борис, увлеченно читающий газету за столом, отведенным для элиты, недовольно оглянулся, некоторое время изучающим и суровым взглядом смотрел на отбросы общества и снова уткнулся в газету, недовольно поджав губы.
После обеда, если позволяло время, люди выходили на улицу вдохнуть хоть немного нормального воздуха, выкурить сигарету и пройти пару кругов вокруг здания, продолжая дразнить воображение тенями далекого прошлого.
Выползали на воздух и бывшие жители Юго-Восточной Азии. Один из них, приезжавший на работу на огромном допотопном и проржавевшем фургончике, всегда садился в одну и ту жу позу: на корточки около своей машины и выкуривал сигарету. Лицо его, восточное и непроницаемое, в эти моменты светилось каким-то особенным выражением довольства, лоснилось сытостью после только что поглощенной пищи. Казалось, он наслаждался каждым моментом этой мирной и сытной жизни, в которой с голубого неба не падают страшные бомбы, не приходится с утра до ночи стоять по колено в мокрой грязи, нагнувшись над рисовыми ростками, пытаясь заработать на жизнь себе и голодным детям, над головой есть покрытая красно-коричневой черепицей крыша и рядом стоит огромный, рычащий автомобиль. Если бы его родственники и знакомые там могли увидеть, как он сейчас живет! Как бы окружили они пахнущую бензином железную машину, щупали бы резиновые колеса и хромированные бамперы, причмокивали, посмотрев на кабину с дермантиновыми сиденьями и с окнами, завешанными ситцевыми занавесочками. Блаженна и чудесна огромная, великая, мирная и сытная страна Америка…
Настроение у меня не улучшалось, работа была однообразной, и удивительные свойства Пусиковских приборов не вызывали у меня в душе ничего, кроме чувства усталости и легкого отвращения. С другой стороны, я не мог не признать, что Ефим создал нечто совершенно уникальное по форме и по содержанию.
Дело, которое Ефим начал около десяти лет назад, совершенно не вписывалось в любые доступные рамки логики, привычные представления, наконец элементарные законы делопроизводства и коммерции. Даже русские люди, много повидавшие на своем веку и привычные к иррациональности и безумию окружающего, приходили в изумление, познакомившись с деятельностью Пусика. У американцев, рациональных до мозга костей, с детства привыкших к обычным законам бизнеса, при знакомстве с деятельностью компании Пусика наступала истерика, обычно заканчивавшаяся серьезным нервным расстройством и походами к семейному психотерапевту.
То, что они видели в этой компании, настолько противоречило привычному, рационально-механистическому устройству всего окружающего, управляемого круговоротом денег, банками, бухгалтерией, конкуренцией и людьми в белых рубашках с кожаными тетрадками, калькуляторами и компьютеризированным распорядком дня, что психотерапевты немало пыхтели, тщательно стараясь вытравить из их памяти травматические переживания о группе сумасшедших русских в самом центре американской электронной промышленности.
Благодаря своеобразному гению Ефима и высочайшему уровню инженеров, у Пусика не было конкурентов. Многие, правда, пытались обскакать русских, но никто из них не смог даже приблизительно повторить удивительные параметры серых коробок. Все попытки конкурентов произвести похожее оборудование заканчивались полным провалом и закупкой еще нескольких сот ящиков с надписью «Пусик». Ефим довольно ухмылялся. Его покупатели даже не подозревали, что «Пусики» собирались из самых дешевых и бросовых деталей, стоящих фирме копейки.
Результатом полного вымирания какой-либо конкуренции являлась дикая и совершенно непохожая ни на что ситуация, когда огромные корпорации терпеливо, месяцами если не годами ждали своей очереди на выполнение заказов. Пусик не обращал на них никакого внимания и, казалось, деньги были ему совершенно не нужны. В холле компании всегда униженно толпились, сидели на стульях, вскакивали при появлении Ефима солидные господа, приехавшие на Мерседесах и БМВ молить его об ускорении производства. Они надеялись получить хотя бы одну серую коробку вне очереди, но этого обычно не происходило.
«Листен, Листен, Листен! — говорил Ефим, — Это не приборы. Это мои дети. Мы работаем, вы не видите? Вы думаете, нам нужны деньги? Нет! Я не могу и не хочу расширять производство. У меня и так полно идиотов работает!».
Иногда он кричал на полных, потеющих господ и грозился лишить их компанию поставок. После этого обычно приезжали делегации президентов и вице-президентов, часами сидели с Ефимом в кабинете и упрашивали его сменить гнев на милость. Иногда это удавалось, иногда нет. Ефима боялись, уважали, ненавидели, изумлялись, но неизменно продолжали покупать его изделия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Я глубоко взодхнул и подписал свой приговор.
— Молодец, — Гриша был доволен. — Ты знаешь, когда я уходил от Пусика, мы очень хорошо с ним поговорили. И ты знаешь, что он мне сказал на прощание? — он надулся и выпятил вперед грудь — "Гришенька, — сказал он,
— когда мне нужно будет ограбить банк, я возьму с собой тебя!"
Что-то будто оборвалось у меня внутри при этих словах. Я еще не знал, как именно, но понял, что меня надули.
Машина, впрочем, была действительно хороша. Приехав домой, я вооружился калькулятором и накинулся на многочисленные бумаги, только что подписанные мной в магазине. Все вроде бы было правильно, но в стороне от стройного столбика цифр стояла какая-то странная графа: «Дополнительные услуги» и около нее сумма в полторы тысячи долларов, пропечатанная бледными цифрами и как-то неровно. Я снова взял калькулятор. Гриша меня явно надул, финансирование было совершенно не при чем.
Стоило мне снова появиться в магазине, Гриша поправил пиджак и, избегая моего взгляда, попытался скрыться в одной из комнат.
—Гришенька, — ласково позвал я. — Получается какое-то недоразумение. Я Ефиму пожалуюсь!
— Я даже не знаю, о чем ты говоришь! — Гриша перешел в наступление.
— Купил машину и катайся, что ты меня от дела отрываешь.
— Гришуля, а что это за полторы тысячи?
— Ну, это мы тебе машину помыли.
— За такие деньги я ее сам помою!
— Пропылесосили! — Гриша явно начинал ощущать нехватку аргументов и цеплялся за те немногие из них, которые еще как-то могли меня урезонить. Он начал постепенно пятиться.
— Короче, или ты меняешь мой договор, или это для тебя плохо закончится!
— Сейчас, сейчас с тобой поговорят! — он выскочил наконец в комнатушку и захлопнул передо мной дверь.
Из холла на меня вышел высокий, солидного вида американец в белой рубашке с галстуком, жующий жевательную резинку. Он напоминал техасского полисмена, и для полноты картины ему не хватало только ковбойской шляпы и кольта.
— Чем могу помочь? — он был корректен и беспристрастен.
Я попытался объяснить ему ситуацию.
— Видишь ли, — он лениво развалился на кресле. — Договор ты подписал, и уже никто не докажет, что ты не согласился на эти лишние полторы тысячи. Мой тебе совет, бери машину, поезжай отдыхать, развейся. Приходи к нам через недельку, как раз начальник финансового отдела вернется из отпуска, вот тогда мы с тобой и разберемся.
— Я никуда не пойду, пока мне не изменят договор! — Я схватил бумагу и в совершенно советских манерах начал писать заявление. — Я требую, чтобы представитель магазина расписался на этой бумаге!
Бывший полисмен явно был поставлен в тупик, не ожидая такого поворота событий. Он не предполагал, что перед ним сидит человек, прошедший советскую бюрократическую школу и израильскую закалку.
— Ну, — он медлил, не зная что делать, — вообще-то мы ничего никогда не подписываем.
— Тогда я немедленно отвожу это письмо в полицию, копию в газету и в компанию, владеющую вашим магазином!
— Ну зачем же так, — на лице у продавца появилось неожиданно ласковое выражение. — Мы все уладим, сейчас я поговорю с хозяином.
Через минуту он вернулся с радостной улыбкой.
— Мы так хотим, чтобы вы были довольны! Вообще-то это против правил, но в вашем конкретном случае мы решили пойти вам навстречу…
Когда я выходил из здания, из маленького прохода выскочил Григорий с жалкой, заискивающей улыбкой.
— Вот видишь, как удачно все получилось, — пролепетал он, — Я же говорил, для тебя и Ефима все сделаю, что от меня зависит!
На улице было солнечно. По расположенной рядом улице катились блестящие автомобили. В них сидели молодые и старые женщины, студенты, бизнесмены, профессора из расположенного рядом университета. Они жили в своей стране, в своем упорядоченном и привычном мире среди дорог, рядов аккуратных домиков, разделительных полос, светофоров и зеленых деревьев. Моя реальность была совершенно другой. Казалось, весь Литтл-Три был заполнен нынешними и бывшими сотрудниками компании Пусика, покупающими овощи, продающими автомобили, ужинающими в ресторанах. Я посмотрел на солнечный, прозрачный и вылизанный пейзаж, потряс головой и попытался отрешиться и увидеть перед собой настоящую, реальную Америку, не подозревающую о существовании параллельной Пусиковской вселенной. И снова в груди поднялся и трепыхнулся холодный огонек, в последнее время не дававший мне покоя.
Словно в издевку за неожиданное проявление свободомыслия, передо мной появился голубой автомобиль, за рулем которого с серьезным выражением лица сидел Борис. Он увидел меня и начальственным и строгим жестом, напоминающим движения рук бывших партийных деятелей на трибуне Мавзолея, махнул мне рукой.
Глава 10. Команда
Дни покатились однообразной и мутной чередой, и ужас, дававший себя знать робким холодным огоньком в груди, разгорелся и охватил мою душу. Каждый день рано утром я одевал ненавистную полосатую униформу и весь внутренне содрогался, готовясь к очередным испытаниям.
Погода стояла солнечная, и ранними прозрачными часами к зданию Пусика подкатывали машины. Прохладные, сумрачные глубины здания заполнялись людьми, и компания оживала. Орал громкоговоритель, раздавались телефонные звонки, сновали люди, и к грузовому подъезду подавали грузовики, в которые загружали огромные деревянные белые ящики, содержавшие результаты сосредоточенного труда русских профессоров и китайских рабочих.
Ровно в полдень наступало время обеда, и те обитатели компании, которые в этот момент не попались под руку начальству, облегченно вздыхали, засовывали в микроволновые печи принесенные из дома пластмассовые коробочки, и здание наполнялось запахами. Русские эмигранты словно по какому-то сговору приносили всегда одно и то же. Они разогревали домашние котлеты с жареной картошкой, и в этот момент казалось, что находишься где-нибудь в ведомственной столовой и полная баба Маня в засаленном переднике вот-вот навалит тебе в тарелку ароматное второе, да еще предложит домашних щей из кислой капусты. Неожиданно в ностальгический аромат воспоминаний вмешивался острый запах какой-нибудь вонючей рыбы с соевым соусом, принесенной китайцами из сборочного цеха, напоминая о том, что старые времена безвозвратно ушли в прошлое и отдалились в пространстве на добрую половину Земного шара…
По какой-то неписанной традиции во время обеда бывшие профессора и заслуженные изобретатели расслаблялись. Быть может, на них действовала магия отдельно стоящего стола, или это запахи домашней кухни усиливали ощущение свободы, но обеденные разговоры за «русским» столом были традицией. Интересно, что в этих разговорах практически не упоминалась окружающая действительность и посвящены они были исключительно воспоминаниям о жизни в застойной России.
— У нас в почтовом ящике, — нудным и ровным голосом рассказывал заслуженный изобретатель, — как-то раз ввели такое правило, что перед уходом обязательно надо запирать бумаги в ящик стола. И вот однажды наш начальник отдела в ящик их положил, а на ключ не запер. Приходит проверяющий и первым делом ящики проверять…
Изобретателя никто не слушал, так как в это время плохо выбритый космический профессор с неизменными свежими пятнами на животе увлеченно вспоминал свой поход в привокзальный ресторан в каком-то провинциальном городе, и внимание стола было направлено на него.
— Мы сидим за столиком, и тут подходит опер. Молодой такой паренек, в форме, серьезный. «Ваши документики», — говорит. А за соседним столиком две местные шлюхи, все накрашенные и с какими-то солидными мужиками коньяк пьют. Ну Серега тут закатил представление. Он ему так и говорит: «Товарищ милиционер, смотрите какое безобразие! Я всю смену в забое отстоял, чтобы свои трудовые рубли заработать, еле на ногах стою. Понимаете, как рабочий человек прихожу культурно развлечься и что я вижу? Чуждые нам, понимаете, элементы сидят и не дают рабочему человеку расслабиться!».
Стол грохнул от хохота. Заслуженный изобретатель обиженно замолчал, китайцы прекратили жевать рыбу, а Борис, увлеченно читающий газету за столом, отведенным для элиты, недовольно оглянулся, некоторое время изучающим и суровым взглядом смотрел на отбросы общества и снова уткнулся в газету, недовольно поджав губы.
После обеда, если позволяло время, люди выходили на улицу вдохнуть хоть немного нормального воздуха, выкурить сигарету и пройти пару кругов вокруг здания, продолжая дразнить воображение тенями далекого прошлого.
Выползали на воздух и бывшие жители Юго-Восточной Азии. Один из них, приезжавший на работу на огромном допотопном и проржавевшем фургончике, всегда садился в одну и ту жу позу: на корточки около своей машины и выкуривал сигарету. Лицо его, восточное и непроницаемое, в эти моменты светилось каким-то особенным выражением довольства, лоснилось сытостью после только что поглощенной пищи. Казалось, он наслаждался каждым моментом этой мирной и сытной жизни, в которой с голубого неба не падают страшные бомбы, не приходится с утра до ночи стоять по колено в мокрой грязи, нагнувшись над рисовыми ростками, пытаясь заработать на жизнь себе и голодным детям, над головой есть покрытая красно-коричневой черепицей крыша и рядом стоит огромный, рычащий автомобиль. Если бы его родственники и знакомые там могли увидеть, как он сейчас живет! Как бы окружили они пахнущую бензином железную машину, щупали бы резиновые колеса и хромированные бамперы, причмокивали, посмотрев на кабину с дермантиновыми сиденьями и с окнами, завешанными ситцевыми занавесочками. Блаженна и чудесна огромная, великая, мирная и сытная страна Америка…
Настроение у меня не улучшалось, работа была однообразной, и удивительные свойства Пусиковских приборов не вызывали у меня в душе ничего, кроме чувства усталости и легкого отвращения. С другой стороны, я не мог не признать, что Ефим создал нечто совершенно уникальное по форме и по содержанию.
Дело, которое Ефим начал около десяти лет назад, совершенно не вписывалось в любые доступные рамки логики, привычные представления, наконец элементарные законы делопроизводства и коммерции. Даже русские люди, много повидавшие на своем веку и привычные к иррациональности и безумию окружающего, приходили в изумление, познакомившись с деятельностью Пусика. У американцев, рациональных до мозга костей, с детства привыкших к обычным законам бизнеса, при знакомстве с деятельностью компании Пусика наступала истерика, обычно заканчивавшаяся серьезным нервным расстройством и походами к семейному психотерапевту.
То, что они видели в этой компании, настолько противоречило привычному, рационально-механистическому устройству всего окружающего, управляемого круговоротом денег, банками, бухгалтерией, конкуренцией и людьми в белых рубашках с кожаными тетрадками, калькуляторами и компьютеризированным распорядком дня, что психотерапевты немало пыхтели, тщательно стараясь вытравить из их памяти травматические переживания о группе сумасшедших русских в самом центре американской электронной промышленности.
Благодаря своеобразному гению Ефима и высочайшему уровню инженеров, у Пусика не было конкурентов. Многие, правда, пытались обскакать русских, но никто из них не смог даже приблизительно повторить удивительные параметры серых коробок. Все попытки конкурентов произвести похожее оборудование заканчивались полным провалом и закупкой еще нескольких сот ящиков с надписью «Пусик». Ефим довольно ухмылялся. Его покупатели даже не подозревали, что «Пусики» собирались из самых дешевых и бросовых деталей, стоящих фирме копейки.
Результатом полного вымирания какой-либо конкуренции являлась дикая и совершенно непохожая ни на что ситуация, когда огромные корпорации терпеливо, месяцами если не годами ждали своей очереди на выполнение заказов. Пусик не обращал на них никакого внимания и, казалось, деньги были ему совершенно не нужны. В холле компании всегда униженно толпились, сидели на стульях, вскакивали при появлении Ефима солидные господа, приехавшие на Мерседесах и БМВ молить его об ускорении производства. Они надеялись получить хотя бы одну серую коробку вне очереди, но этого обычно не происходило.
«Листен, Листен, Листен! — говорил Ефим, — Это не приборы. Это мои дети. Мы работаем, вы не видите? Вы думаете, нам нужны деньги? Нет! Я не могу и не хочу расширять производство. У меня и так полно идиотов работает!».
Иногда он кричал на полных, потеющих господ и грозился лишить их компанию поставок. После этого обычно приезжали делегации президентов и вице-президентов, часами сидели с Ефимом в кабинете и упрашивали его сменить гнев на милость. Иногда это удавалось, иногда нет. Ефима боялись, уважали, ненавидели, изумлялись, но неизменно продолжали покупать его изделия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56