Если бы я стала рассказывать, сколько раз они подбивали меня на такое, чего я бы сама никогда не сделала, мы бы тут простояли до полуночи. Так что, пожалуйста, забудем об этом.
– Черт, хотела бы я забыть! Вы очень добры, но если честно, вы до конца не поняли.
Хорошенькое личико, похожее на мордочку мопса, было необычайно серьезно. Она не наклеила свои накладные ресницы, и глаза казались странно беззащитными. Мне почудились в них слезы.
– Честно, Бриони, – повторила она. – Вам я бы такого не сделала, но я думала, все в пределах закона – просто взять несколько вещиц для ребят и не волноваться насчет экскурсантов. А потом наверху я нашла картины, в шкафу с книгами, и когда поняла, что они тоже ценные, взяла и их тоже... – Она глотнула. – А после этого приехали вы и стали спрашивать, и я заподозрила, что тут не все чисто, и вдруг узнала, что картины на самом деле были ваши, ваша собственность... И честное слово, Бриони, мне стало так нехорошо, прямо хоть умереть! Вы простите меня?
Я еще некоторое время поуверяла ее, старательно избегая упреков по адресу Эмори. Я боялась, что Кэти начнет его защищать, хотя казалось, она уже не так вздыхает о нем. У меня осталось отчетливое впечатление, что ей не хочется о нем говорить. Ну и хорошо. Но сам факт, что она пришла ко мне извиниться, когда было проще простого завтра уехать и больше никогда меня не увидеть, говорил о том, что в Кэти было зерно отцовского характера. Я не разделяла страхов мистера Андерхилла насчет ее возрастных «проблем», но если она на этот раз с ними не столкнулась, то уж никак не благодаря Эмори. Я обнаружила, что теперь легче отношусь к тому, что послала фотографии в Бад-Тёльц. О Джеймсе же я вообще отказывалась думать. Кэти, однако, помнила о нем.
– Знаете, Джеймс не имел к этому никакого отношения. Честное слово! И я знаю, что когда он увидел эти картины, то хотел сразу же их вернуть. Джеймс очень, очень вас любит и никогда бы ничего не сделал вам во вред!
– Я знаю.
Причудливый тающий красный солнечный луч, пробившись сквозь облака над горизонтом, коснулся верхушки груши в саду. Там сидел дрозд, чистя перышки на груди, готовясь запеть.
Я снова взглянула на Кэти. Она смотрела на меня встревоженными беззащитными глазами.
– А теперь, – улыбнулась я, – расскажите мне о Париже.
Джеффри Андерхилл до половины выкурил сигару, прежде чем Кэти, говорившая теперь о Париже и о планах матери, вернулась к своей обычной живости:
– Завтра мы уезжаем, и будет этот сказочный ужин, и мы хотим, чтобы вы тоже приехали! Пожалуйста, Бриони, скажите, что приедете! Мама сказала, чтобы я обязательно вас пригласила.
– Ну, – начала я с сомнением.
Но мистер Андерхилл, уловив новую тональность в голосе дочери, перестал созерцать пруд и по траве подошел к нам.
– Кэти имеет в виду Лондон, мисс Эшли. Я доверил ей пригласить вас, но, кажется, она толком не объяснила. Завтра вечером мы устраиваем прием. Он был запланирован давно, это ежегодный прием, и мы пригласили некоторых друзей. Вы окажете нам честь, если тоже присоединитесь. Как я уже говорил вам, мы на несколько дней поселимся в Лондоне, пока не переедем в Париж, так что заодно это будет, можно сказать, и прощальный ужин. Стефани сегодня полдня висела на телефоне, страшно хотела видеть вас на этом ужине. Пообещайте, что придете.
– Пожалуйста, пожалуйста! – воскликнула Кэти.
– Страшно любезно с вашей стороны, спасибо большое. Мне бы очень хотелось прийти, но...
Я заколебалась.
Кэти тут же забеспокоилась:
– Бриони, мы не хотим навязывать вам то, чего вам не хочется. Может быть, это слишком скоро после смерти вашего отца?
– Нет, дело не в этом.
Я подумала, что, если прием был назначен раньше, Эмори и Джеймс обязательно будут там. Если, конечно, Джеффри Андерхилл не дал Эмори понять, что больше не желает его видеть. Я подумала, что он запросто мог это сделать.
– Тогда, пожалуйста, приходите, – стала уговаривать Кэти. – И я поверю, что вы действительно меня простили за этот ужасный проступок. Когда я думаю об этом... Стоявший рядом Джеффри Андерхилл вмешался:
– Возможно, у мисс Эшли здесь много дел, Кэт. Не забывай, она только что вернулась. – Потом обратился ко мне: – Будет чудесно, если вы найдете для нас время, мисс Эшли, но не давайте Кэт давить на вас. Я знаю, она и Стефани будут польщены, если вы придете, но, пожалуйста, не затрудняйте себя немедленным решением. Вы бы не могли позвонить нам утром, когда все обдумаете?
– Видите ли, – тепло сказала я, – мне очень хочется прийти, и я в самом деле постараюсь. Я могу приехать утренним поездом.
Оба восприняли это с таким энтузиазмом, что можно было подумать, прием устраивался исключительно в мою честь. После ужина они лично отвезут меня в отель «Дорчестер», как сказал Джеффри Андерхилл, «снимут там номер» для меня и привезут обратно в Эшли на следующий день или когда мне будет угодно. В общем, сделают все, если только я почту их прием своим присутствием. Я не могла говорить, о чем думаю: если мои троюродные братья приглашены и если Эмори, который умеет держаться в обществе снобов, возьмет на себя труд прийти и употребить все свои чары... В общем, ради Кэти, да и всех остальных, в конце концов я приняла приглашение, с горечью подумав, что в крайнем случае опять пущу в ход шантаж, только бы мой старший троюродный брат оставил девушку в покое и дал ей отдышаться.
Взглянув на Джеффри Андерхилла, я увидела, что он читает мои мысли. Едва заметно кивнув, он бросил сигару в воду и сказал:
– Не беспокойтесь, я позабочусь об этом.
– О чем? – спросила Кэти.
– Я уверена, вы сумеете, – сказала я.
Кэти переводила взгляд с меня на отца и обратно.
– О чем это вы?
Мистер Андерхилл вышел за калитку, обнял дочь за плечи и прижал к себе.
– Тебя это не касается. Теперь попрощайся, и не будем больше надоедать мисс Эшли.
– До свидания, – сказала я.
Они вместе рука об руку прошли через сад с сумрачными яблонями; он наклонил голову, слушая, а она запрокинула свою вверх, возбужденно что-то рассказывая. Ребенок, избежавший наказания, и мужчина, умеющий обо всем позаботиться. Вот так, подумала я. А мне пора вернуться к своим проблемам.
Оказалось, что дрозд уже давно поет. Скоро появятся совы, а потом зажгутся звезды.
В некотором унынии я заперла калитку, вернулась в коттедж, выудила из тайника Брука и включила настольную лампу.
Э ШЛИ , 1835 ГОД
Он сбросил одеяло и, как был голый, бесшумно подошел по ковру к окну. За открытыми ставнями возникло серое пятно дневного света. Он широко распахнул окно и высунулся наружу. На темных изгородях лабиринта сверкала роса.
Было больше времени, чем он думал. Из трубы над кухней уже поднималось тонкое перышко дыма. Впрочем, неважно. Еще не зажжены огни, и никто не увидит, как он пройдет через боковую дверь.
А она – она к тому моменту будет дома, и оба окажутся в безопасности.
ГЛАВА 16
Мне сны мои предсказывают радость.
У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт V, сцена 1
Я поужинала и целый час читала, но дочитала всего до триста пятьдесят седьмой строчки.
Врага отцова полюбить? Чудное дело:
Самой же зла себе искать! Иль благо надоело?
Так выражается Джульетта Артура Брука. Вздохнув, я закрыла книгу, откинулась на спинку и пригладила волосы, словно стараясь прояснить и перетасовать спутанные мысли и ускорить их ход. Наверное, глупо читать дальше – все равно невозможно во что-нибудь вникнуть, поскольку мои мысли бежали вперед в поисках неизвестно чего, какой-нибудь путеводной нити по этому, еще одному, лабиринту. Но нужно искать, если придется, до самой последней три тысячи двадцатой строчки... И я взялась снова.
Когда она легла, как подобает, спать,
Сон все никак не приходил, и перед ней опять
Тревожных, беспокойных мыслей вился рой,
И напрочь сон исчез из глаз, и так в тиши ночной
Она ворочалась, стремясь уснуть, но вновь
Покоя не давали страх и страстная любовь.
Я стойко билась еще минут двадцать, потом захлопнула книгу. Конечно, можно подождать. Немыслимо за ночь все это прочесть, а если завтра я поеду в Лондон, то возьму книгу с собой и покажу кому-нибудь из Кристи, кто сможет оценить ее. Для приличия надо бы сначала показать ее Лесли Оукеру, но он, конечно, поймет.
Я отложила книгу в сторону и взяла «Нового Ромео» Уильяма Эшли. И снова из центра лабиринта на экслибрисе на меня зарычала и заскребла когтями дикая кошка. Карта? Определенно карта. Ну и что? Я перевернула титульный лист и пробежала пальцем по содержанию:
Горный леопард.
Лабиринт.
Прощание Коридона.
Плач Минотавра.
Что за дворец здесь был?
Любовник покидает свою возлюбленную.
Любовник возвращается.
И так далее.
Что ж, эти стихи не могут быть хуже творений Артура Брука, и, по крайней мере, у них то преимущество, что они гораздо короче. Я перевернула страницу.
«Горный леопард».
Охотник думал ли в низинах этих
Найти владыку солнечных высот?
Он молча здесь лежит, и, не заметив
Его пятнистой шкуры, всяк пройдет
Спокойно мимо. Но смотрите: вот
Сам Бахус, бог вина, пришел сюда
С корзиной, полной сладострастных ягод,
За ним меньшие боги...
Кажется, опять римляне. Вероятно, обычный классический образ, подумала я. Но вот и кошка, которую я ищу...
Тот дикий леопард, в наш поздний век
С высот Шотландских он вернулся снова.
Ты привела его. Он заключен в оковы
Цветов Венеры, укрощен тобой,
Моя любовь, и нрав умерил свой.
На страницу упала тень. Я вздрогнула, но это был всего лишь Роб. Он стоял у окна. Дрозд даже не прервал своих трелей.
– Я думал, ты осторожнее. Сидеть здесь у открытого окна и так углубиться в книгу, что даже не услышать меня!
– Да ведь еще рано. Я не думала... То есть я думала о том, что ты сказал вчера.
– Да, так и есть. Я просто пришел проверить, все ли у тебя заперто.
Я закрыла книгу и поставила к остальным, делая много лишних движений, чтобы скрыть свое замешательство и стыд за троюродных братьев.
– Ты слишком серьезно все воспринял.
– А ты?
Ответа не последовало. Я встала.
– Ладно, я закрою окно. Ты зайдешь?
– На минутку.
Я закрыла раму и задернула занавески. Роб что-то сказал своему колли, потом я услышала шарканье ботинок по коврику, и Роб вошел, немного смущенный.
– Извини за обувь, но я, кажется, хорошо вытер ноги. Я закрыл теплицы и шел через сад.
– Хочешь кофе?
– Не откажусь.
Пока я ходила на кухню, он взял «Ромеуса и Джульетту».
– Что это?
– Забыла тебе сказать. Это папа, наверное, и имел в виду, когда говорил «Ручей Уильяма». Видишь? Эта поэма написана типом по фамилии Брук. Издание страшно редкое, и, очевидно, папа узнал, насколько ценная эта книга.
– Хм... – Роб повертел в руках томик и взвесил на руке, словно вес мог что-то сказать о стоимости. – Может быть, и так, но вряд ли его это занимало в тот момент. Что он еще сказал? Что-то о бумаге или письме в нем?
– Там ничего нет. Я посмотрела. Я попробовала почитать ее, чтобы выяснить, нет ли в тексте чего-нибудь такого, что дало бы нить, но книга практически нечитабельная.
– Похоже. – Он положил Брука и взял «Нового Ромео». – А эта тоже ценная?
– Нет. Это стихи самого Уильяма Эшли. Они не намного лучше, чем у бедняги Брука, но мне понравились картинки.
– «Что за дворец тут был?» – разобрал Роб и с озадаченным видом прочитал еще несколько строк. Прочтенные голосом Роба с мягким деревенским произношением, напыщенные стихи звучали еще хуже. Как-то искаженно, фальшиво, нелепо.
Положив книгу, он прошел ко мне на кухню, прислонился к косяку и стал за компанию следить за чайником.
– И что, такие стихи считаются хорошими? Лично мне они показались ужасными. Впрочем, я тут не судья.
– И я тоже. Но не думаю, что это шедевр.
– И все же, о чем они?
– Бог их знает, – сказала я. – Эти я еще не читала. Я увязла в «Лабиринте» над нитью Ариадны.
– Нитью какой арии?
Я рассмеялась. Впервые по-настоящему рассмеялась, с тех пор как вернулась домой.
– Ох, Роб! Девушку звали Ариадна. Она дала Тезею нить, чтобы выбраться из лабиринта. Это греческий миф, ты же его знаешь. Уильям писал о лабиринте, а сам был немного помешан на своих греках и римлянах.
– Откуда мне это знать? Мы в школе не проходили греческой и римской истории, – ничуть не смутившись, сказал Роб. Чайник закипел, и я приготовила кофе.
– Не прикидывайся передо мной темным крестьянином, Роб Гренджер. Ты проходил в школе греческие мифы вместе со мной. Я прекрасно это помню.
Он взял кружку и вслед за мной пошел в комнату.
– Не морочь мне голову. Я в жизни не учил греческого.
– О господи, и я тоже. Я хочу сказать, мы проходили их по-английски. Неужели ты не помнишь ту книжку с картинками? Икар с роскошными белыми крыльями, Горгоны со змеями вместо волос, Минотавр?
Это чудище жило в центре лабиринта, и Ариадна смотала клубок шерсти или еще чего-то и дала его Тезею, а тот пошел и убил чудовище.
– Да, помню.
Он сел в кресло, вытянув вперед длинные ноги, и стал помешивать кофе. В этом кресле раньше сидел Джеффри Андерхилл, и я не удержалась от сравнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39