Теперь, часы под ним...
Про Ника Эшли забыли, и все послушно посмотрели на французские бронзовые часы под портретом, их слегка покачивающиеся внутренние органы поблескивали сквозь стекло. Проходя мимо, я заметила, что часы по-прежнему отстают на десять минут, но потом мое внимание привлекла полочка дюймах в восемнадцати справа от часов. Когда я последний раз была в этой комнате, там стояла маленькая китайская лошадка эпохи династии Тан, и, хотя она была повреждена, на любых торгах за нее дали бы фунтов пятьсот – шестьсот.
Но ее не собирались продавать. И в то же время на месте ее не было.
Она не могла никуда деться, ей полагалось стоять в библиотеке, если не в застекленной витрине. С неожиданным беспокойством я огляделась в поисках лошадки. Если Андерхиллам пришла причуда взять ее к себе в одну из занимаемых комнат, то она на их совести. Возможно, они не представляли себе ее ценности.
Группа начала покидать библиотеку. Отправившись за всеми, я задержалась, чтобы взглянуть на витрины: вполне возможно, чья-то заботливая рука перенесла лошадку в укрытие стекла и бархата. Но нет. Теперь я смотрела внимательнее и обнаружила на бархате невыгоревшие силуэты среди оставшихся произведений искусства. И вот еще пропажа – маленький овал, здесь точно была миниатюра. А это пятно неправильной формы – здесь была китайская нефритовая печатка с вырезанным то ли львом, то ли собакой.
– Прошу вас, – обратилась ко мне экскурсовод. Я вздрогнула от неожиданности. Девушка стояла у открытой двери, ожидая меня. Остальные ушли. Я слышала, как они спускаются по лестнице, болтая, как школьники после уроков. – Мне нужно запереть, – сказала девушка.
– Простите, – извинилась я. – Я заставила вас ждать. Мне было очень интересно... Вы так хорошо рассказывали – место словно ожило. Мне очень понравилось! Простите, вы сказали «запереть»? То есть вы запираете комнаты за собой каждый раз, когда уходите?
– Да. Здание такое большое, так беспорядочно построено, и здесь столько ценных вещей. Нужно быть очень внимательным. Все помещения запираются, кроме одного, в котором живут. Мы их отпираем, когда приходим, а потом запираем.
– А у кого хранятся ключи?
Похоже, она слегка удивилась, но с готовностью ответила:
– Мне велено отдавать их людям, которые здесь живут. Это съемщики, сами хозяева сейчас за границей.
– Хорошо, спасибо большое... – поблагодарила я и в задумчивости вышла вслед за остальными.
Э ШЛИ , 1835 ГОД
Наконец она пришла.
Легкие шаги на веранде, рука на двери, и вот стройная фигура в просторной накидке быстро скользнула в комнату и осторожно затворила за собой дверь, чтобы не осталось ни малейшей щелки. Отброшенная в сторону накидка упала на стол, где год за годом отец в одиночестве писал бесплодные стихи своей возлюбленной.
– Любовь моя!
Ее волосы, как дождь, заструились из-под капюшона, прямые и темные, радугой переливаясь в свете свечи. Платье упало к ногам. Она перешагнула через него, и ее руки потянулись к шнуровке на груди. Как по сигналу, в саду запел соловей.
Его мысли кружились по спирали. Свет, ночь, соловей. О! Она учит факелы гореть ярче. Ее грудь уже обнажена, ее талия... Нижняя юбка последовала за платьем на пол.
В комнате эхом отдавалось соловьиное пение. Проклятый егерь, вспомнил он, грозил застрелить птичку... В самом деле проклятый, ее брат. Егерь моего брата... Голова начала кружиться.
– Над чем ты смеешься, милый?
– Я скажу тебе потом. Иди сюда, моя прелесть, иди ко мне...
ГЛАВА 8
– Вы мисс Эшли?
Голос, явно принадлежащий американке, как будто вытолкнул меня из задумчивости на солнечный двор, где теперь я заметила американскую машину, припаркованную в тени на другой стороне. Какой-то мужчина с портфелем только что исчез в боковой двери; по костюму я поняла, что это мистер Андерхилл. Я обернулась к женщине.
– Да, это я. А вы, должно быть, миссис Андерхилл?
Женщине было лет сорок пять, и в ней чувствовался тот лоск, какого добиваются американские женщины, сочетая ноу-хау, ежедневную усердную работу над собой и умелое использование косметических материалов. Она была несколько приземиста и без специальных ухищрений была бы толстовата, но сейчас казалась элегантной в своем немнущемся кремового цвета костюме, на котором мог бы еще сохраниться ярлык с Пятой авеню. Шелковый свитерок с высоким воротом скрывал шею, а лицо было бледно-матовым, что так огорчает калифорнийцев, когда они долго живут в умеренном климате. Ее кожа не лоснилась, глаза и рот были четко очерчены, что говорило о тщательном уходе. Темно-русые ресницы выдавали блондинку.
– Я так рада! – Она протянула руку. – Но мы с Джеффом искренне опечалены, что вы здесь по такой грустной причине. Ваш отец... Это ужасно, извините. Мы оба очень переживали за вас. Все говорят, он был прекрасным человеком.
Она еще немного поговорила о папе, спросила, где я остановилась, и как будто обрадовалась, когда я сказала, что собираюсь пожить в коттедже у озера. Миссис Андерхилл обладала нежным голосом, и ее манеры очень подходили к внешности куколки из саксонского фарфора, а ее сожаление о моем отце и забота обо мне казались искренними.
– Как вы меня узнали? – спросила я. – Вам сказал мистер Эмерсон, что я приеду?
– Нет, он не говорил. Я узнала вас по портрету в нашей спальне. Конечно, в комнате моих родителей.
– Он так похож? Это не очень хороший портрет и написан много лет назад.
Она рассмеялась:
– Да, я вижу, вам уже не семнадцать, но и не намного больше, правда?
– Больше. Мне двадцать два.
– Послушайте, а что это мы тут стоим? Давайте зайдем к нам. Я знаю, Джеффу не терпится вас увидеть. Он только что прилетел из Хьюстона и несколько дней пробудет дома. Разве не чудесно? Это довольно странно – приглашать вас в ваш собственный дом, но давайте войдем.
Как и мы, Андерхиллы пользовались боковой дверью. Мы вместе прошли через двор.
– В действительности я еще не переехала, – сказала я. – Я собиралась сделать это после обеда, а пока сходила посмотреть на коттедж, потом поднялась сюда, – я смущенно засмеялась, – и совершила экскурсию. Довольно глупо, но это любопытно – посмотреть на дом чужими глазами.
– Действительно? Да, представляю! – Ее глаза забегали. – Значит, это ничего – пригласить вас в ваш собственный дом, раз вы заплатили двадцать пять центов за его осмотр... Должна сказать, мы с Кэти тоже пару раз ходили на экскурсию. Это хороший способ узнать историю, да еще какую! Порой не по себе, но как интересно – жить прямо здесь, на этом самом месте! Здесь все словно несет на себе печать школьных учебников... – Она задержалась на углу. – Мы идем в так называемую столовую, мне ведь не нужно показывать вам путь. Вы, конечно, останетесь с нами пообедать? Нет-нет, – отвергла она мой ритуальный протест, – никаких отговорок я не приму. Обед у нас легкий – салат и прочее, не может быть легче. Да и все равно у нас гость, а теперь вот – гости. – Она улыбнулась, словно сообщала секрет, который меня обрадует.
– Догадываетесь, кто? Ваш родственник.
Мой восторг, несомненно, омрачали вопросы и неприятные воспоминания прошлой ночи в церковном дворе, а также дошедшие до меня сплетни миссис Гендерсон.
– Вы имеете в виду Эмори? Как мило!
Мои слова должны были выражать неподдельную радость, но, когда миссис Андерхилл открыла дверь и жестом пригласила войти, я увидела, что она изучает меня, что-то обдумывая, и смотрит настороженно, что в данных обстоятельствах было естественно. Слух, дошедший до миссис Гендерсон и деревенских сплетников, подумала я. Как еще смотреть на почти лишенную имущества мисс Эшли, чей привилегированный билет назад в поместье оказался перехвачен мисс Андерхилл.
– Да, – сказала она, – Эмори.
– Ну разве не мило? – весело воскликнула я. – Я сто лет его не видела. И конечно, мне хочется увидеть вашу дочь. Спасибо, я с радостью останусь.
«Маленькую гостиную» отделяли от более длинной гостиной только высокие двойные двери. Теперь их закрыли, превратив почти тридцатифутовую комнату в восемнадцатифутовую с тремя длинными окнами, выходящими на узенький газон и розовую клумбу надо рвом. На потолке колыхались отраженные от воды блики света. Андерхиллы не сделали почти никакой перестановки, в комнате стояли вазы с тюльпанами и колокольчиками, альков украшала ветка цветущей вишни, наверное пристроенная самой миссис Андерхилл.
– Должно быть, вы хорошо знакомы с моим троюродным братом? – сказала я.
– Да. Он и Кэти (Кэти – это моя дочь) познакомились еще раньше, а потом оказалось, что она живет в поместье Эшли. Вот совпадение! Ну она, конечно, пригласила его зайти, и он заходил несколько раз. Ваш брат совершенно очарователен, вам не кажется?
– Я всегда так считала, – согласилась я, – и его близнец такой же. Вы видели Джеймса? А Френсиса – младшего брата? Хотя нет, он последнее время пропадает за границей. В детстве они жили здесь, с нами, большую часть времени. Думаю, Эмори вам все расскажет об этом. – Немного поколебавшись, я бросила мяч на поле: – Полагаю, вы знаете, что поместье теперь переходит к Эмори?
Миссис Андерхилл, кажется, смешалась. Она вытащила пачку сигарет, предложила мне, потом взяла одну сама и закурила.
– Да, он говорил что-то о наследстве, но тогда это казалось отдаленным будущим. Ваш отец был еще не стар, и все шло хорошо, кто мог подумать о такой трагедии? – Она хотела что-то добавить, но передумала. – Кажется, кто-то из ваших предков сделал имущество нераздельным, и наследовать его должен мужчина. У меня есть знакомые дамы, которые не знаю что бы сделали... – Она улыбнулась и наклонилась стряхнуть пепел, потом прямо посмотрела на меня. – Признаюсь, мисс Эшли, мне тоже кажется это довольно жестоким. Неужели ничего нельзя сделать?
Похоже, она говорила искренне. Напряжение отпустило меня.
– Вряд ли. С «наследником мужского пола» точно ничего не поделаешь, так было с самого основания поместья. А вот что действительно ужасно – так это «неразделимая собственность», о которой старик написал в своем положении, и теперь даже наследник не может ничего продать без согласия родственников. К счастью, пока мы не очень ссорились из-за этого. – Я улыбнулась. – И не вижу причины начинать теперь. Полагаю, Эмори все прекрасно уладит, как всегда.
– Кажется, вас все вполне устраивает.
– Да вроде бы да. В конце концов, Эшли всегда умели устроиться.
Миссис Андерхилл встала, чтобы пошевелить дрова в камине, а я сменила тему, похвалив цветы, и разговор принял более приятный характер: мы поговорили о растениях, о контрасте между Калифорнией и прохладным умеренным климатом Британии, на который мы привыкли ворчать, но благодаря которому здесь вырастают прекраснейшие в мире сады. Слушая вполуха, я осматривала комнату, стараясь делать это не слишком заметно. Я искала, нет ли тут китайской лошадки, или печатки, или какой-либо еще пропажи. Ничего не заметив, я решила, что надо рассказать миссис Андерхилл об исчезнувших вещах, и чем скорее, тем лучше и для меня, и для нее же самой. Однако проблема казалась прямо-таки неразрешимой – как же, боже ты мой, коснуться этого вопроса? Будучи приглашенной на обед, хотя и сама в какой-то степени являюсь хозяйкой, вдруг ни с того ни с сего стану спрашивать, где ценности и у кого ключи от комнат, из которых их утащили, – тут поломала бы голову и находчивая тетя Эдна из рубрики «Ситуация». Что ж, подумала я, молчание тоже ведь не улучшает положения. Если уж нужно спросить, значит, нужно!
– Миссис Андерхилл, я никак не могу уяснить одну вещь. Может быть, вы мне поможете. Девушка, которая проводила экскурсию, сказала, что открытые для посещения комнаты – те, которыми вы не пользуетесь, – всегда заперты, и она отдает ключи на хранение вам и вашему мужу. А что бывает, если вас нет – например, ушли куда-нибудь?
– Ключи остаются у Роба Гренджера, этого милого молодого человека. У него есть другая связка, и он всегда присматривает за всем, когда нас нет. Он почти никогда не отлучается, но если все же отлучится, то оставляет ключи у викария. Но почему вы спросили? Разве у вас нет своих ключей?
– Дело не в этом; если понадобится, я могу взять у Роба. Просто... Миссис Андерхилл, сегодня утром меня обеспокоило – наверное, лучше сказать, привело в замешательство, поскольку я совершенно уверена, что этому есть простое объяснение... – Поколебавшись, я набрала в грудь воздуха и нырнула: – Одна-две вещицы, которые были в библиотеке, – их там больше нет. Может быть, вы знаете, куда они делись?
Она так изумилась, что ее сигарета замерла на полпути к губам.
– Мисс Эшли, никто ничего не брал без моего ведома. Что это за вещицы?
– Маленькие безделушки. Я подумала, может быть, на всякий случай их отнесли куда-нибудь в безопасное место.
Миссис Андерхилл покачала головой. Я обратила внимание на резко очерченный губной помадой рот на бесцветной коже.
– Вы говорите о действительно ценных вещах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Про Ника Эшли забыли, и все послушно посмотрели на французские бронзовые часы под портретом, их слегка покачивающиеся внутренние органы поблескивали сквозь стекло. Проходя мимо, я заметила, что часы по-прежнему отстают на десять минут, но потом мое внимание привлекла полочка дюймах в восемнадцати справа от часов. Когда я последний раз была в этой комнате, там стояла маленькая китайская лошадка эпохи династии Тан, и, хотя она была повреждена, на любых торгах за нее дали бы фунтов пятьсот – шестьсот.
Но ее не собирались продавать. И в то же время на месте ее не было.
Она не могла никуда деться, ей полагалось стоять в библиотеке, если не в застекленной витрине. С неожиданным беспокойством я огляделась в поисках лошадки. Если Андерхиллам пришла причуда взять ее к себе в одну из занимаемых комнат, то она на их совести. Возможно, они не представляли себе ее ценности.
Группа начала покидать библиотеку. Отправившись за всеми, я задержалась, чтобы взглянуть на витрины: вполне возможно, чья-то заботливая рука перенесла лошадку в укрытие стекла и бархата. Но нет. Теперь я смотрела внимательнее и обнаружила на бархате невыгоревшие силуэты среди оставшихся произведений искусства. И вот еще пропажа – маленький овал, здесь точно была миниатюра. А это пятно неправильной формы – здесь была китайская нефритовая печатка с вырезанным то ли львом, то ли собакой.
– Прошу вас, – обратилась ко мне экскурсовод. Я вздрогнула от неожиданности. Девушка стояла у открытой двери, ожидая меня. Остальные ушли. Я слышала, как они спускаются по лестнице, болтая, как школьники после уроков. – Мне нужно запереть, – сказала девушка.
– Простите, – извинилась я. – Я заставила вас ждать. Мне было очень интересно... Вы так хорошо рассказывали – место словно ожило. Мне очень понравилось! Простите, вы сказали «запереть»? То есть вы запираете комнаты за собой каждый раз, когда уходите?
– Да. Здание такое большое, так беспорядочно построено, и здесь столько ценных вещей. Нужно быть очень внимательным. Все помещения запираются, кроме одного, в котором живут. Мы их отпираем, когда приходим, а потом запираем.
– А у кого хранятся ключи?
Похоже, она слегка удивилась, но с готовностью ответила:
– Мне велено отдавать их людям, которые здесь живут. Это съемщики, сами хозяева сейчас за границей.
– Хорошо, спасибо большое... – поблагодарила я и в задумчивости вышла вслед за остальными.
Э ШЛИ , 1835 ГОД
Наконец она пришла.
Легкие шаги на веранде, рука на двери, и вот стройная фигура в просторной накидке быстро скользнула в комнату и осторожно затворила за собой дверь, чтобы не осталось ни малейшей щелки. Отброшенная в сторону накидка упала на стол, где год за годом отец в одиночестве писал бесплодные стихи своей возлюбленной.
– Любовь моя!
Ее волосы, как дождь, заструились из-под капюшона, прямые и темные, радугой переливаясь в свете свечи. Платье упало к ногам. Она перешагнула через него, и ее руки потянулись к шнуровке на груди. Как по сигналу, в саду запел соловей.
Его мысли кружились по спирали. Свет, ночь, соловей. О! Она учит факелы гореть ярче. Ее грудь уже обнажена, ее талия... Нижняя юбка последовала за платьем на пол.
В комнате эхом отдавалось соловьиное пение. Проклятый егерь, вспомнил он, грозил застрелить птичку... В самом деле проклятый, ее брат. Егерь моего брата... Голова начала кружиться.
– Над чем ты смеешься, милый?
– Я скажу тебе потом. Иди сюда, моя прелесть, иди ко мне...
ГЛАВА 8
– Вы мисс Эшли?
Голос, явно принадлежащий американке, как будто вытолкнул меня из задумчивости на солнечный двор, где теперь я заметила американскую машину, припаркованную в тени на другой стороне. Какой-то мужчина с портфелем только что исчез в боковой двери; по костюму я поняла, что это мистер Андерхилл. Я обернулась к женщине.
– Да, это я. А вы, должно быть, миссис Андерхилл?
Женщине было лет сорок пять, и в ней чувствовался тот лоск, какого добиваются американские женщины, сочетая ноу-хау, ежедневную усердную работу над собой и умелое использование косметических материалов. Она была несколько приземиста и без специальных ухищрений была бы толстовата, но сейчас казалась элегантной в своем немнущемся кремового цвета костюме, на котором мог бы еще сохраниться ярлык с Пятой авеню. Шелковый свитерок с высоким воротом скрывал шею, а лицо было бледно-матовым, что так огорчает калифорнийцев, когда они долго живут в умеренном климате. Ее кожа не лоснилась, глаза и рот были четко очерчены, что говорило о тщательном уходе. Темно-русые ресницы выдавали блондинку.
– Я так рада! – Она протянула руку. – Но мы с Джеффом искренне опечалены, что вы здесь по такой грустной причине. Ваш отец... Это ужасно, извините. Мы оба очень переживали за вас. Все говорят, он был прекрасным человеком.
Она еще немного поговорила о папе, спросила, где я остановилась, и как будто обрадовалась, когда я сказала, что собираюсь пожить в коттедже у озера. Миссис Андерхилл обладала нежным голосом, и ее манеры очень подходили к внешности куколки из саксонского фарфора, а ее сожаление о моем отце и забота обо мне казались искренними.
– Как вы меня узнали? – спросила я. – Вам сказал мистер Эмерсон, что я приеду?
– Нет, он не говорил. Я узнала вас по портрету в нашей спальне. Конечно, в комнате моих родителей.
– Он так похож? Это не очень хороший портрет и написан много лет назад.
Она рассмеялась:
– Да, я вижу, вам уже не семнадцать, но и не намного больше, правда?
– Больше. Мне двадцать два.
– Послушайте, а что это мы тут стоим? Давайте зайдем к нам. Я знаю, Джеффу не терпится вас увидеть. Он только что прилетел из Хьюстона и несколько дней пробудет дома. Разве не чудесно? Это довольно странно – приглашать вас в ваш собственный дом, но давайте войдем.
Как и мы, Андерхиллы пользовались боковой дверью. Мы вместе прошли через двор.
– В действительности я еще не переехала, – сказала я. – Я собиралась сделать это после обеда, а пока сходила посмотреть на коттедж, потом поднялась сюда, – я смущенно засмеялась, – и совершила экскурсию. Довольно глупо, но это любопытно – посмотреть на дом чужими глазами.
– Действительно? Да, представляю! – Ее глаза забегали. – Значит, это ничего – пригласить вас в ваш собственный дом, раз вы заплатили двадцать пять центов за его осмотр... Должна сказать, мы с Кэти тоже пару раз ходили на экскурсию. Это хороший способ узнать историю, да еще какую! Порой не по себе, но как интересно – жить прямо здесь, на этом самом месте! Здесь все словно несет на себе печать школьных учебников... – Она задержалась на углу. – Мы идем в так называемую столовую, мне ведь не нужно показывать вам путь. Вы, конечно, останетесь с нами пообедать? Нет-нет, – отвергла она мой ритуальный протест, – никаких отговорок я не приму. Обед у нас легкий – салат и прочее, не может быть легче. Да и все равно у нас гость, а теперь вот – гости. – Она улыбнулась, словно сообщала секрет, который меня обрадует.
– Догадываетесь, кто? Ваш родственник.
Мой восторг, несомненно, омрачали вопросы и неприятные воспоминания прошлой ночи в церковном дворе, а также дошедшие до меня сплетни миссис Гендерсон.
– Вы имеете в виду Эмори? Как мило!
Мои слова должны были выражать неподдельную радость, но, когда миссис Андерхилл открыла дверь и жестом пригласила войти, я увидела, что она изучает меня, что-то обдумывая, и смотрит настороженно, что в данных обстоятельствах было естественно. Слух, дошедший до миссис Гендерсон и деревенских сплетников, подумала я. Как еще смотреть на почти лишенную имущества мисс Эшли, чей привилегированный билет назад в поместье оказался перехвачен мисс Андерхилл.
– Да, – сказала она, – Эмори.
– Ну разве не мило? – весело воскликнула я. – Я сто лет его не видела. И конечно, мне хочется увидеть вашу дочь. Спасибо, я с радостью останусь.
«Маленькую гостиную» отделяли от более длинной гостиной только высокие двойные двери. Теперь их закрыли, превратив почти тридцатифутовую комнату в восемнадцатифутовую с тремя длинными окнами, выходящими на узенький газон и розовую клумбу надо рвом. На потолке колыхались отраженные от воды блики света. Андерхиллы не сделали почти никакой перестановки, в комнате стояли вазы с тюльпанами и колокольчиками, альков украшала ветка цветущей вишни, наверное пристроенная самой миссис Андерхилл.
– Должно быть, вы хорошо знакомы с моим троюродным братом? – сказала я.
– Да. Он и Кэти (Кэти – это моя дочь) познакомились еще раньше, а потом оказалось, что она живет в поместье Эшли. Вот совпадение! Ну она, конечно, пригласила его зайти, и он заходил несколько раз. Ваш брат совершенно очарователен, вам не кажется?
– Я всегда так считала, – согласилась я, – и его близнец такой же. Вы видели Джеймса? А Френсиса – младшего брата? Хотя нет, он последнее время пропадает за границей. В детстве они жили здесь, с нами, большую часть времени. Думаю, Эмори вам все расскажет об этом. – Немного поколебавшись, я бросила мяч на поле: – Полагаю, вы знаете, что поместье теперь переходит к Эмори?
Миссис Андерхилл, кажется, смешалась. Она вытащила пачку сигарет, предложила мне, потом взяла одну сама и закурила.
– Да, он говорил что-то о наследстве, но тогда это казалось отдаленным будущим. Ваш отец был еще не стар, и все шло хорошо, кто мог подумать о такой трагедии? – Она хотела что-то добавить, но передумала. – Кажется, кто-то из ваших предков сделал имущество нераздельным, и наследовать его должен мужчина. У меня есть знакомые дамы, которые не знаю что бы сделали... – Она улыбнулась и наклонилась стряхнуть пепел, потом прямо посмотрела на меня. – Признаюсь, мисс Эшли, мне тоже кажется это довольно жестоким. Неужели ничего нельзя сделать?
Похоже, она говорила искренне. Напряжение отпустило меня.
– Вряд ли. С «наследником мужского пола» точно ничего не поделаешь, так было с самого основания поместья. А вот что действительно ужасно – так это «неразделимая собственность», о которой старик написал в своем положении, и теперь даже наследник не может ничего продать без согласия родственников. К счастью, пока мы не очень ссорились из-за этого. – Я улыбнулась. – И не вижу причины начинать теперь. Полагаю, Эмори все прекрасно уладит, как всегда.
– Кажется, вас все вполне устраивает.
– Да вроде бы да. В конце концов, Эшли всегда умели устроиться.
Миссис Андерхилл встала, чтобы пошевелить дрова в камине, а я сменила тему, похвалив цветы, и разговор принял более приятный характер: мы поговорили о растениях, о контрасте между Калифорнией и прохладным умеренным климатом Британии, на который мы привыкли ворчать, но благодаря которому здесь вырастают прекраснейшие в мире сады. Слушая вполуха, я осматривала комнату, стараясь делать это не слишком заметно. Я искала, нет ли тут китайской лошадки, или печатки, или какой-либо еще пропажи. Ничего не заметив, я решила, что надо рассказать миссис Андерхилл об исчезнувших вещах, и чем скорее, тем лучше и для меня, и для нее же самой. Однако проблема казалась прямо-таки неразрешимой – как же, боже ты мой, коснуться этого вопроса? Будучи приглашенной на обед, хотя и сама в какой-то степени являюсь хозяйкой, вдруг ни с того ни с сего стану спрашивать, где ценности и у кого ключи от комнат, из которых их утащили, – тут поломала бы голову и находчивая тетя Эдна из рубрики «Ситуация». Что ж, подумала я, молчание тоже ведь не улучшает положения. Если уж нужно спросить, значит, нужно!
– Миссис Андерхилл, я никак не могу уяснить одну вещь. Может быть, вы мне поможете. Девушка, которая проводила экскурсию, сказала, что открытые для посещения комнаты – те, которыми вы не пользуетесь, – всегда заперты, и она отдает ключи на хранение вам и вашему мужу. А что бывает, если вас нет – например, ушли куда-нибудь?
– Ключи остаются у Роба Гренджера, этого милого молодого человека. У него есть другая связка, и он всегда присматривает за всем, когда нас нет. Он почти никогда не отлучается, но если все же отлучится, то оставляет ключи у викария. Но почему вы спросили? Разве у вас нет своих ключей?
– Дело не в этом; если понадобится, я могу взять у Роба. Просто... Миссис Андерхилл, сегодня утром меня обеспокоило – наверное, лучше сказать, привело в замешательство, поскольку я совершенно уверена, что этому есть простое объяснение... – Поколебавшись, я набрала в грудь воздуха и нырнула: – Одна-две вещицы, которые были в библиотеке, – их там больше нет. Может быть, вы знаете, куда они делись?
Она так изумилась, что ее сигарета замерла на полпути к губам.
– Мисс Эшли, никто ничего не брал без моего ведома. Что это за вещицы?
– Маленькие безделушки. Я подумала, может быть, на всякий случай их отнесли куда-нибудь в безопасное место.
Миссис Андерхилл покачала головой. Я обратила внимание на резко очерченный губной помадой рот на бесцветной коже.
– Вы говорите о действительно ценных вещах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39