Я молча смотрела то на одного, то на другого. "Так плохо? – наконец сказала я. – «Значит, гнусности подхо­дящее слово. Падающие камни, какая чепуха. – Я повернулась к Лэмбису. – Что это было, нож?»
«Пуля», – ответил он с некоторым облегчением.
«Пуля?!»
«Да».
«Ой».
«Поэтому, видите, – сказал Лэмбис, а его угрюмость постепенно сменялась чисто человеческим удовлетворе­нием, – вам нужно держаться подальше. И когда уйде­те, ничего не говорите. Есть опасность, очень большая. Где одна пуля, может быть и другая. И если скажете в деревне о том, что видели, я сам вас убью».
«Договорились, – сказала я нетерпеливо. Я едва слу­шала. Взгляд Марка напугал меня до смерти. – Но сначала принесите сумку, ну? И слушайте, вымойте это и непременно убедитесь, что она чистая. – Я ткнула в него кружкой, и он взял ее, как во сне. – И поторопи­тесь!» – добавила я. Он посмотрел на меня, на кружку, на Марка, снова на кружку, затем вышел из избушки, не промолвив ни слова.
«Нашла коса на камень, – сказал слабо Марк из угла. В его лице был очень слабо различимый проблеск веселья за болью и изнеможением. – Вы настоящая девушка, а? Как вас зовут?»
«Никола Фэррис. Я думала, вы без сознания».
«Нет. Я довольно силен, не нужно беспокоиться. У вас действительно есть еда?»
«Да. Послушайте, пуля вышла? Если нет…»
«Вышла. Это только ранение в мякоть. И чистое. Правда».
«Если уверены… – сказала я с сомнением. – Не то чтобы я что-то понимала в пулевых ранениях, но раз все равно нет горячей воды, лучше поверю на слово и оставлю рану в покое. Но у вас температура, любой дурак увидит».
«Ночь под открытым небом, вот почему. Потерял много крови… И шел дождь. Но вскоре все будет хоро­шо… через день или два». Вдруг он задвигал головой. Это было движение самого сильного и беспомощного нетерпения. Я видела, как передернулось его лицо, но, думаю, не от боли.
Я тихо сказала: «Постарайтесь не беспокоиться, что бы ни было. Если сможете поесть, выберетесь отсюда быстрее. И хотите верьте, хотите нет, у меня есть термос с горячим кофе. Вот идет Лэмбис. – Лэмбис принес все мои вещи и вымытую кружку. Я взяла джемпер и снова встала на колени перед кроватью. – Оберните его вокруг себя! – Марк не протестовал, когда я сняла с него грубую куртку и обернула его плечи теплыми, мягкими складками шерсти. Курткой я укрыла ему ноги. – Лэмбис, в сумке термос. Налейте кофе, а? Спасибо. А теперь можете немного подняться? Выпейте это».
Его зубы стучали о края кружки, пришлось следить, чтобы он не обжег губы, так нетерпеливо он глотал горячий напиток. Я почти представляла, как кофе бе­жит у него внутри, согревая и возвращая к жизни. Он выпил половину кружки, остановился, немного задыха­ясь, и казалось, что дрожь стала меньше.
«А сейчас постарайтесь поесть. Это слишком большие куски, Лэмбис. Можете немного порезать мясо? Отло­майте корочку. Ну а теперь, живее, можете справиться с этим?..»
Кусочек за кусочком он впихивал в себя пищу. Ока­залось, что у него волчий аппетит, и он очень старался есть. Из этого я с удовольствием сделала вывод, что он еще не серьезно болен и довольно быстро выздоровеет, если о нем позаботятся, и он получит помощь. Лэмбис стоял рядом, словно хотел убедиться, что я не подсыплю в кофе отраву. Когда Марк съел все, что в него влезло, и выпил две кружки кофе, я помогла ему опуститься на ложе и снова укрыла нелепыми покрывалами.
«А теперь поспите. Постарайтесь расслабиться. Если сможете спать, вам моментально полегчает».
Он казался сонным, но пытался заговорить. «Нико­ла».
«Что?»
«Лэмбис сказал правду. Это опасно. Не могу объяс­нить. Не вмешивайтесь… Не хочу, чтобы вы думали, что можете что-то сделать. Вы очень добры, но… ничего не надо. Совсем ничего. Вы не должны быть замеша­ны… Не могу позволить».
«Если бы я только поняла…»
«Сам не понимаю. Но… мои дела. Не усложняйте. Пожалуйста».
«Хорошо. Не вмешаюсь. Если действительно ничего нельзя сделать…»
«Ничего. Вы уже сделали много. – Попытка улыб­нуться. – Этот кофе спас мне жизнь, уверен. А теперь спускайтесь в деревню и забудьте нас, ладно? Никому ни слова. Я серьезно. Это жизненно важно. Приходится вам доверять».
«Можете».
«Хорошая девушка». Вдруг я ясно поняла то, что раньше скрывали грязь и болезнь. Он молод, не намного старше меня. Двадцать два? Двадцать три? Затуманенный взгляд и болезненно сжатый рот скрывали возраст. Довольно странно, именно когда он пытался говорить строго, его молодость показывала себя, словно вспышка в щели брони. Он лежал на спине. «Вам бы… лучше идти своим путем. Еще раз спасибо. Простите, что так напугали… Лэмбис, проводи ее с горы… как можно дальше…»
Он не говорил об опасности, но если бы он крикнул о ней, эффект был бы тот же. Вдруг, ниоткуда, снова на меня обрушился страх, как тогда тень на цветы. Я сказала задыхаясь: «Мне не нужен проводник. Я пойду вдоль воды. До свидания».
«Лэмбис проводит вас вниз». Слабый шепот все еще был удивительно властным, и Лэмбис поднял сумку, двинулся ко мне и решительно сказал: «Пойду с вами. Сейчас».
Марк попрощался, казалось, навсегда. Я оглянулась от двери и увидела, что он закрыл глаза и отвернулся, натянув джемпер легким движением. Либо забыл о нем, либо слишком высоко ценил удобство, чтобы иметь наме­рения возвратить его. Что-то в движении, в том, как Марк прижался щекой к белой мягкой шерсти, обрадовало меня. Он сразу показался еще моложе, намного моложе меня. Я резко повернулась и вышла из хижины.

Глава 3
When tne sun sets, shadows, that showed at noon
But small, appear most long and terrible.
Nathaniel Lee: Oedipus
Я пойду первым", – сказал Лэмбис. Он бесцеремонно оттолкнул меня и пошел по цветам к ручью. Смотрел по сторонам, ступал осторожно, словно ночное животное, вынужденное двигаться днем. Непри­ятное впечатление. Мы добрались до пруда наяды, до ор­хидей, которые я уронила. Еще несколько шагов, и избушка исчезла из вида.
«Лэмбис, – сказала я, – минуточку. – Он неохотно обернулся. – Хочу поговорить. – Я почти шептала, хотя нас наверняка не было слышно из избушки. – А также, – сказала я поспешно, так как он нетерпеливо двинулся, – я голодна, и если не съем хоть что-нибудь, прежде чем отправиться в Агиос Георгиос, умру по дороге. Может, и вы справитесь с бутербродом, между прочим?»
«У меня все в порядке».
«Ну, а у меня нет! – заявила я решительно. – Дайте сумку. Здесь масса всякой еды. Марк съел очень мало. Я оставила кофе, возьмите еще апельсины, шоколад и мясо. Вот. Поможете съесть остальное? – Мне показа­лось, что он колеблется. Я добавила: – Так или иначе, я собираюсь. Знаете, действительно нет надобности провожать меня дальше. Прекрасно доберусь сама».
Он резко покачал головой. «Мы не можем оставаться здесь, очень открыто. Выше есть место, где мы сами можем видеть избушку и дорогу к ней, а нас не видно. Туда». Он взвалил мою сумку на плечи, повернул в сторону от озерца и начал карабкаться вверх между скалами туда, где я впервые увидела его. Один раз он остановился, осматриваясь напряженно и устало, и его свободная рука потянулась (этот жест я уже начала узнавать) к рукоятке ножа. На нем не было куртки и деревянная рукоятка, отполированная ладонью, по-пи­ратски торчала из кожаного футляра на брючном ремне. «Пошли».
Я решительно отвела взгляд от ножа и последовала за ним вверх по головокружительной тропинке для коз мимо ручья.
Место, которое он выбрал, представляло собой широ­кий выступ над лугом и избушкой. Лучшего соединения убежища и сторожевой башни невозможно придумать. Выступ примерно в десять футов ширины с краю немно­го поднимается вверх, так что снизу ничего не видно. Сверху нависла скала как крыша. Сзади вертикальная расселина предоставляет еще более глубокое убежище. Вход в нее укрывает можжевельник, а сам выступ и весь склон заросли благоухающим кустарником. Дорогу на выступ скрывают спутанная жимолость и раскидистые серебристые ветви дикой смоковницы.
Я села в углублении. Лэмбис вытянулся во весь рост у края, наблюдая за скалистым пространством внизу. С этой высоты яркие воды моря слепили глаза. Казалось, что оно очень далеко.
Мы поделили запасы еды. Лэмбис оставил притворст­во и ел с жадностью. Не смотрел на меня, лежал, облокотившись на локоть, и не отводил взгляда от склонов. Я молчала, наблюдая за ним, и когда наконец он вздохнул и потянулся к карману за сигаретой, вкрад­чиво заговорила. «Лэмбис. Кто стрелял в Марка? – Он вскочил и резко повернул голову. Хмурый взгляд. – Не то чтобы меня это интересовало, но вы ясно дали по­нять, что ждете их, кто бы это ни был, что они будут снова покушаться на него, поэтому вы прячетесь. Все это очень хорошо, но вы не можете оставаться тут бесконечно… Я имею в виду, всегда. И следует понять это».
«Думаете, я не понимаю?»
«Ну, когда вы планируете пойти… если не за по­мощью, так хотя бы за припасами?»
«Разве не ясно, что я не могу его оставить?..»
«Ясно, что его нельзя срывать с места и оставлять одного, но дела сейчас обстоят так, что, если очень скоро не получить помощь, ему станет хуже. Давайте посмот­рим правде в глаза, он даже может умереть. Если не от раны, то от прочих воздействий. Вы говорили, что он провел ночь под открытым небом. Люди от этого умирают – шок, воспаление легких, Бог знает от чего, разве не знаете? – Ответа не последовало. Он прикуривал и не смотрел на меня, но хоть не пытался убежать или заставить меня уйти. Я резко спросила: – Вы прибыли на лодке? На вашей?»
При этих словах он резко повернул голову, а спичка полетела вниз на сухие иголки можжевельника. Отсут­ствующе он опустил ребро руки на дымящийся пепел и погасил. Если и обжегся, то не подал виду. Его глаза, не моргая, смотрели на меня. «На… лодке?»
«Да, на лодке. Я слышала, как вы что-то сказали Марку про „каяк“. – Я улыбнулась. – Боже мой, до такой степени греческий знают все. И затем, Марк соврал, как вы сюда добрались. С востока сюда дороги нет. Фактически, сквозь этот участок Крита есть только одна дорога, и если бы вы пришли по ней, не спрашива­ли бы о пути вниз в деревню. Если бы Марк не был в лихорадке, он бы понял, что нельзя так глупо лгать. Ну? Не может быть, чтобы вы приплыли на лодке с припасами из Хании, потому что попали бы в Агиос Георгиос и знали бы дорогу. Так это что, ваша собствен­ная лодка?»
Пауза. «Да, моя».
«А где она теперь?»
Еще большая пауза. Затем неохотный жест к части побережья, которой не видно, немного на восток. 'Там внизу".
«А. Тогда я предполагаю, что у вас на лодке есть запасы – пища, одеяла, медицинские принадлежно­сти».
«Ну и если есть?»
«Тогда все это придется принести», – сказала я мяг­ко.
«Как? – спросил он злобно. Ну что же, по крайней мере слушает. Первоначальное недоверие прошло. На­чал даже воспринимать меня, как возможную союзни­цу. – Лодку вы можете не найти. Дорога нелегкая. Кроме того, это опасно».
Итак, он признал меня. Я подождала немного, затем медленно сказала: «Знаете, Лэмбис, думаю, лучше рас­сказать мне об этом… деле. Нет, послушайте. Я знаю, что вы на самом деле мне не доверяете, с какой стати доверять? Но вам пришлось мне поверить, и придется снова, когда я наконец пойду в деревню. Поэтому поче­му не доверить немного больше? Почему не воспользо­ваться тем, что я встретилась вам. Возможно, я не могу много сделать, но что-то могу, и обещаю быть очень осторожной. Не буду вмешиваться куда не надо, но явно не наделаю ошибок, если буду знать, что в этом кроет­ся. – Темные глаза приковались к моему лицу. Понять их выражение было невозможно, но с губ исчезло напря­жение. Казалось, он колеблется. Я сказала: – Думаю, я поняла одну вещь. Именно мужчина из Агиос Георги­ос стрелял в Марка?»
«Мы не знаем. Мы не знаем, кто стрелял».
Я резко заявила: «Если вы не намерены рассказать правду даже сейчас…»
"Это правда. Разве не видите? Если бы мы знали, откуда идет опасность или почему, тогда бы ясно было, что делать. Но мы не знаем. Вот почему я боюсь идти в деревню или просить помощь… даже у начальства. Не знаю, связано ли это с его семьей, и кто имеет к этому отношение. Вы из Англии. Возможно, вы проживали в Афинах или даже на Пелопоннесе… – Я кивнула. – И все равно не знаете, как живут в горных деревнях Крита. Это все еще дикая страна, и сюда не всегда доходит закон. Понимаете, здесь иногда убивают за дела семьи. У них все еще есть – я не знаю слова… Когда убивают членов семьи и мстят… "
«Вендетта. Кровная вражда».
«Да, вендетта. Убийство за кровь. Всегда кровь за кровь».
Он произнес эту ненамеренно шекспировскую фразу так равнодушно, что меня в холод бросило. Я устави­лась на него. «Вы хотите сказать, что Марк ранил кого-то, ошибочно, надо полагать? И в него стрелял, вроде как в отместку, неизвестно кто? Ну, это чушь! Думаю, это случается в странах, подобных Криту, но, несомненно, к этому времени они поняли…»
«Он никому не причинил вреда. Не в этом его ошибка. Его ошибка в том, что он видел, как совершилось убий­ство».
Я вдруг услышала, как дышу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35