Не менее 300$ за два часа.
Она снимает квартиру в центре, среди ее клиентов банкиры, политики, крупные бизнесмены. Один миллионер берет ее с собой на отдых — круиз по Средиземноморью на собственной яхте, это был прелестный месяц.
Тут в нее влюбляется юнец, скопивший или заработавший денег на единственную встречу. Это бы не беда, но беда то, что и она в него влюбляется. Месяц угарного романа, юнец охладевает, а она только разгорается. Слезы, сцены ревности, муки, бессонница, наркотики и наконец попытка самоубийства.
После больницы — тяжкие размышления. Осознание того, что миновавшие два года, если разобраться, были сплошной суетой, чередой больших и мелких неприятностей, ощущением вечной неутолимой жажды — и в финале горя. Воспоминание о жизни, которая была спокойной и размеренной. Желание вернуться в эту жизнь.
Третья операция: возвращение себя.
И несколько месяцев покоя и умиротворения.
Но вот на улице встретился молодой человек, похожий на коварного юнца, что чуть ее не убил, и в душе вспыхивает непреодолимая тоска по любви. Лучше умереть, чем не любить, думает Валько с пафосом, над которым некому смеяться.
Валько решается еще на одну операцию.
— Кем хотим быть? — спрашивает врач.
— А можно и тем, и другим?
— Можно. Сейчас все можно. «Би» это называется.
— Хорошо! — говорит Валько и засыпает от наркоза.
Операция произведена не вполне удачно. Сделали все, что смогли.
На похоронах не было никого.
47.
Или:
Валько по-прежнему не хочет быть ни мужчиной, ни женщиной. То есть хочет, но отвлеченно. Не желая предпринимать для этого никаких шагов.
Страдает от одиночества, но тоже отвлеченно, не хочет ни с кем жить.
Оно затевает безобидную игру: возвращаясь вечером, одевается в женское, готовит ужин, мурлыча песенки под радио, потом встречает мужа, т. е. переодевается в мужчину, чмокает жену и вручает ей маленький букетик цветов, садится ужинать. Во время ужина — обмен новостями, скопившимися за день. Тон задушевный, но иногда бывает легкие стычки:
— Ты меня совсем не слушаешь!
— Извини, задумался.
— Ну и думай дальше!
— Прости. О чем ты говорила?
Поужинав, садятся у телевизора. Ему хочется посмотреть футбол, ей — сериал.
— Ты можешь пропустить хоть десять серий, и все будет понятно, — говорит он. — А футбол — дело одноразовое. Если сейчас «Спартак» забьет, а я не увижу, я себе этого не прощу.
— «Спартак» не забьет! — ехидно говорит она.
— Хорошо, смотрим десять минут футбол, десять минут — сериал.
— Глупо.
— Тогда давай купим второй телевизор, это же копейки.
— Может, тебе вообще завести другую семью?
— Типично женская привычка делать из пустяка трагедию.
— Кто делает? Я? Это ты из-за какого-то бездарного «Спартака» готов меня поедом есть!
— Типично женское упрямство!
— Типично мужское дуболомство!
...
— Ну ладно, мир...
На ночь они шепчутся, и это странно, учитывая, что детей у них нет, а соседи вряд ли услышат: дом старой постройки, кирпичный, стены толстые. Скорее это — для теплоты, для интимности. Рассказывают друг другу о чем-то смешном или занятном, что мимоходом где-то прочли или услышали.
Обнимаются, целуют друг друга на ночь и засыпают.
На улицу выходят поочередно — то муж, то жена.
Однажды сосед снизу, простецкий мужчина с простецкой фамилией Сидоров, встретив в подъезде, говорит:
— Че-то скоко рядом живем, а не знаемся! Зашел бы по пивку как-нибудь!
Валько заходит. Они пьют пиво и задушевничают, тут является жена Сидорова, она недовольна, Валько, зная, чем отвлечь женщину, тут же заводит разговор о личном: дескать, пьет пиво не для удовольствия, а от печали: есть у него подозрения, что жена изменяет ему.
— А приличная с виду женщина! — удивляется Сидорова.
— Все вы с виду приличные! — ворчит Сидоров.
Валько продолжает излияния, Сидорову это скучно, он пьет себе и пьет — и засыпает. Валько говорит Сидоровой: зашли бы когда-нибудь к жене, когда меня нет, втерлись бы в доверие, может, она рассказала бы вам что-нибудь.
Сидорова отнекивается, но потом говорит:
— Зайду, но не для этого. А просто — познакомиться.
И заходит.
Валько держится холодно, но для приличия угощает чаем. И тут ее прорывает (сказывается одиночество, сгустившееся до критической массы), и она выкладывает Сидоровой всю подноготную. Да, влюбилась в молодого сослуживца. Борется с собой, понимая, что нет никаких перспектив: он бросит ее через пару месяцев. Если бы муж помог! Но он в последняя время раздражителен, неласков, подозрителен! Он отталкивает ее. Он, сам того не понимая, толкает ее в объятия другого!
Сидорова спешит пересказать узнанное мужу мятущейся женщины. Тот скрежещет зубами и еле удерживается от того, чтобы сейчас же побежать и устроить грандиозный скандал. Сидорова его удерживает (и даже буквально: держит его за руку), советует быть умнее и поступить так, как ждет жена: стать мягче, ласковей.
Валько пытается. Несколько дней подряд он подчеркнуто внимателен и ласков. И это действует на жену сильнее, чем допросы с пристрастием: она не выдерживает, начинает рыдать и во всем сознается. Чтобы ее утешить, Валько признается, что два года назад тоже имел связь. Казалось, что любовь, выяснилось — всего лишь похоть. Прошло. И у тебя пройдет.
— Вот как! — вспыхивает жена. — Тебе, значит, можно? Прошло у него! Но прежде, чем прошло, ты себе позволил! Может, и мне себе позволить, а? Чтобы наверняка прошло!
— Стерва! — кричит он.
— Самец! — кричит она и разбивает настольную лампу.
Он вскакивает и разбивает хрустальную вазу.
Она кидает книги об пол. Одну за другой.
Сидоровы смотрят вверх, она поеживается, он усмехается:
— Вот жизнь!
— Это потому, что детей у них нет.
— У нас тоже нет, но мы-то нормально живем, — говорит Сидоров.
— Да уж.
— А че, нет? Кто-то чем-то недоволен?
— Все довольны, — говорит Сидорова и отворачивается.
Она очень переживает: такие интеллигентные люди, такие хорошие — а такая беда. И ведь как друг другу подходят, даже похожи друг на друга.
Валько, привыкнув исповедоваться ей, просит совета.
Она, чуя истину простым своим женским сердцем, рекомендует, кроме ласки и нежности, применить что-то необычное. Взять и принести огромный букет роз.
Валько приносит.
Жена ахает. Целует его. Плачет от счастья. Просит прощения.
В их семье мир. Вечер тих, ночь страстна, она не удерживается от вскриков.
Сидоров бурчит:
— Ё, шумные какие: ссорятся — орут, мирятся — опять орут. Что, молча нельзя?
— Можно, — говорит Сидорова. — А ты спи, завтра на работу.
— И так сплю почти.
Он засыпает, а Сидорова лежит без сна. С удивлением замечает, что подушка под ее щекой влажна. Переворачивает подушку и пытается заснуть.
Через несколько дней, когда у мужа вечерняя смена, Сидорова, горя пятнами на щеках, дает Валько необычный совет:
— Знаешь (они уже на ты), как надо ее чувства проверить? Изобразить, что ты тоже можешь увлечься. И посмотреть на ее реакцию.
— Точно, — говорит Валько.
Они сговариваются: завтра жена должна задержаться на работе, Сидорова придет в гости, жена придет, застанет и... будет видно.
Сидорова приходит. Ее всю трясет. Она просит рюмочку коньяку, выпивает, смеется и говорит, что надо потренироваться, чтобы был правдивый вид людей, которые будто бы друг дружкой увлеклись. Например, поцеловаться.
Целуются.
Валько вскипает и говорит:
— Я сейчас. Раздевайся!
— Она придет! — со сладким ужасом шепчет Сидорова, снимая футболку (пришла по-домашнему, легко).
— Не раньше, чем через час.
Валько идет в ванную.
И надо же такому случиться, что буквально через пять минут, не позвонив, в квартиру входит жена.
И видит на супружеской постели полуобнаженную Сидорову. Сидорова вскрикивает.
— Так! — зловеще говорит жена.
— Ничего подобного! — отвечает Сидорова. — Если он у тебя маньяк, то сама за него и отвечай. Позвал, гад, будто показать, как икру баклажанную сделать, а сам коньяком напоил! Я вот мужу пожалуюсь.
— Сейчас я спрошу, кто кого напоил! — говорит жена.
Выходит из ванной муж.
Стоп.
Что-то уж как-то. Совсем не туда.
48.
Или:
Валько целиком посвящает себя общественной деятельности. В партии пол не важен.
Нет, это сначала не партия, всего лишь фонд «Содействие Согласию» (СС сокращенно, но эта аббревиатура употребляется редко), однако фонд серьезный, с большими средствами. Валько берут на работу рядовым сотрудником, потом он становится руководителем проекта, потом фактически главным человеком после Президента фонда (этот представительский пост занимает, как обычно — для вывески — государственно известный человек). Фонд расширяет свою деятельность и штат. Появляются энергичные люди — для того, чтобы, как и в любом другом фонде, быстро и много украсть и незамедлительно исчезнуть, но с удивлением узнают, что украсть нельзя. Валько строго за всем смотрит и не позволяет. Энергичные люди обескуражены и начинают, выражаясь современно, рыть под Валько, искать компромат. И, к собственному глубочайшему изумлению, ничего не могут нарыть и найти. Валько невероятно чист.
Фигура его становится все более заметной. Тогда решают под эту фигуру создать партию. Ибо партии в России возникают именно так: не под идею, не под благие цели, а — появился заметный человек, ему нужна команда, а лучшая форма команды — партия. Название придумали краткое и сильное: «Свои». Известно ведь, что политические игры есть не доигранные игры детства. А слово как раз детское, из «казаков-разбойников» и других активных забав. «Кто идет?» — «Свои!» Идеологи партии растолковывали народу: само название доказывает, что появилось лучшее из всех имеющихся общественно-политическое объединение. Например, «Единая Россия», вслушайтесь и вдумайтесь: это все равно что сказать — «молодая девушка» или «пожилая старуха», ибо Россия едина по определению, а кто сомневается в этом — пораженец, если не предатель. «Партия жизни» — слишком общо и туманно. Какой жизни, позвольте вас спросить? За что боретесь, за выживание всего лишь? Не маловато ли? «Партия пенсионеров» — сужает круг. «Родина» — название безответственное и наглое, Родина у нас одна, и это вовсе не партия. Движение «Наши» явно подконтрольное, комсомол ообразное, создано для верхушки (как, впрочем, и другие партии). Эта верхушка, стоя на трибуне, может обвести рукой толпу и сказать: «Вот — наши!» А те, кто внизу, о ком так могут сказать? О себе? «Мы — наши?» Глупо и безграмотно. У нас же своим может стать каждый, кто докажет свойскость на деле, а не на словах, мы все — свои, без рангов и чинов, нам не надо чужого, нам надо только свое: свободу, благополучие, социальное равенство. И т. д.
Пропаганда оказалась эффектной и эффективной, в партии стало прибывать членов, причем не мертвых душ, а настоящих энтузиастов. Открылись региональные отделения. Представителей одного из них успели побить: доказательство серьезного отношения к партии. Валько стали готовить к президентским выборам. Он долго отказывался — из скромности. Но потом задал себе вопрос: кто, если не я? И честно ответил: никто!
49.
Или:
Валько, поразмыслив, понаблюдав за московской жизнью, идет в крупнейшую желтую газету и предлагает материал о себе — как об уникальном явлении. В газете рады, готовы поставить материал в ближайший номер. Почему-то убеждены, что Валько предоставит им сведения даром — отнюдь. Валько просит весьма серьезную сумму. Посмеявшись, сотрудник отдела скандалов и аномалий советует поискать дураков в другом месте.
— Найду, — спокойно отвечает Валько. — В Москве это не так уж трудно. До свидания.
Сотрудник, слегка смутившись, просит подождать. Приводит заведующего отделом. Тот, укоризненно глянув на несообразительного коллегу, соглашается на все условия, даже не дослушав рассказа Валько.
Через день Валько — знаменит.
Его узнают на улицах. Сначала непривычно, но очень скоро Валько начинает получать от этого удовольствие. То есть он с некоторым запозданием следует совету Сотина — извлекать выгоду из своего положения.
Он становится светским персонажем и узнает, что это весьма доходное дело. Это даже доходней, чем быть модным певцом, актером, телеведущим. Там все-таки надо вложиться, там надо работать, чтобы заслужить известность, Валько не надо ничего, кроме одного: быть самим собой.
Его зовут на корпоративные вечеринки и дни рождения богатых людей, поскольку он входит теперь в джентльменский набор персон, без которых не может обойтись ни одно приличное мероприятие. Таблоиды привычно перечисляют: на пятидесятилетии продюсера О. были певец П., балерина Р., политик С, шоумен Т. и, конечно же, Милаш («Милаш» — это теперь псевдоним Валько).
Его приглашают на телепередачи, у него берут интервью, просят высказаться по самым разным вопросам.
Любимое изречение Милаша: «Все сложнее». Он политкорректен, амбивалентен, толерантен. С одной стороны, говорит он, мы наблюдаем кризис гуманитарных наук, с другой, эти науки никогда еще не имели таких возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Она снимает квартиру в центре, среди ее клиентов банкиры, политики, крупные бизнесмены. Один миллионер берет ее с собой на отдых — круиз по Средиземноморью на собственной яхте, это был прелестный месяц.
Тут в нее влюбляется юнец, скопивший или заработавший денег на единственную встречу. Это бы не беда, но беда то, что и она в него влюбляется. Месяц угарного романа, юнец охладевает, а она только разгорается. Слезы, сцены ревности, муки, бессонница, наркотики и наконец попытка самоубийства.
После больницы — тяжкие размышления. Осознание того, что миновавшие два года, если разобраться, были сплошной суетой, чередой больших и мелких неприятностей, ощущением вечной неутолимой жажды — и в финале горя. Воспоминание о жизни, которая была спокойной и размеренной. Желание вернуться в эту жизнь.
Третья операция: возвращение себя.
И несколько месяцев покоя и умиротворения.
Но вот на улице встретился молодой человек, похожий на коварного юнца, что чуть ее не убил, и в душе вспыхивает непреодолимая тоска по любви. Лучше умереть, чем не любить, думает Валько с пафосом, над которым некому смеяться.
Валько решается еще на одну операцию.
— Кем хотим быть? — спрашивает врач.
— А можно и тем, и другим?
— Можно. Сейчас все можно. «Би» это называется.
— Хорошо! — говорит Валько и засыпает от наркоза.
Операция произведена не вполне удачно. Сделали все, что смогли.
На похоронах не было никого.
47.
Или:
Валько по-прежнему не хочет быть ни мужчиной, ни женщиной. То есть хочет, но отвлеченно. Не желая предпринимать для этого никаких шагов.
Страдает от одиночества, но тоже отвлеченно, не хочет ни с кем жить.
Оно затевает безобидную игру: возвращаясь вечером, одевается в женское, готовит ужин, мурлыча песенки под радио, потом встречает мужа, т. е. переодевается в мужчину, чмокает жену и вручает ей маленький букетик цветов, садится ужинать. Во время ужина — обмен новостями, скопившимися за день. Тон задушевный, но иногда бывает легкие стычки:
— Ты меня совсем не слушаешь!
— Извини, задумался.
— Ну и думай дальше!
— Прости. О чем ты говорила?
Поужинав, садятся у телевизора. Ему хочется посмотреть футбол, ей — сериал.
— Ты можешь пропустить хоть десять серий, и все будет понятно, — говорит он. — А футбол — дело одноразовое. Если сейчас «Спартак» забьет, а я не увижу, я себе этого не прощу.
— «Спартак» не забьет! — ехидно говорит она.
— Хорошо, смотрим десять минут футбол, десять минут — сериал.
— Глупо.
— Тогда давай купим второй телевизор, это же копейки.
— Может, тебе вообще завести другую семью?
— Типично женская привычка делать из пустяка трагедию.
— Кто делает? Я? Это ты из-за какого-то бездарного «Спартака» готов меня поедом есть!
— Типично женское упрямство!
— Типично мужское дуболомство!
...
— Ну ладно, мир...
На ночь они шепчутся, и это странно, учитывая, что детей у них нет, а соседи вряд ли услышат: дом старой постройки, кирпичный, стены толстые. Скорее это — для теплоты, для интимности. Рассказывают друг другу о чем-то смешном или занятном, что мимоходом где-то прочли или услышали.
Обнимаются, целуют друг друга на ночь и засыпают.
На улицу выходят поочередно — то муж, то жена.
Однажды сосед снизу, простецкий мужчина с простецкой фамилией Сидоров, встретив в подъезде, говорит:
— Че-то скоко рядом живем, а не знаемся! Зашел бы по пивку как-нибудь!
Валько заходит. Они пьют пиво и задушевничают, тут является жена Сидорова, она недовольна, Валько, зная, чем отвлечь женщину, тут же заводит разговор о личном: дескать, пьет пиво не для удовольствия, а от печали: есть у него подозрения, что жена изменяет ему.
— А приличная с виду женщина! — удивляется Сидорова.
— Все вы с виду приличные! — ворчит Сидоров.
Валько продолжает излияния, Сидорову это скучно, он пьет себе и пьет — и засыпает. Валько говорит Сидоровой: зашли бы когда-нибудь к жене, когда меня нет, втерлись бы в доверие, может, она рассказала бы вам что-нибудь.
Сидорова отнекивается, но потом говорит:
— Зайду, но не для этого. А просто — познакомиться.
И заходит.
Валько держится холодно, но для приличия угощает чаем. И тут ее прорывает (сказывается одиночество, сгустившееся до критической массы), и она выкладывает Сидоровой всю подноготную. Да, влюбилась в молодого сослуживца. Борется с собой, понимая, что нет никаких перспектив: он бросит ее через пару месяцев. Если бы муж помог! Но он в последняя время раздражителен, неласков, подозрителен! Он отталкивает ее. Он, сам того не понимая, толкает ее в объятия другого!
Сидорова спешит пересказать узнанное мужу мятущейся женщины. Тот скрежещет зубами и еле удерживается от того, чтобы сейчас же побежать и устроить грандиозный скандал. Сидорова его удерживает (и даже буквально: держит его за руку), советует быть умнее и поступить так, как ждет жена: стать мягче, ласковей.
Валько пытается. Несколько дней подряд он подчеркнуто внимателен и ласков. И это действует на жену сильнее, чем допросы с пристрастием: она не выдерживает, начинает рыдать и во всем сознается. Чтобы ее утешить, Валько признается, что два года назад тоже имел связь. Казалось, что любовь, выяснилось — всего лишь похоть. Прошло. И у тебя пройдет.
— Вот как! — вспыхивает жена. — Тебе, значит, можно? Прошло у него! Но прежде, чем прошло, ты себе позволил! Может, и мне себе позволить, а? Чтобы наверняка прошло!
— Стерва! — кричит он.
— Самец! — кричит она и разбивает настольную лампу.
Он вскакивает и разбивает хрустальную вазу.
Она кидает книги об пол. Одну за другой.
Сидоровы смотрят вверх, она поеживается, он усмехается:
— Вот жизнь!
— Это потому, что детей у них нет.
— У нас тоже нет, но мы-то нормально живем, — говорит Сидоров.
— Да уж.
— А че, нет? Кто-то чем-то недоволен?
— Все довольны, — говорит Сидорова и отворачивается.
Она очень переживает: такие интеллигентные люди, такие хорошие — а такая беда. И ведь как друг другу подходят, даже похожи друг на друга.
Валько, привыкнув исповедоваться ей, просит совета.
Она, чуя истину простым своим женским сердцем, рекомендует, кроме ласки и нежности, применить что-то необычное. Взять и принести огромный букет роз.
Валько приносит.
Жена ахает. Целует его. Плачет от счастья. Просит прощения.
В их семье мир. Вечер тих, ночь страстна, она не удерживается от вскриков.
Сидоров бурчит:
— Ё, шумные какие: ссорятся — орут, мирятся — опять орут. Что, молча нельзя?
— Можно, — говорит Сидорова. — А ты спи, завтра на работу.
— И так сплю почти.
Он засыпает, а Сидорова лежит без сна. С удивлением замечает, что подушка под ее щекой влажна. Переворачивает подушку и пытается заснуть.
Через несколько дней, когда у мужа вечерняя смена, Сидорова, горя пятнами на щеках, дает Валько необычный совет:
— Знаешь (они уже на ты), как надо ее чувства проверить? Изобразить, что ты тоже можешь увлечься. И посмотреть на ее реакцию.
— Точно, — говорит Валько.
Они сговариваются: завтра жена должна задержаться на работе, Сидорова придет в гости, жена придет, застанет и... будет видно.
Сидорова приходит. Ее всю трясет. Она просит рюмочку коньяку, выпивает, смеется и говорит, что надо потренироваться, чтобы был правдивый вид людей, которые будто бы друг дружкой увлеклись. Например, поцеловаться.
Целуются.
Валько вскипает и говорит:
— Я сейчас. Раздевайся!
— Она придет! — со сладким ужасом шепчет Сидорова, снимая футболку (пришла по-домашнему, легко).
— Не раньше, чем через час.
Валько идет в ванную.
И надо же такому случиться, что буквально через пять минут, не позвонив, в квартиру входит жена.
И видит на супружеской постели полуобнаженную Сидорову. Сидорова вскрикивает.
— Так! — зловеще говорит жена.
— Ничего подобного! — отвечает Сидорова. — Если он у тебя маньяк, то сама за него и отвечай. Позвал, гад, будто показать, как икру баклажанную сделать, а сам коньяком напоил! Я вот мужу пожалуюсь.
— Сейчас я спрошу, кто кого напоил! — говорит жена.
Выходит из ванной муж.
Стоп.
Что-то уж как-то. Совсем не туда.
48.
Или:
Валько целиком посвящает себя общественной деятельности. В партии пол не важен.
Нет, это сначала не партия, всего лишь фонд «Содействие Согласию» (СС сокращенно, но эта аббревиатура употребляется редко), однако фонд серьезный, с большими средствами. Валько берут на работу рядовым сотрудником, потом он становится руководителем проекта, потом фактически главным человеком после Президента фонда (этот представительский пост занимает, как обычно — для вывески — государственно известный человек). Фонд расширяет свою деятельность и штат. Появляются энергичные люди — для того, чтобы, как и в любом другом фонде, быстро и много украсть и незамедлительно исчезнуть, но с удивлением узнают, что украсть нельзя. Валько строго за всем смотрит и не позволяет. Энергичные люди обескуражены и начинают, выражаясь современно, рыть под Валько, искать компромат. И, к собственному глубочайшему изумлению, ничего не могут нарыть и найти. Валько невероятно чист.
Фигура его становится все более заметной. Тогда решают под эту фигуру создать партию. Ибо партии в России возникают именно так: не под идею, не под благие цели, а — появился заметный человек, ему нужна команда, а лучшая форма команды — партия. Название придумали краткое и сильное: «Свои». Известно ведь, что политические игры есть не доигранные игры детства. А слово как раз детское, из «казаков-разбойников» и других активных забав. «Кто идет?» — «Свои!» Идеологи партии растолковывали народу: само название доказывает, что появилось лучшее из всех имеющихся общественно-политическое объединение. Например, «Единая Россия», вслушайтесь и вдумайтесь: это все равно что сказать — «молодая девушка» или «пожилая старуха», ибо Россия едина по определению, а кто сомневается в этом — пораженец, если не предатель. «Партия жизни» — слишком общо и туманно. Какой жизни, позвольте вас спросить? За что боретесь, за выживание всего лишь? Не маловато ли? «Партия пенсионеров» — сужает круг. «Родина» — название безответственное и наглое, Родина у нас одна, и это вовсе не партия. Движение «Наши» явно подконтрольное, комсомол ообразное, создано для верхушки (как, впрочем, и другие партии). Эта верхушка, стоя на трибуне, может обвести рукой толпу и сказать: «Вот — наши!» А те, кто внизу, о ком так могут сказать? О себе? «Мы — наши?» Глупо и безграмотно. У нас же своим может стать каждый, кто докажет свойскость на деле, а не на словах, мы все — свои, без рангов и чинов, нам не надо чужого, нам надо только свое: свободу, благополучие, социальное равенство. И т. д.
Пропаганда оказалась эффектной и эффективной, в партии стало прибывать членов, причем не мертвых душ, а настоящих энтузиастов. Открылись региональные отделения. Представителей одного из них успели побить: доказательство серьезного отношения к партии. Валько стали готовить к президентским выборам. Он долго отказывался — из скромности. Но потом задал себе вопрос: кто, если не я? И честно ответил: никто!
49.
Или:
Валько, поразмыслив, понаблюдав за московской жизнью, идет в крупнейшую желтую газету и предлагает материал о себе — как об уникальном явлении. В газете рады, готовы поставить материал в ближайший номер. Почему-то убеждены, что Валько предоставит им сведения даром — отнюдь. Валько просит весьма серьезную сумму. Посмеявшись, сотрудник отдела скандалов и аномалий советует поискать дураков в другом месте.
— Найду, — спокойно отвечает Валько. — В Москве это не так уж трудно. До свидания.
Сотрудник, слегка смутившись, просит подождать. Приводит заведующего отделом. Тот, укоризненно глянув на несообразительного коллегу, соглашается на все условия, даже не дослушав рассказа Валько.
Через день Валько — знаменит.
Его узнают на улицах. Сначала непривычно, но очень скоро Валько начинает получать от этого удовольствие. То есть он с некоторым запозданием следует совету Сотина — извлекать выгоду из своего положения.
Он становится светским персонажем и узнает, что это весьма доходное дело. Это даже доходней, чем быть модным певцом, актером, телеведущим. Там все-таки надо вложиться, там надо работать, чтобы заслужить известность, Валько не надо ничего, кроме одного: быть самим собой.
Его зовут на корпоративные вечеринки и дни рождения богатых людей, поскольку он входит теперь в джентльменский набор персон, без которых не может обойтись ни одно приличное мероприятие. Таблоиды привычно перечисляют: на пятидесятилетии продюсера О. были певец П., балерина Р., политик С, шоумен Т. и, конечно же, Милаш («Милаш» — это теперь псевдоним Валько).
Его приглашают на телепередачи, у него берут интервью, просят высказаться по самым разным вопросам.
Любимое изречение Милаша: «Все сложнее». Он политкорректен, амбивалентен, толерантен. С одной стороны, говорит он, мы наблюдаем кризис гуманитарных наук, с другой, эти науки никогда еще не имели таких возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29