Третий корабль погиб
сегодня, несмотря на ночную проверку, взорвался на старте в четыре часа
дня, как и первые два, и на нем были убиты еще сто тысяч тщательно
отобранных замечательных людей. Будто и впрямь куражился и хохотал над
бессилием слегка разумных муравьев божок-садист. Ринальдо приехал оттого,
что опустились руки. Приехал вспомнить. Воскресить. Вновь полюбить и вновь
возненавидеть. Он давно уже не любил и не ненавидел - только спасал; и
теперь спасать, не любя, не хватало сил.
- Детей нет? - спросила она. Ринальдо не ответил. - Почему ты украл у
меня Дахра?
- Я ничего никогда не крал, Айрис. Даже безделушек. Тем более того,
что мне дорого.
- Что?
- Я говорю, украсть, что любишь и в чем нуждаешься, куда труднее, чем
то, что безразлично... ты так не считаешь? Это как бы капитуляция. Как бы
сам признаешь, что не достоин того, что любишь. И никогда уже не будешь
достоин, никогда уже не сможешь добиться естественным путем.
- Что за вздор, Ринальдо! Я просто не могу понять твоих вечных
максим! Сколько же можно всех воспитывать?
Он хотел ответить, но не успел.
- Как ты мстишь. Сколько злобы, ненависти... Неужели можно столько
лет любить и желать зла?
- Не знаю, - сказал он. - Про зло - разумеется, чушь, а вот любить...
- он пожал плечами. - Просто без тебя мне как-то бессмысленно. Как-то
скудно, понимаешь?
- Скудно... - задумчиво повторила она. - Понимаю...
Она не понимает, подумал Ринальдо. Она знает лишь свое "скудно": Чан
в Совете, Чан в Коорцентре, Чан на испытаниях. Чан в рейсе, Чан с
друзьями, Чан с подругами... Потом налетит вдруг - топот, смех, крик,
грай, нечеловеческий клекот; а поутру - на молочно-белой коже смуглые
пятна его поцелуев и тающая в сиянии неба точка его орнитоптера. Разве это
скудно? Это просто смешно.
- Почему ты позволила ему вновь... прилетать?
- Откуда знаешь? - вскинулась она и сразу поникла. - Он?! - она не
произнесла, а почти всхлипнула это короткое слово, настолько унизительной
была догадка. Ринальдо не ответил, даже не кивнул, но его глаза никогда не
умели врать; конечно он, ответили они за Ринальдо. - Потому что он добрый!
- в отчаянии крикнула Айрис.
Ринальдо улыбнулся половиной лица.
Третий курс оказался критическим для Чанаргвана. Ринальдо ишачил на
него как мог, но Чан был уже совершенно не в состоянии заниматься
чем-либо, кроме тренажера, он находился на грани исключения и только клял
судьбу. Ринальдо делал за него вычисления, а Чан сидел рядом и клял
судьбу. И тогда хитроумный Ринальдо отказался что-либо делать и стал
говорить: "Бездарь!" Он говорил: "Ты никогда не оторвешься от Земли, разве
что пассажиром!" Он говорил: "Тебе пасти коров!" Чанаргван возненавидел
его, и Айрис возненавидела тоже: "Как ты можешь сейчас! Твоему другу
плохо! Надо помочь, а уж потом указывать на какие-то недостатки..." Только
на ненависти к Ринальдо Чанаргван выпрямился; только чтобы доказать
Ринальдо, и себе, и всем, что он - не бездарь и что Ринальдо - не
настоящий друг. Тогда они еще мыслили подобными формулировками. Полгода
спустя Ринальдо, уже собиравшийся все рассказать Чанаргвану, попал в
аварию на тренажере. Авария была редчайшей и крупной, почти невероятной,
отчасти Ринальдо был виноват в ней сам. Он так и остался полукалекой на
всю жизнь, но, пока он валялся по госпиталям и реабилитационным центрам,
слава подлеца, бросившего талантливого, но разбрасывающегося друга в
тяжкий момент, приклеилась к нему навечно; скоро уж все и забыли, почему
Ринальдо подлец, просто известно было, что на него нельзя положиться.
- И с чего это к тебе липнут наши дети? - вдруг сказала Айрис с
неприязнью. - Дахр... теперь - Чари... глазищи во, рот варежкой...
- Они мне доверяют.
- Вздор! Не знаю, как там Дахр, но о каком доверии может идти речь
между мужчиной и женщиной?
Бедная, подумал Ринальдо. Сгорела.
- А о чем может идти речь?
- О терпении, - отрезала Айрис. - Только о терпении. Ничего не знать
и делать вид, что все - как всегда.
Ринальдо только головой покачал.
- Идите есть! - крикнула Чари, растворив дверь. В комнату повеяло
свежим и вкусным. Ринальдо оглянулся. Чари успела переодеться. На ней была
теперь вызывающе изящная, короткая полупрозрачная хламида и невесомый,
совершенно прозрачный синий шарф до щиколоток.
- Ты оделась бы поприличнее, детка, - брезгливо приказала Айрис.
- Вот еще! - с вызовом ответила Чари и уставилась на Ринальдо. -
Теперь все так носят, - добавила она отчаянно, - когда хотят понравиться.
- Ринальдо, - сказала Айрис устало. - Уходи.
- Мама...
- Помолчи. Ринальдо, я тебя прошу. Ты здесь не нужен. Ты же всегда
это понимал, и сейчас понимаешь.
- Нет, - ответил он с непривычным и оттого еще более сладким
ощущением причинения ответной боли. Запретным и великолепным. - Не
понимаю.
Лицо Айрис покрылось красными пятнами.
- Выметайся.
- Мама! - вспыхнула Чари. - Как тебе не стыдно!
- Молчи, ты не понимаешь.
Ринальдо медленно поднялся. Чари подскочила к нему и с силой ухватила
за локоть.
- Не вздумайте уйти, - быстро произнесла она. - Это бывает с ней. Это
оттого, что Дахра нет и отец снова перестал прилетать. Я уже поставила на
стол замечательную окрошку, вы в жизни такой не пробовали...
- Чари-и... - с мукой выдавила Айрис. - Ты не понимаешь!
- И не желаю, - энергично возразила Чари. - Не желаю понимать, как
можно так обижать человека. Когда поймешь такую гадость - надо перестать
жить.
- Чари, - укоризненно произнес Ринальдо, осторожно освобождаясь от ее
крепких пальцев. Чари озадаченно смотрела на него. Айрис бессильно уронила
голову на сомкнутые ладони; длинные белые волосы упали почти до колен,
слабо раскачиваясь единой слитной массой.
- Этот чижик - мой первый муж, - глухо произнесла она из-под волос.
Глаза Чари стали на пол-лица.
- И... правда? И я - вот его дочь?
- Нет! - выкрикнула Айрис, вскочив и сделав непонятный жест руками. -
Никогда!
- А что же ты... Все равно не понимаю. Его дочь, скажи!
- Нет, Чари, нет, - мягко сказал Ринальдо. - Мы с твоей мамой были
очень недолго. Подо мной взорвался тренажер, и я стал смешной. А твоя мама
- трагическая натура, она не любит смешного.
Тогда компания студентов разлеталась с пляжа; Ринальдо не было, он,
как всегда, не сумел выкроить время, был занят, и Айрис загорала сама по
себе, одна, и им с Чаном, которого она давно знала как близкого друга
мужа, было по дороге. Он вел орнитоптер в двух метрах над морем, вдоль
скалистого берега, лавируя на предельной скорости с немыслимым
мастерством, в полумраке, грозившем стать тьмою. Айрис вскрикивала
ежеминутно, и Чанаргван оборачивался к ней, сверкая безукоризненной
улыбкой. "Мы убьемся... столкнемся..." - пробормотала она, судорожно
цепляясь за его локоть. "Не убьемся", - просто ответил он, и она поняла,
что это правда. "Мы убьем кого-нибудь..." - беспомощно прошептала она, в
глубине души ожидая, что он ответит: "Не убьем" - и это тоже будет правда,
но он снова осветил ее абсолютно правильным полумесяцем улыбки и ответил:
"Пусть не зевают" - и все в мире внезапно стало на свои места - так
правильно, как она и помыслить не могла до той поры, только предощущала,
что возможна некая высшая правильность и точность: кровь зазвенела
раскрепощенным гонгом, а Ринальдо с его куцей мудростью, с его
вымученными, причудливо и бесплодно сплетенными моралите пропал навсегда.
Чан помолчал еще, потом полуобернулся к Айрис: "Это сама жизнь летит под
крыло. Преданно стелется, и отлетает, и кричит: задержись, возьми меня! -
Он помедлил. - И ты берешь".
Этот вечер все решил. Но Чанаргван был порядочным человеком, и Айрис
тоже. Он взял ее лишь через год, когда Ринальдо был уже в реанимации, и
взял не подло, а на целых шесть лет.
За окном гомонили птицы.
- Мама... - беззащитно сказала Чари.
- Ну не так же это было, не так, - болезненно выговорила Айрис. -
Почему ты всегда лжешь?
- Чтобы мне верили, - мгновенно ответил Ринальдо.
- Слышала? - крикнула Айрис.
- Ты, например, мне верила только когда я врал и притворялся не
собой. А стоило мне по рассеянности или усталости захотеть внимания к
собственной персоне, а не к желанной тебе модели, я сразу вываливался из
отношений. Все связи рвались. Это такая жуть была - даже когда ты меня
ласкала, я не мог отделаться от чувства, что ты не меня ласкаешь, а того,
кем я прикидываюсь тебе в угоду. Нам в угоду. При этом ты до самой аварии
утверждала, что, кроме меня, тебе никто не нужен, что во мне твои корни...
- Перестань!
- А я всегда всем верил и очень хотел, чтобы всегда верили мне. Хотя
бы в главном. Совершенно не переносил недоверия. Совершенно не понимал,
как это можно - не верить. Потому что верить - это и значит: понимать, не
отмахиваться от чужих слов, как от маловажной ерунды, а принимать их как
требующий осмысления, учета, уважения факт природы. И, готовясь к
какому-то главному - я тогда думал еще, что у нас будет главное, - я
принуждал себя лгать, чтобы ты привыкла, что я не обманываю.
- Болтун... - Айрис села опять, глаза ее блестели торжеством. -
Сколько лет прошло, а я не могу без отвращения слышать твой голос.
Ринальдо почувствовал, как Чари снова взяла его за руку.
- Пойдемте, - сказала она тихо. - Вы хотите есть? Или... хотите, я
вас провожу?
- Хочу, - сказал Ринальдо. Это была правда. Странно, подумал он, я
был убежден, что давно уже разучился хотеть для себя...
- Чари, - мертво произнесла Айрис. - Если ты выйдешь сейчас из дома,
можешь больше не возвращаться. Я тебя не впущу.
- Ты думаешь, я так люблю этот дом? - звонко спросила Чари.
На крыльце они остановились, и Чари глубоко вдохнула лучистый,
зеленый от летних листьев воздух.
- А знаете, Ринальдо, у нас здесь птицы ручные, - вдруг сообщила она.
- Вот так руку подставить - и тут же прилетит. Раньше мне нравилось их с
ладони кормить, а теперь разонравилось. Не люблю ничего ручного.
- На мой взгляд, - улыбнулся Ринальдо, - для птиц быть ручными не
зазорно.
Удивительное существо была эта Чари. Ей открыто можно было, не боясь
обидеть или нажить противника, заявить о своем несогласии, да еще по
такому чудесному вопросу, как кормление с ладони птиц.
- Для птиц - да, - нетерпеливо сказала Чари, - но и люди... Вот мама
- устраивает трагедии из любящих людей, и в трагедиях этих прямо купается,
рыдает, не спит... И ничего не чувствует, по-моему.
- Отчего же непременно из любящих?
- Так вот именно потому что ручные и риска никакого! Как птица.
Подставишь пустую ладонь, без зернышек, - прилетит, растерянно так
покрутит головкой... на один бок, на другой бок, дескать, что ж вы так
обманываете... улетит. Через пять минут опять подставишь пустую ладонь - и
тут как тут. И она-то рада-радешенька, что к ней прилетают именно впустую!
На корм-то к кому угодно прилетят! Тщеславие одно...
- Чари, а вам никогда не приходило в голову, что синицы прекрасно все
видят издалека, но просто не хотят разочаровывать пустую ладонь. Хотят
сделать ей приятное, что ли... Обман на обман - а в итоге все-таки
общение. Побыли вместе.
- Никак не пойму, - проговорила Чари. - Неужели вы все еще любите?
Ринальдо смущенно погладил свою лысеющую голову.
- Есть столько состояний между "любишь" и "не любишь"...
- Не могу представить, - решительно сказала Чари. - Уж или да, или
нет.
- Это не совсем так, - с удовольствием не согласился Ринальдо. - И
потом, Чари... Надо расставаться вовремя. Чтобы застраховать себя от
одиночества. Понимаете?
- Не понимаю, Ринальдо.
- Чари. Если разойтись, покуда еще любишь, только не можешь быть
вместе, - остается воспоминание. Остается надежда на новую встречу. Есть
для чего жить, есть для чего становиться лучше, делать все что можешь как
можно лучше... Если промедлить - душа выгорит в бесплодной борьбе и
останется пепелище. - Он помедлил. - Мне часто бывает грустно, но пусто -
никогда. А ведь пустота хуже грусти. Грусть помогает работать. Пустота
сушит, останавливает. Я никогда не стану одинок.
Чари, чуть приоткрыв рот, потрясенно и зачарованно смотрела ему в
лицо. Когда он замолчал, она отвернулась, оглядывая лес, но в лесу
раздался приближающийся топот, и Чжуэр, вздымая тяжелыми бутсами песок
тропинки, вылетел галопом из-за поворота. Он тяжело дышал, и воротник его
перетянутого ремнями комбинезона был расстегнут на одну пуговицу; но еще
на бегу, поймав удивленный взгляд Ринальдо и истолковав его по-своему, как
относящийся к форме происходящего, а не к самому происходящему, он
застегнулся ловким, скользящим пролетом левой руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16