Правды не было. Выхода не было. Смысл правды - давать выход и спасение; а
когда нет выхода, правда ничем не лучше лжи. Спасения не было, все
катилось в тартарары, и никому он, так привыкший помогать, помочь не мог
на сей раз, оттого что он не бог, он всего лишь координатор усилий
человечества, а возможности человечества конечны. Исчезающе,
пренебрежительно малы по сравнению с той задачей, которую навалила на него
природа.
- Послушайте, - вдруг глухо произнес Чанаргван. - А это не диверсия?
Ринальдо увидел, как глаза Астахова, устремленные на него,
наполнились серой жутью; и так тошно ему стало, когда он понял, что Валя
сразу поверил в этот бред, как бы страшный, отверзающий пропасть,
намекающий на неведомого и жестокого врага, но на деле - упрощающий мир до
структуры детской страшилки. Тут в троллейбус вошли мертвец и два скелета,
и мертвец отнял у мамы ее зонтик...
- Паранойя - плохой советчик, - сказал Ринальдо.
- Но это все объясняет, по крайней мере, - неуверенно возразил
Астахов.
- Предположение наличия бога, как известно, еще две тысячи лет назад
объяснило все и навсегда, - устало парировал Ринальдо. - Неисповедимы пути
- и шабаш. Я уж не говорю о том, как удачно объясняет факт восходов и
закатов предположение о вращении известного Солнца вокруг известной Земли.
- Демагог, - с ненавистью процедил Чанаргван.
- Кто этим станет заниматься? - немощно выкрикнул Ринальдо.
- Те, кто голосовал против колонизации Терры, - быстро ответил
Чанаргван. - У них даже были сторонники в низовых, неинформированных
звеньях Совета, если помнишь. Нет, серьезно! - Идея его увлекла. - На
всякий случай я провел бы негласное расследование.
- Ты и впрямь не в своем уме.
- Ну хотя бы какой-то маньяк... новый Герострат, - пробормотал
Астахов. Он почти молил.
- Штампы, штампы, штампы... Вы что, не охраняли корабли от случайных
посещений?
- Охраняли...
- Не проверяли перед стартами?
- Проверяли.
- Но что тогда? - заорал Чанаргван свирепо. - Что?! Ты только
возражаешь. Но сам-то понимаешь что-нибудь? Или это и впрямь господь бог?
- Все, чего мы не знаем, - это господь бог, - сказал Ринальдо.
Замолчали снова. Надолго. Ринальдо обеими руками взял чашку с соком и
стал пить медленными, мелкими глотками; чашка тряслась и время от времени
больно придавливала нижнюю губу к зубам. Сок был вкусный. Несколько капель
выплеснулось на колени.
- Что говорят в Совете? - спросил Астахов.
Ринальдо поставил пустую чашку на стол и искоса глянул на Чанаргвана.
Чанаргван молчал.
- В Совете не знают, - нехотя произнес Ринальдо.
- Почему не знают?!
Чанаргван не отвечал - темнел, будто скала в ночном тумане.
- Мы пока не информировали Совет, - процедил Ринальдо. - Для Совета,
как и для всех, эвакуация проходит успешно, по плану. Мы, - он опять
надавил на "мы", безропотно принимая вину на себя, - были уверены, что
вчерашняя катастрофа никак не может повториться и не хотели провоцировать
задержку следующих рейсов пустым расследованием, которое стало бы
неизбежным, просочись дело в Совет.
- А теперь? - спросил Астахов после паузы. Ринальдо покосился на
Чанаргвана. И Астахов покосился. Чанаргван молчал.
- А теперь, - сказал Ринальдо, - откровенно говоря, Валя... я даже не
знаю, как построить отчет. Как объяснить, что мы не отчитались вчера. И
как объяснить, что мы как ни в чем не бывало угробили сто тысяч сегодня. -
Чанаргван отчетливо встрепенулся в сумраке у портьеры, наконец-то решив
сказать свое слово, но теперь уже Ринальдо не дал ему и поспешно продолжил
фразу, усмехнувшись своей кривой усмешкой: - Разве что ссылкой на
диверсию. Но если и есть где-то диверсанты, так это я и Чан.
- Диктатура... - недоверчиво протянул Астахов.
- Да! - вдруг взорвался Чанаргван у стены. - Хоть хунтой назови! Мне
нет дела до ярлыков! Мы должны дело делать, поняли? Не болтать, а думать,
думать, думать!! - Он замолотил себя кулачищами по голове.
- Покажи нам пример, - попросил Ринальдо тихо.
- Я уже все придумал, - жестко сказал Чанаргван. - Мы столкнулись с
невероятным стечением обстоятельств, или с диверсией, или со стихийным
бедствием - не знаю. У меня нет времени выяснять это! Но я усилю охрану и
буду гнать, - он выбросил в сторону Ринальдо палец, и воздух кабинета
кроваво проколола вспышка рубина на перстне, - в это бедствие корабль за
кораблем, пока хоть десять, хоть пять не прорвутся к Терре! Другого выхода
нет! Хоть сколько-то спасем!
- Да вы с ума посходили... - потрясение выдохнул Астахов. - Там же
люди...
- Я сына не пожалел!
Напрасно он это сказал. Ринальдо вновь почувствовал, как воздух
пропал и остался твердый вакуум. Ринальдо несколько раз заглотнул ртом -
наверное, с хрипом и мокрым взвизгом в горле, но сам он, конечно, не
слышал ничего. Потом отпустило, и он сразу снова вспомнил, что Земля стала
ему совсем чужой. Потому что Дахр не улетел, а погиб.
- Если ты не угомонишься, - с трудом выговорил Ринальдо, - я вызову
для тебя врача, а сам выступлю перед планетой. И будь что будет.
Чанаргван испытующе всмотрелся в его лицо и сказал тихо:
- Не выступишь.
- Сейчас почти час ночи, - сказал Ринальдо. - Немедленно поднять
капитана сегодняшнего лайнера, пусть вылетит на корабль. Туда. Пусть
сейчас же, покуда никого нет, прокатает двигатели и запалы на всех
режимах. Максимально осторожно. Несколько раз пусть совершит переход.
- И что потом? - спросил Чанаргван тихо.
- Про потом будем говорить потом, - отрезал Ринальдо, и такая сталь
вдруг загремела в его голосе, что Чанаргван смолчал и Астахов опрометью
бросился из кабинета.
Все-таки опять я, подумал Ринальдо. Не Чан, не Валя, никто другой.
Оставалось ждать. Три часа, чтобы капитан добрался до лайнера, и еще
- пока дойдет сигнал. О взрыве.
Ринальдо не сомневался, что сигнал будет - о взрыве. И поступит он не
из рубки лайнера, а с диспетчерской старт-зоны. Ринальдо оглядел чашки, но
во всех было пусто, только на донышках желтели крупные янтарные капли.
- Что, налить тебе? - спросил Чанаргван.
- Налей, - согласился Ринальдо.
Он не думал больше ни о чем. Он ждал, и секунды текли. Он ждал, хотя
знал, что взрыв - будет.
Будет. Но пока нет рапорта о нем - можно постараться вообразить, что
все миновало, паутина разорвалась, разомкнулись клещи обстоятельств...
- Ты знал, что так случится? - тихо спросил Чанаргван, ставя перед
ним две чашки с соком. - Я все время вспоминаю вчерашний спор - ты ведь
уже чувствовал...
Нет, этого Ринальдо не чувствовал. Еще вчера трагедия была из ряда
вон выходящим ударом, а счастливый исход - закономерной, сделанной
победой. Она была подготовлена всем течением дел, годами напряжения.
Награда по заслугам полагалась человечеству - хотя бы той части, что ее
получит. Первый взрыв был случайностью, болезненной, тормозящей, но не
способной остановить. И вот в один вечер земля, скользнув, выпала из-под
ног и все тошнотворно перевернулось: случайность стала закономерностью, а
закономерность - случайностью. В один день и одну бедственную ночь. Как
Атлантида у Платона.
- Я не чувствовал. Чан, - признался Ринальдо. - Просто я хотел
спокойно подумать.
- Спокойно... - скривился Чанаргван. Помолчал. - Этот взорвется, как
ты думаешь?
- Конечно.
- И что потом?
Откуда я знаю, подумал Ринальдо. Все равно как пытаться, заплыв к
форштевню, остановить ладонями океанский корабль. А собственно, чем мы
занимаемся здесь? Комиссия по останавливанию океанского корабля
ладонями... Бедственного корабля.
- Надо будет отчитываться перед Землей, - сказал он. - Все как было.
- Тогда Комиссию возглавят другие люди.
- Пусть.
- И о Солнце будешь жаловаться? Но пока тебя на это никто не
уполномочивал. Решение о закрытии этой информации принимал не ты.
Ринальдо помолчал, прихлебывая сок.
- Будем избегать до последнего, - сказал он. - Впрочем, как решит
Совет.
- Значит, и отчитываться будем только перед Советом.
- Для начала хотя бы перед Советом.
- Не терпится скинуть ответственность, Ринальдо?
- Не терпится перестать быть преступником.
- Трусишь?
- Стыжусь.
- Ты не привык бороться.
- Я привык заботиться.
- Все-таки ты не мужчина, - пробормотал Чанаргван.
Ринальдо покусал губу, припоминая.
- Начальник ведомства барабанов, - медленно заговорил он, - как-то
сказал циньскому князю: "Вы, князь, прямы и непреклонны, как летящая к
цели стрела". Князь был доволен. Ученый Гунсунь Юэ, узнав об этом, сказал:
"Сравнение оскорбительно. Когда князь прям, как летящая стрела, то у него
нет глаз, чтобы видеть, что вокруг и что впереди. Когда князь непреклонен,
как летящая стрела, то у него нет рук, чтобы натянуть тетиву еще раз, если
первую стрелу отнесло в сторону неожиданным порывом ветра. Это значит, что
князь, подобный летящей стреле, непременно погубит государство".
- Толковать эти парадоксы можно до бесконечности, - с досадой сказал
Чанаргван. - Что проку? Слова.
- Эти слова, - невозмутимо продолжал Ринальдо, - передали циньскому
князю, и Гунсунь Юэ был обезглавлен.
Чанаргван помолчал.
- Ты хочешь сказать, что я... - выговорил он и запнулся. Ринальдо
подождал, затем пожал плечами. Чанаргван вынул из полуоткрытого ящика
стола книгу, открыл, показал Ринальдо. - Ты хочешь сказать, что это обо
мне?
Ринальдо опустил взгляд и сразу увидел грубо и нервно отчеркнутое:
"По мне, все средства хороши отныне. Я так уже увяз в кровавой тине, что
легче будет мне вперед шагать, чем по трясине возвращаться вспять". Он сам
это нашел, с жалостью и болью понял Ринальдо. Меня волокли сюда под белы
руки, а он читал "Макбета". Или это "Ричард III"? Не помню. Ему до зуда в
пальцах захотелось взять книгу и уточнить, но было неловко.
- Это ты сказал, - тихо произнес Ринальдо.
Чанаргван отодвинулся, сгорбился.
- Ну вот, - с угрюмой иронией проговорил он. - Уже и от Матфея в ход
пошло. Прогулка по эпохам и культурам. Тридцать веков человечество
уродуется на этих проблемах, а итог - словесные игры. Делать-то что?
- Ждать, - ответил Ринальдо.
Они ждали. Час, другой, третий. Ответ задерживался. Они молчали,
задыхаясь в сумеречной духоте. И когда за окном начало светлеть, им
принесли ответ. Он поступил из рубки. Он гласил: "Все системы работают
нормально. Проведено восемнадцать переходов на трех режимах. Готов к
старту. Капитан Намье".
И, наверное, с четверть часа они вчитывались и не могли поверить. А
потом Ринальдо уткнулся в стол лицом и заплакал. А Чанаргван подошел к
окну и размашистым рывком отдернул штору; и алый свет восхода наполнил
кабинет.

МЭЛОР
Мэлор просыпался теперь со странным, полузабытым ощущением детского
счастья, словно в давние дни рождения, когда утро уже само по себе сулило
подарок у изголовья и ожидание будущей радости вызревало еще во сне. Бекки
спала к нему лицом. Если только она не отворачивалась, играя, она всегда
была к нему лицом; даже когда он целовал ей спину, даже когда ластился
сзади, она ухитрялась тянуться к нему и взглядом, и губами. Чуть звучало
ее дыхание, и Мэлор сковался и замер, боясь. Он по утрам не смел даже
взглянуть, закрывал глаза - вдруг разбудится; вслепую, в своей темноте,
вслушивался и вникал в прильнувшую к нему сказку - хрупкую, мерцающую
сказку щеки и колена.
И вновь задремал, потому что работал до пяти утра, а потом вновь
проснулся, услышав осторожный шепот:
- Мэл... а Мэл...
Открыл глаза, и она, увидев, что он вернулся к миру, громко велела:
- А ну, поднимайся! Спать ночью надо, как все!
Сама она была уже вполне дневная. Мэлор сладко потянулся и сказал
барственно:
- Подайте, голубушка, завтрак мне в постель.
- Что? - возмутилась Бекки. Она всегда очень смешно возмущалась -
округляя глаза и округляя рот на букве "о". - Давай поднимайся шустро!
Из-за чего теперь-то не спал?
- Да все из-за того же. Новый детектор сочинить хочу. Понимаешь,
совсем в ином спектре, где-то даже к нейтрино ближе... - Он потрусил в
ванную, открыл кран и начал с удовольствием швырять горсти воды себе в
лицо.
- Что за дичь... - Бекки, прищурившись, заглянула к нему, да так и
прислонилась к косяку, глядя Мэлору в согнутую спину. Мэлор фыркал тюленем
и пускал фонтаны брызг, которые веерами рассыпались по объему; можно было
принять их за полыхающий ореол. Мэлор всегда очень живописно умывался, и
Бекки всегда любила смотреть на полыхающий ореол - только вот пол в ванной
от ореола делался мокрым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16