Дворовая девчонка так и не отыскалась. Савелий Лукич положительно был уверен, что ее украли разбойники и бунтовщики, засевшие шайкой в Легостаевском лесу. Он, подкрепив себя парой бутылок шипучего, уже предлагал проект реляции губернатору с требованием послать против бунтовщиков войска под водительством капитана-исправника.
Урядник не возражал. Он знал, что губернатор войска не даст и даже слушать про бунтовщиков не станет. На вверенной ему территории никакого бунта быть не может, хоть пропади тут в лесах вся помещичья дворня, и с помещиками вместе...
Григорий Александрович Турицын лишь горестно вздыхал, во всем обвиняя злую свою разорительницу-судьбу. Вот даже и в карты ему положительно не везло сегодня, меж тем как приезжий приват-доцент метал очень бойко, загребая с приятной улыбкой не первый уже банк. Такая удачливость, вероятно, вскоре начала бы удивлять и самого хозяина, когда бы небольшое происшествие не развлекло вдруг общего внимания. Именно, жена михельсоновского кучера, проходя мимо играющих с подносом в руках, нечаянно облила сюртук своего барина вином из недопитого стакана.
– Ну что же ты, Малаша! – с досадой сказал Конрад Карлович. – Глаз у тебя нету? Новехонький сюртук...
– Прощенья просим! – молодая женщина покраснела. – Позвольте, Конрад Карлович, я тотчас пятно застираю, и ничего не будет!
– Застираю! Изволь теперь прерывать игру посреди талии, да по твоей милости идти переодеваться! .. Простите, господа, – обратился он к сидевшим за столом, – через минуту я вернусь.
– Это чья же такая красавица? – спросил урядник, глядя вслед Малаше, удалявшейся за барином.
– Его, Михельсона, – сказал Куратов. – У него с собою чета людей для услуг. Они с ним ездят и даже по медицинской части помогают. Маланья – на манер милосердной сестры, а муж ее, кучер – видали молодца? – тот как бы санитар. Если вдруг попадется какой-нибудь буйный больной...
– М-м-да! – задумчиво протянул урядник. – Знатная баба!
Меж тем, в покоях, отведенных Конраду Карловичу, состоялся другой разговор, и начала его жена кучера, милосердная сестра Маланья.
– Ты что, сдурел?! – обратилась она к барину, едва закрыв за собою дверь. – ты что тут вытворяешь?!
– В чем дело, Оленька? – с невинным видом спросил тот. – Я не понимаю.
– Оставь свои шулерские замашки для портовых кабаков! Ты прибыл сюда искать ифритов, а не в карты играть! Хочешь, чтобы нас выгнали из дома за твои фокусы?
– Но я должен поближе познакомиться с местными обитателями.
– Не понимаю, Христо, зачем тебе нужны местные обитатели? Почему мы остановились именно в этом доме?
– Потому что ифрит где-то близко. Я это чую совсем также, как наш нюшок! Не зря он привел нас в эту местность...
– Но ты не дал ему привести нас прямо к ифриту.
– Дорогая моя! Здесь деревня! И здесь не принято среди бела дня лазить через заборы барских усадеб.
– Значит, мы дожидаемся только ночи?
– Если мы ночью полезем, так на нас собак спустят. Чтобы делать визиты, нужно быть представленным. Нужно вращаться в обществе, понятно?
– И потрошить карманы окрестных помещиков?
– Ну, сознаюсь, слегка увлекся. Больше не буду... Теперь о деле. Где граф?
– Пошел прогулять нюшка.
– Хорошо. Как вернутся, ты их обоих покорми, и пусть ждут на конюшне. Может быть, ночью мы все же сделаем вылазку.
– Наконец-то!
– Но особенно рассчитывать на нее не приходится. Нюшок идет на запах фиксатора, которым я когда-то обрызгал все бутылки с ифритами...
– Чтобы улучшить их товарный вид.
– Неважно, зачем. Мы знаем, что межмирник «Леонид Кудрявцев» побывал в здешнем пространстве. В его таможенной декларации, в разделе «Спиртные напитки», по прибытии указано девять бутылок, по убытии – восемь. Следовательно, одна бутылка так называемого коньяка «Наполеон» из вашего ящика была реализована и находится где-то здесь, в окрестности. Что дальше?
– Дальше – нюшок приведет нас к ней, и если она еще не раскупорена...
– Если она еще не раскупорена, – перебил Христофор, – то стоит на полке в буфете. В столовой одного из здешних помещиков. Куда нашего нюшка не пустят ни под каким видом. Разве что с хозяином мы будем закадычными друзьями...
– Понятно.
– А теперь представим, что кто-то решил выпить коньячку и раскупорил бутылку... Что будет?
Ольга задумалась.
– Если сделать это без специальных заклинаний, – сказала она, – ифрит вырвется наружу. Дальнейшее его поведение трудно прогнозируется – у ифритов нечеловеческая логика. В принципе, я могу засадить его обратно в бутылку с помощью других заклинаний, если только он их выслушает от начала до конца. Но для этого его нужно, как минимум, обнаружить. Он ведь может и замаскироваться...
– Замаскироваться? А как?
– Да как угодно! Может превратиться в любой предмет, в человека, в корову, в лошадь, в дом, в лес!
– В лес? – живо переспросил Христофор Гонзо. – Так, так, это интересно... Однако, меня уже заждались, наверное, за столом. Пойду, дам им отыграться. А ты сделай все, как мы договорились. Графу скажи – пусть запрягает. И будьте наготове...
Он направился было к двери, но Ольга остановила его:
– Постой! А пятно? Ну-ка, повернись...
С этими словами она прикоснулась к плечу мнимого барина, провела ладонью по его рукаву, и пятно бесследно исчезло. Христофор с восхищением глядел на Ольгу, тихо млея от прикосновения.
– Ведь что делает, ведьма! – прошептал он.
– Ерунда, мелкие фокусы! Мне как профессионалу стыдно было бы не управиться с твоими сюртуками...
– Да разве только с сюртуками! – вздохнул Христофор и вышел за дверь.
* * *
– ... Легостаевский лес? – переспросил Куратов. – Верно, у Григория Александровича там преогромнейший клин. Но вы у него не спрашивайте про Легостаевский лес. Видите, он не в духе! Слышать о нем не может. А коли хотите разузнать, так спросите у нашего соседа, Петра Силыча Бочарова...
При этом имени Григорий Александрович Турицын вовсе сморщился, положил карты на стол и, схватив бокал с вином, изрядно оттуда отпил.
– А что у Петра Силыча, – заинтересованно спросил Михельсон, – также в этом лесу участок?
– Ни черта у него нет! – отрезал Куратов. – Просто свихнулся старый хрыч, перессорился со всеми соседями, затаскал по судам. Подавай ему то одно, то другое. Легостаевский лес, вишь, при царе Горохе изводил на дрова какой-то его предок. Стало быть лес – фамильная их собственность! А с неделю назад понес, дурак, уж и вовсе околесицу. Старик, верно, прямой ваш пациент, Конрад Карлович!
Михельсон поправил очки.
– И что же он рассказывает?
– Право, затрудняюсь вам передать... несвязное что-то. Вот вы поезжайте к нему и послушайте – вы увидите, что он за фрукт. Только один не ходите, лучше с кучером.
– Правильно! – вступил Турицын. – А как начнет рассказывать про нечистую силу, что невидимкой бродит по Легостаевскому лесу, так вы его сейчас хватайте – и прямо в лечебницу. Очень всех нас этим обяжете!
– И то верно! – поддержал Куратов. – Таких господ надо прямо в Петербург переводить! И там в Кунсткамере, в банке со спиртом держать... – он поднял свой бокал. – Други мои! Я пью за науку!
– За медицину! – согласно тряхнул головой Турицын.
– За вас, господа, – вежливо ответил Михельсон.
Урядник же ничего не сказал, так как с четверть часа назад, откинувшись на спинку стула, уснул.
Тут у стола появился Прохор, инвалидный солдат, исполнявший у Куратова обязанности лакея. С четкостью совершенно военной он доложил, что к его благородию Григорию Александровичу Турицыну с поручением от барыни прибыл ихний конюх.
– О, Боже мой! – пробормотал Турицын, схватившись за голову. – Неужели опять что-нибудь?
– Никак нет! – продолжал Прохор. – Сказывает, значить... отыскалась. Девочка та...
– Да ну?! – все сидевшие за столом, за исключением урядника, разом оживились.
Савелий Лукич потребовал привести конюха, чтобы лично его допросить. Конюх, робея, вошел в столовую, поклонился дворянству и, отдельно, спящему уряднику, а затем подтвердил принесенную весть.
– Точно так, барин. Сыскалась. Потемну уже, у оврага за огородами. Акурат – на краю леса.
– Ну а говорит-то чего? – допытывался Куратов. Ему мало было дела до девчонки, а занимала лишь тайна Легостаевского леса. – отпустили её злодеи? Или сама убежала от них?
– Говорит-та? – переспросил конюх, соображая. – Сама-та ничего не говорит. Трясет ее, бедную, всю. Послали за бабкой, чтобы заварила травы.
– А кто нашел ее? – спросил Турицын. – Надо бы угостить молодца...
– На двор привел ее Гаврила Косых, огородный сторож. Барыня уж выслали ему штоф... Только боимся, как бы и его не пришлось лечить...
– А с ним-то что?
– Так ведь трясется, не хуже девчонки той! Языком заплетается. Вроде и рассказывает, но как-то эдак... косвенно. Толком ничего не понять.
– Я сам должен порасспросить его! – Турицын поднялся. – Ты на дрожках приехал?
– Я... изволите видеть... – смутился конюх. – Барыня велели только известить. Так я верхами. Может, думаю, вы не поедете...
– Дурак! – произнес с сердцем Григорий Александрович. – Разве не знаешь ты, что своим людям я – первый заступник и наставитель, все равно как родной их отец?
Последние слова говорил он, обращаясь уже к Михельсону и Куратову.
– Так едемте в моей коляске! – сказал Конрад Карлович. – Я как знал – велел заложить ее для вечерней прогулки.
– Что вы! Я не смею утруждать вас!
– И никакого тут нет труда, а напротив – это мой долг. Как врач я обязан осмотреть пострадавших. При том же, должен сознаться, меня, как человека науки, чрезвычайно интересует этот случай душевного расстройства.
– И я п-поеду! – выговорил Куратов слегка заплетающимся языком. – Меня тоже интересует этот случай!
Он начал было выбираться из кресел, но Михельсон поспешно и довольно решительно усадил его назад.
– Нет, Савелий Лукич, вам никак нельзя ехать! У вас гость, – он указал на неподвижного урядника. – К тому же я тотчас буду назад и все вам расскажу.
– Ну извольте, – неохотно согласился хозяин. – Я готов ждать. Только не забудьте расспросить подробно, в какой части леса скрываются разбойники. А уж мы с урядником составим отношение к губернатору...
Через минуту дорожная коляска выкатилась из ворот куратовской усадьбы. В коляске, кроме Конрада Карловича и Григория Александровича, сидела еще лохматая собака Михельсона, и на козлах – кучер с женою. Последняя взята была для помощи по медицинской части.
Уже совсем стемнело, и в поле стало ничего не видно. Только черная змея дороги проступала порой впереди, когда среди облаков появлялось размытое лунное пятно.
– А что, у этого Бочарова, – задумчиво спросил Конрад Карлович, – давно крыша поехала?
– Что? – Турицын глянул на него испуганно.
– Я хочу спросить, – поправился Михельсон, – давно ли начались у него эти... причуды?
– Да как вам сказать? – Турицын тяжко вздохнул. – Сутягою был он всегда. Еще и отец его славился тем же. Покойник, говорят, по три, по четыре тяжбы заводил в земском суде за раз. Но этот, думаю, переплюнет и отца... И всегда ему, собаке, везет! Честный человек, коего обирает он до нитки, никогда не приберет столько доказательств своей правоты. Да и недосуг! Этот же, крючок, будет корпеть и год, и два, ан к самому-то суду и подгадает! Уж наперед знайте, что найдется у него какая-нибудь мерзкая закладная бумажка или забулдыга-свидетель...
– Значит, раньше он нечистой силы не поминал?
Григорий Александрович невесело усмехнулся.
– Нет. Раньше обходился как-то без нее. Это уж в последние дни на него накатило. Понес семь верст до небес! Думает, разве, напугать меня своими сказками? Так зря старается. Лес – мой, и от владений своих я не отступлюсь, хоть там дьявол объявись!
Сказавши так, Григорий Александрович опасливо огляделся по сторонам.
– А может он и вправду видел что-нибудь в лесу? – беззаботно спросил Михельсон.
– Ну вот и вы туда же, Конрад Карлович! Совестно вам! Образованнейший человек...
– Нет, я не то... – оправдывался Михельсон. – Не то, чтобы это была именно нечистая сила, а так, какое-нибудь явление натуры... Ведь вот и люди ваши испугались чего-то!
– И вовсе нет никакого явления! – отрезал Турицын. – Взбесились все из-за этого Бочарова, вот и все! Право, если он вздумает вещать о конце света, так найдутся, пожалуй, свидетели, рассказывающие, как на их глазах воды обратились в кровь...
Пес завозился в ногах Турицына, устраиваясь поудобнее. Григорий Александрович потрепал было его по голове, но тотчас убрал руку, с изумлением услышав сердитое рычание, раздавшееся в совершенно противоположной части собаки.
Тем временем, коляска уже заворачивала на двор дома Турицыных и скоро остановилась у крыльца. Велев доложить о своем прибытии хозяйке, Григорий Александрович и Конрад Карлович отправились сперва в людскую. Там показали им отыскавшуюся нынче девочку. Успокоенная отваром целебных трав, она спала теперь под приглядом своей исстрадавшейся матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48