Раздался оглушительный треск, когти птицы смяли лодку и все, что в ней находилось, в один кровоточащий комок. Единый взмах крыльев снова поднял чудовище на скалу, и сейчас же из-за нее высунулись головы птенцов – почти такие же гигантские и еще более безобразные. Искалеченные тела матросов вместе с обломками лодки полетели с большой высоты в гнездо и попали прямо в разинутые клювы чудовищных птенцов.
Все, кто был на палубе корабля, в тягостном молчании смотрели на эту ужасную трапезу и на бедного Саади, все еще беспомощно висевшего над водой. Но трапеза ненасытных птенцов на этом не кончилась. Птица снова снялась с гнезда и полетела прямо к кораблю. На палубе его поднялась суета. Матросы полезли на мачты ставить паруса, воины с копьями в руках выстраивались вдоль бортов. Адилхан приказал готовить огнеметные машины.
Крылатое чудовище сделало круг в небе над кораблем и стремительно бросилось в атаку. От взмаха его могучих крыльев большой парус лопнул по всей длине и вместе с реей рухнул на головы воинов. Когтистая лапа вцепилась в мачту, с тошнотворным хрустом вырвала ее из тела корабля и тут же отшвырнула далеко в море вместе с матросами, запутавшимися в вантах. Две огнеметные машины испустили языки пламени, но не могли причинить вреда птице, находившейся прямо над кораблем. Она же схватила сразу десяток гребцов, оторвала их от весел и, покалеченых, истекающих кровью, понесла в гнездо. Еще три огнеметных машины ударили ей вслед, но даже перьев не опалили.
Из дымного облака, затянувшего палубу, к падишаху выбежал Фаррух. Адилхан не сразу узнал его – лицо визиря было окровавлено.
– Она вернется! – прокричал Фаррух, зажимая ладонью рану на виске. – Эти чудовища ненасытны!
Падишах смотрел на скалу, где продолжалось кошмарное пиршество птенцов.
– Хорошо, -сказал он, – пусть принесут магрибский сосуд.
Слуги бросились исполнять приказание падишаха с поспешностью, выдающей их собственную заинтересованность, но когда один из девяти магических сосудов был принесен из трюма и поставлен перед Адилханом, все в страхе расступились. Даже раненые, оставляя на палубе кровавые следы, расползлись по щелям. Никто не хотел в момент появления ифрита оказаться поблизости. Возле падишаха остался один Фаррух.
Адилхан прочитал необходимые заклинания, острым, как бритва, ножом срезал с горлышка сосуда печать Сулеймана и поспешно отступил на несколько шагов. Тотчас раздался взрыв, сосуд разлетелся вдребезги, на его месте образовалось огненное облако. Фаррух в страхе забормотал было какие-то молитвы, но падишах остановил его. Он смело шагнул навстречу огню, протянул руку и сказал:
– Слушай меня, существо из другого мира! К тебе обращается твой хозяин!
Сейчас же огненный шар вытянулся кверху и стал приобретать форму человеческого тела. Через несколько мгновений перед Адилханом стояла фигура, точно повторяющая его собственную. Она казалась тенью падишаха, но не темной, как всякая тень, а полыхающей оранжевым пламенем.
– Там, на скале, – произнес Адилхан, указывая на берег, – птица кормит своих птенцов. Ты уничтожишь птицу и ее гнездо вместе со скалой!
– Слушаю и повинуюсь! – раздалось из пламени.
Тотчас огненная фигура с шипением взвилась в воздух и полетела к скале, разбрасывая искры. Протянувшийся за ней пылающий шлейф делал ее похожей на предвестницу несчастий – комету.
– О, падишах, зачем ты велел ифриту взорвать скалу? – вскричал верный Фаррух. – Разве не мог он просто убить птиц?
– А мы бы так и остались перед неприступной стеной? – Адилхан невесело усмехнулся, – без мачты и парусов нам не найти другого места для высадки...
– Но разве нельзя было сначала спасти Саади?
Адилхан пожал плечами.
– Я не могу посылать одного ифрита с поручением два раза. Я вообще не могу вернуть ифрита, выпущенного из сосуда! Он выполнит приказ и исчезнет.
– Но ведь Саади там, на скале! – Фаррух, забыв об этикете, схватил падишаха за руку. – Его ждет неминуемая гибель!
Адилхан с досадой посмотрел на визиря и отвернулся.
– У меня много рабов... – сказал он тихо, – а ифритов осталось только восемь...
Гневный крик птицы снова разнесся над морем. Она заметила врага и взмахнула крыльями, чтобы встретить его в воздухе. Но ифрит опередил ее. Развивающийся за ним огненный шлейф расширился и превратился в такие же, как у птицы, крылья, вперед выдвинулась тяжелая голова на длинной шее, хищно раскрылся огромный клюв, и два чудовища, одно покрытое перьями, другое пламенем, сшиблись прямо над гнездом.
Раздался оглушительный взрыв. Черное облако, пронизываемое оранжевыми сполохами, закрыло берег. По палубе корабля застучали дымящиеся осколки. Набежавшая с берега волна тяжело ударила в борт.
Когда дым рассеялся, измученные страхом мореплаватели увидели, что скала исчезла. Усыпанная обломками полоса берега полого спускалась к морю, а за ней, словно в детском цветном сне, во всю ширь открывалась долина, покрытая пышной растительностью. Путь в сердце острова Судьбы был открыт...
Глава 7
На другой день Савелий Лукич Куратов снова проснулся позже обычного и некоторое время еще оставался в постели по причине болезни головы, распространенной в русских уездах по утрам. Ночевавший в его доме урядник головной боли не знал вовсе, а потому давно уже поднялся и уехал куда-то по казенным надобностям. Савелий Лукич, таким образом, не мог быть свидетелем одного незначительного эпизода, разыгравшегося с участием урядника и кучера доктора Михельсона. Впрочем, эпизод этот вряд ли мог заинтересовать Савелия Лукича, так что он не много и пропустил. А вот докторский кучер прямо-таки пылал негодованием. Поутру он принес Конраду Карловичу умыться и, убирая его постель (что проделывалось обязательно, согласно легенде, разработанной местным отделением Дороги Миров), рассказал о стычке с урядником.
– Только я на соломе прилег, – говорил кучер с обидой в голосе, – только глаза закрыл – является этот пузатый. Седлай ему коня, и все тут! Я ему, роже пьяной, объясняю, что для того есть хозяйский конюх или кто-нибудь из дворни, а мне выспаться надо, я еще не ложился... Куда там! Слушать ничего не хочет. По шее дал, скотина. Если бы не легенда, показал бы я ему! Подумаешь, какой дворянский чин – урядник! Я сам – граф.
– У него род древнее, – сказал Христофор, натягивая панталоны.
– У нас это не считается... Я, между прочим, личный адъютант герцога Нью-Йоркского, почетный водитель Его Императорского Высочества дворцового «Шаттла»...
В комнату вошла Ольга с подносом, накрытым салфеткой.
– Изволите откушать, барин! – сказала она громко, а затем плотно прикрыла за собой дверь.
– Вот спасибо, Оленька! – Христофор, потирая руки, уселся за стол.
Граф потянул носом воздух и тоже стал придвигаться к столу.
– Откровенно говоря... – он смущенно кашлянул, – я бы тоже чего-нибудь... перекусил. Или неудобно?
– Да садитесь, ешьте! Чего вы застеснялись? – Христофор снял салфетку с подноса и заправил ее себе за воротник. – Я специально предупредил хозяйку. что не выйду к завтраку. Садись, Оленька, нам нужно все обсудить...
Отряд охотников принялся с аппетитом закусывать.
– Итак, – сказал Гонзо, прожевав первый кусок, – логово ифрита мы все-таки нашли. Правильно я понимаю?
– Правильно, – Ольга кивнула.
– Остается только загнать его обратно в бутылку, верно?
– Кстати, а где бутылка? – Джек оторвался на миг от куриной ноги. – Мы ж ее там забыли!
– Бутылка у меня, – успокоила его Ольга, – и пробку я уже приготовила, и печать...
– За чем же остановка? – спросил Гонзо.
– За ифритом. Как заставить его выслушать заклинание?
– Я же говорю – навалиться! Что он сделает со здоровым коллективом?
– Да все, что захочет! Может нас самих загнать в бутылку.
– М-м-да-а... – протянул Гонзо. – Понимаю. Кто быстрее прочтет заклинание...
Ольга покачала головой.
– Ифриты не используют заклинаний. У них свой экспресс-метод. Только я его не знаю.
– Тогда это дело безнадежное!
– Подожди, не все так печально. Ифрит ведь не знает, что это заклинание. И, может быть, будет настроен добродушно.
– А может и не будет! Уж очень он вспыльчив, этот добряк. Расфасовал по бутылям добрый десяток человек и в ус не дует!
– Чтобы узнать как он себя поведет, надо с ним встретиться где-нибудь, в нейтральной обстановке...
– Да какая там нейтральная обстановка! Сидит у себя в берлоге и ждет, когда мимо него какая-нибудь Элли пойдет в Изумрудный город. Со Страшилой Мудрым и этим... – Христофор покосился на графа, – металлическим...
– Ты напрасно приписываешь ему столько коварства. У ифритов ведь нет разума. Они действуют инстинктивно. Я даже думаю, что ифрит не знает...
Ольга не договорила. Раздался вежливый стук в дверь.
– Быстро все вон из-за стола! – прошипел Христофор. – Лишнюю посуду убрать! ... Да-да! – проговорил он громко.
Джек Милдэм отпер дверь и в смятении отступил. На пороге стоял невысокого роста пожилой человек с бульдожьим лицом и отвислыми, как собачьи уши, бакенбардами.
Христофор обернулся к вошедшему и от неожиданности уронил вилку. Он узнал человека из бутыли!
– Позвольте представиться, – сказал вошедший, – помещик здешний, Петр Силыч Бочаров, – он смело шагнул в комнату. – Я было понаведался к Савелию Лукичу, да он еще не поднялся, а матушка, Аграфена Кондратьевна, сказала, что-де приехал доктор из самого Петербурга. Вот я и решил засвидетельствовать... Простите старика, коли помешал! Мы здесь, в деревне, без чинов...
– Покорнейше прошу садиться, – совладав с первым удивлением, сказал Гонзо и, в свою очередь, представился.
– Вот славно, что заглянули к нам, любезнейший Конрад Карлович! – сказал Бочаров, усаживаясь. – И как раз в самую пору! Здесь у нас рай, и воздух очень здоров. Не то что в Петербурге, где, я чай, теперь и пыль, и духота...
Он запустил два пальца в жилетный карман и вынул оттуда курительную трубку длиною в добрый аршин. Из трубки тотчас повалил дым. Бочаров глубоко затянулся, пожевал губами и, исторгнув из ушей сизые облака, продолжал:
– Вот говорят, деревня, глушь. А не в этой ли глуши жили и прародители наши? Не с нее ли начинались все царства земные?
– Совершенно справедливо, – согласился Конрад Карлович.
– Не правда ли? А какая здесь охота! Особенно у меня... – последнее слово Бочаров произнес с особой силой, словно выписал жирным шрифтом, – *у меня, в Легостаевском лесу*. Ей-богу, иной раз выгонят такого зайца, что не знаешь, стрелять или бегом бежать от этакого зверя... Вот вы приезжайте ко мне, мы с вами на рябчиков сходим! Только один не ходите, а то там у меня чудеса завелись...
– Какого же роду чудеса? – спросил Михельсон.
– А такого роду, что никому нет проходу! – Бочаров захохотал, потом вдруг стал суров.
– Тут, в округе, есть такие, – сказал он, понизив голос, – которые хотят у меня лес оспорить. За то им и наказание: как пойдет чужой человек в лес, так его нечистая сила водит. А со мной – ничего. Чует хозяина! – он чиркнул пальцем о стену и зажег от него погасшую было трубку. – Видать, и нечистая сила знает: мой лес!
– Но может быть, о чудесах, это так только... языки чешут? – изо рта у Конрада Карловича вытянулся длинный раздвоенный язык и, не найдя, обо что почесаться, лизнул чаю из чашки.
– Нет, не говорите этого! – возразил Бочаров. – Знаете, я вас, людей науки, ставлю очень высоко... – Конрад Карлович почувствовал, что поднимается вместе с креслом под самый потолок, – ... но и мы здесь, хоть и живем в деревне, а тоже, знаете, не лаптем щи хлебаем! – Бочаров с аппетитом отхлебнул щей и снова обулся.
Конрад Карлович, вытирая спиной потолок, передвинул кресло ближе к окну и велел Маланье заново накрывать стол. Кучера он послал было в кухню за чаем для Петра Силыча, но в эту минуту дверь снова открылась, и в комнату вошел всклокоченный со сна Савелий Лукич. Некоторое время он мутно смотрел на прижатого к потолку Михельсона, затем не без труда произнес:
– Что же это вы, г-господа... одни? Идемте в обеденную залу! Там уж и стол накрыт!
Бочаров немедленно проглотил трубку и заявил, что сыт, но из уважения к Савелию Лукичу готов позавтракать и вдругорядь. Конрад Карлович, кряхтя, тоже изъявил готовность:
– Сию минуту присоединюсь к вам, господа. Вот только завершу... туалет.
– Ну разумеется, доктор! Однако, помните, что мы ждем вас с нетерпением... – Савелий Лукич, а за ним и Бочаров удалились. На минуту в комнате установилась тишина, только под потолком, устраиваясь поудобнее, возился высоко поставленный доктор.
Первой подала голос Ольга:
– Ну и как он тебе? – спросила она Гонзо.
– Довольно бесцеремонный тип, – пропыхтел Христофор. – Только не понимаю, как ему удалось выбраться из бутыли?
– Кому удалось?
– Ну этому... Бочарову. Петру Силычу.
– Ну что ты, Христо! Петр Силыч Бочаров запечатан и по-прежнему содержится в подвале собственного дома. Это совершенно очевидно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Все, кто был на палубе корабля, в тягостном молчании смотрели на эту ужасную трапезу и на бедного Саади, все еще беспомощно висевшего над водой. Но трапеза ненасытных птенцов на этом не кончилась. Птица снова снялась с гнезда и полетела прямо к кораблю. На палубе его поднялась суета. Матросы полезли на мачты ставить паруса, воины с копьями в руках выстраивались вдоль бортов. Адилхан приказал готовить огнеметные машины.
Крылатое чудовище сделало круг в небе над кораблем и стремительно бросилось в атаку. От взмаха его могучих крыльев большой парус лопнул по всей длине и вместе с реей рухнул на головы воинов. Когтистая лапа вцепилась в мачту, с тошнотворным хрустом вырвала ее из тела корабля и тут же отшвырнула далеко в море вместе с матросами, запутавшимися в вантах. Две огнеметные машины испустили языки пламени, но не могли причинить вреда птице, находившейся прямо над кораблем. Она же схватила сразу десяток гребцов, оторвала их от весел и, покалеченых, истекающих кровью, понесла в гнездо. Еще три огнеметных машины ударили ей вслед, но даже перьев не опалили.
Из дымного облака, затянувшего палубу, к падишаху выбежал Фаррух. Адилхан не сразу узнал его – лицо визиря было окровавлено.
– Она вернется! – прокричал Фаррух, зажимая ладонью рану на виске. – Эти чудовища ненасытны!
Падишах смотрел на скалу, где продолжалось кошмарное пиршество птенцов.
– Хорошо, -сказал он, – пусть принесут магрибский сосуд.
Слуги бросились исполнять приказание падишаха с поспешностью, выдающей их собственную заинтересованность, но когда один из девяти магических сосудов был принесен из трюма и поставлен перед Адилханом, все в страхе расступились. Даже раненые, оставляя на палубе кровавые следы, расползлись по щелям. Никто не хотел в момент появления ифрита оказаться поблизости. Возле падишаха остался один Фаррух.
Адилхан прочитал необходимые заклинания, острым, как бритва, ножом срезал с горлышка сосуда печать Сулеймана и поспешно отступил на несколько шагов. Тотчас раздался взрыв, сосуд разлетелся вдребезги, на его месте образовалось огненное облако. Фаррух в страхе забормотал было какие-то молитвы, но падишах остановил его. Он смело шагнул навстречу огню, протянул руку и сказал:
– Слушай меня, существо из другого мира! К тебе обращается твой хозяин!
Сейчас же огненный шар вытянулся кверху и стал приобретать форму человеческого тела. Через несколько мгновений перед Адилханом стояла фигура, точно повторяющая его собственную. Она казалась тенью падишаха, но не темной, как всякая тень, а полыхающей оранжевым пламенем.
– Там, на скале, – произнес Адилхан, указывая на берег, – птица кормит своих птенцов. Ты уничтожишь птицу и ее гнездо вместе со скалой!
– Слушаю и повинуюсь! – раздалось из пламени.
Тотчас огненная фигура с шипением взвилась в воздух и полетела к скале, разбрасывая искры. Протянувшийся за ней пылающий шлейф делал ее похожей на предвестницу несчастий – комету.
– О, падишах, зачем ты велел ифриту взорвать скалу? – вскричал верный Фаррух. – Разве не мог он просто убить птиц?
– А мы бы так и остались перед неприступной стеной? – Адилхан невесело усмехнулся, – без мачты и парусов нам не найти другого места для высадки...
– Но разве нельзя было сначала спасти Саади?
Адилхан пожал плечами.
– Я не могу посылать одного ифрита с поручением два раза. Я вообще не могу вернуть ифрита, выпущенного из сосуда! Он выполнит приказ и исчезнет.
– Но ведь Саади там, на скале! – Фаррух, забыв об этикете, схватил падишаха за руку. – Его ждет неминуемая гибель!
Адилхан с досадой посмотрел на визиря и отвернулся.
– У меня много рабов... – сказал он тихо, – а ифритов осталось только восемь...
Гневный крик птицы снова разнесся над морем. Она заметила врага и взмахнула крыльями, чтобы встретить его в воздухе. Но ифрит опередил ее. Развивающийся за ним огненный шлейф расширился и превратился в такие же, как у птицы, крылья, вперед выдвинулась тяжелая голова на длинной шее, хищно раскрылся огромный клюв, и два чудовища, одно покрытое перьями, другое пламенем, сшиблись прямо над гнездом.
Раздался оглушительный взрыв. Черное облако, пронизываемое оранжевыми сполохами, закрыло берег. По палубе корабля застучали дымящиеся осколки. Набежавшая с берега волна тяжело ударила в борт.
Когда дым рассеялся, измученные страхом мореплаватели увидели, что скала исчезла. Усыпанная обломками полоса берега полого спускалась к морю, а за ней, словно в детском цветном сне, во всю ширь открывалась долина, покрытая пышной растительностью. Путь в сердце острова Судьбы был открыт...
Глава 7
На другой день Савелий Лукич Куратов снова проснулся позже обычного и некоторое время еще оставался в постели по причине болезни головы, распространенной в русских уездах по утрам. Ночевавший в его доме урядник головной боли не знал вовсе, а потому давно уже поднялся и уехал куда-то по казенным надобностям. Савелий Лукич, таким образом, не мог быть свидетелем одного незначительного эпизода, разыгравшегося с участием урядника и кучера доктора Михельсона. Впрочем, эпизод этот вряд ли мог заинтересовать Савелия Лукича, так что он не много и пропустил. А вот докторский кучер прямо-таки пылал негодованием. Поутру он принес Конраду Карловичу умыться и, убирая его постель (что проделывалось обязательно, согласно легенде, разработанной местным отделением Дороги Миров), рассказал о стычке с урядником.
– Только я на соломе прилег, – говорил кучер с обидой в голосе, – только глаза закрыл – является этот пузатый. Седлай ему коня, и все тут! Я ему, роже пьяной, объясняю, что для того есть хозяйский конюх или кто-нибудь из дворни, а мне выспаться надо, я еще не ложился... Куда там! Слушать ничего не хочет. По шее дал, скотина. Если бы не легенда, показал бы я ему! Подумаешь, какой дворянский чин – урядник! Я сам – граф.
– У него род древнее, – сказал Христофор, натягивая панталоны.
– У нас это не считается... Я, между прочим, личный адъютант герцога Нью-Йоркского, почетный водитель Его Императорского Высочества дворцового «Шаттла»...
В комнату вошла Ольга с подносом, накрытым салфеткой.
– Изволите откушать, барин! – сказала она громко, а затем плотно прикрыла за собой дверь.
– Вот спасибо, Оленька! – Христофор, потирая руки, уселся за стол.
Граф потянул носом воздух и тоже стал придвигаться к столу.
– Откровенно говоря... – он смущенно кашлянул, – я бы тоже чего-нибудь... перекусил. Или неудобно?
– Да садитесь, ешьте! Чего вы застеснялись? – Христофор снял салфетку с подноса и заправил ее себе за воротник. – Я специально предупредил хозяйку. что не выйду к завтраку. Садись, Оленька, нам нужно все обсудить...
Отряд охотников принялся с аппетитом закусывать.
– Итак, – сказал Гонзо, прожевав первый кусок, – логово ифрита мы все-таки нашли. Правильно я понимаю?
– Правильно, – Ольга кивнула.
– Остается только загнать его обратно в бутылку, верно?
– Кстати, а где бутылка? – Джек оторвался на миг от куриной ноги. – Мы ж ее там забыли!
– Бутылка у меня, – успокоила его Ольга, – и пробку я уже приготовила, и печать...
– За чем же остановка? – спросил Гонзо.
– За ифритом. Как заставить его выслушать заклинание?
– Я же говорю – навалиться! Что он сделает со здоровым коллективом?
– Да все, что захочет! Может нас самих загнать в бутылку.
– М-м-да-а... – протянул Гонзо. – Понимаю. Кто быстрее прочтет заклинание...
Ольга покачала головой.
– Ифриты не используют заклинаний. У них свой экспресс-метод. Только я его не знаю.
– Тогда это дело безнадежное!
– Подожди, не все так печально. Ифрит ведь не знает, что это заклинание. И, может быть, будет настроен добродушно.
– А может и не будет! Уж очень он вспыльчив, этот добряк. Расфасовал по бутылям добрый десяток человек и в ус не дует!
– Чтобы узнать как он себя поведет, надо с ним встретиться где-нибудь, в нейтральной обстановке...
– Да какая там нейтральная обстановка! Сидит у себя в берлоге и ждет, когда мимо него какая-нибудь Элли пойдет в Изумрудный город. Со Страшилой Мудрым и этим... – Христофор покосился на графа, – металлическим...
– Ты напрасно приписываешь ему столько коварства. У ифритов ведь нет разума. Они действуют инстинктивно. Я даже думаю, что ифрит не знает...
Ольга не договорила. Раздался вежливый стук в дверь.
– Быстро все вон из-за стола! – прошипел Христофор. – Лишнюю посуду убрать! ... Да-да! – проговорил он громко.
Джек Милдэм отпер дверь и в смятении отступил. На пороге стоял невысокого роста пожилой человек с бульдожьим лицом и отвислыми, как собачьи уши, бакенбардами.
Христофор обернулся к вошедшему и от неожиданности уронил вилку. Он узнал человека из бутыли!
– Позвольте представиться, – сказал вошедший, – помещик здешний, Петр Силыч Бочаров, – он смело шагнул в комнату. – Я было понаведался к Савелию Лукичу, да он еще не поднялся, а матушка, Аграфена Кондратьевна, сказала, что-де приехал доктор из самого Петербурга. Вот я и решил засвидетельствовать... Простите старика, коли помешал! Мы здесь, в деревне, без чинов...
– Покорнейше прошу садиться, – совладав с первым удивлением, сказал Гонзо и, в свою очередь, представился.
– Вот славно, что заглянули к нам, любезнейший Конрад Карлович! – сказал Бочаров, усаживаясь. – И как раз в самую пору! Здесь у нас рай, и воздух очень здоров. Не то что в Петербурге, где, я чай, теперь и пыль, и духота...
Он запустил два пальца в жилетный карман и вынул оттуда курительную трубку длиною в добрый аршин. Из трубки тотчас повалил дым. Бочаров глубоко затянулся, пожевал губами и, исторгнув из ушей сизые облака, продолжал:
– Вот говорят, деревня, глушь. А не в этой ли глуши жили и прародители наши? Не с нее ли начинались все царства земные?
– Совершенно справедливо, – согласился Конрад Карлович.
– Не правда ли? А какая здесь охота! Особенно у меня... – последнее слово Бочаров произнес с особой силой, словно выписал жирным шрифтом, – *у меня, в Легостаевском лесу*. Ей-богу, иной раз выгонят такого зайца, что не знаешь, стрелять или бегом бежать от этакого зверя... Вот вы приезжайте ко мне, мы с вами на рябчиков сходим! Только один не ходите, а то там у меня чудеса завелись...
– Какого же роду чудеса? – спросил Михельсон.
– А такого роду, что никому нет проходу! – Бочаров захохотал, потом вдруг стал суров.
– Тут, в округе, есть такие, – сказал он, понизив голос, – которые хотят у меня лес оспорить. За то им и наказание: как пойдет чужой человек в лес, так его нечистая сила водит. А со мной – ничего. Чует хозяина! – он чиркнул пальцем о стену и зажег от него погасшую было трубку. – Видать, и нечистая сила знает: мой лес!
– Но может быть, о чудесах, это так только... языки чешут? – изо рта у Конрада Карловича вытянулся длинный раздвоенный язык и, не найдя, обо что почесаться, лизнул чаю из чашки.
– Нет, не говорите этого! – возразил Бочаров. – Знаете, я вас, людей науки, ставлю очень высоко... – Конрад Карлович почувствовал, что поднимается вместе с креслом под самый потолок, – ... но и мы здесь, хоть и живем в деревне, а тоже, знаете, не лаптем щи хлебаем! – Бочаров с аппетитом отхлебнул щей и снова обулся.
Конрад Карлович, вытирая спиной потолок, передвинул кресло ближе к окну и велел Маланье заново накрывать стол. Кучера он послал было в кухню за чаем для Петра Силыча, но в эту минуту дверь снова открылась, и в комнату вошел всклокоченный со сна Савелий Лукич. Некоторое время он мутно смотрел на прижатого к потолку Михельсона, затем не без труда произнес:
– Что же это вы, г-господа... одни? Идемте в обеденную залу! Там уж и стол накрыт!
Бочаров немедленно проглотил трубку и заявил, что сыт, но из уважения к Савелию Лукичу готов позавтракать и вдругорядь. Конрад Карлович, кряхтя, тоже изъявил готовность:
– Сию минуту присоединюсь к вам, господа. Вот только завершу... туалет.
– Ну разумеется, доктор! Однако, помните, что мы ждем вас с нетерпением... – Савелий Лукич, а за ним и Бочаров удалились. На минуту в комнате установилась тишина, только под потолком, устраиваясь поудобнее, возился высоко поставленный доктор.
Первой подала голос Ольга:
– Ну и как он тебе? – спросила она Гонзо.
– Довольно бесцеремонный тип, – пропыхтел Христофор. – Только не понимаю, как ему удалось выбраться из бутыли?
– Кому удалось?
– Ну этому... Бочарову. Петру Силычу.
– Ну что ты, Христо! Петр Силыч Бочаров запечатан и по-прежнему содержится в подвале собственного дома. Это совершенно очевидно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48