Я посадил корабль в нескольких сотнях миль, с тем чтобы собственноручно уничтожить находившуюся там небольшую армию пришельцев.
Но прежде чем сразиться с ними, решил подкрепиться, поскольку бой в городе отнял у меня немало калорий. Я сидел у корабля, поджаривал на костре несколько стейков, достаточно далеко от пришельцев, чтобы их датчики могли засечь меня, когда мне между лопаток уперлось дуло глушака.
— Подними руки.
По сильному акценту я понял, что голос принадлежит одному из пришельцев.
— Если я подниму руки, стейки сгорят, — ответил я, не поворачиваясь.
— И что? — спросил пришелец.
— Если ты все равно собираешься меня убить, не имеет значения, что я буду делать со своими руками… а если убивать не собираешься, сжечь стейки — это преступление.
— Я об этом как-то не подумал, — признал он, обошел костер с другой стороны, держа меня на мушке. Похоже, никак не мог решить, что ему со мной делать.
— Если ты не собираешься меня убивать, то можешь составить мне компанию, — предложил я. — Еды хватит на двоих.
— Я не возражаю. — Он взял тарелку и скрестив ноги сел у костра. — День выдался долгим, а я не ел с рассвета.
— У тебя есть имя? — спросил я.
— Стихоплет, — ответил он. — А ты кто?
— Макс.
— У меня такое ощущение, что рук у тебя больше, чем у обычного человека.
— Никогда не считал это недостатком, — ответил я.
— Любопытно. Из того, что я узнал о вашем обществе, вытекает следующее: столь значительное отличие превращает тебя в выродка, которого все отторгают.
— Да что ты знаешь о нашем обществе? — возмутился я.
— Я прочитал все книги и просмотрел все образовательные голофильмы. Особенно отвратительным я нахожу ваш обычай есть новорожденных младенцев.
— Впервые слышу о том, что люди едят детей, — удивился я.
— Полагаю, это тайный ритуал, — сочувственно пояснил он.
— У меня складывается впечатление, что ты — жертва ложной доктрины.
— Ложной доктрины? — переспросил он.
— Пропаганды.
— Но я видел голофильмы!
— Ты видел чудеса компьютерной анимации и спецэффектов, — безапелляционно заявил я.
Он ответил долгим взглядом.
— Ну, не знаю, — наконец вырвалось у него.
— Ты видел голофильмы, в которых люди поджаривали или варили младенцев?
— Нет, ели их сырыми.
— То-то и оно. Я — живое свидетельство, что люди всегда готовят пищу.
— Да, пожалуй. Ты и представить себе не можешь, как я рад.
— Почему?
— Я — не воин, — признался он. — Поэт. Пошел в армию, лишь узнав, что вы проделываете со своими младенцами. Думаю, теперь я вернусь домой и закончу работу над первым сборником стихов. Мой конек — нерифмованный гекзаметр.
— Почему ты думаешь, что они тебя отпустят?
— Почему нет? От поэта пользы им никакой. — Он помолчал, потом печально продолжил: — Собственно, им нет пользы от любого, кто не убивает, калечит, пытает.
— Может, тебе стоит подумать о том, чтобы перейти на нашу сторону? — спросил я.
— Не могу. Люди презирают всех, кто отличается от них.
— Опять пропаганда. — Я покачал головой. — В нескольких милях отсюда находится женщина-киборг, у которой в пальцах огневой мощи больше, чем у многих боевых звездолетов. У нее искусственные глаза и по окончании войны она, возможно, заменит настоящие ноги на протезы. Тем не менее она сражается на нашей стороне. И не стала бы этого делать, если бы мы третировали ее, не так ли?
— Да, — согласился он. — Полагаю, не стала бы.
— Безусловно. Может, я должен познакомить тебя с нашей версией истории человечества?
— У меня есть вся ночь.
Вот я и рассказал, как Томас Джефферсон* написал Magna Carta* , папа Иоанн XXIII освободил марсианские колонии и, как мог, процитировал «Геттисбергское послание»* Бейба Рута* . Вскоре он начал засыпать меня вопросами, и мы проговорили до утра.
А когда над Генрихом V взошло солнце, он потянулся ко мне, пожал руку и объявил, что ему с детства промывали мозги, но уж оставшуюся жизнь он посвятит борьбе за свободу, равенство, капитализм и другие высшие ценности.
Два дня мы провели вместе, стараясь лучше узнать друг друга. Он читал мне свои стихи, в которых не было рифмы, но чувствовался напор и, конечно, талант. Я рассказывал ему, как функционирует свободное общество, и почему мы, жители Пограничья, не платим налоги, не участвуем в выборах и не проводим много времени за изучением уголовного кодекса.
— Но, если вы добровольно отказываетесь от права участвовать в голосовании, почему вы сражаетесь за Содружество? — спросил он.
— Я не сражаюсь за Содружество или Монархию, как ни назови, — ответил я. — Я сражаюсь потому, что вы вторглись на Генрихи, а именно здесь я могу хорошо провести время за выпивкой.
Он нахмурился, насколько представитель его вида мог хмуриться, и попытался зайти с другой стороны.
— Как государство может выжить, если все убегут в Пограничье и перестанут платить налоги?
Я мог бы объяснить, что выход очень простой: покорить еще несколько цивилизаций и обложить их налогами по самое не хочу, но почувствовал, что такое объяснение не покажется убедительным. Поэтому сказал, что на одного смельчака, решающегося улететь в Пограничье, приходятся миллионы, остающиеся дома.
— Логика проста, — добавил я. — Если б образовался недостаток налогоплательщиков, они бы или присоединили к Содружеству часть Пограничья, или увеличили бы налоги.
— Разумно.
— Да… если только не тебе приходится платить повышенный налог.
— А если тебе?
Я пожал плечами.
— Тогда ты отправляешься в Пограничье, возможно, открываешь планету-другую, которые государство в конце концов прибирает к рукам. Вот так галактика и становится цивилизованной.
— И этот процесс бесконечен! — воскликнул Стихоплет. — Всегда найдутся недовольные, но ваша цивилизация организована такие образом, что недовольство ведет к экспансии, которая приводит к усилению давления государства, что результируется в появлении новых недовольных и новой экспансии… — Он помолчал. — В такой ситуации пройдет не так уж много времени, прежде чем человечество освоит Андромеду и другие соседние галактики.
— Ты находишь сие угрожающим? — спросил я.
— Я нахожу сие захватывающим!
— Твоя цивилизация не знакома с Манифестом судьбы?
Он не знал, что означает это понятие, и я ему объяснил.
— Как это красиво, Манифест судьбы! — воскликнул он. — Мне нравится. Мои соотечественники думают только о том, как бы захватить одну-другую звездные системы да пролить побольше крови. Их устремления не идут ни в какое сравнение с грандиозностью ваших.
Короче, он решил лететь в «Аванпост» и просить политического убежища. Я ему сказал, что здесь нет никого, кто может предоставить ему такое убежище, за этим надо лететь в Монархию и разыскивать одно из государственных ведомств, которые занимаются дезертирами. А с учетом количества государственных ведомств, на поиски могут уйти две жизни. Вот я и убедил его отправиться в «Аванпост» лишь для того, чтобы привыкнуть к людям, свободе и раннему капитализму на первых стадиях его развития.
Мы решили отбыть ранним утром, но, когда я жарил яичницу, чтобы подкрепиться перед отлетом, нас окружили соотечественники Стихоплета.
— Сматываемся отсюда! — крикнул я, бросаясь к кораблю.
— Берегись, Макс! — раздалось в ответ.
Я оглянулся и увидел пришельца, который целился в меня из пульсатора. Я понял, что жить мне осталось доли секунды, но, когда он выстрелил, Стихоплет заслонил меня собой, и предназначенный мне энергетический заряд угодил в него.
Тут я, признаюсь, обезумел. Уложил пришельца выстрелом из глушака, а потом с пистолетом в каждой руке двинулся на остальных, крича, чтобы они выползали из-за укрытий и схватились со мной. Пара дюжин выползли, и я их убил, не обращая внимания на легкие ранения, без которых, увы, не обошлось. Перебив всех, я вернулся к кораблю и похоронил Стихоплета как человека.
Он был моим другом, возможно, лучшим из всех. Знает Бог, внешность у него была не очень, и стихов, которые он сочинял, я не понимал, но он подставил грудь под выстрел, предназначавшийся мне, а на такое люди не способны.
* * *
Мать Земля вытерла слезу.
— Я думаю, это прекрасно.
— Я тоже, — присоединилась к ней Киборг де Мило. — Но, когда я, очистив город, попала в тот военный лагерь, мне не попались две дюжины трупов.
— Возможно, оставшиеся в живых похоронили их, — ответил Макс. — А может, они разложились под солнечным светом.
— Те шестьсот, которых я убила в городе, не разложились, — сухо заметила Киборг де Мило.
— Послушай, это моя история! — рявкнул Макс. — Если ты ей не веришь, дело твое!
Киборг де Мило пожала плечами.
— Мне без разницы, что ты болтаешь.
Макс повернулся к Барду.
— Ну? Ты ее используешь?
— В отсутствие противоречащего варианта выбора у меня нет. А кроме того, Стихоплет — украшение книги.
— Какое там украшение! Он был страшен, как смертный грех… и при этом показал себя самым верным другом.
— Разве можно требовать от друга большего? — задал Бард риторический вопрос.
— Уверен, что нет, — твердо заявил Макс.
В зал вошли Большой Рыжий и Могильщик Гейнс.
— Макс как раз закончил рассказ, — уведомил их Бард.
— Уж не знаю, как мы это переживем, — буркнул Гейнс. — Два пива, Peгги.
Они направились к стойке.
— Война завершена? — спросил меня Большой Рыжий.
— Похоже на то, — ответил я.
— Мы победили?
— Насколько мне известно.
— Что ж, значит, оно того стоило.
— Ты про что?
— Про то, что мне пришлось сделать, чтобы вырваться с Генриха IV.
— Ты собираешься рассказать нам об этом? — спросил я.
— Пусть кто-нибудь попробует его остановить, — ввернул Макс.
— У меня пересохло в горле, так что сначала надо его промочить. — Большой Рыжий поднес к губам большущую кружку пива и осушил одним глотком. Вытер рот рукавом. — Да, вот чего мне недоставало!
— Если это все, чего тебе недоставало, у тебя серьезные проблемы, сын мой, — подал голос преподобный Билли Карма.
— Не все же мы зациклены на сексе, как ты, преподобный, — ответил Большой Рыжий.
— Конечно же, все, — возразил тот. — Только некоторые честнее и откровеннее других.
— Любопытно, а у Бога не возникало сомнений в том, что именно ты должен Его представлять? — спросил Могильщик.
— Никогда. — Преподобный Билли Карма поднял золотую кисть, сложил указательный и средний пальцы. — Я и Бог — два сапога пара.
— Должно быть, это утешает, — покивал Могильщик.
— Во всяком случае, успокаивает, если иной раз тебе отказывают в сексе.
— Иной раз? — Золушка рассмеялась.
— Жены ваши в церквах да молчат* ! — процитировал Билли Карма.
— На случай, если ты этого не заметил, здесь не церковь, — заметила Золушка.
— Если я здесь — церковь.
— Он хочет, чтобы женщины молчали, с тем чтобы они не сказали ему «нет», — вставил Макс.
— Будь я проклят! — вскричал Билли Карма. — Знаешь, я как-то об этом не подумал!
— Меня это не удивляет, — пожал плечами Макс.
— Так ты собираешься рассказать нам, как тебе удалось покинуть Генрих IV? — спросила Большого Рыжего Мать Земля.
— Когда остальные перестанут болтать, — ответил он.
— Тебе придется дожидаться вечность, — хмыкнул Катастрофа Бейкер. — Начинай рассказывать, и все разговоры смолкнут.
— Ладно, — кивнул Большой Рыжий. — Пожалуй, начну.
МАТЧ ПО РЕСТЛИНГУ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬЮ В СЕМЬДЕСЯТ ТРИ ЧАСА
Признаюсь честно (начал Большой Рыжий), первые два дня на Генрихе IV прошли очень даже неплохо. Я знал, что Ураган Смит и его дама тоже на планете, сражаются в нескольких тысячах миль от того места, где находился я, и отвлекают на себя основные силы.
Мой метод борьбы оказался достаточно эффективным. Глубокой ночью я подкрадывался к ним сзади и убивал ударом ножа, прежде чем они успевали сообразить, что происходит. Я мог бы продолжать в том же духе еще несколько недель, но мой нож наткнулся на что-то металлическое, может, патронташ, и лезвие со звоном переломилось. Но, разумеется, еще громче завопил пришелец. В мгновение ока меня окружили и взяли на мушку десяток солдат.
— Вот кто убивал нас! — воскликнул их командир. — Он мне нужен живым!
Я выждал несколько секунд, чтобы его приказ дошел до солдат, решил, что убивать меня не станут, солдаты обычно слушаются командира, и бросился на ближайшего. Я, конечно, не Катастрофа Бейкер, но тоже могу постоять за себя. В общем, многих я разметал, прежде чем удар приклада лазерной винтовки по затылку не отправил меня в небытие.
Очнулся я в сырой подземной темнице, прикованный за одну руку к стене. У другой стены увидел другого человека, также прикованного за руку.
— Как самочувствие? — спросил он меня.
— Бывало и получше, — ответил я. — Где мы?
— Под ареной.
— У них есть арена? — удивился я. — На спортсменов они не похожи.
— Ее построили в стародавние времена, — пояснил мой собрат по несчастью. — Но наши тюремщики нашли ей применение.
Его лицо показалось мне знакомым, я пригляделся и вспомнил, где я его видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Но прежде чем сразиться с ними, решил подкрепиться, поскольку бой в городе отнял у меня немало калорий. Я сидел у корабля, поджаривал на костре несколько стейков, достаточно далеко от пришельцев, чтобы их датчики могли засечь меня, когда мне между лопаток уперлось дуло глушака.
— Подними руки.
По сильному акценту я понял, что голос принадлежит одному из пришельцев.
— Если я подниму руки, стейки сгорят, — ответил я, не поворачиваясь.
— И что? — спросил пришелец.
— Если ты все равно собираешься меня убить, не имеет значения, что я буду делать со своими руками… а если убивать не собираешься, сжечь стейки — это преступление.
— Я об этом как-то не подумал, — признал он, обошел костер с другой стороны, держа меня на мушке. Похоже, никак не мог решить, что ему со мной делать.
— Если ты не собираешься меня убивать, то можешь составить мне компанию, — предложил я. — Еды хватит на двоих.
— Я не возражаю. — Он взял тарелку и скрестив ноги сел у костра. — День выдался долгим, а я не ел с рассвета.
— У тебя есть имя? — спросил я.
— Стихоплет, — ответил он. — А ты кто?
— Макс.
— У меня такое ощущение, что рук у тебя больше, чем у обычного человека.
— Никогда не считал это недостатком, — ответил я.
— Любопытно. Из того, что я узнал о вашем обществе, вытекает следующее: столь значительное отличие превращает тебя в выродка, которого все отторгают.
— Да что ты знаешь о нашем обществе? — возмутился я.
— Я прочитал все книги и просмотрел все образовательные голофильмы. Особенно отвратительным я нахожу ваш обычай есть новорожденных младенцев.
— Впервые слышу о том, что люди едят детей, — удивился я.
— Полагаю, это тайный ритуал, — сочувственно пояснил он.
— У меня складывается впечатление, что ты — жертва ложной доктрины.
— Ложной доктрины? — переспросил он.
— Пропаганды.
— Но я видел голофильмы!
— Ты видел чудеса компьютерной анимации и спецэффектов, — безапелляционно заявил я.
Он ответил долгим взглядом.
— Ну, не знаю, — наконец вырвалось у него.
— Ты видел голофильмы, в которых люди поджаривали или варили младенцев?
— Нет, ели их сырыми.
— То-то и оно. Я — живое свидетельство, что люди всегда готовят пищу.
— Да, пожалуй. Ты и представить себе не можешь, как я рад.
— Почему?
— Я — не воин, — признался он. — Поэт. Пошел в армию, лишь узнав, что вы проделываете со своими младенцами. Думаю, теперь я вернусь домой и закончу работу над первым сборником стихов. Мой конек — нерифмованный гекзаметр.
— Почему ты думаешь, что они тебя отпустят?
— Почему нет? От поэта пользы им никакой. — Он помолчал, потом печально продолжил: — Собственно, им нет пользы от любого, кто не убивает, калечит, пытает.
— Может, тебе стоит подумать о том, чтобы перейти на нашу сторону? — спросил я.
— Не могу. Люди презирают всех, кто отличается от них.
— Опять пропаганда. — Я покачал головой. — В нескольких милях отсюда находится женщина-киборг, у которой в пальцах огневой мощи больше, чем у многих боевых звездолетов. У нее искусственные глаза и по окончании войны она, возможно, заменит настоящие ноги на протезы. Тем не менее она сражается на нашей стороне. И не стала бы этого делать, если бы мы третировали ее, не так ли?
— Да, — согласился он. — Полагаю, не стала бы.
— Безусловно. Может, я должен познакомить тебя с нашей версией истории человечества?
— У меня есть вся ночь.
Вот я и рассказал, как Томас Джефферсон* написал Magna Carta* , папа Иоанн XXIII освободил марсианские колонии и, как мог, процитировал «Геттисбергское послание»* Бейба Рута* . Вскоре он начал засыпать меня вопросами, и мы проговорили до утра.
А когда над Генрихом V взошло солнце, он потянулся ко мне, пожал руку и объявил, что ему с детства промывали мозги, но уж оставшуюся жизнь он посвятит борьбе за свободу, равенство, капитализм и другие высшие ценности.
Два дня мы провели вместе, стараясь лучше узнать друг друга. Он читал мне свои стихи, в которых не было рифмы, но чувствовался напор и, конечно, талант. Я рассказывал ему, как функционирует свободное общество, и почему мы, жители Пограничья, не платим налоги, не участвуем в выборах и не проводим много времени за изучением уголовного кодекса.
— Но, если вы добровольно отказываетесь от права участвовать в голосовании, почему вы сражаетесь за Содружество? — спросил он.
— Я не сражаюсь за Содружество или Монархию, как ни назови, — ответил я. — Я сражаюсь потому, что вы вторглись на Генрихи, а именно здесь я могу хорошо провести время за выпивкой.
Он нахмурился, насколько представитель его вида мог хмуриться, и попытался зайти с другой стороны.
— Как государство может выжить, если все убегут в Пограничье и перестанут платить налоги?
Я мог бы объяснить, что выход очень простой: покорить еще несколько цивилизаций и обложить их налогами по самое не хочу, но почувствовал, что такое объяснение не покажется убедительным. Поэтому сказал, что на одного смельчака, решающегося улететь в Пограничье, приходятся миллионы, остающиеся дома.
— Логика проста, — добавил я. — Если б образовался недостаток налогоплательщиков, они бы или присоединили к Содружеству часть Пограничья, или увеличили бы налоги.
— Разумно.
— Да… если только не тебе приходится платить повышенный налог.
— А если тебе?
Я пожал плечами.
— Тогда ты отправляешься в Пограничье, возможно, открываешь планету-другую, которые государство в конце концов прибирает к рукам. Вот так галактика и становится цивилизованной.
— И этот процесс бесконечен! — воскликнул Стихоплет. — Всегда найдутся недовольные, но ваша цивилизация организована такие образом, что недовольство ведет к экспансии, которая приводит к усилению давления государства, что результируется в появлении новых недовольных и новой экспансии… — Он помолчал. — В такой ситуации пройдет не так уж много времени, прежде чем человечество освоит Андромеду и другие соседние галактики.
— Ты находишь сие угрожающим? — спросил я.
— Я нахожу сие захватывающим!
— Твоя цивилизация не знакома с Манифестом судьбы?
Он не знал, что означает это понятие, и я ему объяснил.
— Как это красиво, Манифест судьбы! — воскликнул он. — Мне нравится. Мои соотечественники думают только о том, как бы захватить одну-другую звездные системы да пролить побольше крови. Их устремления не идут ни в какое сравнение с грандиозностью ваших.
Короче, он решил лететь в «Аванпост» и просить политического убежища. Я ему сказал, что здесь нет никого, кто может предоставить ему такое убежище, за этим надо лететь в Монархию и разыскивать одно из государственных ведомств, которые занимаются дезертирами. А с учетом количества государственных ведомств, на поиски могут уйти две жизни. Вот я и убедил его отправиться в «Аванпост» лишь для того, чтобы привыкнуть к людям, свободе и раннему капитализму на первых стадиях его развития.
Мы решили отбыть ранним утром, но, когда я жарил яичницу, чтобы подкрепиться перед отлетом, нас окружили соотечественники Стихоплета.
— Сматываемся отсюда! — крикнул я, бросаясь к кораблю.
— Берегись, Макс! — раздалось в ответ.
Я оглянулся и увидел пришельца, который целился в меня из пульсатора. Я понял, что жить мне осталось доли секунды, но, когда он выстрелил, Стихоплет заслонил меня собой, и предназначенный мне энергетический заряд угодил в него.
Тут я, признаюсь, обезумел. Уложил пришельца выстрелом из глушака, а потом с пистолетом в каждой руке двинулся на остальных, крича, чтобы они выползали из-за укрытий и схватились со мной. Пара дюжин выползли, и я их убил, не обращая внимания на легкие ранения, без которых, увы, не обошлось. Перебив всех, я вернулся к кораблю и похоронил Стихоплета как человека.
Он был моим другом, возможно, лучшим из всех. Знает Бог, внешность у него была не очень, и стихов, которые он сочинял, я не понимал, но он подставил грудь под выстрел, предназначавшийся мне, а на такое люди не способны.
* * *
Мать Земля вытерла слезу.
— Я думаю, это прекрасно.
— Я тоже, — присоединилась к ней Киборг де Мило. — Но, когда я, очистив город, попала в тот военный лагерь, мне не попались две дюжины трупов.
— Возможно, оставшиеся в живых похоронили их, — ответил Макс. — А может, они разложились под солнечным светом.
— Те шестьсот, которых я убила в городе, не разложились, — сухо заметила Киборг де Мило.
— Послушай, это моя история! — рявкнул Макс. — Если ты ей не веришь, дело твое!
Киборг де Мило пожала плечами.
— Мне без разницы, что ты болтаешь.
Макс повернулся к Барду.
— Ну? Ты ее используешь?
— В отсутствие противоречащего варианта выбора у меня нет. А кроме того, Стихоплет — украшение книги.
— Какое там украшение! Он был страшен, как смертный грех… и при этом показал себя самым верным другом.
— Разве можно требовать от друга большего? — задал Бард риторический вопрос.
— Уверен, что нет, — твердо заявил Макс.
В зал вошли Большой Рыжий и Могильщик Гейнс.
— Макс как раз закончил рассказ, — уведомил их Бард.
— Уж не знаю, как мы это переживем, — буркнул Гейнс. — Два пива, Peгги.
Они направились к стойке.
— Война завершена? — спросил меня Большой Рыжий.
— Похоже на то, — ответил я.
— Мы победили?
— Насколько мне известно.
— Что ж, значит, оно того стоило.
— Ты про что?
— Про то, что мне пришлось сделать, чтобы вырваться с Генриха IV.
— Ты собираешься рассказать нам об этом? — спросил я.
— Пусть кто-нибудь попробует его остановить, — ввернул Макс.
— У меня пересохло в горле, так что сначала надо его промочить. — Большой Рыжий поднес к губам большущую кружку пива и осушил одним глотком. Вытер рот рукавом. — Да, вот чего мне недоставало!
— Если это все, чего тебе недоставало, у тебя серьезные проблемы, сын мой, — подал голос преподобный Билли Карма.
— Не все же мы зациклены на сексе, как ты, преподобный, — ответил Большой Рыжий.
— Конечно же, все, — возразил тот. — Только некоторые честнее и откровеннее других.
— Любопытно, а у Бога не возникало сомнений в том, что именно ты должен Его представлять? — спросил Могильщик.
— Никогда. — Преподобный Билли Карма поднял золотую кисть, сложил указательный и средний пальцы. — Я и Бог — два сапога пара.
— Должно быть, это утешает, — покивал Могильщик.
— Во всяком случае, успокаивает, если иной раз тебе отказывают в сексе.
— Иной раз? — Золушка рассмеялась.
— Жены ваши в церквах да молчат* ! — процитировал Билли Карма.
— На случай, если ты этого не заметил, здесь не церковь, — заметила Золушка.
— Если я здесь — церковь.
— Он хочет, чтобы женщины молчали, с тем чтобы они не сказали ему «нет», — вставил Макс.
— Будь я проклят! — вскричал Билли Карма. — Знаешь, я как-то об этом не подумал!
— Меня это не удивляет, — пожал плечами Макс.
— Так ты собираешься рассказать нам, как тебе удалось покинуть Генрих IV? — спросила Большого Рыжего Мать Земля.
— Когда остальные перестанут болтать, — ответил он.
— Тебе придется дожидаться вечность, — хмыкнул Катастрофа Бейкер. — Начинай рассказывать, и все разговоры смолкнут.
— Ладно, — кивнул Большой Рыжий. — Пожалуй, начну.
МАТЧ ПО РЕСТЛИНГУ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬЮ В СЕМЬДЕСЯТ ТРИ ЧАСА
Признаюсь честно (начал Большой Рыжий), первые два дня на Генрихе IV прошли очень даже неплохо. Я знал, что Ураган Смит и его дама тоже на планете, сражаются в нескольких тысячах миль от того места, где находился я, и отвлекают на себя основные силы.
Мой метод борьбы оказался достаточно эффективным. Глубокой ночью я подкрадывался к ним сзади и убивал ударом ножа, прежде чем они успевали сообразить, что происходит. Я мог бы продолжать в том же духе еще несколько недель, но мой нож наткнулся на что-то металлическое, может, патронташ, и лезвие со звоном переломилось. Но, разумеется, еще громче завопил пришелец. В мгновение ока меня окружили и взяли на мушку десяток солдат.
— Вот кто убивал нас! — воскликнул их командир. — Он мне нужен живым!
Я выждал несколько секунд, чтобы его приказ дошел до солдат, решил, что убивать меня не станут, солдаты обычно слушаются командира, и бросился на ближайшего. Я, конечно, не Катастрофа Бейкер, но тоже могу постоять за себя. В общем, многих я разметал, прежде чем удар приклада лазерной винтовки по затылку не отправил меня в небытие.
Очнулся я в сырой подземной темнице, прикованный за одну руку к стене. У другой стены увидел другого человека, также прикованного за руку.
— Как самочувствие? — спросил он меня.
— Бывало и получше, — ответил я. — Где мы?
— Под ареной.
— У них есть арена? — удивился я. — На спортсменов они не похожи.
— Ее построили в стародавние времена, — пояснил мой собрат по несчастью. — Но наши тюремщики нашли ей применение.
Его лицо показалось мне знакомым, я пригляделся и вспомнил, где я его видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48