— Не в этом дело, мистер Роджас.
— Тогда я повторю вопрос: почему вы не можете жениться?
— Потому что я не мужчина. Я недоуменно воззрился на него.
— Не понял.
— Ни один мальчик-масаи не становится мужчиной, elmoran, пока его не обрежут. Он не может занять место среди равных, не может давать совет старшим, не может жениться. — Он помолчал. — Меня так и не обрезали, мистер Роджас. По закону моего народа я все еще мальчик.
— Обрезание — очень простая операция. Ее может сделать любой врач.
— Это невозможно.
— Тогда почему вас не обрезали, чтобы вы могли жениться и вести нормальную жизнь?
— Я скажу вам, когда вы найдете бивни. Но я уже говорил, что не судьба мне жениться и заводить детей. Я очень сожалею об этом, мне хотелось бы иметь большую семью, но я вынужден избрать другую тропу.
— Какую же?
Он долго смотрел на меня, и, пожалуй, впервые на его лице отразились чувства.
— Более ужасную, чем вы можете себе представить, мистер Роджас.
Маска бесстрастного масаи заняла привычное место, и он предложил мне выпить молока. Я догадался, что такое случалось с ним крайне редко, если вообще случалось, поэтому взял бурдюк в руки.
Прежде чем выпить, заглянул в его темное чрево.
— Пейте спокойно, мистер Роджас. — Мандака усмехнулся. — Крови там нет.
Я глотнул молока, которого не пил с детства, вернул ему бурдюк.
— Спасибо, что разделили его со мной, — искренне поблагодарил его я.
— Молока у меня много, да вот пить его не с кем. — Он пожал плечами. Поднялся. — Пойдемте со мной, мистер Роджас. Я покажу вам остальные комнаты. Другого дома масаи уже не будет, так что вы сможете утолить свое любопытство.
Я встал и последовал за ним, инстинктивно склонив голову, чтобы не удариться головой о воображаемый дверной косяк, и мгновением спустя оказался в другом помещении, размерами побольше.
Украшали его головные уборы из львиного меха, около каждого стояло копье. Аккуратные ярлычки указывали имя владельца головного убора и копья.
— Да у вас тут музей, — восхитился я.
— Такой коллекции нет ни в одном музее, — ответил он с ноткой гордости в голосе. — Вот этот головной убор принадлежал Нельону, в честь которого назвали один из горных пиков.
Несколько минут он рассказывал мне историю каждого головного убора и копья, лицо его оживилось. Такое случалось с ним, лишь когда речь заходила о бивнях. Наконец мы подошли к последнему из головных уборов, самому непритязательному, из сухой травы.
— А это что? — спросил я.
— Это мой головной убор. Львов на Земле не осталось, пришлось пользоваться подручными материалами.
— Неужели ваше детство прошло в таких условиях? — недоверчиво спросил я. — Вы жили в хижине?
— В manyatta, — поправил он меня. — Хижина — часть усадьбы, в которую входят другие хижины и окружающий их забор.
— Но как власти могли допустить, чтобы вы жили, извините, как дикарь.
— Я же все объяснил: Земля практически обезлюдела, те представители властных структур, что еще остались, не считали необходимым указывать семье, живущей в Кении, вдали от всех остальных, как им вести хозяйство и что есть. — Он помолчал. — До тринадцати лет я видел лишь родителей да бабушек с дедушками.
— Вы никогда не играли с другими детьми? — изумился я.
— Никогда.
— И вы жили, как ваши далекие предки?
— По форме, но не по духу, — ответил он. — Да, мы жили в глинобитной хижине, но в ней стояли три компьютера. И хотя я не посещал школу, я получил дипломы по экономике, бизнесу и африканской истории.
— Насчет истории мне понятно. Но почему экономика и бизнес?
— Я знал, что наступит день, когда мне придется покинуть Землю и убедиться, что я — последний масаи. А если моя догадка окажется верна, на меня ляжет поиск бивней. И первое, и второе будет стоить немалых денег.
— И когда вы покинули Землю?
— Двадцать шесть лет тому назад, после того как умерли мои родители.
— И больше вы туда не возвращались? Он покачал головой.
— Еще нет.
— Но собираетесь вернуться?
— Собираюсь, — вздохнул он.
— Я вам завидую.
— Правда? Почему?
— Потому что я всегда хотел побывать на прародине человечества.
— Вы — богатый человек. Почему вы не съездили туда? — спросил он.
— Пару раз намечал такую поездку, — признал я. — Но всегда что-то мешало.
— Вроде бивней?
— Именно. Передо мной ставились такие интересные задачи, что я не мог от них отказаться. Но я надеюсь, что все-таки выкрою время.
— Меня это не удивит, — усмехнулся Мандака. На какое-то время в хижине повисла тишина.
— Пожалуй, мне пора, — нарушил я молчание. — День выдался долгим, я устал.
— Уделите мне еще пару минут, мистер Роджас, — остановил меня Мандака. — Я хочу вам кое-что показать. Вас это заинтересует.
Следом за ним я прошел в еще одну топографическую хижину. Я увидел несколько примитивных картин и скульптур, потом Мандака подвел меня к рисунку, изображавшему огромного слона с непропорционально большими бивнями.
— Что вы на это скажете, мистер Роджас? Я всмотрелся в рисунок.
— Это он?
— Я думаю, да. Даты совпадают, художник нарисовал еще нескольких слонов, но не с такими бивнями.
— Каких же он был габаритов? — с трепетом спросил я.
— Мы лишь знаем длину его бивней — более десяти футов, так что обычный человек доходил бы ему до сих пор. — Он указал на точку посередине ноги.
— Просто великан! — вырвалось у меня.
— Самое крупное животное из всех, живших на Земле, — согласился со мной Мандака.
На рисунке слон выглядел как живой, и я без труда представил себе, как он идет по саванне Восточной Африки. Земля дрожит от его шагов, а трубит он громче грома.
— Есть другие рисунки или фотографии? — спросил я Мандаку.
— Только этот.
— Позвольте вас поблагодарить. Я так рад, что вы показали мне его.
— Пустяки.
— Но мне действительно пора. Надо поработать.
— Я думал, вы собрались спать.
— Я могу поспать и в моем кабинете. Но сначала я должен кое-что выяснить.
— Знаю.
Я изучающе посмотрел на него.
— Вроде бы вы не одобряли моего интереса к истории бивней.
— Я ошибался. Мне казалось, что охотник не должен слишком много знать о добыче.
Через другие хижины он провел меня к входной двери.
— Завтра вы свяжетесь со мной? — спросил я. Он кивнул.
— Позвольте поблагодарить вас за ваше гостеприимство.
Дверь открылась.
— Это я благодарю вас за то, что пришли. Вы — мой первый гость;
— С тех пор как вы приехали сюда. — Я вышел в коридор. — Вы мне это уже говорили.
— С тех пор как я покинул Землю, — уточнил он, когда коридорная дорожка понесла меня к воздушному лифту. Я оглянулся, чтобы посмотреть, машет ли он мне на прощание рукой, но дверь уже закрылась.
В кабинете царил мрак. Я приказал компьютеру включить неяркий свет и налить мне чашечку кофе, сел в кресло, установил нужный мне угол наклона спинки, закинул руки за голову.
— Компьютер?
— Да, Дункан Роджас?
— Какой процент твоей мощности занят розысками бивней?
— Семьдесят два и три десятых процента.
— Направь пять процентов на выполнение моего следующего распоряжения и продолжай розыски.
— Приступаю… Исполнено.
— Я видел рисунок, судя по всему, прижизненный, Слона Килиманджаро.
— В соответствии с имеющейся у меня информацией таких рисунков нет. Я должен просмотреть банки памяти и сравнить хранящиеся там сведения с вашим наблюдением.
— Прекрасно. Но мне почему-то кажется, что таких свидетельств очевидцев может быть несколько.
— Логичное умозаключение.
— Я хочу, чтобы ты связался с банком памяти библиотечного компьютера на Делуросе VIII и выяснил, нет ли там таких свидетельств. Ограничь поиск временным периодом от тысяча восемьсот семьдесят пятого до тысяча восемьсот девяносто восьмого года Нашей эры. Свидетельства могли написать и позже, но этот отрезок времени просмотри обязательно.
— Приступаю…
— И, пожалуйста, поставь мне концерт Крониза. Вновь мой кабинет наполнила атональная музыка. Я держал чашку с кофе, а пальцы другой руки выбивали на ней мелодию концерта.
Покончив с кофе, я бросил чашку в дезинтегратор, принял молекулярный душ, переоделся и лег на кушетку.
— Я нашел свидетельство, в котором речь скорее всего идет о Слоне Килиманджаро, — внезапно объявил компьютер.
Я резко сел, от сонливости не осталось и следа.
— Выключи музыку.
— Исполнено.
— Чем обусловлена неопределенность твоего заключения? — спросил я.
— Свидетельств других очевидцев нет, так что сравнивать не с чем. Но я провел сравнение со всеми известными свидетельствами тех, кто встречался с очевидцами, и вероятность того, что в найденном мною материале речь идет о животном, которое вы называете Слоном Килиманджаро, составляет девяносто четыре и тридцать две сотых процента.
— Хорошо! — с жаром воскликнул я. — Расскажи, что ты раскопал.
— Исполняю…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ОХОТНИК (1885 г. Н.Э.)
Два месяца провел я, шагая по выжженной солнцем Рифтовой долине, пока наконец последнее из озер не осталось позади и не пришло время вновь подниматься на плато.
Я понюхал ветер, не один раз, многократно, ибо с годами пришла осторожность. С запада пришел запах травы, зеленеющей на равнине Лоита, и я знал, что там река Мара с холодной и чистой водой, но повернул я на юго-восток, потому что именно на равнине Лоита я впервые столкнулся с существом, способным вселить в меня страх, бледным человеком, умеющим убивать издалека, и больше я там не появлялся.
Я остановился, чтобы раздавить кожных паразитов, потеревшись боками о ствол акации, а оставшихся забросал пылью, набранной хоботом. Последний раз взглянул на великий разлом в теле Земли и проследовал древней тропой, проложенной по восточному обрыву. Птицы и обезьяны рассыпались в стороны при моем приближении, а когда я встретил львицу, идущую навстречу, она зарычала и шмыгнула в кусты.
Наконец я поднялся на равнину, где начался последний этап моего путешествия.
Старик Ван дер Камп оглядел бар, занимающий половину лачуги, которую он гордо называл торговый пост Мбого, и пересчитал белые лица: три, четыре, если считать и его, — гораздо больше, чем обычно.
Торговый пост он назвал в память о буйволе, который жестоко поранил ему ногу, прежде чем он сумел всадить пулю в глаз разъяренного зверя. Располагался пост на Песчаной реке, собирая как клиентов, так и термитов примерно в равной пропорции. В задней комнате старый бур хранил тюки с кожей и слоновой костью с указанием владельца и цены, дожидавшиеся того дня, когда пойдут дожди, обмелевшее русло заполнится водой и за товаром прибудет грузовое судно. В подвале, закопанные в землю, хранились двадцать бочек пива. Ван дер Камп не кормил клиентов, но мог приготовить принесенную ими еду.
На стене за стойкой бара белели черепа и рога (на таксидермистов денег у Ван дер Кампа не было) антилоп, лошадей, канн, газелей и буйвола, того самого, что дал название торговому посту.
Старик налил себе пива, присмотрелся к клиентам. У края стойки сидел англичанин Райc, в аккуратном, только что выглаженном костюме, с сильными, мозолистыми руками, очень бледный, словно тропическое солнце обесцветило его лицо. Как это странно, отметил Ван дер Камп. Обычно у человека, проводящего много времени под солнцем, кожа темнеет, а у англичанина она светлела.
Другой край стойки оккупировал Гюнтерманн, немец, лысый, усатый, синеглазый, в костюме, который когда-то был белым, а теперь напоминал цветом темно-серую африканскую почву. Даже под крышей он не снимал пробкового шлема, скрывающего его лысину. Пусть выглядел он нелепо, но дело свое знал: на складе лежали сорок два заготовленных им бивня.
За столиком у дальней стены сидел Слоун, первый встреченный Ван дер Кампом американец. Американцы редко появлялись в Африке, поскольку их государство не стремилось колонизировать Черный континент. Наряд американца не мог не вызвать улыбки: ковбойский стетсон и форма армии конфедератов, но он уже сделал себе имя среди охотников за слоновой костью, из чего старый бур пришел к логичному выводу: слоновая кость, и только она, объединяла этих трех совершенно непохожих друг на друга мужчин.
На улице, у колодца, толпились двадцать черных, проводники и носильщики трех белых. В бар их не пускали, но Ван дер Камп проследил, чтобы им налили пива и вонючей браги, какую варили кизи. Оплачивали все это, разумеется, белые. Ван дер Камп пересчитал черных: лумбва, кикуйю, девять вакамба, полдюжины нанди, ван-деборо, двое баганда. Слава Богу, ни одного масаи, — возможно, удастся обойтись без кровопролития. Каждые несколько минут он высовывался из окна, поглядывая на высокого, мускулистого лумбва, так, на всякий случай, но лумбва, сидевший чуть в стороне, словно и не подозревал о присутствии других африканцев.
— Я выпью еще. — Англичанин Райc осушил стакан, обвел взглядом бар. — Если кто-то желает присоединиться ко мне, угощаю.
Слоун, американец, поднял голову, кивнул, начал сворачивать сигарету.
— Я с удовольствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41