Женщина в синей юбке пронзительно выкрикнула какое-то слово. Два ее
спутника отошли назад. Она воткнула копье тупым концом в землю и уверенно
направилась вперед. Туземка остановилась на расстоянии нескольких футов от
женщины двадцать первого века. Ее лицо было застывшим, как маска; улыбку
Дороти она встретила испытующим взглядом. Зеленые внимательные глаза
скользнули по корпусу шлюпки, по барьеру из веток, по неподвижным фигурам
Пола и Райта. Потом она увидела Миджока. Женщина-пигмей чуть дольше
задержала взгляд на лесном человеке, но ее лицо, контролируемое строгой
самодисциплиной, по-прежнему выражало лишь достоинство и настороженность,
ничего более.
Наконец она заговорила пронзительным высоким голосом. Речь ее
отдаленно напоминала звуки, издаваемые древесной лягушкой. Женщина то
повышала, то понижала голос и делала продолжительные паузы. Она не
помогала себе жестами; семипалые руки неподвижно замерли на синей травяной
юбочке. Заключительные слова речи были сказаны суровым тоном и еще,
похоже, несли в себе интонацию вопроса. Женщина замолчала и ждала.
Контральто Дороти по сравнению с голосом туземки показалось
неожиданно глубоким.
- Дорогая, мне ужасно интересно, где ты взяла такую прелестную
юбочку. Правда, мне вряд ли подойдет твой размер. Я, прямо скажем, пошире
тебя в бедрах. Хотя я - женщина, как и ты. Если же перейти к обобщениям,
то я - человек.
Дороти показала на себя и протянула руке к туземке.
- И ты - человек...
- Ох, - прошептал Райт. - Умница девочка...
- ...и, мне кажется, нам, девочкам, стоит держаться вместе, потому
что... - она вытянула руку с медальоном, - ...ну, просто потому что.
Ладно, гляди-ка: у меня всего лишь пять пальцев на руке, а если бы было
больше, то только господу богу известно, что бы я с ними делала... было бы
куда сложнее держать их в чистоте, например! Короче, малышка, возьми себе
эту вещицу, хорошо?
Дороти открыла медальон - Пол очень отчетливо вспомнил лицо женщины
на портрете, так похожей на Дороти - и протянула его дочери человечества
Люцифера. Навстречу ей осторожно протянулась крошечная ладонь, и Дороти
вложила в нее медальон.
- Эта штука не кусается, малышка.
Туземка поворачивала медальон так и эдак, явно озадаченная механизмом
пружины. Дороти наклонилась к ней и несколько раз продемонстрировала, как
открыть и закрыть крышку.
- Кстати сказать, меня зовут Дороти, хотя иногда меня называют Дот, и
даже Мечта - очень почетный титул среди моего народа, он дается только тем
женщинам, которые постигли тонкое искусство говорить совершенно правильные
вещи в самый неподходящий момент, сжигать бекон на сковородке и во всех
случаях жизни хранить выражение кроткого и слегка порочного достоинства...
В общем, будем знакомы - Дороти.
Она показала на себя, а затем, вопросительно подняв брови, на
собеседницу.
Высокий пронзительный голос на сей раз не был суровым, в нем появился
намек на дружелюбие.
- Тор-оо-ти?
Женщина-пигмей повторила жесты Дороти.
- Эбро Пэкриаа.
- Пэкриаа?
- Эбро Пэкриаа, - поправила женщина, и тон ее опять посуровел.
- Эбро Пэкриаа...
- Аристократия, надо полагать, - пробормотал Райт. - Уверенность в
своей правоте и так далее. Что ж, я доверяю инстинкту Дот. Ага, вот и
следующий шаг.
Женщина-пигмей сняла с себя ожерелье из ракушек. Она прижала изящное
украшение к правой верхней груди, затем на мгновение положила себе на
блестящую безволосую голову, и протянула Дороти.
Райт прошептал растроганно:
- Да, это должно было сработать. Обмен дарами - универсальный
ритуал...
Когда Дороти опустилась на одно колено, чтобы принять ожерелье,
бесстрастная маска туземки впервые смягчилась в холодной улыбке. Эбро
Пэкриаа с достоинством надела на шею цепочку с медальоном и смотрела, как
Дороти надевает ее дар. К счастью, ожерелье было достаточно длинным.
Движение маленьких рук, похоже, означало, что Дороти может встать. Еще
один жест призвал женщину, которая несла шкуру. Лицо второй туземки тоже
было словно вырезано из красного камня. Кости погибшего пигмея были
сложены на развернутую шкуру. Предводительница пигмеев заговорила вновь,
прикасаясь к медальону и грациозно разводя тонкими руками. В ее жестах
несомненно сквозило дружелюбие. В ответ Дороти сказала:
- Однажды давным-давно...
И она принялась рассказывать всем известную сказку, без колебаний и
без тени веселости. Она бережно гладила ожерелье из синих и желтых
ракушек, и в словах ее звучала та музыка, которая слышна всем, даже тем,
кто не понимает смысла. Когда Дороти умолкла, Эбро Пэкриаа жестом велела
женщине со шкурой уходить, а сама подняла вверх сложенные ладонями вместе
руки - так делают в знак прощания китайцы. Она подождала, пока Дороти
повторит жест, и удалилась прочь. По дороге она забрала свое копье и, ни
разу не оглянувшись, исчезла за деревьями.
Дороти добралась до барьера из веток и уселась прямо на землю.
- Ну, как я справилась? - устало проговорила она.
- А знаешь ли ты, что этот чертов лучник все время держал наготове
направленную на тебя стрелу? - грозно вопросил Райт.
Дороти посмотрела на него. У нее дрожали губы.
- Могу сказать, что я это чувствовала, - ответила она без улыбки.
- Позволено ли будет мне, - патетическим тоном начал Пол, - коснуться
той руки, что прикасалась к руке...
Дороти фыркнула.
- О нет! Я больше не стану водиться с простолюдинами вроде тебя!
Миджок в изумлении наблюдал, как люди истерически хохочут, сгибаясь
пополам от смеха. Он даже заворчал от недоумения. Потом общее настроение
заразило и его. Неизвестно, что понял лесной человек, но он взревел и
принялся барабанить себя кулаками по могучей груди и кататься по мху,
разбрасывая его вокруг.
Миджок успокоился только когда увидел, что Райт стал рисовать на
земле картинки. Райт нарисовал три стилизованных, но несомненно
человеческих фигурки - большую, среднюю и маленькую. Только у средней было
по пять пальцев на руках. Ученый обвел кругом все три.
- Иди сюда, Миджок, - сказал он. - Будем учить язык.

7
Тропу, по которой они двигались, различали только пигмеи. Она шла по
границе луга и леса - по испещренной солнечными пятнами пограничной
полосе, исполненной жизни. Крошечные живые существа кормились, сражались,
ползли каждое в своем направлении, движимые могучими жизненными стимулами.
Пол тоже чувствовал себя частицей всеобъемлющего потока жизни. Он
отчетливо сознавал свою силу, ловкость послушного тела, и с особенной
яркостью воспринимал новые запахи и незнакомые шумы. Пол любовался
быстротой и гибкостью движений Энн, уверенной крепостью плеч Спирмена.
Энн, Спирмен и Сирс пришли в себя после болезни в полном порядке. В
течение последующей недели, которая теперь, в ретроспективе, казалась
бесконечно долгой, все шестеро землян полностью акклиматизировались к
условиям Люцифера. Их тела с восторгом принимали жаркий чистый воздух дня
и прохладные влажные ночи; только разум, рожденный на Земле, бунтовал -
жаловался, протестовал, шарахался от каждой тени и путался в собственных
оговорках. Сильнее всего конфликт между разными составляющими личности
проявлялся у Сирса Олифанта. С одной стороны, его любознательность не
знала преград и презрительно отвергала понятие страха; с другой - мирный
пожилой ученый вздрагивал всем телом при виде любой опасности. Болтливый
от природы, Сирс был вынужден почти все время молчать, потому что в его
голосе слышалась предательская дрожь; и это его ужасно огорчало.
Когда Энн Брайен очнулась от сна после болезни, Эд Спирмен сидел с
ней рядом, гладя ее руки и лоб. Пол увидел, что в этот момент в Энн
проснулась та часть ее натуры, которая до сих пор дремала: так с
наступлением весны проклевывается чистая новая зелень. До сих пор у Энн не
было любовника. В время полета на корабле она в силу каких-то внутренних
причин отвергала эту сторону жизни. Спирмен не скрывал своего стремления к
ней, но не был настойчив. Он ничем не показал глубины своего отчаяния, но
зарылся с головой в техническую библиотеку "Арго". На Земле, разумеется,
молодой мужчина с его характером вел бы совершенно иной образ жизни. А на
корабле Спирмен до изнеможения, до синяков под глазами корпел над
техническими трудами, в изучении которых ему должен был помочь капитан
Дженсен - если бы остался жить. Энн, после того, как порвались последние
струны для скрипки, тоже читала, но совсем другие книги. Читала и
предавалась мечтам дни напролет. Если она и плакала (а Пол думал, что
плакала), то этого никто не видел. Никому не позволялось заходить в ее
крошечную комнатку. Энн была невероятно молчаливым подростком, который
постепенно превращался в чересчур молчаливую женщину, стремление которой
заниматься своим делом и никого ни о чем не спрашивать граничило с манией.
Да, сейчас Энн казалась другой. Ее красивое лицо с тонкими чертами,
сияющее белизной в обрамлении тяжелой массы черных волос, по-прежнему
казалось слишком отрешенным. Но отрешенность эта была отчасти нарушена. В
течение этой долгой недели Энн много разговаривала с Дороти. Разговоры
были отрывочными и на первый взгляд непоследовательными, но Пол рассудил,
что они имеют более глубокое значение, чем их дословный смысл. Как будто
Энн только сейчас осознала, что Дороти на тысячу лет старше ее умом и
сердцем.
Позади Энн и Спирмена шли шесть лучников сопровождения. Их тела
блестели от скверно пахнущего масла. В центре группы пигмеев шла Эбро
Пэкриаа, от которой лучники держались на предписанном расстоянии. На шее
принцессы был надет медальон Дороти. Пол уже знал, что "Эбро" лучше всего
переводится как "принцесса" или "королева". На огненно-красный цветок у
нее за ухом падали лучи послеполуденного солнца. Пятеро других пигмеев
следовали за Полом: женщины, травяные юбочки которых были окрашены в
разнообразные цвета, среди которых не было только одного оттенка - яркой
синевы одеяния Пэкриаа. Женщины были выше мужчин. Они несли копья с
наконечниками из белого камня, напоминающего кварц. Все без исключения
мужчины-пигмеи имели хрупкое телосложение, мягкие контуры тел. Им явно
недоставало крепкой мускулистости женщин. Было очевидно, хотя бы из
поведения Эбро Пэкриаа и ее лучников, что у этого народа быть женщиной
означало быть вождем и воином, а также охотником и главой дома по праву
силы и доблести. Если брать соотношение физической силы, то мужчина-пигмей
по сравнению с женщиной выглядел, как самая слабая земная женщина по
сравнению с самым могучим мужчиной-атлетом. Пигмеи-лучники были все-таки
воинами, хотя луки их были невелики, а стрелы представляли собой всего
лишь увеличенные дротики. Лучники никогда не заговаривали первыми, только
покорно отвечали на ту или иную покровительственную реплику принцессы.
Рост Пэкриаа превышал сорок дюймов, а среди лучников не нашлось бы ни
одного выше трех футов. У Пола прямо руки чесались добраться до кисти и
палитры. Но его принадлежности художника остались в шлюпке. Он даже не
распаковал их, потому что был занят повседневной работой, необходимой для
выживания. Но была и другая причина, более глубокая: возможно, Пола
останавливал страх, что его скромные способности окажутся недостаточными,
если он попробует передать красками то изобилие линий и оттенков, которое
являл взору Люцифер. Вот и теперь По любовался ослепительной медью кожи
Пэкриаа на фоне листвы цвета жженой умбры, листвы малахитово-зеленой,
шафрановой, пурпурной. "Похоже, я прихожу в себя", - подумал Пол. -
"Проснись, эго, и оглядись вокруг".
Спирмен нес винтовку и автомат. Пол предпочел оставить винтовку на
шлюпке. Энн терпеть не могла огнестрельное оружие, при ней был только нож.
Эбро Пэкриаа появилась в лагере в полдень. Это был ее четвертый визит
за неделю. С неизменным выражением мрачного величия принцесса дала понять,
что хотела бы видеть их у себя в деревне. Но Дороти накануне вечером
подвернула ногу, и нога все еще болела. Райт, который, без сомнения,
нетерпеливее других стремился увидеть, как живет народ Пэкриаа, ворчливо
вызвался остаться в лагере с Дороти и Сирсом. Он несколько раз настойчиво
повторил, чтобы Пол не забывал его уроков по антропологии. Впрочем,
напоминать Полу об этом было совершенно излишним. Сирс, склонившийся над
микроскопом, где он препарировал крошечное водяное насекомое из озера
Арго, помахал им пухлой ладонью и прогудел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39