– Отдай бескозырку, – потребовал он.
– Я думал, что ты во Флориде, – сказал Профейн.
– Ха-ха, – сказала блондинка Хряку. – Сначала попробуй поймай меня, – И оба унеслись прочь – сатир и нимфа.
Далее, помнилось Профейну, они вернулись в квартиру Флип и Флоп, где снова пел Пэт Бун, а Профейн держал голову на коленях у Флип.
– У тебя фамилия на ту же букву, – ворковала Флоп в другом углу комнаты. – Бун – Бодайн. – Профейн встал, доковылял до кухни и заблевал раковину.
– Пошел вон, – закричала Флип.
– Согласен, – сказал Профейн.
Внизу на лестнице стояли два велосипеда, на которых девчонки в целях экономии ездили на работу. Профейн вскарабкался на один из них и съехал по ступенькам на улицу. Расхристанный – ширинка нараспашку, коротко остриженные волосы взъерошены на висках, морда небрита два дня, расстегнутые пуговицы на рубашке открывают пивное брюшко, обтянутое сетчатой майкой, – покатил Профейн, вихляя, в сторону своей ночлежки.
Он не успел проехать и двух кварталов, как позади раздались вопли. Хряк гнался за ним на втором велосипеде, посадив Флоп на багажник. А вдалеке скакала пешедралом Флип.
– Охо-хо, – пробормотал Профейн. Поковырял переключатель передаточного механизма, и скорость резко упала.
– Вор, – заорал Хряк и захохотал своим непристойным смехом. – Вор. – Невесть откуда материализовалась полицейская машина и пошла наперерез Профейну. Профейн наконец справился с переключателем скоростей и стремительно унесся за угол. Так и метались они по осенней прохладе городской улицы, где в воскресенье, кроме них, никого не было. Наконец Хряк и полицейские сцапали Профейна.
– Все в порядке, офицер, – сказал Хряк. – Это мой друг, и я не выдвигаю никаких обвинений.
– Ладненько, – ответил легавый. – Тогда выдвину я. – И их загребли в участок, где сунули в клоповник к прочим алкашам. Хряк тут же отрубился, и двое ханыг принялись потихоньку стаскивать с него башмаки. Профейн настолько вымотался, что не стал вмешиваться.
– Эй, – окликнул его из другого конца комнаты развеселый алкаш. – Сыграем в «хряскало и колотушку"»?
На пачке «Кэмел» под голубой этикеткой есть номер и либо буква «X». либо буква «К». Играющие по очереди пытаются угадать букву. Тот, кто ошибется, получает либо «хряскало» (ребром ладони), либо «колотушку» (кулаком) по бицепсу, причем число ударов соответствует номеру. Кулаки у пьянчужки походили на небольшие булыжники.
– Я не курю, – сказал Профейн.
– О, – расстроился винохлеб. – Ну тогда давай в «камень, ножницы и бумагу».
Но тут береговой патруль вкупе с нарядом полиции приволок впавшего в буйство помощника боцмана семи футов ростом, который вообразил себя небезызвестным Кинг-Конгом.
– Йее! – ревел помощник. – Моя Кинг-Конг. Не подходи, убью.
– Ладно, ладно, – сказал патрульный. – Кинг-Конг не разговаривает. Он только рычит.
После этого помощник боцмана, разумеется, зарычал, подпрыгнул и схватился рукой за старый электровентилятор под потолком. Круг за кругом наматывал он, вереща как обезьяна и молотя себя в грудь. Патрульные и полицейские бестолково вертелись внизу, самые смелые из них пытались поймать помощника за ноги.
– И что дальше? – спросил один из полицейских. В ответ вентилятор оторвался и рухнул вместе с помощником боцмана прямо на служивых. Шустро вскочив на ноги, они ухитрились скрутить нарушителя тремя или четырьмя ремнями. Полицейский прикатил из гаража по соседству маленькую тележку, погрузил на нее помощника боцмана и увез.
– Эй, – вдруг сказал один из патрульных. – Поглядите-ка в тот угол. Это же Хряк Бодайн, которого разыскивают в Норфолке за дезертирство.
Хряк разлепил один глаз.
– Ну вот, – пробормотал он, закрыл глаз и вновь провалился в сон.
Полицейские зашли внутрь и велели Профейну выметаться.
– Пока, Хряк, – сказал Профейн.
– Трахни за меня Паолу, – сонно буркнул босой Хряк.
Вернувшись в ночлежку, Профейн обнаружил, что Стенсил как раз заканчивает игру в покер, поскольку другие уже ждут своей очереди.
– Как всегда, – сказал Стенсил, – Стенсила едва не обчистили.
– Ты поддавался, – обвинил его Профейн. – Специально проигрывал.
– Нет, – заверил Стенсил. – Ведь нам нужны деньги на поездку.
– Значит, решено?
– Бесповоротно.
И тут Профейн понял, что дело зашло уже слишком далеко.
III
Примерно через две недели состоялся интимный прощальный ужин Профейна и Рэйчел. После того как Профейн снялся на паспорт, сделал предохранительные прививки и выполнил прочие формальности, Стенсил взял на себя роль его опекуна и магическим образом преодолевал все бюрократические препоны.
Эйгенвэлью помалкивал. Стенсил даже заехал к нему – наверное, хотел проверить себя на вшивость перед столкновением с тем, что могло остаться от V. на Мальте. Они обсудили концепцию собственности и сошлись на том, что истинному владельцу вовсе не требуется физическое обладание. Если дантист человеческих душ обладал исчерпывающей информацией (а Стенсил был в этом почти уверен), то, по определению Эйгенвэлью, он сам и являлся «обладателем» объекта; по определению Стенсила, «обладателем», напротив, являлась V. Во мнениях разошлись полностью. Расстались друзьями.
Воскресный вечер Профейн провел в комнате Рэйчел, изливая чувства здоровенному пузырю шампанского. Руни спал в комнате Эстер. Последние две недели он в основном только и делал, что спал.
Потом Профейн пригрелся, положив голову на колени Рэйчел и укрывшись ее длинными волосами. Стоял сентябрь, но домовладелец по-прежнему не торопился тратиться на отопление. Профейн и Рэйчел лежали голышом. Ухом Профейн приложился к большим половым губам Рэйчел, словно ждал, что они сейчас с ним заговорят. Рэйчел рассеянно прислушивалась к шипению пузырьков шампанского.
– Слушай, – прошептала она, поднося горлышко бутылки к другому уху Профейна. Он услышал шипение выходящего из жидкости углекислого газа, усиленное гулявшим в полупустой бутылке эхом.
– Радостный звук. – Да.
Какой смысл рассказывать ей о том, что на самом деле напоминает ему этот звук? В Ассоциации антропологических исследований был солидный радиоактивный фон и имелось столько счетчиков радиации, что порой они стрекотали, как стая саранчи во время налета.
На следующий день состоялось отплытие. У перил «Сюзанны Сквадуччи» толпились какие-то типы, смахивающие на фулбрайтовских стипендиатов. Кольца серпантина, брызги конфетти и специально нанятый оркестр пытались создать праздничную атмосферу.
– Чао, – кричала Братва. – Чао.
– Сахха, – сказала Паола.
– Сахха, – эхом повторил за ней Профейн.

Глава шестнадцатая
Валлетта
I
Сквозь тучи над Валлеттой прорвалось солнце, и даже засияла радуга. Старший писарь Хоуи Серд в легком подпитии лежал на животе под 52-й орудийной установкой, подперев руками подбородок, и смотрел на британский десантный корабль, который, пыхтя под дождем, пересекал Гавань. Толстяк Клайд 713 команды Кси, стоя у бортового леера, задумчиво плевал в сухой док. Клайд при росте шесть футов один дюйм весил 142 фунта, родом он был из города Виннетка, а при рождении окрещен Харви.
– Толстяк, – позвал Хоуи.
– Нет, – отозвался Клайд. – Что бы ты ни спросил. Толстяк, как видно, был не в духе. Так со старшем писарем не разговаривают.
– Я вечером иду на берег, – спокойно сказал Хоуи, – и мне нужен плат, потому как, если ты заметил, дождь льет не переставая.
Клайд вытащил из заднего кармана белую бескозырку и напялил ее на голову на манер дамской шляпки.
– У меня тоже увольнительная, – заметил он. В этот момент заорал матюгальник:
– Сдать краску и кисти на склад.
– Давно пора, – пробурчал Хоуи. Он выполз из-под орудийной установки на палубу 01 и присел на корточки. Не обращая внимания на капли дождя, которые попадали ему в уши и стекали по шее, Хоуи смотрел, как солнце красной краской малюет небо над Валлеттой. – Ты что такой смурной, а, Толстяк?
– Ох, – вздохнул Клайд и, сплюнув за борт, проводил взглядом плевок до самого низа. Больше пяти минут молчания Хоуи выдержать нс мог. Поэтому отправился вдоль правого борта к трапу, решив переключиться на рулевого Янгблада, коротышку по прозвищу Тигрик, который, примостившись на нижней ступеньке возле камбуза, резал огурцы.
Толстяк Клайд зевнул. Дождь капал ему в рот, но он этого, похоже, даже не замечал. Клайда мучила одна проблема. Его эктоморфное сложение способствовало склонности к размышлениям. Он был старшиной-артиллеристом третьего класса, и в общем-то эта проблема касалась его лишь постольку, поскольку его койка располагалась прямо над койкой Папаши Хода, который после прибытия на Мальту начал разговаривать сам с собой. Не то чтобы очень громко, а так, что его слышал только Толстяк Клайд.
Учитывая ходившие слухи и принимая во внимание то, какими сентиментальными свиньями были моряки в глубине души, а не только в своих внешних проявлениях, Клайд догадывался, почему пребывание на Мальте так расстраивало Папашу Хода. Папаша даже есть перестал. И еще ни разу не был на берегу, хотя обычно всеми правдами и неправдами старался вырваться в увольнение. А от этого все увольнения были Толстяку Клайду не в кайф, поскольку обычно они ходили пьянствовать вместе.
Лазарь, матрос-срочник, который уже две недели испытывал терпение радарного отделения, вышел со шваброй на палубу и принялся сгонять воду за борт.
– Не знаю, с какой стати я должен заниматься этой ерундой, – заныл он, начиная разговор. – Это не моя обязанность.
– Зря ты не остался в первом дивизионе, – мрачно заметил Толстяк Клайд. Лазарь погнал воду под ноги Клайду. Толстяк отскочил в сторону и, спустившись по трапу, обратился к коротышке-рулевому: – Угости-ка меня огурцом, Тигрик.
– Огурца захотелось? – переспросил Тигрик, который в данный момент уже резал лук. – Ладно. Есть у меня для тебя огурец. – Глаза у него ужасно слезились, а вид был как у капризного плаксы, что, в сущности, соответствовало действительности.
– Порежь и положи на тарелку, – сказал Толстяк Клайд, – и я, пожалуй, попозже…
– Держи, – раздалось из камбузного иллюминатора. Оттуда высунулся Папаша Ход, размахивая куском арбуза, и сплюнул косточку на Тигрика.
Узнаю прежнего Папашу Хода, подумал Клайд. При полном параде и даже с шейным платком.
– Шевели задницей, Клайд, и облачайся, – распорядился Папаша Ход. – Того и гляди, будет команда на увольнение.
Разумеется, Клайд нулей полетел в носовой кубрик и вернулся через пять минут, разодетый как подобает для увольнения.
– Восемьсот тридцать два дня, – пробурчал Тигрик Янгблад, глядя, как Папаша с Клайдом направляются на квартердек. – Ох, не дотянуть мне до конца.
«Эшафот» стоял на кильблоках, подпертый с обеих сторон дюжиной деревянных брусьев, которые упирались в стенки дока. Сверху корабль, наверное, походил на гигантскую каракатицу с деревянными щупальцами. Папаша Ход и Клайд перешли через длинные сходни и какое-то время стояли под дождем, разглядывая корабль. Купол сонара был зачехлен маскировочным брезентом. На топе мачты развевался американский флаг – самый большой, какой сумел раздобыть капитан Лич. Этот флаг не спускали, когда звучал сигнал «спуск флага», а с наступлением ночи его освещали переносными прожекторами. Делалось это ради пилотов египетских бомбардировщиков, которые могли появиться над островом, а единственным американским кораблем здесь был «Эшафот».
Со стороны правого борта виднелась не то школа, не то семинария с торчавшей из бастиона часовой башенкой высотой с радарную установку для наземных целей.
– Так и торчим на просушке, – заметил Клайд.
– Говорят, лаймы собираются нас окучить по полной программе, – сказал Папаша Ход. – Задерут нам зад повыше и будут держать, пока не просохнет.
– А может, даже дольше. Дай-ка закурить. Надо ремонтировать генератор и винт…
– Да еще эти ракушки. – Папаша Ход скривился от отвращения. – Эту дрянь, наверное, будут чистить пескоструем, пока мы стоим в доке. Хотя нас все равно поставят на ремонт, когда мы вернемся в Филли . Начальство всегда найдет, чем нас занять, Толстячок.
Приятели направились к выходу с территории судоремонтного завода. Вокруг слонялись разрозненные группки получивших увольнение моряков с «Эшафота». Подлодки тоже были накрыты брезентом – то ли для маскировки, то ли от дождя. Гудок возвестил окончание смены, и тут же Папаша с Клайдом оказались посреди бурного потока докеров, которые со всех сторон – из-под земли, с кораблей, из сортиров – повалили к воротам.
– Докеры везде одинаковы, – изрек Папаша.
Они с Клайдом решили не торопиться. Давясь и толкаясь, их обгоняли чумазые работяги в засаленных робах. Когда Папаша и Клайд добрались до каменных ворот, толпа уже схлынула. У ворот, словно поджидая их, сидели две старые монахини, держа на коленях соломенные корзиночки для пожертвований и прикрываясь от дождя черными зонтиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86