А у Хряка, в конце концов, были какие-никакие принципы. Он так и не узнал настоящих имен девушек, да, впрочем, и не слишком стремился: невелика разница. Они были практически взаимозаменяемы: крашеные блондинки, возраст – между двадцатью одним и двадцатью семью годами, рост – от пяти футов и двух дюймов до пяти футов и семи дюймов (вес – соответственно пропорциям), кожа – чистая, очков или контактных линз – нет. Они читали одни и те же журналы, пользовались одинаковой зубной пастой, одинаковым мылом и дезодорантом; вне работы менялись платьями. В результате однажды ночью Хряк оказался в постели с Хэнки. Наутро он прикинулся, будто был пьян до потери пульса. Шафер легко простил Хряка, поскольку, как выяснилось, вследствие такого же недоразумения переспал с Пэнки.
После этого началась полная идиллия; весной и летом толпы людей валили на пляж, а Береговой Патруль (все чаще) появлялся у Хэнки и Пэнки, чтобы унять свары и остаться на кофе. Наконец, под давлением беспрестанных вопросов Шафера, Хряк проговорился, что Пэнки во время любовных утех делает что-то такое, от чего Хряк, по его собственному признанию, встает на уши. Что именно – никто так и не узнал. Хряк, обычно не слишком щепетильный в таких вещах, в данном случае вел себя как ясновидец после мистического откровения – не мог или не хотел облечь в слова неописуемый и божественный талант Пэнки. Как бы то ни было, Хряк проводил на Вирджиния-Бич все увольнения, а иногда даже срывался туда с ночной вахты. В одну из вахт, оставшись на «Эшафоте», Хряк после показа фильма забрел в кают-компанию, где обнаружил старшину-рулевого, который раскачивался под потолком и ухал, как обезьяна.
– На мандавошек, – заорал Шафер, увидев Хряка, – действует только лосьон после бритья. – Хряк поморщился. – Они его пьют, балдеют и отрубаются. – Он спрыгнул на пол и, развивая разработанную на днях теорию, начал подробный рассказ о своих кусачих насекомых, которые субботними ночами устраивают ритуальные танцы в лесу его лобковых волос.
– Хватит, – прервал его Хряк. – Как там дела в клубе? – Недавно созданный Клуб Отбывших и Отбывающих Наказание занимался подготовкой заговора против Нупа, который помимо прочего был командиром Шафера.
– Вода, – сообщил Шафер, – это единственное, чего Нуп терпеть не может. Он не умеет плавать, и у него три зонтика.
Они обсудили все способы орошения Нупа, исключая разве что сбрасывание за борт. Через пару часов после отбоя к заговору присоединились Лазарь и Теледу, до этого игравшие в столовой в блэкджек (на будущее жалованье). Оба проиграли. Как и вся прочая капитанская шатия. С собой притащили четверть галлона «Старого холостяка», который выклянчили у Хоуи Серда.
Нуп заступил на вахту в субботу. Ближе к закату на флоте производится традиционный вечерний спуск флага, который в сопровождении конвойного эскорта на пирсе Норфолка смотрится весьма впечатляюще. С мостика любого эсминца можно видеть, что все движение – как пешее, так и моторизованное – внезапно прекращается; все разворачиваются, становятся по стойке «смирно» и отдают честь американским флагам, сползающим по дюжине флагштоков.
С четырех до шести Нуп как раз стоял первую полувахту в качестве дежурного офицера. Шаферу надлежало произнести; «На палубе – „смирно“, равнение на флаг». Недавно, по требованию плавучей базы «Мамонтова пещера», к которой был пришвартован «Эшафот» с прочими эсминцами, из вашингтонской береговой части был прислан горнист, и, таким образом, на базе даже был горн, чтобы сыграть отбой.
А тем временем Хряк лежал на крыше рулевой рубки, разложив рядышком кучу очень любопытных предметов. Теледу сидел за рубкой и наполнял презервативы, среди которых были и французские штучки Хряка, водой из-под крана, а затем передавал их Лазарю, который укладывал полные резиновые шарики возле Хряка.
– На палубе, – завопил Шафер. Тут же откуда-то долетела первая нота отбоя. Несколько жестянок на периферии, забегая вперед, начали спускать флаги. Нуп вышел на мостик наблюдать за проведением церемонии. – Равнение на флаг. – Плюх – в двух футах от ступни лейтенанта лопнул презерватив.
– О, черт, – расстроился Хряк.
– Лупи, пока он отдает честь, – шептал Лазарь, придя в неистовство.
Второй презерватив целым и невредимым приземлился на форменный головкой убор Нупа. Краем глаза Хряк видел, что весь пирс вкупе с конвойным эскортом недвижно замер, окрашенный заходящим солнцем в вечерний оранжевый тон. Горнист чисто и звонко играл отбой – он свое дело знал туго.
Третий презерватив вообще пролетел мимо и упал за борт. Хряк затрясся.
– Не могу попасть, – твердил он. Раздраженный Лазарь схватил две резиновые бомбочки и бросился бежать. – Предатель, – зарычал Хряк и метнул налитый водой презерватив ему вслед.
– Ах, так, – обиделся Лазарь и, остановившись между трехдюймовых орудий, метнул один из водяных снарядов в Хряка. Горнист сыграл какой-то музыкальный рифф.
– Продолжай, – велел ему Шафер.
Нуп аккуратно опустил правую руку по шву, а левой снял с головного убора наполненный водой презерватив. Потом спокойно двинулся к лестнице рубки снимать Хряка. Сначала он увидел скрюченного у крана Теледу, который неутомимо продолжал наполнять презервативы. Внизу на торпедной палубе Хряк и Лазарь устроили настоящий бой, гоняясь друг за другом среди серых торпедных аппаратов, которые закат окрасил в ярко-красный цвет. Вооружившись снарядами, оставленными Хряком, Нуп включился в баталию.
Вымотавшись и насквозь промокнув, они в конце концов поклялись друг другу в вечной дружбе. Шафер даже возвел Нупа в почетные члены Клуба Отбывших и Отбывающих Наказание.
Хряк, который ожидал обвинения во всех смертных грехах, изрядно удивился состоявшемуся примирению. Он пал духом и не видел иного способа поднять настроение, кроме совокупления. К сожалению, теперь грянула другая беда: он оказался, так сказать, обеспрезервативлен. Попытался занять хоть пару штук. Но тут как раз наступил тот страшный и безрадостный период перед получкой, когда у всех заканчивается все: деньги, сигареты, мыло и особенно презервативы – тем более французские.
– Отец Небесный, – стонал Хряк, – что делать?
На помощь пришел Хиросима, радиотехник третьего класса.
– Тебе что, – спросил сей достойнейший, – никто не рассказывал о биологическом эффекте радиоизлучения?
– Чего? – удивился Хряк.
– Постой перед работающей радарной антенной, – сказал Хиросима, – и на некоторое время станешь стерильным.
– Да ну? – не поверил Хряк. Вот тебе и ну. И Хиросима показал ему книгу, в которой это вычитал. – А если я боюсь высоты? – сказал Хряк.
– Это единственный выход, – заверил Хиросима. – Тебе нужно только влезть на мачту, а я тем временем включу нашу старую добрую радарную антенну.
Заранее пошатываясь, Хряк подошел к мачте и приготовился лезть. Хоуи Серд шел рядом и заботливо предлагал хлебнуть какого-то мутного пойла из бутылки без этикетки. Взбираясь наверх, Хряк дополз до Профейна, который, как птичка в клетке, раскачивался в боцманской люльке, подвешенной к мачтовой перекладине. Он красил мачту.
– Дум де дум ду дум, – напевал Профейн. – С добрым утром, Хряк.
Мой старый друг, подумал Хряк. Возможно, его слова последними я в жизни слышу. Внизу появился Хиросима.
– Давай, Хряк, – заорал он.
Хряк совершил ошибку и посмотрел вниз. Хиросима, соединив большой и указательный пальцы, показал ему колечко. Хряка затошнило.
– Что ты делаешь в наших краях? – спросил Профейн.
– Да так, погулять вышел, – отозвался Хряк. – А ты, я вижу, мачту красишь.
– Верно, – подтвердил Профейн. – В серый палубный цвет. – Они подробно рассмотрели тему цветовой гаммы «Эшафота» и не менее подробно обсудили итоги юридического диспута, затеянного палубным матросом Профейном, которому велели красить мачту, хотя на самом деле это входило в обязанности людей, обслуживающих локатор.
Хиросима и Хоуи Серд, потеряв терпение, принялись понукать Хряка криками.
– Ладно, – сказал Хряк. – Пока, старина.
– Поосторожней на следующей площадке, – предупредил Профейн, – Я положил там кусок мяса, который спер на камбузе. Думаю вынести его через палубу 01. – Хряк кивнул и продолжил тягучий подъем по лестнице.
Добравшись до площадки, он, как Килрой, высунул нос над ее краем и оценил ситуацию. Верно, там было мясо Профейна. Хряк полез на площадку, но тут его сверхчувствительный нос уловил нечто странное. Он принюхался, поводя носом над площадкой.
– Очень интересно, – сказал Хряк вслух. – Мясо воняет так, будто его жарят. – Он присмотрелся к деликатесу Профейна повнимательнее. – Так, понятно, – произнес он и быстро-быстро полез по лестнице вниз.
– Старик, ты только что спас мне жизнь, – крикнул он, спустившись к Профейну. – Веревка есть?
– А что ты хочешь сделать? – спросил Профейн, бросая ему веревку. – Повеситься?
Хряк завязал на конце веревки петлю и снова полез вверх. После двух-трех попыток он заарканил мясо, подтянул его поближе, сдернул с головы бескозырку и свалил з нее продукт, все время старательно следя за тем, чтобы оставаться вне зоны излучения локатора. Вновь спустившись к Профейну, он показал ему кусок мяса.
– Поразительно, – сказал Профейн. – Как ты это сделал?
– Когда-нибудь, – ответил Хряк, – я расскажу тебе о биологическом эффекте радиоизлучения. – И с этими словами перевернул бескозырку, отбомбившись говядиной на головы Хиросимы и Хоуи Серда.
– Все, что хочешь, – клялся потом Хряк. – Только скажи, старик. Я человек слова, и я этого не забуду.
– Ну так вот, – сказал Профейн через несколько лет в Новом Йорке, стоя у кровати Паолы в квартире на 112-й улице и держа слегка придушенного Хряка за шиворот, – напоминаю тебе об этом.
– Слово есть слово, – прохрипел Хряк. И, прочь отойдя, удалился в печали. Когда он ушел, Паола потянулась к Профейну и попыталась уложить его рядом с собой.
– Нет, – отказался Профейн. – Я говорю так во всех случаях, но сейчас и в самом деле «нет».
– Тебя так давно не было. С тех пор как мы катались в автобусе.
– Кто говорит, что я вернулся?
– А Рэйчел? – Паола мягко придерживала Профейна ладонями за голову. Материнский жест, не более того.
– Да, есть Рэйчел, но… Паола ждала.
– Наверное, это некрасиво… Но я не желаю, чтобы от меня кто-нибудь зависел.
– Это уже случилось, – прошептала она.
Нет, подумал Профейн, она теряет голову. Только не я. Не какой-нибудь шлемиль.
– Зачем же ты прогнала Хряка? Он думал об этом несколько недель.
II
Постепенно близилось расставание.
Однажды вечером, незадолго до назначенного отплытия на Мальту, Профейну случилось оказаться в районе Хьюстон-стрит, где он когда-то жил. Наступила осень, похолодало; темнеть стало раньше, и дети, игравшие у крыльца в бейсбол, решили, что на сегодня хватит. Профейн ни с того ни с сего вознамерился проведать родителей.
Два переулка – и вверх по лестнице, мимо квартиры полицейского Базилиско, жена которого оставляла мусор на лестничной площадке; мимо двери мисс Энджевайн, у которой был какой-то мелкий бизнес, мимо квартиры семьи Венусбергов, чья толстая дочка то и дело пыталась заманить Профейна в ванную; и далее мимо алкоголика Максайкса и скульптора Флэйка с его девчонкой, мимо старой, но активно практикующей ведьмы Мин Де Коста, у которой были осиротелые мышата, мимо собственного прошлого, хотя кому оно нынче известно… Только не Профейну.
Остановившись перед дверью своей старой квартиры, он постучал, хотя по звуку сразу догадался (как иногда по гудкам в телефонной трубке мы понимаем, есть кто-нибудь дома или нет), что внутри пусто. Разумеется, – коль скоро зашел так далеко – покрутил дверную ручку. Они никогда не запирали двери, и в этот раз, так же беспрепятственно войдя в квартиру, Профейн машинально направился в кухню и посмотрел на стол. Ветчина, индюшка, ростбиф. Фрукты: виноград, апельсины, ананас, сливы. Тарелка с хрустящими хлебцами, вазочка с миндалем и бразильскими орехами. Связка чеснока брошена, словно ожерелье богатой дамы, на свежие пучки сладкого укропа, розмарина и эстрагона. Кучка вяленой трески пучит мертвые глазки на здоровенные куски проволоне и бледно-желтого пармезана, а в ведерке со льдом мерзнет Бог знает сколько фаршированных рыб.
Нет, мать нс была телепаткой и не ждала Профейна. Как не ждала своего мужа Джино, дождя, нищеты и всего прочего. Просто у нее был пунктик на питании. Профейн твердо верил, что без таких матерей мир бы много потерял.
Целый час, пока не наступил вечер, он бродил по кухне среди залежей неодушевленных продуктов питания и одушевлял некоторые кусочки, переводя их в себя. Вскоре стало темно, в доме напротив вспыхнул свет, затеплив поджаристую корочку мяса и кожуру фруктов мягкими отблесками. Начался дождь. Профейн ушел.
Родители поймут, что он заходил.
Профейн, у которого ночи стали свободными, решил, что теперь может без особого риска позволить себе чаще бывать в «Ржавой ложке» и «Раскидистом тисе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
После этого началась полная идиллия; весной и летом толпы людей валили на пляж, а Береговой Патруль (все чаще) появлялся у Хэнки и Пэнки, чтобы унять свары и остаться на кофе. Наконец, под давлением беспрестанных вопросов Шафера, Хряк проговорился, что Пэнки во время любовных утех делает что-то такое, от чего Хряк, по его собственному признанию, встает на уши. Что именно – никто так и не узнал. Хряк, обычно не слишком щепетильный в таких вещах, в данном случае вел себя как ясновидец после мистического откровения – не мог или не хотел облечь в слова неописуемый и божественный талант Пэнки. Как бы то ни было, Хряк проводил на Вирджиния-Бич все увольнения, а иногда даже срывался туда с ночной вахты. В одну из вахт, оставшись на «Эшафоте», Хряк после показа фильма забрел в кают-компанию, где обнаружил старшину-рулевого, который раскачивался под потолком и ухал, как обезьяна.
– На мандавошек, – заорал Шафер, увидев Хряка, – действует только лосьон после бритья. – Хряк поморщился. – Они его пьют, балдеют и отрубаются. – Он спрыгнул на пол и, развивая разработанную на днях теорию, начал подробный рассказ о своих кусачих насекомых, которые субботними ночами устраивают ритуальные танцы в лесу его лобковых волос.
– Хватит, – прервал его Хряк. – Как там дела в клубе? – Недавно созданный Клуб Отбывших и Отбывающих Наказание занимался подготовкой заговора против Нупа, который помимо прочего был командиром Шафера.
– Вода, – сообщил Шафер, – это единственное, чего Нуп терпеть не может. Он не умеет плавать, и у него три зонтика.
Они обсудили все способы орошения Нупа, исключая разве что сбрасывание за борт. Через пару часов после отбоя к заговору присоединились Лазарь и Теледу, до этого игравшие в столовой в блэкджек (на будущее жалованье). Оба проиграли. Как и вся прочая капитанская шатия. С собой притащили четверть галлона «Старого холостяка», который выклянчили у Хоуи Серда.
Нуп заступил на вахту в субботу. Ближе к закату на флоте производится традиционный вечерний спуск флага, который в сопровождении конвойного эскорта на пирсе Норфолка смотрится весьма впечатляюще. С мостика любого эсминца можно видеть, что все движение – как пешее, так и моторизованное – внезапно прекращается; все разворачиваются, становятся по стойке «смирно» и отдают честь американским флагам, сползающим по дюжине флагштоков.
С четырех до шести Нуп как раз стоял первую полувахту в качестве дежурного офицера. Шаферу надлежало произнести; «На палубе – „смирно“, равнение на флаг». Недавно, по требованию плавучей базы «Мамонтова пещера», к которой был пришвартован «Эшафот» с прочими эсминцами, из вашингтонской береговой части был прислан горнист, и, таким образом, на базе даже был горн, чтобы сыграть отбой.
А тем временем Хряк лежал на крыше рулевой рубки, разложив рядышком кучу очень любопытных предметов. Теледу сидел за рубкой и наполнял презервативы, среди которых были и французские штучки Хряка, водой из-под крана, а затем передавал их Лазарю, который укладывал полные резиновые шарики возле Хряка.
– На палубе, – завопил Шафер. Тут же откуда-то долетела первая нота отбоя. Несколько жестянок на периферии, забегая вперед, начали спускать флаги. Нуп вышел на мостик наблюдать за проведением церемонии. – Равнение на флаг. – Плюх – в двух футах от ступни лейтенанта лопнул презерватив.
– О, черт, – расстроился Хряк.
– Лупи, пока он отдает честь, – шептал Лазарь, придя в неистовство.
Второй презерватив целым и невредимым приземлился на форменный головкой убор Нупа. Краем глаза Хряк видел, что весь пирс вкупе с конвойным эскортом недвижно замер, окрашенный заходящим солнцем в вечерний оранжевый тон. Горнист чисто и звонко играл отбой – он свое дело знал туго.
Третий презерватив вообще пролетел мимо и упал за борт. Хряк затрясся.
– Не могу попасть, – твердил он. Раздраженный Лазарь схватил две резиновые бомбочки и бросился бежать. – Предатель, – зарычал Хряк и метнул налитый водой презерватив ему вслед.
– Ах, так, – обиделся Лазарь и, остановившись между трехдюймовых орудий, метнул один из водяных снарядов в Хряка. Горнист сыграл какой-то музыкальный рифф.
– Продолжай, – велел ему Шафер.
Нуп аккуратно опустил правую руку по шву, а левой снял с головного убора наполненный водой презерватив. Потом спокойно двинулся к лестнице рубки снимать Хряка. Сначала он увидел скрюченного у крана Теледу, который неутомимо продолжал наполнять презервативы. Внизу на торпедной палубе Хряк и Лазарь устроили настоящий бой, гоняясь друг за другом среди серых торпедных аппаратов, которые закат окрасил в ярко-красный цвет. Вооружившись снарядами, оставленными Хряком, Нуп включился в баталию.
Вымотавшись и насквозь промокнув, они в конце концов поклялись друг другу в вечной дружбе. Шафер даже возвел Нупа в почетные члены Клуба Отбывших и Отбывающих Наказание.
Хряк, который ожидал обвинения во всех смертных грехах, изрядно удивился состоявшемуся примирению. Он пал духом и не видел иного способа поднять настроение, кроме совокупления. К сожалению, теперь грянула другая беда: он оказался, так сказать, обеспрезервативлен. Попытался занять хоть пару штук. Но тут как раз наступил тот страшный и безрадостный период перед получкой, когда у всех заканчивается все: деньги, сигареты, мыло и особенно презервативы – тем более французские.
– Отец Небесный, – стонал Хряк, – что делать?
На помощь пришел Хиросима, радиотехник третьего класса.
– Тебе что, – спросил сей достойнейший, – никто не рассказывал о биологическом эффекте радиоизлучения?
– Чего? – удивился Хряк.
– Постой перед работающей радарной антенной, – сказал Хиросима, – и на некоторое время станешь стерильным.
– Да ну? – не поверил Хряк. Вот тебе и ну. И Хиросима показал ему книгу, в которой это вычитал. – А если я боюсь высоты? – сказал Хряк.
– Это единственный выход, – заверил Хиросима. – Тебе нужно только влезть на мачту, а я тем временем включу нашу старую добрую радарную антенну.
Заранее пошатываясь, Хряк подошел к мачте и приготовился лезть. Хоуи Серд шел рядом и заботливо предлагал хлебнуть какого-то мутного пойла из бутылки без этикетки. Взбираясь наверх, Хряк дополз до Профейна, который, как птичка в клетке, раскачивался в боцманской люльке, подвешенной к мачтовой перекладине. Он красил мачту.
– Дум де дум ду дум, – напевал Профейн. – С добрым утром, Хряк.
Мой старый друг, подумал Хряк. Возможно, его слова последними я в жизни слышу. Внизу появился Хиросима.
– Давай, Хряк, – заорал он.
Хряк совершил ошибку и посмотрел вниз. Хиросима, соединив большой и указательный пальцы, показал ему колечко. Хряка затошнило.
– Что ты делаешь в наших краях? – спросил Профейн.
– Да так, погулять вышел, – отозвался Хряк. – А ты, я вижу, мачту красишь.
– Верно, – подтвердил Профейн. – В серый палубный цвет. – Они подробно рассмотрели тему цветовой гаммы «Эшафота» и не менее подробно обсудили итоги юридического диспута, затеянного палубным матросом Профейном, которому велели красить мачту, хотя на самом деле это входило в обязанности людей, обслуживающих локатор.
Хиросима и Хоуи Серд, потеряв терпение, принялись понукать Хряка криками.
– Ладно, – сказал Хряк. – Пока, старина.
– Поосторожней на следующей площадке, – предупредил Профейн, – Я положил там кусок мяса, который спер на камбузе. Думаю вынести его через палубу 01. – Хряк кивнул и продолжил тягучий подъем по лестнице.
Добравшись до площадки, он, как Килрой, высунул нос над ее краем и оценил ситуацию. Верно, там было мясо Профейна. Хряк полез на площадку, но тут его сверхчувствительный нос уловил нечто странное. Он принюхался, поводя носом над площадкой.
– Очень интересно, – сказал Хряк вслух. – Мясо воняет так, будто его жарят. – Он присмотрелся к деликатесу Профейна повнимательнее. – Так, понятно, – произнес он и быстро-быстро полез по лестнице вниз.
– Старик, ты только что спас мне жизнь, – крикнул он, спустившись к Профейну. – Веревка есть?
– А что ты хочешь сделать? – спросил Профейн, бросая ему веревку. – Повеситься?
Хряк завязал на конце веревки петлю и снова полез вверх. После двух-трех попыток он заарканил мясо, подтянул его поближе, сдернул с головы бескозырку и свалил з нее продукт, все время старательно следя за тем, чтобы оставаться вне зоны излучения локатора. Вновь спустившись к Профейну, он показал ему кусок мяса.
– Поразительно, – сказал Профейн. – Как ты это сделал?
– Когда-нибудь, – ответил Хряк, – я расскажу тебе о биологическом эффекте радиоизлучения. – И с этими словами перевернул бескозырку, отбомбившись говядиной на головы Хиросимы и Хоуи Серда.
– Все, что хочешь, – клялся потом Хряк. – Только скажи, старик. Я человек слова, и я этого не забуду.
– Ну так вот, – сказал Профейн через несколько лет в Новом Йорке, стоя у кровати Паолы в квартире на 112-й улице и держа слегка придушенного Хряка за шиворот, – напоминаю тебе об этом.
– Слово есть слово, – прохрипел Хряк. И, прочь отойдя, удалился в печали. Когда он ушел, Паола потянулась к Профейну и попыталась уложить его рядом с собой.
– Нет, – отказался Профейн. – Я говорю так во всех случаях, но сейчас и в самом деле «нет».
– Тебя так давно не было. С тех пор как мы катались в автобусе.
– Кто говорит, что я вернулся?
– А Рэйчел? – Паола мягко придерживала Профейна ладонями за голову. Материнский жест, не более того.
– Да, есть Рэйчел, но… Паола ждала.
– Наверное, это некрасиво… Но я не желаю, чтобы от меня кто-нибудь зависел.
– Это уже случилось, – прошептала она.
Нет, подумал Профейн, она теряет голову. Только не я. Не какой-нибудь шлемиль.
– Зачем же ты прогнала Хряка? Он думал об этом несколько недель.
II
Постепенно близилось расставание.
Однажды вечером, незадолго до назначенного отплытия на Мальту, Профейну случилось оказаться в районе Хьюстон-стрит, где он когда-то жил. Наступила осень, похолодало; темнеть стало раньше, и дети, игравшие у крыльца в бейсбол, решили, что на сегодня хватит. Профейн ни с того ни с сего вознамерился проведать родителей.
Два переулка – и вверх по лестнице, мимо квартиры полицейского Базилиско, жена которого оставляла мусор на лестничной площадке; мимо двери мисс Энджевайн, у которой был какой-то мелкий бизнес, мимо квартиры семьи Венусбергов, чья толстая дочка то и дело пыталась заманить Профейна в ванную; и далее мимо алкоголика Максайкса и скульптора Флэйка с его девчонкой, мимо старой, но активно практикующей ведьмы Мин Де Коста, у которой были осиротелые мышата, мимо собственного прошлого, хотя кому оно нынче известно… Только не Профейну.
Остановившись перед дверью своей старой квартиры, он постучал, хотя по звуку сразу догадался (как иногда по гудкам в телефонной трубке мы понимаем, есть кто-нибудь дома или нет), что внутри пусто. Разумеется, – коль скоро зашел так далеко – покрутил дверную ручку. Они никогда не запирали двери, и в этот раз, так же беспрепятственно войдя в квартиру, Профейн машинально направился в кухню и посмотрел на стол. Ветчина, индюшка, ростбиф. Фрукты: виноград, апельсины, ананас, сливы. Тарелка с хрустящими хлебцами, вазочка с миндалем и бразильскими орехами. Связка чеснока брошена, словно ожерелье богатой дамы, на свежие пучки сладкого укропа, розмарина и эстрагона. Кучка вяленой трески пучит мертвые глазки на здоровенные куски проволоне и бледно-желтого пармезана, а в ведерке со льдом мерзнет Бог знает сколько фаршированных рыб.
Нет, мать нс была телепаткой и не ждала Профейна. Как не ждала своего мужа Джино, дождя, нищеты и всего прочего. Просто у нее был пунктик на питании. Профейн твердо верил, что без таких матерей мир бы много потерял.
Целый час, пока не наступил вечер, он бродил по кухне среди залежей неодушевленных продуктов питания и одушевлял некоторые кусочки, переводя их в себя. Вскоре стало темно, в доме напротив вспыхнул свет, затеплив поджаристую корочку мяса и кожуру фруктов мягкими отблесками. Начался дождь. Профейн ушел.
Родители поймут, что он заходил.
Профейн, у которого ночи стали свободными, решил, что теперь может без особого риска позволить себе чаще бывать в «Ржавой ложке» и «Раскидистом тисе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86