Или дело в том, что я почти весь день ничего не ел, и атмосфера кинозала отвлекала мое внимание. Или же я был слишком рад своему первому непосредственному участию в работе. Или меня просто сбила с толку нелепость происходящего. В общем, не важно. Совершенно автоматически я вытащил конфету из набора «Пира», лежавшего у меня на коленях, и быстро проглотил.
Хуже всего, что эта шоколадка была с кофейной начинкой.
Зомби в ля-ля-парке
Болезнь распространяется следующим образом. Сначала знакомство, вежливые расспросы, предложение встретиться. Пока никто ничего не опасается. Нас не связывают никакие обязательства, ничто на нас не давит. Мы встречаемся, все проходит без инцидентов. Но под конец, стоя почти на пороге, болезнь спрашивает, а нельзя ли посидеть еще часок-другой. Вы ей, конечно, отказываете. Но через минуту она снова просит о том же, рассчитывая, что на сей раз вы будете снисходительнее. Вы же, почуяв неладное, снова ей отказываете. Не мешкая ни секунды, она просит в третий раз и застает вас врасплох. Вот так поступают болезни. Они очень коварны.
И вы говорите: «Ладно. Оставайся. Но когда я попрошу, уходи».
Она отвечает: «Да, само собой».
Конечно же, она хитрит. Конечно же, она берет ситуацию в свои руки. И не уйдет до тех пор, пока не изведет вас окончательно.
Вот такие они – болезни.
* * *
– Как ты себя чувствуешь?
Я поднял глаза и увидел над собой долговязого человека с одутловатым лицом, в черной тенниске и светлых твидовых брюках. Его эластичная нижняя челюсть казалась подвижной, словно угорь, а бесцветные губы поблескивали, когда он говорил. В черной бородке застряли крошки попкорна.
– Кто вы? – спросил я.
– Ну как он?
Спутник долговязого оказался пониже ростом, с глазами желтыми и тусклыми, как у дохлой трески. Его шея была в черных пятнах с золотистым отливом по краям – как солнце при затмении. Кожу усеивали крапинки, как у леопарда диковинной породы.
– Кажется, не очень. Что будем делать?
– Посмотрим, что дальше.
– Кто вы?
– Друзья, – ответил Долговязый.
– Знаете, мне пора уходить, – сказал я. – У меня дела.
Вся выстроившаяся у кассы очередь уставилась на меня, словно я был чем-то вроде дополнительной программы. Я стал рассматривать пару, стоявшую ближе всех, – мужчину средних лет со снежно-белыми волосами и женщину помоложе, с волосами того же цвета. Ее лицо показалось знакомым, она смотрела на меня так, словно боялась или, наоборот, молила о помощи. Приглядевшись, я увидел, что лицо у нее не такое уж и чистое. Правую щеку уродовал черный синяк, резко выделявшийся на белой коже, а на нижней губе багровела ссадина. Когда наши взгляды пересеклись, женщина быстро отвела глаза.
– Да, мы уйдем все вместе, – согласился Леопард.
Я хотел коснуться его, но он отшатнулся, словно опасался за свою драгоценную леопардовую шкуру. Я усомнился, а друг ли он мне вообще? Снежно-белые люди привлекали меня больше и казались гораздо интереснее. Я их поприветствовал. Они будто не слышали, но я решил быть настойчивым. И снова поздоровался, на сей раз громче. Ведь часто бывает, что первая попытка завязать знакомство остается незамеченной. Мужчина со снежно-белыми волосами устремил на меня долгий взгляд глубоких темных глаз.
– Утихомирь его, – сказал Долговязый. – Он привлекает внимание.
Я огляделся – о ком они говорят, – но так и не понял, к кому относились эти слова.
– Не подскажешь, каким образом – отозвался Леопард.
– Откуда мне знать? Это твоя болезнь.
– Ах, значит, теперь это моя болезнь?
– То есть?
– Будто ты не знаешь, что…
– Простите, – вмешался я, – но мне бы хотелось поговорить с моими настоящими друзьями. – Я улыбнулся снежной паре. – Спасибо. И будьте любезны сбавить тон, чтобы мы смогли представиться друг другу…
– Ты вот что, расслабься, – ответил мне Долговязый.
– Вот-вот, успокойся, – эхом отозвался Леопард.
Я приподнялся, и мое лицо буквально запылало. Но стоило лечь обратно, как жар тут же сошел.
– Сколько ему осталось?
– Кто знает. Может, час. День. Месяц. У каждого носителя по-разному.
По всему моему телу шипел и извивался вирус. В животе угнездился клубок змей, а в черепной коробке взрывались фейерверки. К горлу подкатила тошнота, и меня вырвало.
– Нужно дать ему лекарство. Немедленно.
Леопарда озадачило это предложение.
– Какое лекарство?
– То есть как?
– То есть так – какое лекарство? У меня нет с собой лекарства.
Долговязый рассердился.
– Хорошо, тогда где оно?
– В лаборатории.
Я опять протянул к ним руку, они отпрянули, как испуганные рыбы. Я бы еще раз протянул, но тут кто-то будто натолкал в мои конечности морских ежей.
– Уводим его отсюда.
Леопард кивнул.
– Можно глоток воды, – попросил я.
– Да хоть целый кувшин, – сказал Долговязый, тепло мне улыбнувшись. – Ты иди за мной.
Поднимался я очень медленно, поощряемый возгласами моих помощников, которые держались от меня на безопасном расстоянии. Мои конечности горели так, что тепла этого хватило бы, чтоб расплавить Плутон. Не иначе как маниакальный дятел облюбовал мой позвоночник и теперь отчаянно его долбил. Но обещанная вода звала вперед. Мне вдруг очень захотелось попрощаться со снежными людьми, но они исчезли из поля зрения. Толпа расступалась передо мной (иногда не без помощи локтей Долговязого), и на улицу меня вынесло без происшествий.
Снаружи было настоящее пекло. Мостовая плавилась под ногами, как сталь, дорога текла раскаленной лавой, контуры мерцающих зданий растворялись в горячем мареве. Калейдоскоп цветных пятен меня просто ослепил. Алые рубашки и зеленые блузы, розовые футболки и синие майки, черные летние костюмы и джинсовые куртки, шорты хаки и лимонные штаны, персиковые юбки и фиолетовые платья, коричневые сандалии и оранжевые мокасины, белые шлепанцы и черные туфли-лодочки. Я щурился и медленно плелся за Леопардом, замыкал шествие Долговязый. Я хотел ко всем прикоснуться, впитать все цвета и оттенки, с каждым поделиться жаром своей опаленной кожи, но мои провожатые зорко за мной следили и отталкивали любого, кто приближался к границам моей вирусной зоны.
Мы перешли дорогу и направились к огромному кремовому жуку-оленю, укрывшемуся от солнца под навесом. Леопард подошел к его грудному отделу, потянул насекомое за верхнее крыло, и показались кожаные внутренности. Потом он оттопырил крыло и взмахом пятнистой лапы поманил меня к себе.
– Залезай. И, пожалуйста, не прикасайся к нам.
Я сделал, как мне было велено, забрался внутрь панциря и распластался в мягком жучином брюшке. Если бы Леопард или его долговязый друг попросили меня прыгнуть с высокой башни, подвесного моста или еще откуда-нибудь, я бы сделал это не задумываясь.
Все-таки они – прекрасные люди.
Наш краткий перелет домой почти ничем не запомнился, за исключением одного разговора.
– Надеюсь, ты ему ничего не говорил. – поинтересовался Леопард.
– О чем? – спросил Долговязый.
– О приписке.
– Инструкции Шефа однозначны.
– Но ты становишься каким-то мягкотелым.
– Я просто считаю, что он имеет право знать.
– И ошибаешься. Мертвые не имеют прав.
Все остальное время я покачивался в лучистых голубых волнах тихой гавани своего сознания и пытался укрыться от жгучих лучей, падающих с неба.
Жук приземлился рядом с гигантским двухэтажным гнездом с перестроенной мансардой для жучиной королевы и подвалом для трутней. Еще три жука спокойно ожидали снаружи – сверкающий под солнцем черный скарабей, белый термит, застывший неуместным сугробом, и глянцевый ослепительно-алый жук-навозник.
– Это что, новый «БМВ» Войны? – спросил Долговязый.
– М-гм, – промычал Леопард.
– Рановато он вернулся.
– Не жди, что мы его сегодня увидим.
– Они опять со Шкодой?…
– Как обычно.
Леопард вытолкнул перед собой левое крыло жука-оленя и ступил на расплавленный тротуар. Потом строгим жестом велел мне вылезать. Я протянул ему руку, по-прежнему влекомый мыслью о воде, однако он грубо отмахнулся, предоставив мне самому выкарабкиваться из брюха насекомого. Его неучтивость усугубилась тем, что он бросил меня на улице с Долговязым, а сам быстро взбежал по лестнице и скрылся в гнезде.
Чувствовал я себя ужасно – будто кусок ада проглотил. Желудок мой подбрасывало, словно блин на сковороде. Я не знал, кто я и где я.
– Воды, – прошептал я.
– Потерпи немного, – сказал Долговязый. – Сейчас найдем тебе лекарство.
* * *
– Что ты ощущаешь? – спросил Смерть.
– Голова… – показал я.
– Болит?
– Кружится. Без остановки.
Я лежал в темном углу лаборатории и пил из стакана холодную водопроводную воду. В одном из деревянных шкафов Мор отыскал сосуд с белыми таблетками.
– Их тестирование еще не закончено, – уведомил он Смерть. – К тому же они разрабатывались для живцов, а не для мертвых. Поэтому могут быть побочные эффекты. Но лучше ему станет.
Моя голова кружилась безостановочно.
Хуже того: я ощущал настойчивое давление внизу живота. Мой вчерашний обед пропутешествовал по пищеварительному тракту и был переварен моим воскрешенным желудком и кишечником. Я понял, что впервые за долгие годы мне надо помочиться. В уборную меня отвел сам Смерть (все еще избегая прикосновений на случай остаточной инфекции) и прикрыл за мной дверь.
Я спустил штаны и сел на стульчак, рассеянно отметив, что унитаз и ванна – цвета авокадо. Мне пришлось сидеть, потому что из ничтожного обрубка моего пениса было невозможно выпустить струю. Наконец я ощутил, как давление в мочевом пузыре ослабло и болезненный поток ринулся вниз по изувеченной уретре. Услышав журчание, я мельком глянул под себя.
Моча была темно-желтой, густой, с примесью крови.
Обратный путь в спальню напоминал бег по пересеченной местности. Пол второго этажа вспучился, а спуск по лестнице превратился в покорение шестидесятифутовой волны. В самом низу я споткнулся, и пол приподнялся, принимая меня в распростертые объятия.
– Поосторожней, – прозвучал запоздалый совет Смерти.
– Я и так осторожно.
Мы свернули направо в центральную прихожую, снова направо в узкий коридор и еще раз направо – к моей комнате. Смерть отворил дверь, я, пошатываясь, добрел до кровати и упал на нижнюю койку. Он остался стоять в дверях.
– Поесть не хочешь?
– Пока не хочу. – При мысли о еде желудок снова исполнил серию кульбитов.
– Ну ладно. В случае чего, зови.
Дверь закрылась. В замке повернулся ключ.
Снова в безопасности.
Откровение 6:8
Я помнил все, что произошло со мной после того, как я съел отравленный шоколад, но воспоминания были разрозненными, словно принадлежали кому-то другому. Я стыдился своего поведения и не удивился бы, обнаружив себя на следующее утро в гробу. Я так ослаб, что подобная перспектива отчасти даже привлекала.
Я медленно приподнялся и осмотрел комнату. Телевизор был выключен. Ваза с мертвыми розами и пишущая машинка по-прежнему стояли на письменном столе. Фигурку хрустального лебедя повернули задом наперед. Чтобы хоть чем-то себя занять, я встал с кровати, подошел к бюро и выдвинул левый ящик. Там лежала Библия, а под нею – нераспечатанная пачка бумаги формата A4. Я вытащил Библию и принялся поглаживать пачку тремя пальцами левой руки, зачарованный ее снежной белизной. Затем открыл правый ящик и нашел еще две книги. Одна называлась «Преодоление смерти: Руководство для новопреставившихся», другая – «Все кончины от А до Я». Открывать их не хотелось. Голова кружилась, словно заведенный волчок.
Сидеть было плохо. Стоять еще хуже. Я вернулся к кровати и снова лег.
Когда я проснулся, было темно. На коврике у двери лежала записка. Корявым, словно бы детским почерком в ней было выведено: «Скоро вернусь с едой. Смерть». Я понятия не имел, который час. Я стал снимать вконец измятый пиджак, и в левом кармане что-то зашуршало. Вытряхнув содержимое на кровать, я обнаружил с полдюжины плиток из набора «Пир». При взгляде на них даже те крохи, что оставались в желудке со вторника, подскочили к горлу. Я сгреб конфеты одной рукой и выбросил в мусорную корзину.
Зато у меня оформилась мысль, над которой я бился весь день: такая смерть мне глубоко противна. Пусть некоторые заболевания и могут обеспечить трупу безоговорочное уважение коллег, но в случае провала стажировки (теперь это казалось очень вероятным) я ни за что не хотел вновь пережить кошмар, который испытал во время своей краткой болезни. Позор и унижение…
Нет, это все не то.
По иронии судьбы именно этими словами Эми объявила о нашем разрыве. Она сидела у окна за столиком в кафе «Иерихон» и повторила свои же слова, сказанные часом раньше: «Это все не то. Уже не то».
– У нас уже давно все не то, – согласился я тогда.
Надо же. О чем только ни вспомнишь после смерти.
* * *
Мои мысли прервали три твердых коротких удара в дверь.
– Кто там?
– Смерть.
– Входите.
Он отпер и вошел, но прежде чем подойти к моей кровати, убедился, хорошо ли запер за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34