Напустили, кричала, блох. Хотя никаких блох не было.
– А как он объяснял их появление?
– Говорил, с родины приехали. Кровные братья.
– Так зачем все же они приезжали?
– Не знаю. Может, проведать. Но мне казалось, что они от отца чего-то требовали. И он их явно боялся.
– Так, может, они и убили его?
– Нет, вряд ли. Они были очень старые. Обычно их приезжало трое, а в последний раз только двое, и когда я спросил, где третий, отец сказал: умер.
– А как их звали? – спросил Хохотва.
– Одного, кажется, Артемий, второго не помню.
– Но чего, чего требовали? – повысил голос Безменов.
Мальчик молчал, видимо, раздумывая.
– Когда они последний раз появились, отец приказал мне сходить погулять, а сам закрыл дверь. Я стал одеваться в коридоре… Ну, недалеко от двери… Я не подслушивал специально, просто так получилось. Слышно из-за двери плохо, я разобрал только отдельные слова. Они вроде требовали от него закончить дела какие-то, если, говорили, не выполнишь – убьем.
– Так и сказали?!
– Вроде… Отец тут к двери подошел, и я испарился. Но, я думаю, не они вовсе его убили. Где Югорск – и где Магадан! И к тому же они требовали закончить дело не позже ноября.
– И все-таки он кого-то боялся?
– Да нет… Явного страха он не выражал. О своих рабочих делах говорил немного. Он вообще был какой-то…
– Какой?
– Не любил никого. Про всех говорил «дураки, дураки…». Все у него дураки были. Я, честно говоря, всегда думал: как же так, если он самый умный, почему мы бедно живем, даже машины у нас нет, да и квартирка… Сами видите. Мать вечно пилил. То не так, это не эдак.
Мальчик раскраснелся, глаза у него блестели, он явно старался выговориться.
– Я его, конечно, любил, но… – он запнулся, – он иногда казался мне деревянным, словно из березы его вырезали. Скучный, равнодушный. Оживлялся только, когда говорил о родине, о Югорске. Мне представлялось, он страшно жалеет, что уехал оттуда. Про завод рассказывал, про рыбалку, про своего отца, то есть моего деда. Мы, говорил, охотники из рода Охотников. Охотник тоже, даже ружья у него не было! Я ему раз сказал, мол, давай, папа, сходим на охоту.
Он, помню, аж побелел. Посмотрел на меня как на врага народа, но не ударил. Помолчал, потом говорит: «Я охочусь на очень крупного зверя… Таких в Москве, почитай, один будет».
– А что за зверь, не сказал? – подался вперед Безменов.
– Нет. А другой раз было. Сидим мы с ним, смотрим телевизор. Помню, какой-то праздник был. Седьмое ноября, что ли… Перед фильмом выступали его создатели, режиссер, актеры. Когда режиссер заговорил, папа прямо весь к экрану подскочил, смотрит во все глаза. А ведь очки не носил… зоркий. Чего, спрашиваю, ты там интересного увидел, ведь еще не кино, так… болтовня? Вот он, мой зверь, говорит, и пальцем тычет в экран, в этого режиссера. Я засмеялся, а он дал мне затрещину, до сих пор не знаю за что.
– А как фамилия режиссера?
– Не помню.
– Ну а фильм как назывался?
– Фильм? – мальчик наморщил лоб. – Надо подумать. Про войну. Как же… как же… Его потом еще раза два показывали. А! Вот! «Пастушка и танкист».
Безменов и Хохотва переглянулись.
– А еще что-нибудь ты помнишь? – спросил Безменов.
Мальчик пожал плечами.
– Может, мама знает, она придет через час, далеко добираться. А может, на кладбище поехала. Она часто туда ездит. На Востряковское. Тогда вообще появится к ночи. Помню, они все время ругались, а вот теперь…
Он не закончил, судорожно сглотнул, и из глаз его закапали слезы.
– Пойдем, – потянул Илью за рукав Хохотва.
– Может, у отца записки какие были, дневник? – не отставал Безменов.
Мальчик продолжал беззвучно плакать, не обращая внимания на вопрос.
Безменов и Хохотва, стараясь не шуметь, поднялись с дивана и вышли из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Кажется, зацепка? – спросил Хохотва.
– Кинорежиссер? Возможно. Фамилию узнать – один момент по названию фильма. – Он взглянул на часы. – Сейчас уже шесть. Все разошлись по домам, а завтра суббота, но действовать нужно сегодня, не теряя ни минуты: чую, промедлим, и парню – труба. Версия с кинорежиссером, на мой взгляд, довольно сомнительна. Но это хоть что-то. Как же его фамилия? Я помню эту картину. Очередной вздор. Пленный танкист, немецкая девушка… Что-то вроде этого. Любовь на фоне альпийского пейзажа. Замки, ледники… Он потом вступает в единоборство с целой дивизией «СС». Ересь, но как же его фамилия?
– Жаль, нет в живых Марьи Ивановны Шранк, – задумчиво произнес Хохотва.
– А это еще кто?!
– Смотрительница нашего музея, которую убили, помните, еще когда первый раз кости хотели похитить. Она раньше на «Мосфильме» работала гримершей. Всех там знала. Бывало, как начнет рассказывать разные сплетни про актеров, хоть уши затыкай. Матерщинница страшная.
– Она на «Мосфильме» работала? Слушай, и брат этой генеральши тоже. Помнишь, лифтерша сказала: «Начальник на „Мосфильме“, звали его Сергей Васильевич». Интересное кино получается. Давай, дорогой товарищ Хохотва Марк Акимович, я тебя сейчас завезу домой, потом в управление. Постараюсь узнать, кто снял замечательный фильм «Пастушка и танкист». Покойный Иона тоже говорил, что оборотень – большой человек, его просто так не ухватишь.
– А можно, я с вами поеду?
– Я, в общем, не возражаю, но что скажет твоя жена? Моя хоть привыкла.
– Я не женат, в разводе.
– Ах, так! Ну ладно, тогда перекусим – и в управление.
2
В управлении они появились в половине восьмого.
– Звоню на «Мосфильм», – заявил Илья, снимая трубку.
– Никто не отвечает, – через пару минут удрученно сказал он, – следующий номер…
Но и по этому номеру никто не ответил.
– Вымерли они там, что ли?
– Ну кто же томится на работе летом в пятницу вечером?
– Мы.
– Мы – это другое дело. Позвольте, Илья Ильич, трубочку, есть у меня одна знакомая киноманка, уж она-то наверняка знает.
– Звоните, ученый!
– Танечка, – вкрадчиво произнес Хохотва, и Безменов даже удивился непривычно ласковым ноткам в его голосе, – добрый вечер. Как поживаешь? Замечательно. Почему не звоню? Долгий разговор. Послушай, нужна твоя консультация. Ты не помнишь такой фильм – «Пастушка и танкист»? Помнишь? Замечательно! А кто его снимал? Ну постарайся, напряги память. Ну-ну. Очень нужно, мы тут кроссворд отгадываем… Сколько букв? Да не то чтобы кроссворд. Ну, вспомни! Если вспомнишь, с меня коробка конфет. Как, как? Комов? Говоришь, очень известный? А как его имя, отчество? Посмотри, пожалуйста.
– Сейчас она выяснит, – сказал он Безменову. Тот поднял большой палец вверх.
– Ага, слушаю. Сергей Васильевич? Ну, спасибо. Конфеты с меня. Целую.
Итак, его зовут Сергей Васильевич Комов, очевидно, это брат генеральши Сокольской.
– Похоже, в точку попали, – потирал руки Илья, – неужели это и есть предполагаемый оборотень? Так просто, ведь мы могли сразу навестить семейство Ванина и все выяснить. Даже странно, что не пришло в голову. Теперь нужно разузнать адрес этого кинорежиссера, и вперед.
Известный деятель кино, как оказалось, жил на Кутузовском. Машина снова понеслась по московским улицам. Дом, в котором обитал предполагаемый оборотень был в отличие от генеральского и видом пониже, и чином пониже. Правда, ненамного. Главная разница – отсутствие в парадном надзирательницы.
Но и тут их ждала неудача. Они долго звонили в дверь, потом принялись молотить кулаками.
– Вам, товарищи, чего тут надо? – неодобрительно спросила немолодая женщина в шелковом халате, выглянувшая на шум.
– Сергея Васильевича, – холодно сказал Безменов.
– Сергей Васильевич на даче.
– А где она находится?
– Не имею представления, – сказала соседка, поджав губы, и захлопнула дверь.
– Так! Приехали. Двигаем в обратном направлении. Теперь предстоит выяснить, где прохлаждает свои телеса известный кинорежиссер, по совместительству оборотень. Это, я чувствую, будет сделать потруднее. Боюсь, что наш неведомый враг свое местопребывание не афиширует, а дача скорее всего записана на чужое имя. Помнится, Осипов рассказывал, как его возили на «Волге» на встречу с таинственным гражданином, подсказавшим ему, кого именно нужно ловить. По-моему, он говорил, что его везли сначала по Кольцевой автодороге, потом свернули на какой-то проселок. Но там проселков – сотни. Знать хотя бы направление. Остается одно – вернуться в контору и привести в действие все силы: знакомых, незнакомых, милиционеров, киношников, руководство Союза кинематографистов… Словом, всех. Не может такого быть, чтобы кто-нибудь не знал, где у него дача.
И еще один нюанс меня волнует. Что, если он действительно обладает некими парапсихическими способностями? Например, даром гипноза. А это очень похоже на правду. Что делать в таком случае? Не стрелять же в него из пистолета.
– А если все-таки выстрелить? – поинтересовался Хохотва.
– Вы, наверное, шутите, ученый. Ну, пристрелим мы его, а что потом? Даже если удастся доказать его виновность, то и тогда неприятностей не оберешься. Знаю я тамошнюю публику. Такой вопеж поднимут. Это не какой-нибудь Ванька с макаронной фабрики. Заслуженный человек, гордость отечественной кинематографии. Вы же сами подтвердили. А если ошибка?! Тогда вообще тюрьма. Влепят срок и не посмотрят на заслуги и звания. Нет, так просто, как я понимаю, с ним не справиться. Что делать?
– А если попробовать его усыпить?
– Интересно, как? Подойти и спросить: «Как пройти в библиотеку?», как в «Операции Ы», а потом платочек с хлороформом на лицо? Нужно что-то другое.
– У меня есть приятель, собственно, почти коллега, он занимается изучением редких видов животных, вот он рассказывал про усыпляющие пули. Например, с помощью таких пуль в уссурийской тайге ловят тигров.
– Вздор, – засмеялся Илья, – просто сказки; если подобное оружие где-то и есть, то только не у нас, уж поверь мне. Тебя просто разыгрывали. Но допустим, что такие пули существуют. И что же? Придем к твоему приятелю, мол, одолжи десяточек, нам нужно с оборотнем разобраться. Ерунда! Следует придумать что-то более доступное… Вот только что? Прежде всего, конечно, нервнопаралитический газ. Есть у нас такая штука. Мгновенный шок, а пока мерзавец очухается, вкатываем ему пару кубиков сильного снотворного, и привет. Это более реально. Но сначала, мой друг ученый, давайте определимся с кинорежиссером. Я вовсе не уверен, что это тот, кто нам нужен. Но другой ниточки, к сожалению, нет. Вперед, на поиски.
Глава одиннадцатая
1
1971 год. Подмосковье. 3 августа, пятница
Мрак обступил извлеченного из колодца журналиста, тени сгустились, стало трудно дышать, казалось, голову сжал ледяной обруч. Он сделал несколько неуверенных шагов по подземному коридору и чуть не упал, заботливо подхваченный под локоть Джорджем. Впереди шел хозяин дома. Миновали подвал, поднялись по ступенькам в дом, и он снова оказался в знакомом зальце.
– Садитесь, – услышал Осипов холодный спокойный голос и машинально опустился на кожаный диван.
Он не мог сказать, какое сейчас время суток, тяжелые портьеры на окнах были тщательно задернуты. Тускло горело электрическое освещение. Джордж сел рядом, то ли для того, чтобы контролировать поведение Осипова, или просто ради присутствия.
В кресле напротив уселся хозяин.
– Вот вы и снова у меня, – продолжил он, – что должно было случиться, то случилось. И не нужно вздрагивать, суетиться, бить, что называется, копытом. Я избрал вас задолго до того, как мы в первый раз встретились. Дело в том, что я хотел передать свой… – он задумался, – свой дар, что ли? Но не первому встречному. Хотел передать сородичу. Может быть, не совсем современное понятие, проще сказать, родственнику.
Осипов тупо смотрел на Комова, не понимая, о чем это он.
– Именно родственнику. Кровному.
– Мы разве родственники? – наконец нашел в себе силы спросить журналист.
– Прямые. Ведь ваша бабушка, Ксения Львовна, – родная сестра моего отца. Ее девичья фамилия – Пантелеева. У нее было две дочери, Ольга и Людмила. Старшая – Ольга – уехала вместе с родителями за границу, а младшая – Людмила – отстала во время бегства из Севастополя, оказалась в одной семье, потом попала в Москву, где впоследствии вышла замуж за вашего отца – Георгия Степановича. Я очень много сил, времени и денег отдал на поиски хоть кого-нибудь из нашего рода здесь, в России. Так что мы с вами – двоюродные братья.
Восторга от обретения нового родственника Осипов не выразил, ему в настоящий момент было все равно.
– Я вначале возлагал надежды на племянника, Валентина Сокольского. Потом понял: не наш он, не тот человек. Дрянь, мусор, по сути, выродок. А вы, вернее ты, настоящий Пантелеев и полностью подходишь…
– Для чего? – заплетающимся языком спросил Осипов.
– Узнаете. Очень скоро узнаете. Переход произойдет нынче ночью, в наиболее оптимальный момент. Сегодня пятница, тринадцатое, и к тому же первая ночь полнолуния. Все рассчитано и предопределено. Лучшего времени для перемещения не придумаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– А как он объяснял их появление?
– Говорил, с родины приехали. Кровные братья.
– Так зачем все же они приезжали?
– Не знаю. Может, проведать. Но мне казалось, что они от отца чего-то требовали. И он их явно боялся.
– Так, может, они и убили его?
– Нет, вряд ли. Они были очень старые. Обычно их приезжало трое, а в последний раз только двое, и когда я спросил, где третий, отец сказал: умер.
– А как их звали? – спросил Хохотва.
– Одного, кажется, Артемий, второго не помню.
– Но чего, чего требовали? – повысил голос Безменов.
Мальчик молчал, видимо, раздумывая.
– Когда они последний раз появились, отец приказал мне сходить погулять, а сам закрыл дверь. Я стал одеваться в коридоре… Ну, недалеко от двери… Я не подслушивал специально, просто так получилось. Слышно из-за двери плохо, я разобрал только отдельные слова. Они вроде требовали от него закончить дела какие-то, если, говорили, не выполнишь – убьем.
– Так и сказали?!
– Вроде… Отец тут к двери подошел, и я испарился. Но, я думаю, не они вовсе его убили. Где Югорск – и где Магадан! И к тому же они требовали закончить дело не позже ноября.
– И все-таки он кого-то боялся?
– Да нет… Явного страха он не выражал. О своих рабочих делах говорил немного. Он вообще был какой-то…
– Какой?
– Не любил никого. Про всех говорил «дураки, дураки…». Все у него дураки были. Я, честно говоря, всегда думал: как же так, если он самый умный, почему мы бедно живем, даже машины у нас нет, да и квартирка… Сами видите. Мать вечно пилил. То не так, это не эдак.
Мальчик раскраснелся, глаза у него блестели, он явно старался выговориться.
– Я его, конечно, любил, но… – он запнулся, – он иногда казался мне деревянным, словно из березы его вырезали. Скучный, равнодушный. Оживлялся только, когда говорил о родине, о Югорске. Мне представлялось, он страшно жалеет, что уехал оттуда. Про завод рассказывал, про рыбалку, про своего отца, то есть моего деда. Мы, говорил, охотники из рода Охотников. Охотник тоже, даже ружья у него не было! Я ему раз сказал, мол, давай, папа, сходим на охоту.
Он, помню, аж побелел. Посмотрел на меня как на врага народа, но не ударил. Помолчал, потом говорит: «Я охочусь на очень крупного зверя… Таких в Москве, почитай, один будет».
– А что за зверь, не сказал? – подался вперед Безменов.
– Нет. А другой раз было. Сидим мы с ним, смотрим телевизор. Помню, какой-то праздник был. Седьмое ноября, что ли… Перед фильмом выступали его создатели, режиссер, актеры. Когда режиссер заговорил, папа прямо весь к экрану подскочил, смотрит во все глаза. А ведь очки не носил… зоркий. Чего, спрашиваю, ты там интересного увидел, ведь еще не кино, так… болтовня? Вот он, мой зверь, говорит, и пальцем тычет в экран, в этого режиссера. Я засмеялся, а он дал мне затрещину, до сих пор не знаю за что.
– А как фамилия режиссера?
– Не помню.
– Ну а фильм как назывался?
– Фильм? – мальчик наморщил лоб. – Надо подумать. Про войну. Как же… как же… Его потом еще раза два показывали. А! Вот! «Пастушка и танкист».
Безменов и Хохотва переглянулись.
– А еще что-нибудь ты помнишь? – спросил Безменов.
Мальчик пожал плечами.
– Может, мама знает, она придет через час, далеко добираться. А может, на кладбище поехала. Она часто туда ездит. На Востряковское. Тогда вообще появится к ночи. Помню, они все время ругались, а вот теперь…
Он не закончил, судорожно сглотнул, и из глаз его закапали слезы.
– Пойдем, – потянул Илью за рукав Хохотва.
– Может, у отца записки какие были, дневник? – не отставал Безменов.
Мальчик продолжал беззвучно плакать, не обращая внимания на вопрос.
Безменов и Хохотва, стараясь не шуметь, поднялись с дивана и вышли из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Кажется, зацепка? – спросил Хохотва.
– Кинорежиссер? Возможно. Фамилию узнать – один момент по названию фильма. – Он взглянул на часы. – Сейчас уже шесть. Все разошлись по домам, а завтра суббота, но действовать нужно сегодня, не теряя ни минуты: чую, промедлим, и парню – труба. Версия с кинорежиссером, на мой взгляд, довольно сомнительна. Но это хоть что-то. Как же его фамилия? Я помню эту картину. Очередной вздор. Пленный танкист, немецкая девушка… Что-то вроде этого. Любовь на фоне альпийского пейзажа. Замки, ледники… Он потом вступает в единоборство с целой дивизией «СС». Ересь, но как же его фамилия?
– Жаль, нет в живых Марьи Ивановны Шранк, – задумчиво произнес Хохотва.
– А это еще кто?!
– Смотрительница нашего музея, которую убили, помните, еще когда первый раз кости хотели похитить. Она раньше на «Мосфильме» работала гримершей. Всех там знала. Бывало, как начнет рассказывать разные сплетни про актеров, хоть уши затыкай. Матерщинница страшная.
– Она на «Мосфильме» работала? Слушай, и брат этой генеральши тоже. Помнишь, лифтерша сказала: «Начальник на „Мосфильме“, звали его Сергей Васильевич». Интересное кино получается. Давай, дорогой товарищ Хохотва Марк Акимович, я тебя сейчас завезу домой, потом в управление. Постараюсь узнать, кто снял замечательный фильм «Пастушка и танкист». Покойный Иона тоже говорил, что оборотень – большой человек, его просто так не ухватишь.
– А можно, я с вами поеду?
– Я, в общем, не возражаю, но что скажет твоя жена? Моя хоть привыкла.
– Я не женат, в разводе.
– Ах, так! Ну ладно, тогда перекусим – и в управление.
2
В управлении они появились в половине восьмого.
– Звоню на «Мосфильм», – заявил Илья, снимая трубку.
– Никто не отвечает, – через пару минут удрученно сказал он, – следующий номер…
Но и по этому номеру никто не ответил.
– Вымерли они там, что ли?
– Ну кто же томится на работе летом в пятницу вечером?
– Мы.
– Мы – это другое дело. Позвольте, Илья Ильич, трубочку, есть у меня одна знакомая киноманка, уж она-то наверняка знает.
– Звоните, ученый!
– Танечка, – вкрадчиво произнес Хохотва, и Безменов даже удивился непривычно ласковым ноткам в его голосе, – добрый вечер. Как поживаешь? Замечательно. Почему не звоню? Долгий разговор. Послушай, нужна твоя консультация. Ты не помнишь такой фильм – «Пастушка и танкист»? Помнишь? Замечательно! А кто его снимал? Ну постарайся, напряги память. Ну-ну. Очень нужно, мы тут кроссворд отгадываем… Сколько букв? Да не то чтобы кроссворд. Ну, вспомни! Если вспомнишь, с меня коробка конфет. Как, как? Комов? Говоришь, очень известный? А как его имя, отчество? Посмотри, пожалуйста.
– Сейчас она выяснит, – сказал он Безменову. Тот поднял большой палец вверх.
– Ага, слушаю. Сергей Васильевич? Ну, спасибо. Конфеты с меня. Целую.
Итак, его зовут Сергей Васильевич Комов, очевидно, это брат генеральши Сокольской.
– Похоже, в точку попали, – потирал руки Илья, – неужели это и есть предполагаемый оборотень? Так просто, ведь мы могли сразу навестить семейство Ванина и все выяснить. Даже странно, что не пришло в голову. Теперь нужно разузнать адрес этого кинорежиссера, и вперед.
Известный деятель кино, как оказалось, жил на Кутузовском. Машина снова понеслась по московским улицам. Дом, в котором обитал предполагаемый оборотень был в отличие от генеральского и видом пониже, и чином пониже. Правда, ненамного. Главная разница – отсутствие в парадном надзирательницы.
Но и тут их ждала неудача. Они долго звонили в дверь, потом принялись молотить кулаками.
– Вам, товарищи, чего тут надо? – неодобрительно спросила немолодая женщина в шелковом халате, выглянувшая на шум.
– Сергея Васильевича, – холодно сказал Безменов.
– Сергей Васильевич на даче.
– А где она находится?
– Не имею представления, – сказала соседка, поджав губы, и захлопнула дверь.
– Так! Приехали. Двигаем в обратном направлении. Теперь предстоит выяснить, где прохлаждает свои телеса известный кинорежиссер, по совместительству оборотень. Это, я чувствую, будет сделать потруднее. Боюсь, что наш неведомый враг свое местопребывание не афиширует, а дача скорее всего записана на чужое имя. Помнится, Осипов рассказывал, как его возили на «Волге» на встречу с таинственным гражданином, подсказавшим ему, кого именно нужно ловить. По-моему, он говорил, что его везли сначала по Кольцевой автодороге, потом свернули на какой-то проселок. Но там проселков – сотни. Знать хотя бы направление. Остается одно – вернуться в контору и привести в действие все силы: знакомых, незнакомых, милиционеров, киношников, руководство Союза кинематографистов… Словом, всех. Не может такого быть, чтобы кто-нибудь не знал, где у него дача.
И еще один нюанс меня волнует. Что, если он действительно обладает некими парапсихическими способностями? Например, даром гипноза. А это очень похоже на правду. Что делать в таком случае? Не стрелять же в него из пистолета.
– А если все-таки выстрелить? – поинтересовался Хохотва.
– Вы, наверное, шутите, ученый. Ну, пристрелим мы его, а что потом? Даже если удастся доказать его виновность, то и тогда неприятностей не оберешься. Знаю я тамошнюю публику. Такой вопеж поднимут. Это не какой-нибудь Ванька с макаронной фабрики. Заслуженный человек, гордость отечественной кинематографии. Вы же сами подтвердили. А если ошибка?! Тогда вообще тюрьма. Влепят срок и не посмотрят на заслуги и звания. Нет, так просто, как я понимаю, с ним не справиться. Что делать?
– А если попробовать его усыпить?
– Интересно, как? Подойти и спросить: «Как пройти в библиотеку?», как в «Операции Ы», а потом платочек с хлороформом на лицо? Нужно что-то другое.
– У меня есть приятель, собственно, почти коллега, он занимается изучением редких видов животных, вот он рассказывал про усыпляющие пули. Например, с помощью таких пуль в уссурийской тайге ловят тигров.
– Вздор, – засмеялся Илья, – просто сказки; если подобное оружие где-то и есть, то только не у нас, уж поверь мне. Тебя просто разыгрывали. Но допустим, что такие пули существуют. И что же? Придем к твоему приятелю, мол, одолжи десяточек, нам нужно с оборотнем разобраться. Ерунда! Следует придумать что-то более доступное… Вот только что? Прежде всего, конечно, нервнопаралитический газ. Есть у нас такая штука. Мгновенный шок, а пока мерзавец очухается, вкатываем ему пару кубиков сильного снотворного, и привет. Это более реально. Но сначала, мой друг ученый, давайте определимся с кинорежиссером. Я вовсе не уверен, что это тот, кто нам нужен. Но другой ниточки, к сожалению, нет. Вперед, на поиски.
Глава одиннадцатая
1
1971 год. Подмосковье. 3 августа, пятница
Мрак обступил извлеченного из колодца журналиста, тени сгустились, стало трудно дышать, казалось, голову сжал ледяной обруч. Он сделал несколько неуверенных шагов по подземному коридору и чуть не упал, заботливо подхваченный под локоть Джорджем. Впереди шел хозяин дома. Миновали подвал, поднялись по ступенькам в дом, и он снова оказался в знакомом зальце.
– Садитесь, – услышал Осипов холодный спокойный голос и машинально опустился на кожаный диван.
Он не мог сказать, какое сейчас время суток, тяжелые портьеры на окнах были тщательно задернуты. Тускло горело электрическое освещение. Джордж сел рядом, то ли для того, чтобы контролировать поведение Осипова, или просто ради присутствия.
В кресле напротив уселся хозяин.
– Вот вы и снова у меня, – продолжил он, – что должно было случиться, то случилось. И не нужно вздрагивать, суетиться, бить, что называется, копытом. Я избрал вас задолго до того, как мы в первый раз встретились. Дело в том, что я хотел передать свой… – он задумался, – свой дар, что ли? Но не первому встречному. Хотел передать сородичу. Может быть, не совсем современное понятие, проще сказать, родственнику.
Осипов тупо смотрел на Комова, не понимая, о чем это он.
– Именно родственнику. Кровному.
– Мы разве родственники? – наконец нашел в себе силы спросить журналист.
– Прямые. Ведь ваша бабушка, Ксения Львовна, – родная сестра моего отца. Ее девичья фамилия – Пантелеева. У нее было две дочери, Ольга и Людмила. Старшая – Ольга – уехала вместе с родителями за границу, а младшая – Людмила – отстала во время бегства из Севастополя, оказалась в одной семье, потом попала в Москву, где впоследствии вышла замуж за вашего отца – Георгия Степановича. Я очень много сил, времени и денег отдал на поиски хоть кого-нибудь из нашего рода здесь, в России. Так что мы с вами – двоюродные братья.
Восторга от обретения нового родственника Осипов не выразил, ему в настоящий момент было все равно.
– Я вначале возлагал надежды на племянника, Валентина Сокольского. Потом понял: не наш он, не тот человек. Дрянь, мусор, по сути, выродок. А вы, вернее ты, настоящий Пантелеев и полностью подходишь…
– Для чего? – заплетающимся языком спросил Осипов.
– Узнаете. Очень скоро узнаете. Переход произойдет нынче ночью, в наиболее оптимальный момент. Сегодня пятница, тринадцатое, и к тому же первая ночь полнолуния. Все рассчитано и предопределено. Лучшего времени для перемещения не придумаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56