"Дежурный реаниматолог".
Картрайт беседовал с кем-то по телефону, а в комнате, кроме него, находился телохранитель.
- Исчезни на минутку, - коротко приказал телохранителю Картавый, тот взглянул на Фила - можно, мол? - и, получив подтверждение, послушно исчез за дверью.
Картавый плотно притворил дверь, огляделся по сторонам и, убедившись, что в комнате никого, кроме него и Картрайта, не осталось, устало опустился в кресло.
Фил Картрайт настороженно наблюдал за действиями Картавого, но вопросы задавать не торопился. Наконец не выдержал:
- С чем пришел?
- Что, "отец" совсем плох? - ответил Картавый вопросом на вопрос.
- Безнадежен, - уныло махнул рукой Фил, - дышит за него аппарат, и вообще... тянет только на препаратах.
- А что толкуют эскулапы? - верный привычке Картавый упорно избегал употребления буквы "р".
- В каком смысле?
- Ну... отчего "отец" скопытился?
- А... по-видимому, кровоизлияние в мозг.
- По-видимому?
Фил пристально уставился на Картавого, и по сатанинскому блеску в его глазах Картавый понял - Картрайт знает, а может, и...
- Шефа отравили, - прямо резанул Картавый, раскатив проклятую "р". - Но знают об этом только я, ты - и тот, кто это сделал.
- Письмо имеет к этому отношение?
Картавый угрюмо кивнул.
- Что ты намерен предпринять?
- Я? - усмехнулся Картавый. - Ну... я думаю, что "отца" должен заменить достойный человек. Я помогу такому достойному.
Фил нервно прошелся по комнате из угла в угол, а потом внезапно остановился прямо против Картавого:
- Ты намекаешь на Томазо? Да? По правилам ведь именно он должен занять место "отца".
- Почему именно на Томазо? - неопределенно пробормотал Картавый, глядя куда-то в сторону. - Есть не менее достойные люди.
- Например?
- Ну... некто по имени Фил, я полагаю, мог бы, - и он резко повернул голову и глянул Картрайту прямо в глаза.
Картрайт спокойно выдержал его взгляд, но затем кривая ухмылка поползла по его полному холеному лицу, и, как бы оправдываясь, он тихо процедил сквозь зубы:
- Я ведь не итальянец.
- А это сейчас, по-моему, не главное, - поторопился успокоить его Картавый. - "Семья" у тебя в полном подчинении, тебя уважают, ты силен, а Томазо... Думаю, нам помогут поставить его на место. Так?
- Кто поможет? - прищурился Картрайт.
- Те, кто хочет, чтобы ты занял его место, - дипломатично уклонился от прямого ответа Картавый.
- Значит, ты, как я понял, на моей стороне?
- Можешь на меня положиться.
5
Манзини скромно, как и полагается покойнику его возраста, возлежал в маленьком гробу. Он, казалось, совсем усох и сморщился, зато такого выражения умиротворенности при жизни дона Пьетро никто не наблюдал на его лице.
Траурная месса близилась к концу. Приближался последний акт трагифарса - акт прощания с покойным, и по мере его приближения в среде приближенных и родственников росло смятение и тревога. Причина нервозности заключалась в том, что главный преемник Манзини, Роберто Томазо, глава мощного североамериканского клана, до сих пор не осчастливил траурные торжества своим присутствием. Причину странной задержки знали только двое присутствующих - Фил Картрайт и Картавый, но многие о ней догадывались.
Последний аккорд мессы прозвучал под сводами, и наступила леденящая душу тишина. Ни звука... ни шепота... лишь слабый треск свечей.
Картрайт наконец встрепенулся и обвел костел недоумевающим взглядом. Увы! Его взор так и не обнаружил нигде Роберто Томазо. Картрайт вздохнул сокрушенно и решительно шагнул к гробу. Опустился перед ним на колени, сложил молитвенно руки и уткнулся лбом в полированную, красного дерева, стенку последнего ложа Манзини. Так он долго стоял. Очень долго. Присутствующие успели до мельчайших подробностей изучить рельеф подошв его Оотинок. А Томазо все не появлялся.
Наконец Картрайт поднялся, приложился губами к сложенным на животе рукам Манзини и отступил назад. Ему тотчас уступили место у изголовья покойного. Здесь полагалось принимать соболезнования самым близким родственникам.
И хотя Манзини был бесплоден, а его жена давно покинула этот мир, Картрайт, казалось, не понял значения ретирады. Тогда из группы особо приближенных отделился Джованни Картавый. Он приблизился к Картрайту на цыпочках, почтительно склонил голову и отчетливым шепотом, так, чтобы слышали окружающие, произнес:
- "Крестный отец" всегда считал вас единственным и законным сыном. Позвольте выр... разить вам наши глубочайшие соболезнования. Последние его слова были: "Скажите сыночку Фило, что я... я..."
Джованни не договорил - его душили рыдания, и окружающие так никогда и не узнали: что же "отец" сказал "сыночку Фило". Он опустился на колени и потянулся губами к правой руке новоявленного потомка. Картрайт не противился, и Картавый без помех облобызал перстень на его среднем пальце. Вслед за Джованни на лобызание выстроилась длинная очередь.
"Король умер, да здравствует регент", - отметил про себя Картавый и скромно отвалил в сторонку.
А в это же время Роберто Томазо стоял возле покореженных останков своего бронированного шикарного авто и неистово ругался.
То, что он и его сыновья уцелели во время короткой, но жестокой битвы прямо посреди оживленного хайвея, связывающего аэропорт с Майами, нельзя было назвать чудом. И Томазо-старший прекрасно это понял. Нападавшие попросту не ставили цель убить Роберто и его сыновей.
Иначе их тела лежали бы рядом с телами десяти телохранителей. То была просто демонстрация силы и... предупреждение. Что ж, Роберто Томазо внял предупреждению.
В Медельине Фитцжеральда никто не встречал. Возле небольшого здания частного аэропорта дежурило несколько такси. Эдуард махнул рукой, и тотчас одна из них вырулила и услужливо подставила ему блестящий бок.
Фитцжеральд небрежно забросил на сиденье тонкий кейс - весь свой багаж, а сам уселся рядом с шофером. Тот вопросительно глянул на пассажира. Эдуард на плохом испанском назвал адрес, и лицо таксиста почтительно вытянулось. Вилла Доминико Соморы располагалась в самом престижном районе Медельина и, конечно, была хорошо знакома водителю такси.
Минут через сорок они уже въезжали в этот привилегированный квартал. Водитель, лихой смуглолицый парень, резко сбавил скорость, но полисмен в патрульной машине на углу проводил его машину неодобрительным взглядом обитатели квартала пользовались собственными лимузинами, и такси в районе появлялись редко.
По обеим сторонам широкой улицы, в глубине ухоженных тенистых аллей, выстроились шикарные особняки - один вычурней другого. Однако Фитцжеральд с усмешкой отметил, что у местных бонз весьма дурной вкус.
Особняк Соморы как раз выгодно отличался от других строгостью форм и отсутствием архитектурных излишеств. Такси проскочило мимо запертых чугунных ворот и притормозило возле увитой какими-то лианами калитки.
Водитель излишне торопливо отсчитал сдачу, и руки его слегка дрожали бедняга явно чувствовал себя не в своей тарелке среди окружающего великолепия. Эдуард компенсировал моральный ущерб лишним долларом. Таксист рассыпался в благодарностях, но поспешил унести колеса подальше.
Фитцжеральд остался в полном одиночестве посреди залитой солнцем улицы. В стене, сбоку от калитки, поблескивала медью табличка: "Синьор Доминико Мануэль Сомора". Под табличкой - крохотная кнопка звонка. Эдуард решительно вдавил ее два раза. Звонка он не услышал, но замок калитки щелкнул, и она отворилась.
Эдуард неторопливо зашагал по аллейке к дому. Он невольно залюбовался столетними стволами и причудливыми кронами деревьев, разноцветными птахами, порхающими вокруг, и не сразу заметил спешащего навстречу смуглолицего красавца в легком кремовом костюме. Воротник накрахмаленной рубахи молодца украшал щегольской платок, и Эдуард отметил про себя, что Алексей Мелешко точно уловил веяние здешней моды.
Красавчик остановился в трех шагах и приветствовал гостя почтительным, но сдержанным поклоном:
- Если не ошибаюсь, синьор прибыл из ЛосАнджелеса и желает видеть синьора Сомору по важному делу? - вежливо осведомился он, демонстрируя великолепную улыбку.
- Вы не ошибаетесь, - коротко кивнул в ответ Эдуард и показал свои тоже весьма недурные зубы.
- Синьор Сомора ждет вас. Я провожу.
Красавчик пропустил Эдуарда вперед и зашагал сзади.
- Как называется эта порода деревьев? - осведомился Фитцжеральд, не поворачивая головы.
- Это гигантская гевея, а вот то - бертолеция.
- Жаль, что такие красавцы не растут в нашем климате, - сокрушенно вздохнул Эдуард, - кстати... Вы не окажете мне любезность идти рядом?
Знаете... профессиональная привычка... не люблю, когда собеседник находится за спиной. К тому же вы не просто слуга-дворецкий, и это сразу бросается в глаза.
- Вы правы, - послушно догнав Эдуарда, признался красавчик, - я личный секретарь синьора Соморы.
- Синьор Рикардо, не так ли?
- Да, - немного смутился тот.
- Нелегкая у вас должность, - посочувствовал Эдуард, - и опасная. Вот бедняга Джексон...
Как преданно и старательно он служил хозяину, и что же? Впрочем, я вижу, у него достойный преемник. А скажите: дожди у вас часто идут?
Так, мило беседуя, они обогнули небольшой фонтанчик, поднялись по пологой мраморной лестнице и остановились перед массивной, черного дерева дверью с бронзовыми ручками в виде голов ягуара. Чья-то услужливая рука распахнула дверь изнутри, и Эдуард шагнул в прохладный полутемный вестибюль. Он миновал громадное зеркало во всю стену, не удостоив взглядом своего отражения, и ступил на ковровую дорожку.
Кабинет Соморы располагался на втором этаже. Рикардо проводил Эдуарда до самой двери, предупредительно постучал и, откланявшись, повторил:
- Синьор Сомора ждет вас.
Доминико Сомора и вправду поджидал Фитцжеральда, чинно возвышаясь за своим излюбленным светлым столом. Лишь только дверь пропустила гостя, он встал и с нескрываемым интересом оглядел Эдуарда с головы до ног. Эдуард спокойно ответил тем же. Обмен первыми впечатлениями длился долю секунды. Затем Сомора неуклюже вылез из-за стола и направился гостю навстречу.
Они встретились ровно на середине комнаты. Сомора по американскому обычаю протянул руку.
Эдуард крепко сжал толстые цепкие пальцы хозяина.
- Доминико Мануэль Сомора, - баском представился тот.
Эдуард замешкался.
- Да полно вам, - махнул рукой Сомора. - Мы, кажется, вышли на тот этап отношений, когда называют настоящие имена - Что ж... Вы правы. Эдуард Фитцжеральд.
- И, если не ошибаюсь, есть еще одно имя?
Отцовское?
- Отчество. Да, я русский.
- С русскими я никогда не имел дел, - улыбнулся Сомора уголкам и губ, - но думаю, мы договор имея.
И он жестом пригласил Эдуарда в угол кабинета. Здесь их ожидали глубокие кресла и столик с пепельницей из горного хрусталя. Хозяин замешкался возле резного изящного буфета.
- Что-нибудь покрепче? - радушно осведомился он.
- Не откажусь от любого прохладительного напитка.
- Да... жара в это время несусветная, - посетовал Сомора, выбирая из бара бутылки. - Знаете ли, при всем моем положении я ужасно демократичный человек. Я ведь из простых арендаторов, - балагурил он добродушно, выставляя на стол бокалы. - Вот, например, не люблю по таким пустякам беспокоить слуг. И вообще - не терплю чванства и спеси, мои друзья хорошо знают об этом и не церемонятся. Предлагаю и вам следовать их примеру. Хотите что покрепче - наливайте сами, без стеснения. Лично я предпочитаю неразведенный ром с сахаром. Вот сигары, - он подвинул Эдуарду ящик и грузно опустился в свое кресло.
- А знаете, - продолжал он, отведав излюбленного напитка, - я вас представлял несколько иначе.
- Постарше? - усмехнулся Фитцжеральд.
- Нет, вовсе не это. Просто у вашей фирмы такая вывеска, что я ожидал встретить этакого чинушу в сутане и с четками. Кстати: фанатов такого типа я всегда опасался. Они лживы, бескомпромиссны и слепы - как в принципе, наверное, и любые фанатики.
- А разве вы не воспитываете в своих подчиненных фанатизм?
- Ни в коем случае! Я просто требую беспрекословного подчинения закону - нашему закону, - подчеркнул Сомора, - и хорошо плачу за работу. Единственно, во что мои люди свято верят, так это в неотвратимость наказания в случае предательства. Это мое кредо. А разве у вас другие принципы?
- Несколько иные, - уклонился Эдуард от ответа.
- Впрочем, это не важно, важен результат.
А признайтесь, ведь старый пройдоха Сомора таки припер вас к стенке, а?
Возразить на это Эдуарду было нечего.
"Старый пройдоха" действительно припер всех к стене. Причем припер в тот момент, когда казалось, что сам загнан в угол и деваться ему некуда. И сделал он это столь нетрадиционным, но действенным способом, что Сергей Надеждин даже усомнился: уж не начитался ли синьор Доминико Мануэль классиков марксизма-ленинизма?
Суть способа Соморы состояла в том, что он объявил забастовку. Самую что ни на есть настоящую забастовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Картрайт беседовал с кем-то по телефону, а в комнате, кроме него, находился телохранитель.
- Исчезни на минутку, - коротко приказал телохранителю Картавый, тот взглянул на Фила - можно, мол? - и, получив подтверждение, послушно исчез за дверью.
Картавый плотно притворил дверь, огляделся по сторонам и, убедившись, что в комнате никого, кроме него и Картрайта, не осталось, устало опустился в кресло.
Фил Картрайт настороженно наблюдал за действиями Картавого, но вопросы задавать не торопился. Наконец не выдержал:
- С чем пришел?
- Что, "отец" совсем плох? - ответил Картавый вопросом на вопрос.
- Безнадежен, - уныло махнул рукой Фил, - дышит за него аппарат, и вообще... тянет только на препаратах.
- А что толкуют эскулапы? - верный привычке Картавый упорно избегал употребления буквы "р".
- В каком смысле?
- Ну... отчего "отец" скопытился?
- А... по-видимому, кровоизлияние в мозг.
- По-видимому?
Фил пристально уставился на Картавого, и по сатанинскому блеску в его глазах Картавый понял - Картрайт знает, а может, и...
- Шефа отравили, - прямо резанул Картавый, раскатив проклятую "р". - Но знают об этом только я, ты - и тот, кто это сделал.
- Письмо имеет к этому отношение?
Картавый угрюмо кивнул.
- Что ты намерен предпринять?
- Я? - усмехнулся Картавый. - Ну... я думаю, что "отца" должен заменить достойный человек. Я помогу такому достойному.
Фил нервно прошелся по комнате из угла в угол, а потом внезапно остановился прямо против Картавого:
- Ты намекаешь на Томазо? Да? По правилам ведь именно он должен занять место "отца".
- Почему именно на Томазо? - неопределенно пробормотал Картавый, глядя куда-то в сторону. - Есть не менее достойные люди.
- Например?
- Ну... некто по имени Фил, я полагаю, мог бы, - и он резко повернул голову и глянул Картрайту прямо в глаза.
Картрайт спокойно выдержал его взгляд, но затем кривая ухмылка поползла по его полному холеному лицу, и, как бы оправдываясь, он тихо процедил сквозь зубы:
- Я ведь не итальянец.
- А это сейчас, по-моему, не главное, - поторопился успокоить его Картавый. - "Семья" у тебя в полном подчинении, тебя уважают, ты силен, а Томазо... Думаю, нам помогут поставить его на место. Так?
- Кто поможет? - прищурился Картрайт.
- Те, кто хочет, чтобы ты занял его место, - дипломатично уклонился от прямого ответа Картавый.
- Значит, ты, как я понял, на моей стороне?
- Можешь на меня положиться.
5
Манзини скромно, как и полагается покойнику его возраста, возлежал в маленьком гробу. Он, казалось, совсем усох и сморщился, зато такого выражения умиротворенности при жизни дона Пьетро никто не наблюдал на его лице.
Траурная месса близилась к концу. Приближался последний акт трагифарса - акт прощания с покойным, и по мере его приближения в среде приближенных и родственников росло смятение и тревога. Причина нервозности заключалась в том, что главный преемник Манзини, Роберто Томазо, глава мощного североамериканского клана, до сих пор не осчастливил траурные торжества своим присутствием. Причину странной задержки знали только двое присутствующих - Фил Картрайт и Картавый, но многие о ней догадывались.
Последний аккорд мессы прозвучал под сводами, и наступила леденящая душу тишина. Ни звука... ни шепота... лишь слабый треск свечей.
Картрайт наконец встрепенулся и обвел костел недоумевающим взглядом. Увы! Его взор так и не обнаружил нигде Роберто Томазо. Картрайт вздохнул сокрушенно и решительно шагнул к гробу. Опустился перед ним на колени, сложил молитвенно руки и уткнулся лбом в полированную, красного дерева, стенку последнего ложа Манзини. Так он долго стоял. Очень долго. Присутствующие успели до мельчайших подробностей изучить рельеф подошв его Оотинок. А Томазо все не появлялся.
Наконец Картрайт поднялся, приложился губами к сложенным на животе рукам Манзини и отступил назад. Ему тотчас уступили место у изголовья покойного. Здесь полагалось принимать соболезнования самым близким родственникам.
И хотя Манзини был бесплоден, а его жена давно покинула этот мир, Картрайт, казалось, не понял значения ретирады. Тогда из группы особо приближенных отделился Джованни Картавый. Он приблизился к Картрайту на цыпочках, почтительно склонил голову и отчетливым шепотом, так, чтобы слышали окружающие, произнес:
- "Крестный отец" всегда считал вас единственным и законным сыном. Позвольте выр... разить вам наши глубочайшие соболезнования. Последние его слова были: "Скажите сыночку Фило, что я... я..."
Джованни не договорил - его душили рыдания, и окружающие так никогда и не узнали: что же "отец" сказал "сыночку Фило". Он опустился на колени и потянулся губами к правой руке новоявленного потомка. Картрайт не противился, и Картавый без помех облобызал перстень на его среднем пальце. Вслед за Джованни на лобызание выстроилась длинная очередь.
"Король умер, да здравствует регент", - отметил про себя Картавый и скромно отвалил в сторонку.
А в это же время Роберто Томазо стоял возле покореженных останков своего бронированного шикарного авто и неистово ругался.
То, что он и его сыновья уцелели во время короткой, но жестокой битвы прямо посреди оживленного хайвея, связывающего аэропорт с Майами, нельзя было назвать чудом. И Томазо-старший прекрасно это понял. Нападавшие попросту не ставили цель убить Роберто и его сыновей.
Иначе их тела лежали бы рядом с телами десяти телохранителей. То была просто демонстрация силы и... предупреждение. Что ж, Роберто Томазо внял предупреждению.
В Медельине Фитцжеральда никто не встречал. Возле небольшого здания частного аэропорта дежурило несколько такси. Эдуард махнул рукой, и тотчас одна из них вырулила и услужливо подставила ему блестящий бок.
Фитцжеральд небрежно забросил на сиденье тонкий кейс - весь свой багаж, а сам уселся рядом с шофером. Тот вопросительно глянул на пассажира. Эдуард на плохом испанском назвал адрес, и лицо таксиста почтительно вытянулось. Вилла Доминико Соморы располагалась в самом престижном районе Медельина и, конечно, была хорошо знакома водителю такси.
Минут через сорок они уже въезжали в этот привилегированный квартал. Водитель, лихой смуглолицый парень, резко сбавил скорость, но полисмен в патрульной машине на углу проводил его машину неодобрительным взглядом обитатели квартала пользовались собственными лимузинами, и такси в районе появлялись редко.
По обеим сторонам широкой улицы, в глубине ухоженных тенистых аллей, выстроились шикарные особняки - один вычурней другого. Однако Фитцжеральд с усмешкой отметил, что у местных бонз весьма дурной вкус.
Особняк Соморы как раз выгодно отличался от других строгостью форм и отсутствием архитектурных излишеств. Такси проскочило мимо запертых чугунных ворот и притормозило возле увитой какими-то лианами калитки.
Водитель излишне торопливо отсчитал сдачу, и руки его слегка дрожали бедняга явно чувствовал себя не в своей тарелке среди окружающего великолепия. Эдуард компенсировал моральный ущерб лишним долларом. Таксист рассыпался в благодарностях, но поспешил унести колеса подальше.
Фитцжеральд остался в полном одиночестве посреди залитой солнцем улицы. В стене, сбоку от калитки, поблескивала медью табличка: "Синьор Доминико Мануэль Сомора". Под табличкой - крохотная кнопка звонка. Эдуард решительно вдавил ее два раза. Звонка он не услышал, но замок калитки щелкнул, и она отворилась.
Эдуард неторопливо зашагал по аллейке к дому. Он невольно залюбовался столетними стволами и причудливыми кронами деревьев, разноцветными птахами, порхающими вокруг, и не сразу заметил спешащего навстречу смуглолицего красавца в легком кремовом костюме. Воротник накрахмаленной рубахи молодца украшал щегольской платок, и Эдуард отметил про себя, что Алексей Мелешко точно уловил веяние здешней моды.
Красавчик остановился в трех шагах и приветствовал гостя почтительным, но сдержанным поклоном:
- Если не ошибаюсь, синьор прибыл из ЛосАнджелеса и желает видеть синьора Сомору по важному делу? - вежливо осведомился он, демонстрируя великолепную улыбку.
- Вы не ошибаетесь, - коротко кивнул в ответ Эдуард и показал свои тоже весьма недурные зубы.
- Синьор Сомора ждет вас. Я провожу.
Красавчик пропустил Эдуарда вперед и зашагал сзади.
- Как называется эта порода деревьев? - осведомился Фитцжеральд, не поворачивая головы.
- Это гигантская гевея, а вот то - бертолеция.
- Жаль, что такие красавцы не растут в нашем климате, - сокрушенно вздохнул Эдуард, - кстати... Вы не окажете мне любезность идти рядом?
Знаете... профессиональная привычка... не люблю, когда собеседник находится за спиной. К тому же вы не просто слуга-дворецкий, и это сразу бросается в глаза.
- Вы правы, - послушно догнав Эдуарда, признался красавчик, - я личный секретарь синьора Соморы.
- Синьор Рикардо, не так ли?
- Да, - немного смутился тот.
- Нелегкая у вас должность, - посочувствовал Эдуард, - и опасная. Вот бедняга Джексон...
Как преданно и старательно он служил хозяину, и что же? Впрочем, я вижу, у него достойный преемник. А скажите: дожди у вас часто идут?
Так, мило беседуя, они обогнули небольшой фонтанчик, поднялись по пологой мраморной лестнице и остановились перед массивной, черного дерева дверью с бронзовыми ручками в виде голов ягуара. Чья-то услужливая рука распахнула дверь изнутри, и Эдуард шагнул в прохладный полутемный вестибюль. Он миновал громадное зеркало во всю стену, не удостоив взглядом своего отражения, и ступил на ковровую дорожку.
Кабинет Соморы располагался на втором этаже. Рикардо проводил Эдуарда до самой двери, предупредительно постучал и, откланявшись, повторил:
- Синьор Сомора ждет вас.
Доминико Сомора и вправду поджидал Фитцжеральда, чинно возвышаясь за своим излюбленным светлым столом. Лишь только дверь пропустила гостя, он встал и с нескрываемым интересом оглядел Эдуарда с головы до ног. Эдуард спокойно ответил тем же. Обмен первыми впечатлениями длился долю секунды. Затем Сомора неуклюже вылез из-за стола и направился гостю навстречу.
Они встретились ровно на середине комнаты. Сомора по американскому обычаю протянул руку.
Эдуард крепко сжал толстые цепкие пальцы хозяина.
- Доминико Мануэль Сомора, - баском представился тот.
Эдуард замешкался.
- Да полно вам, - махнул рукой Сомора. - Мы, кажется, вышли на тот этап отношений, когда называют настоящие имена - Что ж... Вы правы. Эдуард Фитцжеральд.
- И, если не ошибаюсь, есть еще одно имя?
Отцовское?
- Отчество. Да, я русский.
- С русскими я никогда не имел дел, - улыбнулся Сомора уголкам и губ, - но думаю, мы договор имея.
И он жестом пригласил Эдуарда в угол кабинета. Здесь их ожидали глубокие кресла и столик с пепельницей из горного хрусталя. Хозяин замешкался возле резного изящного буфета.
- Что-нибудь покрепче? - радушно осведомился он.
- Не откажусь от любого прохладительного напитка.
- Да... жара в это время несусветная, - посетовал Сомора, выбирая из бара бутылки. - Знаете ли, при всем моем положении я ужасно демократичный человек. Я ведь из простых арендаторов, - балагурил он добродушно, выставляя на стол бокалы. - Вот, например, не люблю по таким пустякам беспокоить слуг. И вообще - не терплю чванства и спеси, мои друзья хорошо знают об этом и не церемонятся. Предлагаю и вам следовать их примеру. Хотите что покрепче - наливайте сами, без стеснения. Лично я предпочитаю неразведенный ром с сахаром. Вот сигары, - он подвинул Эдуарду ящик и грузно опустился в свое кресло.
- А знаете, - продолжал он, отведав излюбленного напитка, - я вас представлял несколько иначе.
- Постарше? - усмехнулся Фитцжеральд.
- Нет, вовсе не это. Просто у вашей фирмы такая вывеска, что я ожидал встретить этакого чинушу в сутане и с четками. Кстати: фанатов такого типа я всегда опасался. Они лживы, бескомпромиссны и слепы - как в принципе, наверное, и любые фанатики.
- А разве вы не воспитываете в своих подчиненных фанатизм?
- Ни в коем случае! Я просто требую беспрекословного подчинения закону - нашему закону, - подчеркнул Сомора, - и хорошо плачу за работу. Единственно, во что мои люди свято верят, так это в неотвратимость наказания в случае предательства. Это мое кредо. А разве у вас другие принципы?
- Несколько иные, - уклонился Эдуард от ответа.
- Впрочем, это не важно, важен результат.
А признайтесь, ведь старый пройдоха Сомора таки припер вас к стенке, а?
Возразить на это Эдуарду было нечего.
"Старый пройдоха" действительно припер всех к стене. Причем припер в тот момент, когда казалось, что сам загнан в угол и деваться ему некуда. И сделал он это столь нетрадиционным, но действенным способом, что Сергей Надеждин даже усомнился: уж не начитался ли синьор Доминико Мануэль классиков марксизма-ленинизма?
Суть способа Соморы состояла в том, что он объявил забастовку. Самую что ни на есть настоящую забастовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51