Она подняла чашу с жидкостью, выглядевшей столь невинной, похожей на вино, и поднесла ее Синклеру, вручила ему. Он взял чашу с улыбкой, и она знала, что он хочет ей сказать. „Не волнуйся”, — пытался снова сказать он. Сакай попятилась, не в силах отвести взгляд от чаши. Ратенн произносил благословение на диалекте жрецов, которое она едва ли воспринимала до тех пор, пока он не дошел до слов:
— Испей ее, — сказал он. — Испробуй вкус будущего. Или Смерти. И Жизни. И Великой Пустоты, что лежит между. Возможно, этим поступком будет уничтожена Смерть.
Остолбенев, Сакай смотрела, как Синклер поднял чашу на всеобщее обозрение, а потом поднес к губам. Он сделал глоток — как много он выпил, она не смогла определить, — и проглотил напиток. Его плечи слегка вздрогнули, спина напряглась, а глаза на мгновение зажмурились.
Ратенн повернулся спиной к зрителям и казался таким же обеспокоенным, как и Сакай. Нерун подозрительно наблюдал за всем происходящим.
Она уже хотела подойти к Синклеру, наплевав на протокол, когда он с явным усилием расслабился и открыл глаза. Синклер кивнул Ратенну, который потом кивнул Сакай. Та поспешила вперед, гораздо быстрее, чем на репетициях, и подняла одежды Валена.
Лицо Синклера посерело, выражая застывшую маску контролируемого страдания. Руки были крепко сжаты в кулаки, и он мелко дрожал. Когда Сакай помогла ему надеть мантию, то почувствовала, что его одежда промокла от пота.
— Ты в порядке? — улучив момент, шепнула она, зная, что это глупый вопрос, но что еще она могла сказать?
— На вкус, как раскаленная лава, — с трудом прошептал он.
Закончив, Сакай отошла назад всего на полшага, готовая подойти, если он вдруг начнет падать. Но он стоял совершенно прямо и неподвижно. Голова его была высоко поднята, глаза смотрели поверх зрителей с тем гордым выражением, которого от него ждали. К счастью, до конца осталось недолго.
Ратенн повернулся к собравшимся.
— Как в былые времена мы называем того, кто поведет нас. Среди рейнджеров да будут знать Джеффри Дэвида Синклера как Энтил'За!
Рейнджеры внизу немедленно крикнули в унисон:
— Энтил'За! Мы живем ради Единственного. Мы умрем ради Единственного!
— Энтил'За, — продолжал Ратенн, — он — свет во тьме. Он — мост между мирами.
Ответом на это был одобрительный шум толпы. Церемония закончилась. Они ушли в обратном порядке. Синклер повернулся и твердым шагом пошел по помосту. Сакай не стала ждать, когда он дойдет до середины спуска, как ее учили, а немедленно оказалась возле него, лишь только он сделал первый шаг, и держалась на шаг позади, готовая ко всему.
Нерун подождал, пока они не спустились, прежде чем уйти. Ратенн следовал за ними несколько быстрее, чем предписывалось протоколом. Когда она удостоверилась, что они скрылись из поля зрения собравшихся, то крепко взяла Синклера под локоть. Его шаги стали нетвердыми, теперь его заметно трясло.
— Боже мой, — сказала она, когда они достигли конца помоста и направились к ближайшим зданиям, где их ждали врачи. — Что за дрянь они тебе подсунули?
— Это моя вина, черт побери, — прошептал он. — Я так нервничал, что проглотил больше, чем нужно.
Теперь Ратенн шел рядом с ними, глядя с беспокойством, но прежде чем он успел что–либо сказать, к ним присоединился Нерун.
— Энтил'За, — холодно сказал Нерун, — вам нехорошо?
Сакай хотела подойти к нему и ударить по лицу, чтобы согнать эту презрительную ухмылку, но не могла оставить Синклера. Даже если бы ей и удалось нанести Неруну хоть какое–то повреждение, она слишком хорошо осознавала, что это делать не стоит.
Ее гнев быстро сменился удивлением, когда Синклер издал слабый смешок.
— Чувство… юмора, Нерун? — хрипло сказал он. — Я и не думал, что вы им обладаете.
Нерун остановился, вероятно, удивленный, оставив Сакай и Ратенна, которые теперь вели Синклера под руки, торопясь в ближайшее здание.
Синклер был в сознании, пока они не вошли в комнату, где их ждали врачи. Его уложили на носилки и потащили к кошмарного вида набору трубок, электродов и систем наблюдения. Врачи сказали, что введут ему противоядие, объяснив, что промывание желудка лишь усложнит его положение. Через час они поместили его в медицинский транспорт и отвезли вместе с Сакай домой.
Они сделали все, что могли. Теперь оставалось только ждать, пока он поправится.
Три дня и три ночи его лихорадило. Сакай была рядом с ним, делая все, что в ее силах, чтобы успокоить его, когда он метался, призывая ее в бреду. Она спала лишь тогда, когда усталость овладевала ею. Врачи–минбарцы регулярно осматривали его, заверяя ее в том, что все в порядке, а потом снова уходили.
Утром четвертого дня она заснула прямо рядом с его кроватью. Очнулась она от прикосновения к своему лицу. Открыв глаза, Сакай увидела Синклера, который приподнялся на кровати и слабо улыбался. Лихорадка прошла.
— Привет, — все, что он смог сказать.
— С возвращением, — она взяла его руку и прижала ее к щеке.
— Как здорово снова вернуться. Я совершенно вымотан. Такие дурацкие сны.
— Представляю, — заметила она. — Ты иногда говорил во сне.
— Полагаю, что иногда ты слышала свое имя, — сказал он.
— Иногда.
— Ты почти всегда присутствовала в моих снах, иногда всего лишь как молчаливый наблюдатель. Даже на Рубеже. Я провел на Рубеже целую вечность. И на минбарском корабле. Странно, но везде, где я видел смерть и разрушение, я видел Улкеша. Боюсь, это придавало ему демоническую роль. Что ты думаешь об этом?
— Не знаю.
— Возможно, я подсознательно слишком пристрастно отношусь к нему.
— Возможно. Но ведь ты также видел и Коша?
— Да, — сказал Синклер, как будто внезапно вспомнив что–то. — Мне кажется, что он пытался мне что–то сказать, но я не смог этого понять.
Он задумался на мгновение, а потом пожал плечами.
— Но, знаешь, я также видел во сне отца Раффелли и его жену. Они не снились мне уже давно.
Сакай знала, что это были супруги–священники, воспитывавшие Синклера в колледже после того, как его отец погиб во время Дилгарской войны. Они были ему верными друзьями, пока не умерли несколько лет назад.
— Ты снова был в школе, да?
Она подумала, на связаться ли ей с врачами, или просто дать ему поспать. Но, хотя он выглядел усталым, на его лице появились прежние краски и энергичность. И он явно хотел поговорить.
— Иногда. Я пару раз возвращался в тот день, когда впервые там появился. До сих пор чувствую, как я тогда злился на бога и Вселенную за то, что он забрал моего отца к себе. Моя бедная мама не знала, что делать и отправила меня туда. Там был он, дряхлый на вид старый священник, и меня поразило, каким педантом он был — а он пригласил меня покататься на своей скоростной лодке. Я был уверен, что мы оба погибнем от его маневров.
Сакай улыбнулась. Она, конечно, слышала все это раньше, но он не говорил об этом какое–то время.
— Но больше всего мне снилось то время, когда я встретился с ними после войны. Ты ведь помнишь, каким я тогда был: злым на минбарцев, потерявшим вкус к жизни. Я не мог позволить себе показать это, но и не мог от этого избавиться.
— Помню, — мягко сказала она.
— Вот таким я и был в этих снах, снова и снова возвращался к той встрече с Раффелли после войны. Постоянно слышал, с какой любовью они говорили мне о прощении, побуждали изучать о минбарцах все, что я мог. Изучить их язык, узнать их историю, понять их культуру. Потому что, говорили они, через знание приходит понимание, а через понимание приходит прощение. А без прощения, говорили они, мы потеряем все лучшее, что есть в нас.
Он закрыл глаза, как будто внезапно потерял силы, которые вернулись было к нему. Она подумала, что он заснул, когда он вздохнул и снова открыл глаза.
— Я также припоминаю, что иногда это был не Раффелли, а Дженимер, — он улыбнулся. — Мне кажется, они бы поладили друг с другом.
— Уверена, что ты прав, — сказала она.
— Я думаю, что мне пора поспать, — сказал он, осев вниз, прежде чем успел закончить фразу.
Кэтрин тихо пошла звать врачей из другой комнаты, но она знала, что он пошел на поправку.
Глава 27

в которой Синклер ставит Улкешу ультиматум
— Я — рейнджер. Мы бродим в таких уголках Вселенной, куда не проникают другие. Мы стоим на мосту, и никому не дано пройти мимо нас. Мы живем во имя Единственного и умрем во имя Единственного.
Синклер ощутил волну противоречивых чувств, слыша голос Кэтрин Сакай среди голосов других рейнджеров, проходивших сегодня церемонию посвящения и произносивших эти слова, как клятву. Конечно, он очень гордился ею. Но он точно никогда бы не стал просить ее жить и умирать за Джеффа Синклера, и ему было неловко заставлять ее делать это ради Энтил'За.
Это всего лишь минбарская традиция, напомнил он себе. Он не ждал, что она будет буквально следовать этой клятве. Синклер постарался объяснить это всем рейнджерам, что собрались перед ним в Часовне. Он знал, что все они выполнят свою работу, справятся со своими обязанностями, приложив все способности, не обращая внимания на риск. Большего он не может и не будет просить.
Он попытался сосредоточиться на чувствах гордости и радости, которые вызывала у него группа землян и минбарцев, закончивших обучение и с энтузиазмом смотревших в будущее. Кэтрин была среди них.
Сех Турвал распустил рейнджеров–новичков и они вышли. Синклер позволил себе на одно короткое мгновение задержаться в храме, побыть одному — не считая Валена, конечно, — и собраться с мыслями. Эти церемонии также вызвали у него другие эмоции. Глядя на пылкие лица новичков, ждущих своего первого задания за пределами Минбара, среди звезд, Синклер обнаружил, что чувствует знакомое беспокойство, которое все больше и больше угнетало его.
Синклер оставил храм и замер у входа, наблюдая, как выходящие люди и минбарцы поздравляют друг друга: пожимают руки, кланяются, обнимаются — в зависимости от того, кто кого поздравлял, — смеются, а некоторые и плачут. Обычные выпускники. Эта церемония была, возможно, последней из привычного для каждого из них. Активность Теней быстро росла, напряжение между Землей и Минбаром усиливалось, как и напряжение между кастами жрецов и воинов. Война Нарна с Центавром оборачивалась скверно для нарнов, так что всем рейнджерам хватит работы.
Синклер увидел Кэтрин и Маркуса, которые, широко улыбаясь, поздравляли друг друга. Маркус, как и надеялся Синклер, стал отличным рейнджером. Интеллигентный, находчивый, способный, легко признающий ошибки, воплощенный ужас с денн'боком и чертовски умелый пилот. Рейнджеру необязательно быть хорошим пилотом, но Синклер признавал, что у него было свое, особое предубеждение по этому вопросу.
Наконец, Сакай направилась к Синклеру. Конечно, все знали об их отношениях, но он не считал что публичная их демонстрация будет подобающей при его положении. Поэтому он просто широко улыбнулся и произнес:
— Поздравляю. Я очень горжусь тобой.
— Спасибо, — сказала она, склонив голову, но потом не смогла сдержать усмешки: — Это очень мило.
Они оставили других праздновать, а сами молча направились домой.
— Ну, — наконец–то произнесла Сакай, — пора снова задать этот вопрос. Что дальше?
Синклер ждал этого.
— Ты спрашивала об этом три месяца назад. Прояви свой талант в работе, — это прозвучало более официально, чем он хотел. — Я назначаю тебя инструктором по летному делу. Другие учителя и твои товарищи едины во…
Сакай рассмеялась.
— Разве я не ясно выразилась? Хотя это отличная идея, Энтил'За, очень рада получить назначение на эту должность. Но на самом деле я говорила о нашей предполагаемой свадьбе. Мы оба согласились с тем, что лучше ее отложить до конца обучения…
— Ох, — сказал Синклер с улыбкой, — ты об этом. Ну, кажется, в ближайшем будущем нам не светит поездка на Вавилон 5, но я не думаю, что стоит и дальше тянуть с этим. Мы можем найти свидетелей и священника–буддиста и среди наших рейнджеров.
— Ну, если Энтил'За найдет свободное время, — засмеялась она, поддразнивая.
Синклер кивнул.
— Не беспокойся. Он найдет.
Так как число рейнджеров и объем работы для них продолжали возрастать, и его обязанности не оставляли ему свободного времени, Синклер постепенно пришел к убеждению, что он несколько перегружен. Если они будут и дальше так его нагружать, то у него не останется времени ни на что другое, что его совсем не радовало. Работа с рейнджерами, в широком смысле этого слова, была, конечно, важна. Но работа в более узком смысле слова: та, которую он выполнял изо дня в день, иногда угнетала его. Недавно в нем стало расти беспокойное неудовлетворение. Его интересовало, не почувствует ли Кэтрин рано или поздно тоже самое. На память пришли строки из „Улисса”…
— О чем ты задумался? — спросила Сакай.
— Не знаю, стоит ли говорить тебе это, — усмехнулся он. — Снова Теннисон…
— Какие стихи на сей раз пришли в твою голову?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41