А старшие братья сказали, что если хорошей судьбы не выпало им, то пускай хоть малыш из клетки выберется.
— И что вы ответили? — поинтересовался Адайрил.
Эрик улыбнулся.
— Они все здесь, в Царстве, вся семья. И те трое волшебников, что когда-то учили мальчика менять режимы восприятия.
— Это предательство! — закричал Дитрих. — То, что ты делаешь, Хорса, подло!
— Дитрих! — Эрик вскочил со стула, что-то быстро и яростно заговорил по-немецки.
— Тысячи людей, — зло перебил его Дитрих, — лишатся защиты, которую им давала тайна волшебного мира. Нинке-то что… Её Россия никогда не знала, что такое инквизиция.
— За всё время инквизиции, — медленно и твёрдо, так, что у всех пропало желание с ним спорить, сказал Дьятра, — за все сотни лет её владычества в застенки и на костры не попал ни один волшебник или волшебница даже нулевичного уровня. Инквизиторы убивали только простеней. Тех, которые осмеливались мыслить и чувствовать самостоятельно, но оказывались недостаточно предусмотрительны и расторопны, чтобы вовремя удрать от «святого» суда. Погибали те человеки, кто при всём своём уме были слишком наивными и доверяли свои мысли трусам и подлецам. Но в первую очередь инквизиторы убивали женщин, потому что их извращённая сексуальность и прямая импотенция не позволяли обрести те блаженство и радость, которые любой нормальный мужчина получает в женских объятиях. Как и все подонки, инквизиторы мстили ни в чём не повинным людям за свою ущербность. Обычным мужчинам и женщинам. Простеням. Тем, которые не могли дать им отпор. Но никогда они не тронули ни одного волшебника или волшебницу. Не смогли тронуть. Не тронут и теперь. Сначала из-за страха перед неизвестным — волшебники владеют оружием, против которого у простеней защиты нет. Во всяком случае, первое время они будут уверены, что нет. А дальше простени сами научаться пользоваться волшебством и уже не смогут отказаться от его преимуществ. А значит, им будут нужны и волшебники. Как и волшебникам будут нужны электрики, сантехники и программисты. Мы тоже, распробовав все блага технического мира, не сможем от них отказаться. Волшебный и технический мир станут единым целым.
— И волшебный мир исчезнет навсегда! — с яростью ответил Дитрих. — Мир, который был великим и незыблемым многие сотни лет, растворится в техническом, как кусок сахара в чашке кофе. А мы люди высшей, избранной крови превратимся в заурядных обывателей, таких же, как и все. Волшебство станет банальнейшей из обыденностей, а мы будем никем.
— Так вот в чём дело, — поняла я. — Захотелось величия на халяву. Не получится. Ради величия и славы, ради того, чтобы выделиться из толпы, придётся поработать, сделать для людей что-то очень полезное.
— Или очень вредное, — сказал Дитрих. — Например, уничтожить целый мир, изломать судьбы тысяч людей. Такого деяния совершенно точно никто никогда не забудет. Твоё имя, Нина Хорса, останется жить вечно. Имя разрушительнцы и предательницы, имя убийцы целого мира! Да будь ты проклята отныне и во веки веков в имени своём и потомстве!!!
Дитрих пошёл к выходу.
— Я буду ждать, когда ты одумаешься, брат, — сказал ему вслед Эрик. — Ждать, когда ты вернёшься домой. — И что-то добавил по-немецки.
Дитрих на мгновение обернулся, плюнул на пол и ушёл.
Со стула в углу зала встал перекидень из новых переселенцев, ровесник Дитриха.
— Меня зовут Гельмут фон Надельн, — сказал оборотень. — Я родился в семье незнанников. Такое часто бывает. И оборотничество, и магичество — мутации естественные. Мы уходили из большого мира в волшебный, семейные связи истончались, но никогда не исчезали полностью. Со временем боль разлуки стихала, но ни на мгновение не отпускала совсем. Теперь, когда миры станут единым целым, соединяться и разбитые семьи. Волшебникам не нужно будет скрывать родственников-простеней, а им — родственников-волшебников. Мы будем все вместе, одной семьёй. Ты спасла нас от разлуки и боли, Хорса, зарастила вечный разлом. А потому будь благословенна, государыня, отныне и во веки веков в имени своём и потомстве.
Оборотень прошёл через весь зал к трибуне, встал у её подножия.
Это стало сигналом размежевания. Кто-то оставался, кто-то уходил. С объяснениями и молча.
— Техника волшебникам ни к чему!
— Я не хочу сравниваться с простородьем!
— Столетиями мир волшебства был отделён от мира техники. Это несовместимые вещи, что доказано многими веками. Миры должны быть разделены вечно!
И тут же звучало другое:
— Сколько можно прятаться, как будто в волшебстве есть что-то постыдное!
— Хватит лишать себя того, что может дать большой мир — его технических достижений!
— За многие сотни лет никто так и не объяснил толком, почему волшебный мир должен существовать отдельно от технического. Объяснений не было потому, что сама эта разделённость противоестественная!
Разрывались узы, распадались тройки и семьи. Альянсовцы и лигийцы из нашей рабочей группы смотрели на это с ужасом, а троедворцы — с грустью.
— Ты знала, что так будет! — закричал Дьятра, когда ушли все, кто считал нужным держаться за старое. — Знала!
— Да, — ответила я. — Знала. В моей стране было две гражданские войны — и в технической её части, и в волшебной. Я давно поняла непреложную истину, которую ты постиг только сейчас: идеи сильнее крови. Родство и происхождение имеют значение только в период покоя, да и то не всегда. Но идеи всевластны во все времена, и особенно в эпоху перемен. Но нам повезло. Мы в лучшем положении, чем люди, которые жили во время революций технического мира или противостояния дворов мира волшебного. От нашей реформы спрятаться негде. Нельзя ни уехать в другую страну, ни выбрать другой мир. Невозможно перейти на иную сторону, связать себя с иной первоосновой. Нет больше разных миров и сил — всё стало единым целым. Так что ушедшие всё равно остаются с нами. Им понадобится время, чтобы привыкнуть новому миру, научиться в нём жить. Но ушедшие уходят не навсегда. Они вернутся.
— Потому что у них не будет иного выбора, — сказал Джакомо.
— Да, — согласилась я. — Мы лишаем их права выбора, и потому все проклятия заслуженны.
— Но им больше не надо лгать и прятаться, — сказал Амарено.
— Да, — опять согласилась я. — Мы подарили им открытый мир, спасли от разделённости, и потому заслужили все их благословения.
— Но как же так, — не понимал Каварли, — и прокляты, и благословенны; и преступники, и герои; и предатели, и спасители. Как жить с такой двойственностью, какой из них верить?
— Обоим, — ответил Соколов. — Таков удел всех, кто приносит в мир истинное новшество. Вечное перепутье, поровну плевков и благодарностей, всегда сожалеть о своих поступках и гордиться ими. Это цена всех свершений. А хочешь спокойствия — так и сиди тихо и смирно, довольствуйся тем, что есть.
Каварли немного помолчал.
— Нет, — решил он и спустился в зал к тем, кто выбрал путь к Чароострову.
— Командир, — тихо проговорил Идзума, — ты сказала о гражданской войне Троедворья в прошедшем времени.
— Да. Открытие волшебного мира её прекратит, потому что правителям технических государств она не нужна, больше того — вредна. Распадётся и само Троедворье. Но могут соединиться семьи, разделённые войной.
Идзума судорожно вздохнул и ушёл в зал.
— Так часто бывает, — сказал Соколов. — Сын — тёмный, отец — светлый, брат — сумеречный, а мать или сестра в Совете Равновесия. И все воюют не за страх, а за совесть. За свою веру. Но теперь гражданской войне конец. У них есть надежда вновь стать семьёй. Очень маленькая надежда, но даже она лучше вражды.
Соколов тоже ушёл в зал.
— В единство верить труднее, чем во вражду, — напомнил Дуанейвинг.
— Намного труднее, — согласилась Альдевен. — Но своим Разноединным Царством мы сможем доказать, что в это верить правильнее. Тогда людям будет легче.
— Да, — ответил ей Элунэль и сошёл в зал. Всевладыки — вслед за ним.
— Пора, командир, — сказал Ильдан.
— Всё готово, — добавила Беркутова.
Я кивнула и пошла к людям, которые меня ждали. За мной шли Дьятра, Лопатин и все остальные.
* * *
Через десять дней Новый год. Первый Новый год нового мира.
К счастью, Чароостров лежит в широтах, где суровых зим не бывает, до весны можно дотянуть и в палатке.
Строек у нас очень много, и работают круглосуточно, но всё равно раньше следующего Нового года всё нужное жильё не появится. Многие сооружают себе домики категории «халупа». Жёсткая нехватка школ и роддомов, зато в переизбытке бардака и несуразиц. Но постепенно жизнь Разноединного Царства налаживается.
Большой мир факт существования волшебного принял гораздо спокойнее, чем ожидалось. Изобилие фантастических фильмов и литературы, болтовня о параллельных мирах и инопланетянах своё дело сделали — публика оказалась подготовленной. Шуму, конечно, получилось много, но он уже угасает. Религиозные организации одна за другой признали, что если волшебство и люди волшебной крови существуют, то значит это угодно богу. Техногосударства заключают дипломатические договоры с потайницами. Бывшие главы равновесных филиалов Троедворья становятся министрами волшебства, управители дворовых филиалов — их заместителями. Хватает и различных конфликтов, недоразумений да и самой обыкновенной зависти и вражды, причём поровну с обеих сторон, но процесс уже необратим — два мира стали одним, и этот мир становится всё сильнее и крепче.
С Царством дипломатические отношения первой заключила Россия — с подачи министра волшебства Люцина. Послом стала Вероника — вместе с Олегом. Вслед за Россией послов прислали и остальные страны бывшего Троедворья. Хоть тут польза от моей скандальной славы. Теперь начали приезжать послы потайниц и техногосударств бывших Лиги и Альянса.
Часть стихийников переселилось в Царство, другие предпочли остаться в своих нычках. Виальниецы, например, остались у себя, только ар-Даллиганы переехали в Бернардск. Но учатся они уже в Санкт-Петербурге, в Риме стихийников не особо привечают, а носить личину теперь запрещено. Приехала и семья Джакомо в полном составе — мать, отец, брат и сестра с мужьями, жёнами и детьми. То ли из-за Джакомо, то ли Царство понравилось. Не знаю.
Егор стал директором собственного центра травматологии и восстановительной медицины. Есть работа и у наших родителей.
Короче — жизнь идёт своим чередом, так, как ей и надо.
Теперь осталось отдать последний долг прошлому, настоящему и будущему, довершить всё, что сделано, поставить истинную точку в этой истории. Всё уже подготовлено, но в последнее мгновение мне становится страшно. Я кусаю губы, пытаюсь унять дрожь, но ничего не помогает. Зато начинают складываться стихи. Я дотягиваюсь до бумаги и ручки, начинаю выводить кривые и прыгающие буквы. Постепенно почерк выравнивается, и я заканчиваю ровно и твёрдо:
Нет больше сказок — остались дела.
Будет молва беспощадна и зла:
Слава, проклятия, счастье и боль,
Всё, что вмещает земная юдоль,
Выпить придётся сегодня до дна, —
Чаша твоя, как всегда, тяжела.
Но и в итоге большого пути
Отдыха снова тебе не найти:
Станет началом тропинки конец,
Вновь испытания душ и сердец.
Вечное странствие и вечный бой,
Вера идущих во след за тобой,
Их же предательство, яд и обман,
Собственных дум и сомнений туман,
Точки решений, пунктиры дорог,
Что-то до времени, редкое — в срок.
Страшно не это, страшней опоздать,
Слово своё позабыть, не сдержать,
Струсить, сломаться на трудном пути,
Сил для свершений в себе не найти.
Время пришло. Открывается даль,
Новый отсчёт поведёт календарь.
Чистые строчки, пустые листы —
Ключ от бескрайней небес высоты.
Ну вот и всё, пора.
Я иду из кабинета в конференц-зал. Там уже собрались телевизионщики и растерянные, недоумевающие советники с министрами, — те, кто сотворил Чароостров, кто безоговорочно поверил в мою правоту. Те, кого я сейчас предам, как предала оба старых мира — волшебный и технический.
Поднимаюсь на трибуну, под прицелы взглядов и кинокамер.
— Я, Нина Хорса, правительница Разноединного Царства, заявляю о своей отставке.
В зале тут же зашумели, но я продолжила говорить и все умолкли, напряжённо вслушивались в каждое слово — слишком ошеломительными были новости.
— Пятнадцатого января состоятся выборы нового главы государства. Царь будет избираться путём прямого тайного голосования всеми гражданами Разноединного Царства в возрасте от восемнадцати лет и старше, вне зависимости от пола, расы, волшебнического ранга, имущественного положения, вероисповедания или его отсутствия. Участие в голосовании каждого гражданина Царства является строго обязательным. Уклонистов ждёт крупный денежный штраф. Выдвигать свою кандидатуру на пост царя может любой гражданин Разноединнного Царства от двадцати шести лет и старше. Срок правления царя — пять лет. Один и тот же правитель может быть во главе государства не более двух сроков подряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— И что вы ответили? — поинтересовался Адайрил.
Эрик улыбнулся.
— Они все здесь, в Царстве, вся семья. И те трое волшебников, что когда-то учили мальчика менять режимы восприятия.
— Это предательство! — закричал Дитрих. — То, что ты делаешь, Хорса, подло!
— Дитрих! — Эрик вскочил со стула, что-то быстро и яростно заговорил по-немецки.
— Тысячи людей, — зло перебил его Дитрих, — лишатся защиты, которую им давала тайна волшебного мира. Нинке-то что… Её Россия никогда не знала, что такое инквизиция.
— За всё время инквизиции, — медленно и твёрдо, так, что у всех пропало желание с ним спорить, сказал Дьятра, — за все сотни лет её владычества в застенки и на костры не попал ни один волшебник или волшебница даже нулевичного уровня. Инквизиторы убивали только простеней. Тех, которые осмеливались мыслить и чувствовать самостоятельно, но оказывались недостаточно предусмотрительны и расторопны, чтобы вовремя удрать от «святого» суда. Погибали те человеки, кто при всём своём уме были слишком наивными и доверяли свои мысли трусам и подлецам. Но в первую очередь инквизиторы убивали женщин, потому что их извращённая сексуальность и прямая импотенция не позволяли обрести те блаженство и радость, которые любой нормальный мужчина получает в женских объятиях. Как и все подонки, инквизиторы мстили ни в чём не повинным людям за свою ущербность. Обычным мужчинам и женщинам. Простеням. Тем, которые не могли дать им отпор. Но никогда они не тронули ни одного волшебника или волшебницу. Не смогли тронуть. Не тронут и теперь. Сначала из-за страха перед неизвестным — волшебники владеют оружием, против которого у простеней защиты нет. Во всяком случае, первое время они будут уверены, что нет. А дальше простени сами научаться пользоваться волшебством и уже не смогут отказаться от его преимуществ. А значит, им будут нужны и волшебники. Как и волшебникам будут нужны электрики, сантехники и программисты. Мы тоже, распробовав все блага технического мира, не сможем от них отказаться. Волшебный и технический мир станут единым целым.
— И волшебный мир исчезнет навсегда! — с яростью ответил Дитрих. — Мир, который был великим и незыблемым многие сотни лет, растворится в техническом, как кусок сахара в чашке кофе. А мы люди высшей, избранной крови превратимся в заурядных обывателей, таких же, как и все. Волшебство станет банальнейшей из обыденностей, а мы будем никем.
— Так вот в чём дело, — поняла я. — Захотелось величия на халяву. Не получится. Ради величия и славы, ради того, чтобы выделиться из толпы, придётся поработать, сделать для людей что-то очень полезное.
— Или очень вредное, — сказал Дитрих. — Например, уничтожить целый мир, изломать судьбы тысяч людей. Такого деяния совершенно точно никто никогда не забудет. Твоё имя, Нина Хорса, останется жить вечно. Имя разрушительнцы и предательницы, имя убийцы целого мира! Да будь ты проклята отныне и во веки веков в имени своём и потомстве!!!
Дитрих пошёл к выходу.
— Я буду ждать, когда ты одумаешься, брат, — сказал ему вслед Эрик. — Ждать, когда ты вернёшься домой. — И что-то добавил по-немецки.
Дитрих на мгновение обернулся, плюнул на пол и ушёл.
Со стула в углу зала встал перекидень из новых переселенцев, ровесник Дитриха.
— Меня зовут Гельмут фон Надельн, — сказал оборотень. — Я родился в семье незнанников. Такое часто бывает. И оборотничество, и магичество — мутации естественные. Мы уходили из большого мира в волшебный, семейные связи истончались, но никогда не исчезали полностью. Со временем боль разлуки стихала, но ни на мгновение не отпускала совсем. Теперь, когда миры станут единым целым, соединяться и разбитые семьи. Волшебникам не нужно будет скрывать родственников-простеней, а им — родственников-волшебников. Мы будем все вместе, одной семьёй. Ты спасла нас от разлуки и боли, Хорса, зарастила вечный разлом. А потому будь благословенна, государыня, отныне и во веки веков в имени своём и потомстве.
Оборотень прошёл через весь зал к трибуне, встал у её подножия.
Это стало сигналом размежевания. Кто-то оставался, кто-то уходил. С объяснениями и молча.
— Техника волшебникам ни к чему!
— Я не хочу сравниваться с простородьем!
— Столетиями мир волшебства был отделён от мира техники. Это несовместимые вещи, что доказано многими веками. Миры должны быть разделены вечно!
И тут же звучало другое:
— Сколько можно прятаться, как будто в волшебстве есть что-то постыдное!
— Хватит лишать себя того, что может дать большой мир — его технических достижений!
— За многие сотни лет никто так и не объяснил толком, почему волшебный мир должен существовать отдельно от технического. Объяснений не было потому, что сама эта разделённость противоестественная!
Разрывались узы, распадались тройки и семьи. Альянсовцы и лигийцы из нашей рабочей группы смотрели на это с ужасом, а троедворцы — с грустью.
— Ты знала, что так будет! — закричал Дьятра, когда ушли все, кто считал нужным держаться за старое. — Знала!
— Да, — ответила я. — Знала. В моей стране было две гражданские войны — и в технической её части, и в волшебной. Я давно поняла непреложную истину, которую ты постиг только сейчас: идеи сильнее крови. Родство и происхождение имеют значение только в период покоя, да и то не всегда. Но идеи всевластны во все времена, и особенно в эпоху перемен. Но нам повезло. Мы в лучшем положении, чем люди, которые жили во время революций технического мира или противостояния дворов мира волшебного. От нашей реформы спрятаться негде. Нельзя ни уехать в другую страну, ни выбрать другой мир. Невозможно перейти на иную сторону, связать себя с иной первоосновой. Нет больше разных миров и сил — всё стало единым целым. Так что ушедшие всё равно остаются с нами. Им понадобится время, чтобы привыкнуть новому миру, научиться в нём жить. Но ушедшие уходят не навсегда. Они вернутся.
— Потому что у них не будет иного выбора, — сказал Джакомо.
— Да, — согласилась я. — Мы лишаем их права выбора, и потому все проклятия заслуженны.
— Но им больше не надо лгать и прятаться, — сказал Амарено.
— Да, — опять согласилась я. — Мы подарили им открытый мир, спасли от разделённости, и потому заслужили все их благословения.
— Но как же так, — не понимал Каварли, — и прокляты, и благословенны; и преступники, и герои; и предатели, и спасители. Как жить с такой двойственностью, какой из них верить?
— Обоим, — ответил Соколов. — Таков удел всех, кто приносит в мир истинное новшество. Вечное перепутье, поровну плевков и благодарностей, всегда сожалеть о своих поступках и гордиться ими. Это цена всех свершений. А хочешь спокойствия — так и сиди тихо и смирно, довольствуйся тем, что есть.
Каварли немного помолчал.
— Нет, — решил он и спустился в зал к тем, кто выбрал путь к Чароострову.
— Командир, — тихо проговорил Идзума, — ты сказала о гражданской войне Троедворья в прошедшем времени.
— Да. Открытие волшебного мира её прекратит, потому что правителям технических государств она не нужна, больше того — вредна. Распадётся и само Троедворье. Но могут соединиться семьи, разделённые войной.
Идзума судорожно вздохнул и ушёл в зал.
— Так часто бывает, — сказал Соколов. — Сын — тёмный, отец — светлый, брат — сумеречный, а мать или сестра в Совете Равновесия. И все воюют не за страх, а за совесть. За свою веру. Но теперь гражданской войне конец. У них есть надежда вновь стать семьёй. Очень маленькая надежда, но даже она лучше вражды.
Соколов тоже ушёл в зал.
— В единство верить труднее, чем во вражду, — напомнил Дуанейвинг.
— Намного труднее, — согласилась Альдевен. — Но своим Разноединным Царством мы сможем доказать, что в это верить правильнее. Тогда людям будет легче.
— Да, — ответил ей Элунэль и сошёл в зал. Всевладыки — вслед за ним.
— Пора, командир, — сказал Ильдан.
— Всё готово, — добавила Беркутова.
Я кивнула и пошла к людям, которые меня ждали. За мной шли Дьятра, Лопатин и все остальные.
* * *
Через десять дней Новый год. Первый Новый год нового мира.
К счастью, Чароостров лежит в широтах, где суровых зим не бывает, до весны можно дотянуть и в палатке.
Строек у нас очень много, и работают круглосуточно, но всё равно раньше следующего Нового года всё нужное жильё не появится. Многие сооружают себе домики категории «халупа». Жёсткая нехватка школ и роддомов, зато в переизбытке бардака и несуразиц. Но постепенно жизнь Разноединного Царства налаживается.
Большой мир факт существования волшебного принял гораздо спокойнее, чем ожидалось. Изобилие фантастических фильмов и литературы, болтовня о параллельных мирах и инопланетянах своё дело сделали — публика оказалась подготовленной. Шуму, конечно, получилось много, но он уже угасает. Религиозные организации одна за другой признали, что если волшебство и люди волшебной крови существуют, то значит это угодно богу. Техногосударства заключают дипломатические договоры с потайницами. Бывшие главы равновесных филиалов Троедворья становятся министрами волшебства, управители дворовых филиалов — их заместителями. Хватает и различных конфликтов, недоразумений да и самой обыкновенной зависти и вражды, причём поровну с обеих сторон, но процесс уже необратим — два мира стали одним, и этот мир становится всё сильнее и крепче.
С Царством дипломатические отношения первой заключила Россия — с подачи министра волшебства Люцина. Послом стала Вероника — вместе с Олегом. Вслед за Россией послов прислали и остальные страны бывшего Троедворья. Хоть тут польза от моей скандальной славы. Теперь начали приезжать послы потайниц и техногосударств бывших Лиги и Альянса.
Часть стихийников переселилось в Царство, другие предпочли остаться в своих нычках. Виальниецы, например, остались у себя, только ар-Даллиганы переехали в Бернардск. Но учатся они уже в Санкт-Петербурге, в Риме стихийников не особо привечают, а носить личину теперь запрещено. Приехала и семья Джакомо в полном составе — мать, отец, брат и сестра с мужьями, жёнами и детьми. То ли из-за Джакомо, то ли Царство понравилось. Не знаю.
Егор стал директором собственного центра травматологии и восстановительной медицины. Есть работа и у наших родителей.
Короче — жизнь идёт своим чередом, так, как ей и надо.
Теперь осталось отдать последний долг прошлому, настоящему и будущему, довершить всё, что сделано, поставить истинную точку в этой истории. Всё уже подготовлено, но в последнее мгновение мне становится страшно. Я кусаю губы, пытаюсь унять дрожь, но ничего не помогает. Зато начинают складываться стихи. Я дотягиваюсь до бумаги и ручки, начинаю выводить кривые и прыгающие буквы. Постепенно почерк выравнивается, и я заканчиваю ровно и твёрдо:
Нет больше сказок — остались дела.
Будет молва беспощадна и зла:
Слава, проклятия, счастье и боль,
Всё, что вмещает земная юдоль,
Выпить придётся сегодня до дна, —
Чаша твоя, как всегда, тяжела.
Но и в итоге большого пути
Отдыха снова тебе не найти:
Станет началом тропинки конец,
Вновь испытания душ и сердец.
Вечное странствие и вечный бой,
Вера идущих во след за тобой,
Их же предательство, яд и обман,
Собственных дум и сомнений туман,
Точки решений, пунктиры дорог,
Что-то до времени, редкое — в срок.
Страшно не это, страшней опоздать,
Слово своё позабыть, не сдержать,
Струсить, сломаться на трудном пути,
Сил для свершений в себе не найти.
Время пришло. Открывается даль,
Новый отсчёт поведёт календарь.
Чистые строчки, пустые листы —
Ключ от бескрайней небес высоты.
Ну вот и всё, пора.
Я иду из кабинета в конференц-зал. Там уже собрались телевизионщики и растерянные, недоумевающие советники с министрами, — те, кто сотворил Чароостров, кто безоговорочно поверил в мою правоту. Те, кого я сейчас предам, как предала оба старых мира — волшебный и технический.
Поднимаюсь на трибуну, под прицелы взглядов и кинокамер.
— Я, Нина Хорса, правительница Разноединного Царства, заявляю о своей отставке.
В зале тут же зашумели, но я продолжила говорить и все умолкли, напряжённо вслушивались в каждое слово — слишком ошеломительными были новости.
— Пятнадцатого января состоятся выборы нового главы государства. Царь будет избираться путём прямого тайного голосования всеми гражданами Разноединного Царства в возрасте от восемнадцати лет и старше, вне зависимости от пола, расы, волшебнического ранга, имущественного положения, вероисповедания или его отсутствия. Участие в голосовании каждого гражданина Царства является строго обязательным. Уклонистов ждёт крупный денежный штраф. Выдвигать свою кандидатуру на пост царя может любой гражданин Разноединнного Царства от двадцати шести лет и старше. Срок правления царя — пять лет. Один и тот же правитель может быть во главе государства не более двух сроков подряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71