При всей посредственности магического дара владение высшим искусством принесло Злотворителю огромные преимущества перед обычными волшебниками. Департамент вынужден был дать ему звание чародея. Но Отрицателю Закона это ничем не помогло, выполнять чародейную работу и получать соответствующие гонорары он не мог. Тогда Незваный сколотил бандочку и занялся мелким рэкетом и розничной наркотороговлей. Звенеть бы ему кандалами на каторге, но тут он вдруг завладел ануной. Никто не знает как. У Неназываемого сразу же появилось множество влиятельных сторонников. Благодать ануны оказалась слишком сильной приманкой. И заурядный мелкий уголовник стал Великим Врагом, Извратителем Основ. Как ни странно, а бездарный волшебник оказался талантливым организатором и одарённым стратегом. Если бы не Всесовершеннейшие Хранители, Отрешённик захватил бы весь Альянс.
Дарко опять надолго замолчал.
— Ли-Вириар простил всевладыку, — сказал он. — Никто и предположить не мог, что так будет. Все были уверены, что Дуанейвингу придётся снять венец.
— Ли-Вириар не дурак, — ответила я. — И способен понять, когда люди действуют по собственной воле, а когда вынуждены подчиняться чужим предначертаниям.
Похоже, Миденвен начал догадываться об истинной роли Тройственной Триады в жизни волшебного мира. Это одна из причин, по которой он не хочет возвращаться ни в нычку, ни в потайницу. Риайнинг пока колеблется, но вскоре из волшебного мира уйдёт и он.
— Нина, — с отчаянной решительностью спросил дарко, — почему вы называете себя палачом?
— Потому что я действительно палач. И крови на мне столько, что всю Ремнию залить можно. Невинной крови.
— Воин никогда не должен так говорить о себе! — по-русски ответил хелефайя.
— Но ведь это правда.
— Но не истина! Нина, я знаю, чем занимается наказательное подразделение. И знаю, что будет, если хотя бы один раз наказатели не выполнят того, что должны. Палач не убийца, Нина. Он служит правосудию. Служба эта не особо почётна, вроде работы мусорщика, но обойтись без неё невозможно! На палаче нет крови, никакой — ни виновной, ни невинной. Не палачи вершат суд. Они лишь воплощают приговор.
— Всё верно. Другое дело, насколько правым был суд, который вынес приговор.
— Палача это не касается, — отрезал дарко. — Если вы начинаете задумываться о таких вещах, то вы не палач, а воин. Вы причиняли смерть в сражении таким же воинам, как и вы, и точно так же могли принять смерть, как и они. Вы ни разу не стреляли в безоружного.
— Ещё как стреляла. Мне приходилось приводить в исполнение смертные приговоры — когда дежурила наша бригада, и мне доставалась короткая спичка. Так что я хорошо знаю, что такое одиночный выстрел в затылок без предупреждения.
Хелефайя содрогнулся.
— Всё… равно, — сказал он с запинкой, — …всё равно это был бой. Сражения бывают разные, в том числе и такие. Война многолика.
— И каждый лик омерзителен, — ответила я. — Неизменна лишь суть войны — убийство. А любой убийца преступник.
— Хорса, — заступил мне дорогу дарко, — ты противоречишь сама себе. Либо ты палач, и тогда свободна от скверны пролитой крови, либо воин, и всю пролитую кровь честно оплатила собственной жизнью. В бою риск одинаков для всех, побеждает тот, кто должен победить волей судьбы. На воине нет крови, его руку направляет сама судьба.
— Я гойдо.
— Но выбора у тебя всё равно не было! Даже Генеральный кодекс не возлагает вину на тех, кто действовал под принуждением.
— Выбор есть всегда, — отрезала я.
— Нет, Хорса, не всегда. Даже для начертателей — не всегда. Хорса, ты воин. Я понял это в тот день, когда ты зачаровала мой дальдр. Такие чары подвластны только воину, человек это, хелефайя или маг. На воине не может быть скверны невинной крови. Мы все невольники войны. У нас у всех нет выбора. Ты берёшь на себя ложную вину, только вот боль от неё настоящая. Она сожжёт твоё сердце, и сожжёт понапрасну. На тебе нет скверны невинной крови.
— Есть, — твёрдо ответила я.
Хелефайя попятился, уши обвисли и задрожали.
— И ты нашла способ очиститься от неё?
— Да.
Хелефайя отрицательно качнул головой.
— Нет. Ты не должна. Если воин берёт на себя такую вину и начинает искать искупление, это меняет само мироздание. Тем более если подобным ядовитым вздором начинает отравлять себя воин такой силы.
— Я не воин. А наше мироздание настолько уродливо, что непригодно для жилья. Ты ведь и сам видишь, насколько мерзок и безобразен волшебный мир.
— Большой мир ничем не лучше!
— Возможно, — согласилась я. — Но он хотя бы свободен.
— От чего свободен?! — закричал хелефайя.
— От предначертаний.
Дарко смотрел на меня с ужасом.
— Ты не остановишься. Ты пройдешь этот путь, даже если его придётся проложить через невозможность. А я… я пойду с тобой. Даже вопреки воле всевладыки. Моё сокровенное имя Элунэль. Владей им отныне и навечно.
— Почему ты делаешь мне столь щедрый дар как твоя жизнь, Элунэль?
Он улыбнулся.
— Ты не стала убивать охрану верховного предстоятеля, хотя и могла. Сняла чары с моего дальдра. Освободила от своего проклятия людей всевладыки. Такого не делал ещё никто из высших.
— Элунэль, я нулевичка. И низшая каста, если говорить об альянсовском Табели о званиях.
— Чушь всё это, — презрительно фыркнул хелефайя. — Главное — дела, а не Табель и волшебнические ранги.
— Что ж, — сказала я. — Отказываться не буду. Вполне возможно, мне действительно понадобится помощь. Но оставляю тебе право разорвать клятву и уйти.
— Даже не надейся, — твёрдо сказал Элунэль. Верхушки ушей наклонились вперёд, а кончики упрямо приподнялись. — Не уйду.
Я поблагодарила его улыбкой и рукопожатием.
* * *
Все стихийники наделены долгой молодостью. Например, хелефайи почти всю свою нескончаемо длинную жизнь выглядят на восемнадцать-двадцать лет. У вампиров самое зрелое обличие — тридцать лет, но это бывает редко, как правило, выглядят они лет на двадцать пять.
В первые дни жизни в волшебном мире странно было видеть, как стихийники называют мамами и папами, а то и бабушками-дедушками тех, кто выглядит их ровесниками, но вскоре я научилась определять приблизительный возраст волшебнокрового люда по глазам, и неловкость исчезла.
Иштвану Келети, повелителю Лунной Розы, немногим больше пятисот лет. Выглядит на двадцать восемь. Рижина — на двадцать два. Отец и дочь очень похожи, только у Иштвана глаза не синие, а карие, и волосы рыжие.
Иштван подписал договор об аренде и чек, отдал мне бумаги. Мы обменялись рукопожатием. Гремлин принёс вино, эльф — поднос с печеньем.
— Как только они летают вопреки всем законам гравитации? — в очередной раз удивилась я. — Крылья слишком маленькие и хрупкие, чтобы удержать в воздухе их самих, не говоря уже о грузе.
— Это волшебство стихий, — ответил Иштван. — В одинарицах ни гремлины, ни эльфы летать не могут.
— Тогда почему вампиры не летают? — спросила я. — Вы ведь свободно владеете волшебством стихий.
— Для полёта нужны крылья, а это, — вампир растопырил кожные складки, — балансир, отражатель, локатор, но только не крылья.
Я пожала плечом.
— Вам лучше знать, — сказала я по-русски, — но слово «тхары» всегда переводилось как «крылья».
— Всех вводило в заблуждение внешнее сходство, — на торойзэне ответил Иштван. И добавил по-русски: — Но это не крылья.
Пропиликал мобильник. Вероника прислала новую песню Ромашки.
— Плохие новости? — насторожилась Рижина.
— Даже не знаю, что ответить. Творчество этой певицы мне очень нравится, но каждый раз, когда я впервые слушала её новую песню, это становилось предвестником крутых и необратимых перемен в моей жизни.
— Тогда сотри её!
— Нет, — покачала я головой. — Если это совпадение, то глупо его бояться. Если действительно предсказание, то выслушать предупреждение всегда полезно. Кто предупреждён, тот вооружён.
— Как её зовут? — заинтересовался Иштван.
— Romashka.
— По ромашкам гадают о будущем, — заметил Иштван.
— Не гадают, а играют в гадание, — ответила я и включила плеер.
Ты для нас и проклятье, и боль,
Но при этом — живая вода.
Жгут слова твои как рану соль,
Но согреют они в холода.
Паутина из веры и лжи
Нас сковала покрепче цепей,
Ранят душу как будто ножи
Грани острые прожитых дней.
Всё впустую, напрасны мольбы,
И судьба раздаёт лишь пинки,
Но твердишь ты нам: «Вы — не рабы,
Вы свободны как волны реки!».
Не боишься ты лютых угроз,
И не сладок посулов дурман,
Не отравишься горечью слёз,
Не уйдёшь и в мечтаний туман.
Паутине из веры и лжи
Не под силу тебя удержать,
Все слова твои точно ножи
Могут путы её разрубать.
Ты для нас и проклятье, и боль,
Но при этом — живая вода,
Не останешься, как ни неволь,
И не бросишь ты нас никогда.
У Иштвана дрогнули тхары. Рижина отвернулась, отошла к окну. Эльф и гремлин торопливо собрали посуду и упорхнули. Я пробормотала «До свиданья» и пошла домой.
За порогом дворца, на лестнице, меня догнал Карой. В кабинете он сидел тихо и молча, мы даже забыли о его присутствии.
— Нина Витальевна, подождите, — сказал он по-русски. — Нина Витальевна, вампиры действительно могут летать?
— Не знаю, Карой. Судя по рефлекторным движениям тхаров — да. Но твой отец говорит, что тхары — это не крылья. Не знаю. Я никогда не слышала, чтобы хоть один вампир когда-нибудь попытался взлететь, но все жители волшебного мира воспринимают тхары именно как крылья. И ваши тела, Карой, тоже воспринимают тхары как крылья, это видно по каждому движению вампиров. Но восприятие может и ошибаться. Если твой отец говорит, что тхары — не крылья, то, наверное, это правда.
— Он лжёт! — яростно вскричал вампирёныш.
Я глянула на Кароя с удивлением. Отца мальчишка обожает, и столь неистовое обвинение во лжи стало невероятицей.
— Он не нарочно, — торопливо заговорил Карой. — Его самого в детстве обманули словохранители, а их тоже обманывали. Этой лжи очень много лет, Нина Витальевна, так много, что все уже забыли как она появилась на свет, перестали сомневаться. Но я не верю. Нина Витальевна, вы ведь сами говорили, что человеческие легенды никогда не лгут, они всего лишь почти до неузнаваемости искажают реальность. Но именно почти. Главное остаётся неизменным. — Карой посмотрел на меня с отчаянной надеждой. — Нина Витальевна, вы ведь и сейчас думаете, что тхары — это на самом деле крылья. Я же слышу ваши мысли! В душе вы всё ещё спорите с моим отцом, и потому мысли получаются очень громкие, их слышно всем… И вы уверены, что вампиры могут и должны летать! Слова отца, что это невозможно, вас нисколько не убедили. И… И я думаю, что вы правы. Нина Витальевна, во всех человеческих легендах вампиры умеют летать. Алькар и Майлар, это мои друзья, эльф и гремлин, согласны научить… Нина Витальевна, у меня получится?
— Пока не попробуешь, не узнаешь, — ответила я.
Карой мрачно зыркнул исподлобья.
— Я не верю древним свиткам. Мне надоели эти дремучие правила. Мы называем их непреложными и неотрицаемыми, а две трети из них не приносят ничего, кроме вреда. Хорса, — вампир смотрел прямо и твёрдо, — я хочу опробовать. Пойдёмте со мной! Я… я боюсь один. Хорса, пожалуйста!
— Пошли, попробуем, — сказала я на торойзэне.
На площадке для игры в большой теннис эльф и гремлин снимали сетку. Каждому лет по двести, но для подростка, которому неделю назад пятнадцать исполнилась, взрослые друзья необходимы как воздух. Надеюсь, что оба — люди порядочные и жизнь парню не испортят.
Тхары у Кароя слегка дрожали, но мальчишка упрямо вздёрнул подбородок и вышел на середину площадки.
— Крылья у тебя уже как у взрослого, — сказал ему гремлин. — Можно учиться полёту.
Подпорхнул эльф, оба принялись объяснять, как нужно преобразовывать и направлять энергию стихий. Карой сосредоточенно слушал.
— Давай! — подтолкнули его эльф и гремлин. Карой оглянулся на меня, я ободряюще улыбнулась. Вампир неуверенно взмахнул крыльями, потом — смелей и, судорожно размахивая и крыльями, и руками, и ногами, приподнялся на полметра над кортом. И тут же шлёпнулся на траву, крылья съёжились и спрятались под футболку.
Я подбежала к мальчишке, обняла.
— У тебя получилось! Карик, ты умничка, ты всё сделал правильно. Давай ещё раз!
Мы с эльфом и гремлином заставили растерянного и ошарашенного вампира встать, выпустить крылья.
— Давай, парень, не бойся, — наперебой твердили эльф и гремлин, — у тебя уже всё получилось! взлетай!
Теперь Карой поднялся на три метра, на несколько секунд завис в воздухе, сделал круг над площадкой. Полёт получился неуклюжий и неуверенный, Карой бултыхался в воздухе как неумелый пловец в бассейне, но крылья его держали! Вампир сделал второй круг и аккуратно опустился на траву.
Мальчишка взмок и вымотался от непривычных усилий так, словно разгрузил вагон угля.
— Я летал, — тихо сказал он. И тут же завопил восторженно: — Я летал! Вы видели — я летал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Дарко опять надолго замолчал.
— Ли-Вириар простил всевладыку, — сказал он. — Никто и предположить не мог, что так будет. Все были уверены, что Дуанейвингу придётся снять венец.
— Ли-Вириар не дурак, — ответила я. — И способен понять, когда люди действуют по собственной воле, а когда вынуждены подчиняться чужим предначертаниям.
Похоже, Миденвен начал догадываться об истинной роли Тройственной Триады в жизни волшебного мира. Это одна из причин, по которой он не хочет возвращаться ни в нычку, ни в потайницу. Риайнинг пока колеблется, но вскоре из волшебного мира уйдёт и он.
— Нина, — с отчаянной решительностью спросил дарко, — почему вы называете себя палачом?
— Потому что я действительно палач. И крови на мне столько, что всю Ремнию залить можно. Невинной крови.
— Воин никогда не должен так говорить о себе! — по-русски ответил хелефайя.
— Но ведь это правда.
— Но не истина! Нина, я знаю, чем занимается наказательное подразделение. И знаю, что будет, если хотя бы один раз наказатели не выполнят того, что должны. Палач не убийца, Нина. Он служит правосудию. Служба эта не особо почётна, вроде работы мусорщика, но обойтись без неё невозможно! На палаче нет крови, никакой — ни виновной, ни невинной. Не палачи вершат суд. Они лишь воплощают приговор.
— Всё верно. Другое дело, насколько правым был суд, который вынес приговор.
— Палача это не касается, — отрезал дарко. — Если вы начинаете задумываться о таких вещах, то вы не палач, а воин. Вы причиняли смерть в сражении таким же воинам, как и вы, и точно так же могли принять смерть, как и они. Вы ни разу не стреляли в безоружного.
— Ещё как стреляла. Мне приходилось приводить в исполнение смертные приговоры — когда дежурила наша бригада, и мне доставалась короткая спичка. Так что я хорошо знаю, что такое одиночный выстрел в затылок без предупреждения.
Хелефайя содрогнулся.
— Всё… равно, — сказал он с запинкой, — …всё равно это был бой. Сражения бывают разные, в том числе и такие. Война многолика.
— И каждый лик омерзителен, — ответила я. — Неизменна лишь суть войны — убийство. А любой убийца преступник.
— Хорса, — заступил мне дорогу дарко, — ты противоречишь сама себе. Либо ты палач, и тогда свободна от скверны пролитой крови, либо воин, и всю пролитую кровь честно оплатила собственной жизнью. В бою риск одинаков для всех, побеждает тот, кто должен победить волей судьбы. На воине нет крови, его руку направляет сама судьба.
— Я гойдо.
— Но выбора у тебя всё равно не было! Даже Генеральный кодекс не возлагает вину на тех, кто действовал под принуждением.
— Выбор есть всегда, — отрезала я.
— Нет, Хорса, не всегда. Даже для начертателей — не всегда. Хорса, ты воин. Я понял это в тот день, когда ты зачаровала мой дальдр. Такие чары подвластны только воину, человек это, хелефайя или маг. На воине не может быть скверны невинной крови. Мы все невольники войны. У нас у всех нет выбора. Ты берёшь на себя ложную вину, только вот боль от неё настоящая. Она сожжёт твоё сердце, и сожжёт понапрасну. На тебе нет скверны невинной крови.
— Есть, — твёрдо ответила я.
Хелефайя попятился, уши обвисли и задрожали.
— И ты нашла способ очиститься от неё?
— Да.
Хелефайя отрицательно качнул головой.
— Нет. Ты не должна. Если воин берёт на себя такую вину и начинает искать искупление, это меняет само мироздание. Тем более если подобным ядовитым вздором начинает отравлять себя воин такой силы.
— Я не воин. А наше мироздание настолько уродливо, что непригодно для жилья. Ты ведь и сам видишь, насколько мерзок и безобразен волшебный мир.
— Большой мир ничем не лучше!
— Возможно, — согласилась я. — Но он хотя бы свободен.
— От чего свободен?! — закричал хелефайя.
— От предначертаний.
Дарко смотрел на меня с ужасом.
— Ты не остановишься. Ты пройдешь этот путь, даже если его придётся проложить через невозможность. А я… я пойду с тобой. Даже вопреки воле всевладыки. Моё сокровенное имя Элунэль. Владей им отныне и навечно.
— Почему ты делаешь мне столь щедрый дар как твоя жизнь, Элунэль?
Он улыбнулся.
— Ты не стала убивать охрану верховного предстоятеля, хотя и могла. Сняла чары с моего дальдра. Освободила от своего проклятия людей всевладыки. Такого не делал ещё никто из высших.
— Элунэль, я нулевичка. И низшая каста, если говорить об альянсовском Табели о званиях.
— Чушь всё это, — презрительно фыркнул хелефайя. — Главное — дела, а не Табель и волшебнические ранги.
— Что ж, — сказала я. — Отказываться не буду. Вполне возможно, мне действительно понадобится помощь. Но оставляю тебе право разорвать клятву и уйти.
— Даже не надейся, — твёрдо сказал Элунэль. Верхушки ушей наклонились вперёд, а кончики упрямо приподнялись. — Не уйду.
Я поблагодарила его улыбкой и рукопожатием.
* * *
Все стихийники наделены долгой молодостью. Например, хелефайи почти всю свою нескончаемо длинную жизнь выглядят на восемнадцать-двадцать лет. У вампиров самое зрелое обличие — тридцать лет, но это бывает редко, как правило, выглядят они лет на двадцать пять.
В первые дни жизни в волшебном мире странно было видеть, как стихийники называют мамами и папами, а то и бабушками-дедушками тех, кто выглядит их ровесниками, но вскоре я научилась определять приблизительный возраст волшебнокрового люда по глазам, и неловкость исчезла.
Иштвану Келети, повелителю Лунной Розы, немногим больше пятисот лет. Выглядит на двадцать восемь. Рижина — на двадцать два. Отец и дочь очень похожи, только у Иштвана глаза не синие, а карие, и волосы рыжие.
Иштван подписал договор об аренде и чек, отдал мне бумаги. Мы обменялись рукопожатием. Гремлин принёс вино, эльф — поднос с печеньем.
— Как только они летают вопреки всем законам гравитации? — в очередной раз удивилась я. — Крылья слишком маленькие и хрупкие, чтобы удержать в воздухе их самих, не говоря уже о грузе.
— Это волшебство стихий, — ответил Иштван. — В одинарицах ни гремлины, ни эльфы летать не могут.
— Тогда почему вампиры не летают? — спросила я. — Вы ведь свободно владеете волшебством стихий.
— Для полёта нужны крылья, а это, — вампир растопырил кожные складки, — балансир, отражатель, локатор, но только не крылья.
Я пожала плечом.
— Вам лучше знать, — сказала я по-русски, — но слово «тхары» всегда переводилось как «крылья».
— Всех вводило в заблуждение внешнее сходство, — на торойзэне ответил Иштван. И добавил по-русски: — Но это не крылья.
Пропиликал мобильник. Вероника прислала новую песню Ромашки.
— Плохие новости? — насторожилась Рижина.
— Даже не знаю, что ответить. Творчество этой певицы мне очень нравится, но каждый раз, когда я впервые слушала её новую песню, это становилось предвестником крутых и необратимых перемен в моей жизни.
— Тогда сотри её!
— Нет, — покачала я головой. — Если это совпадение, то глупо его бояться. Если действительно предсказание, то выслушать предупреждение всегда полезно. Кто предупреждён, тот вооружён.
— Как её зовут? — заинтересовался Иштван.
— Romashka.
— По ромашкам гадают о будущем, — заметил Иштван.
— Не гадают, а играют в гадание, — ответила я и включила плеер.
Ты для нас и проклятье, и боль,
Но при этом — живая вода.
Жгут слова твои как рану соль,
Но согреют они в холода.
Паутина из веры и лжи
Нас сковала покрепче цепей,
Ранят душу как будто ножи
Грани острые прожитых дней.
Всё впустую, напрасны мольбы,
И судьба раздаёт лишь пинки,
Но твердишь ты нам: «Вы — не рабы,
Вы свободны как волны реки!».
Не боишься ты лютых угроз,
И не сладок посулов дурман,
Не отравишься горечью слёз,
Не уйдёшь и в мечтаний туман.
Паутине из веры и лжи
Не под силу тебя удержать,
Все слова твои точно ножи
Могут путы её разрубать.
Ты для нас и проклятье, и боль,
Но при этом — живая вода,
Не останешься, как ни неволь,
И не бросишь ты нас никогда.
У Иштвана дрогнули тхары. Рижина отвернулась, отошла к окну. Эльф и гремлин торопливо собрали посуду и упорхнули. Я пробормотала «До свиданья» и пошла домой.
За порогом дворца, на лестнице, меня догнал Карой. В кабинете он сидел тихо и молча, мы даже забыли о его присутствии.
— Нина Витальевна, подождите, — сказал он по-русски. — Нина Витальевна, вампиры действительно могут летать?
— Не знаю, Карой. Судя по рефлекторным движениям тхаров — да. Но твой отец говорит, что тхары — это не крылья. Не знаю. Я никогда не слышала, чтобы хоть один вампир когда-нибудь попытался взлететь, но все жители волшебного мира воспринимают тхары именно как крылья. И ваши тела, Карой, тоже воспринимают тхары как крылья, это видно по каждому движению вампиров. Но восприятие может и ошибаться. Если твой отец говорит, что тхары — не крылья, то, наверное, это правда.
— Он лжёт! — яростно вскричал вампирёныш.
Я глянула на Кароя с удивлением. Отца мальчишка обожает, и столь неистовое обвинение во лжи стало невероятицей.
— Он не нарочно, — торопливо заговорил Карой. — Его самого в детстве обманули словохранители, а их тоже обманывали. Этой лжи очень много лет, Нина Витальевна, так много, что все уже забыли как она появилась на свет, перестали сомневаться. Но я не верю. Нина Витальевна, вы ведь сами говорили, что человеческие легенды никогда не лгут, они всего лишь почти до неузнаваемости искажают реальность. Но именно почти. Главное остаётся неизменным. — Карой посмотрел на меня с отчаянной надеждой. — Нина Витальевна, вы ведь и сейчас думаете, что тхары — это на самом деле крылья. Я же слышу ваши мысли! В душе вы всё ещё спорите с моим отцом, и потому мысли получаются очень громкие, их слышно всем… И вы уверены, что вампиры могут и должны летать! Слова отца, что это невозможно, вас нисколько не убедили. И… И я думаю, что вы правы. Нина Витальевна, во всех человеческих легендах вампиры умеют летать. Алькар и Майлар, это мои друзья, эльф и гремлин, согласны научить… Нина Витальевна, у меня получится?
— Пока не попробуешь, не узнаешь, — ответила я.
Карой мрачно зыркнул исподлобья.
— Я не верю древним свиткам. Мне надоели эти дремучие правила. Мы называем их непреложными и неотрицаемыми, а две трети из них не приносят ничего, кроме вреда. Хорса, — вампир смотрел прямо и твёрдо, — я хочу опробовать. Пойдёмте со мной! Я… я боюсь один. Хорса, пожалуйста!
— Пошли, попробуем, — сказала я на торойзэне.
На площадке для игры в большой теннис эльф и гремлин снимали сетку. Каждому лет по двести, но для подростка, которому неделю назад пятнадцать исполнилась, взрослые друзья необходимы как воздух. Надеюсь, что оба — люди порядочные и жизнь парню не испортят.
Тхары у Кароя слегка дрожали, но мальчишка упрямо вздёрнул подбородок и вышел на середину площадки.
— Крылья у тебя уже как у взрослого, — сказал ему гремлин. — Можно учиться полёту.
Подпорхнул эльф, оба принялись объяснять, как нужно преобразовывать и направлять энергию стихий. Карой сосредоточенно слушал.
— Давай! — подтолкнули его эльф и гремлин. Карой оглянулся на меня, я ободряюще улыбнулась. Вампир неуверенно взмахнул крыльями, потом — смелей и, судорожно размахивая и крыльями, и руками, и ногами, приподнялся на полметра над кортом. И тут же шлёпнулся на траву, крылья съёжились и спрятались под футболку.
Я подбежала к мальчишке, обняла.
— У тебя получилось! Карик, ты умничка, ты всё сделал правильно. Давай ещё раз!
Мы с эльфом и гремлином заставили растерянного и ошарашенного вампира встать, выпустить крылья.
— Давай, парень, не бойся, — наперебой твердили эльф и гремлин, — у тебя уже всё получилось! взлетай!
Теперь Карой поднялся на три метра, на несколько секунд завис в воздухе, сделал круг над площадкой. Полёт получился неуклюжий и неуверенный, Карой бултыхался в воздухе как неумелый пловец в бассейне, но крылья его держали! Вампир сделал второй круг и аккуратно опустился на траву.
Мальчишка взмок и вымотался от непривычных усилий так, словно разгрузил вагон угля.
— Я летал, — тихо сказал он. И тут же завопил восторженно: — Я летал! Вы видели — я летал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71