то ли рыбачил, то ли просто грелся на солнышке — необычайно теплом, почти летнем. Большущая шляпа, широкополая, высокая, остроконечная, глянцево-черная, скрывала его лицо до самого подбородка. Серега сбросил газ. Вежливо произнес:
— Доброе утро.
Дед приподнял свою чудную шляпу и церемонно кивнул. Сергей продолжал:
— Извините, я издалека, а карту… потерял. Это я куда приехал?
Старик дикому вопросу не удивился:
— Дык, в Кякисалми, внучек.
— Да? — окончательно растерялся Серега. — Яже был тут когда-то! Где город?
Он смотрел на маленькие деревянные домишки у самого берега, на довольно большой причал — и ничего не узнавал.
— Где же город?!
— Какой такой город, — старик произнес это без всякого выражения. — Вишь — трубы. Там был город, но еще когда ты не родился!
Серега с трудом сдержался, чтобы не заорать на деда. Он был близок к панике.
— А… что же делать…
— Не задерживайся, внучек. — На удивление ясные, пронзительные глаза старика буравили Серегу, наводя на него ужас. — Вон в том крайнем домике тебе продадут бензин. И уезжай отсюда как можно быстрее, идет шквал…
Почему, собственно, он должен ехать на «казанке»? Если ожидается шторм, Серега больше на Ладогу не сунется, он уже устал от неприятностей. Лучше он оставит лодку на причале и вернется в город на электричке. Деньги и документы у него с собой, в непромокаемом пакете. Заодно посмотрит, что там произошло.
Длинный полусгнивший пирс никем не охранялся. Сергей завел «казанку» на веслах поближе к берегу и привязал к ржавому металлическому кольцу. Вокруг — ни души. Он сошел на болотистую, заросшую травой тропинку (мельком удивился, какая густая здесь выросла трава — сейчас, в апреле!) и поднялся по склону наверх, к домикам, вблизи еще более страшненьким, чем с воды. Примерно половина из них оказались покинутыми, двери были заколочены, некоторые окна зияли незастекленными дырами.
Прямо за этими домиками начинался нехоженый лес. Тоже невообразимо зеленый, листья распустились, трава выросла довольно высокая, даже цветы какие-то цвели — Сергей подумал, что здесь, наверное, случилась экологическая катастрофа. В глубь леса вела одинокая дорожка. Серега решительно направился по ней, определив, что наверняка выйдет к станции. Хотелось побыстрее покинуть странный поселок — от Приозерска здесь практически ничего не осталось.
Вскоре тропинка пошла наверх, болотистая почва кончилась, и он увидел каменистые насыпи, поросшие иван-чаем, еще не распустившимся. Он взбежал на насыпь, подошел к ее краю. Глянул вперед. Между двумя невысокими холмами лежала железная дорога.
Но… Сергей замер, не решаясь поверить своим глазам. Рельсы не блестели на солнце, он вообще не видел никаких рельсов. Лежали только полусгнившие деревянные шпалы, заросшие мелкими стрелочками низкой травки. Он еще подумал, что летом, когда трава разрастется, она полностью скроет старые, потемневшие от времени деревяшки. Они, как клавиши, стройной шеренгой разбегались в обе стороны, теряясь за поворотами. Уходящие в бесконечность остатки бесследно сгинувшей железной дороги.
Для чего-то спустившись, Сергей подошел к шпалам и нерешительно постоял возле них. Он не знал, что делать дальше. Стоял, ковыряя носком кроссовки гнилое дерево. Потом повернул назад, к Ладожскому озеру. Почему-то оставаться в Кякисалми, этой безлюдной пустоши, было страшно.
Он немедленно поедет в Питер. Неизвестно, что ждет там, но наверняка не такая безлюдная жуть. Похоже, у него крупные неприятности. Ничего… это все равно лучше, чем умереть. И лучше тумана.
Он должен был погибнуть в баррантиде. Но почему-то оказался здесь — нормальный живой человек. В чужом мире, где все не так…
8
Слова старого знакомого, мужика из Северного РОВД, звучали приговором:
— Тебя не существует, понял? По указанному адресу живут другие люди, причем давно, чуть не с сороковых годов. Я им самим и, на всякий случай, соседям показал твою фотографию: но все так убедительно ответили: впервые видим!
— А… на базе?! — с упавшим сердцем переспросил Тоник.
— Есть такая база. Только там тоже о тебе не слышали. Хуже того: там нет частной яхты «Лилия», и не было! И они никогда никого не теряли.
Тонику показалось, что пол куда-то уезжает из-под ног.
— Ты никогда не работал в Службе спасения, а людей, с которыми ты якобы дружил, не существует! Твоей жизни просто нет! — Милиционер немного успокоился и продолжал потише: — Правда, никакой девчонки тоже нет. И Сергея… Послушай, может быть, ты откуда-нибудь из другого города? Может, все произошло где-нибудь не здесь?
На заднем плане в дверь периодически заглядывал доктор, ожидая конца их беседы. Еще бы, такой интересный случай ложной памяти…
Мужик тем временем продолжал:
— Тебя вытащили оттуда, где прошла баррантида. Ни один нормальный человек не сунется в это время на Ладогу… Как же ты оказался на скале?! Может, ты — призрак?!
Кошмар. Теперь он разросся и принимал формы катастрофы: жизни, которую Тоник помнит отчетливо, до последних мелочей, — не существует. Нет больше друзей, незаконченных дел, невозвращенных долгов, нет любви, мести… ничего нет. Антону казалось, что он бредит. Если не свихнулся раньше, то сейчас — самый подходящий момент.
— Яживой, — автоматически ответил он. — Но больше ничем вам помочь не могу. Это было единственным, что я помню.
Милиционер выскочил из палаты и потащил врача в ординаторскую. Они все здесь нервно вздрагивают при слове «баррантида», и то, что Тоник в ней выжил, почему-то их пугает. А ему нечего с ними делать.
Чувствовал он себя нормально. Или ему так казалось — на фоне выматывающей тоски и непонятной амнезии. Только голова кружилась — но это не от травмы… Дождавшись, когда все выйдут, он поднялся с кровати, собрался, накинул штормовку (в кармане по-прежнему лежал мобильный телефон — единственное доказательство того, что его прошлое реально существовало) и вышел на улицу. Никто его не задержал.
Середина дня. Было довольно тепло, но Тоник зябко кутался в свою штормовку. Широкие улицы Питера казались ему знакомыми — и в то же время неуловимо чужими. Может, и в самом деле бред? Он испытывал странное чувство, будто покинул город давным-давно, а теперь вернулся — и ничего не узнает, так сильно изменился Петербург за много лет. Не в лучшую сторону, кстати, изменился — словно вместе с Тоником его покинули многие жители. А оставшиеся попрятались…
В самом деле, улицы показались ему пустоватыми. Город стоял, освещенный солнцем, умытый утренним дождем, — и безлюдный. Ветерок гнал по асфальту прошлогодние сухие листочки и мелкий мусор. Вдоль щелей между домами и тротуаром проросла густая трава.
Может, это и не Питер вовсе? Антон остановился и растерянно оглянулся. Нет, пожалуй, Питер — только какой-то странный. В конце улицы зеленел старый парк. Его окружала погнутая решетка. Но за ней начинался практически девственный лес: высокие деревья, раскинувшие ветви над дорогой (по-видимому, их никогда никто не подрезал), густой кустарник и дикая трава. Узкая тропинка убегала в глубь зарослей. Начиналась она от дырки в заборе…
Вдоль тротуара — довольно много мусора, сметенного в большие кучки. Старик в робе поджигает эти кучки, и они тлеют, пуская густой дым. Тоник медленно прошел мимо него, старик даже не повернул головы. Но потом долго смотрел вслед.
Чем ближе к центру, тем больше город напоминает прежний Петербург. Некоторые улицы, скверы, мосты словно воскрешают полузабытые чувства в душе Тоника. Нева бежит во всей красе, отражая бледно-бирюзовое небо и дома на набережной. Некоторые из них выглядят запущенными, пустыми; некоторые окружены глухими заборами. Здесь явно никто не живет — только почему развалины в центре города никто не реставрирует?!
Но сейчас Тоника больше всего интересовал один дом — его собственный.
Он удивительно быстро дошел до него — старого, дореволюционной постройки дома, в котором он прожил столько лет. Вот его окошки на пятом этаже, увитые плющом. Раньше вьющихся растений здесь не было. Дом в плюще выглядит таким уютным, будто из старой книжки. Домофона на двери, поставленного года два назад, почему-то не оказалось. Тоник зашел в парадную и бесшумно поднялся по ступенькам до своей квартиры. Прислушался — внутри царила полная тишина. Достал из внутреннего кармана ключ. Сравнил его с замком. Конечно же, не подходит…
Ключ был даже другого типа — не зря Тоник, едва увидев дом, сразу понял, что больше не живет здесь. Теперь у него нет никого и ничего. У него нет своей жизни — и это, похоже, насовсем. Видимо, у Антона включилось запредельное торможение, он перестал удивляться и лишь как-то отстраненно задумался, что будет делать в новом мире. Что-то странное произошло, пока он был без сознания. Что-то, изменившее его прежнюю жизнь навсегда.
Существует ли оно, его прошлое? Остался ли хоть где-нибудь тот мир, в котором Тоник прожил всю свою жизнь?
На всякий случай он позвонил — в квартире ничто не шевельнулось. Все та же необитаемая тишина…
Антон вышел обратно, на солнечную улицу. Ждать жильцов он не будет. Почему-то от мысли, что придется встретиться с кем-то, занявшим его место, на душе становится еще хуже.
Может быть, удивительный мир — только изнанка настоящего Питера, и те, кто в нем живет, об этом не догадываются?! Именно потому за весь день Антон так и не встретил никого из прежних друзей. Он метался по знакомым адресам — и находил там чужих людей. Был в больницах и в бюро судебных экспертиз, в прокуратуре и в милиции, во многих других местах, где неоднократно бывал раньше по роду своей прежней работы. Но — ни одного знакомого лица. Он бродил по городу в поисках хоть кого-то… Многие встреченные люди относились к нему с сочувствием, они хотели помочь незнакомому странному парню, ищущему неизвестно кого, но ничего не могли для него сделать…
Смеркалось. Солнце село в густые, почти черные тучи, закрывшие полгоризонта. Сразу похолодало. Тоник подумал, что надо вернуться в больницу, но быстро отмел эту мысль. Там его закроют и будут держать до установления личности. Или переведут в психушку. Но он не сумасшедший, это мир сошел с ума. Навсегда — а потому придется научиться здесь выживать. Лучше сейчас добраться до вокзала — там можно переночевать в относительном тепле. А завтра он что-нибудь придумает.
Московский вокзал остался на прежнем месте. Тоник зашел в зал ожидания и оглянулся по сторонам. Спит на неудобном деревянном кресле пожилой бомж, в углу расположилось семейство беженцев — и больше ни души! Он вышел в большой зал и впервые обратил внимание на то, что вокзал пуст. Таблички «отправление» и «прибытие» сиротливо чернели в полутьме над выходом: никто сюда не приезжал и не уезжал отсюда. Двери, ведущие на перрон, распахнуты. Под редкими неяркими фонарями влажно отсвечивали рельсы, по безлюдным асфальтовым платформам ветер гонял бумажки. Никого.
Хотелось закричать, зажмуриться, проснуться — но Тоник почему-то продолжал стоять. Лихорадочно подумал, что, куда бы он ни побежал, везде его встретит этот же сумасшедший Санкт-Петербург, тихий, пустой, будто бы уже наполовину мертвый.
Он вернулся в зал ожидания и сел в ближнее к выходу кресло. Сидел неподвижно, ни о чем не думая. На улице окончательно стемнело, а здесь под потолком горели неяркие лампочки в грязных абажурах. Чем ближе к ночи, тем больше в теплое душное помещение набивалось неприкаянного народу. Они, наверное, жили здесь: пьяные, вонючие, оборванные, с испитыми лицами, неприметно-серые, а потому как будто бы без возраста, знакомые между собой. Они ссорились, делились добытыми за день огрызками и спиртным, делили места, тут же сплевывали и курили. Постепенно затихали, устраиваясь на ночь в неудобных креслах. Храпели, кашляли, ругались во сне. Надо было давно уйти из этой клоаки, но у Тоника не было сил даже пошевелиться…
Плохо дело. Он совсем ничего не понимает. Конечно, это его город — и в то же время совсем чужой. Надо успокоиться и подумать… вспомнить.
Тоник выпрямился. Нащупал в кармане мобильный телефон и сжал его. Единственное, что вселяет уверенность: его память — не ложная! Он находился на «Лилии», пока яхта не потонула. Потом пытался выжить в ледяной воде (при одном лишь воспоминании стало холодно), но… наверное, не получилось. Эта… баррантида, видимо, в самом деле пришла, но он ее уже не увидел. А она каким-то образом (не зря же все цепенеют при одном ее упоминании) выкинула Тоника в чужой мир. То ли живого, то ли нет.
Дверь хлопнула, и Антон оглянулся. В зал ожидания вошли двое ментов и громко скомандовали всем приготовить документы.
При нем вообще ничего нет, кроме мобильника. Что тут делают с такими, как он? Удивительный мент с окладистой русой бородой, красиво ниспадающей на грудь, приближался, небрежно просматривая корочки, которые ему протягивали заспанные бомжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42