А для этого надо работать головой!
- Ага! А они в ответ будут работать мечом. Нет, отец. Только не в таких условиях, когда у нас запросто могут все отнять. Когда они сами не соблюдают никаких правил. Когда мечи есть только у них. Ты идешь своим путем? Хорошо, иди. А я пойду своим.
И, наверное, мы оба будем правы.
И все это Берут говорил, сверкая глазами и с той самой полуулыбкой, что потом преследовала его отца даже во сне. Как и вид его мертвого тела. Тело сына Нас-йени отыскал два дня спустя там, куда его выкинули ранкане на куче мусора, где птицы в те мрачные дни собирались огромными черными стаями, охотясь за падалью и мертвечиной. У Берута к тому времени уже не было глаз. А уж что с ним успели сотворить эти палачи, прежде чем до него добрались птицы...
И тогда Нас-йени начал свою войну, торговую. Он остался без гроша, но не продавая, а в кои-то веки отдавая все повстанцам - деньги, оружие, припасы - и щедро платя тем, кто мог помочь ему найти тех ранкан, которые ответили бы на один-единственный вопрос, сообщить ему одну-единственную вещь, назвать одно-единственное имя: того, кто убил Берута.
Его интересовало только одно: кто. Почему - в данный момент значения не имело. Он был настоящим илсигом. Он был человеком чести - илсиги всегда были такими до того, как начали торговать с ранканскими завоевателями, вооруженными мечами, хотя сами илсиги мечей не имели. Он происходил из старинного рода. И наизусть помнил в отличие от многих своих соплеменников всю историю этого рода и знал цену заслугам своих предков.
Теперь он еще лучше понимал - даже он все-таки забыл об этом, пока сын не напомнил! - что кровью в нашем мире можно расплатиться за все, а уж если на тебя свалился такой огромный долг, расплатиться можно только кровью.
Имена этих людей - вот чего он требовал от своих информаторов. Узнайте их имена.
И ответ наконец пришел: пасынки - Критиас и Стратон.
Тогда он начал собирать сведения об этих двоих. Он узнал о том, что они члены Священного Союза, и выяснил, что это означает. Узнал их боевые клички, выяснил их прошлое - вообще собрал о них все сведения, которые его осведомители сумели извлечь из уличных сплетен и разговоров ранканских солдат в кабаках и борделях.
Он не просто желал им смерти. Он желал отомстить. Он желал их полностью уничтожить - неторопливо, причиняя тяжкие страдания, которые разрушают душу, если, конечно, у этих мясников есть душа. И пусть им будет так же страшно, как было страшно их жертвам! Пусть и они испытают безнадежный, всепоглощающий, предсмертный ужас!
И поэтому он не стал трогать Стратона, когда узнал, что тот уже заложил свою душу - ведьме. И поэтому он так мучился и страдал, когда пасынки отправились на север и Критиас собрался уходить вместе с ними. И поэтому он еженощно молился самым мрачным и ужасным богам, чтобы те спасли одного пасынка от войны и ее превратностей, а другого околдовали, да так, чтобы обречь его на вечный ад и вернуть - его, гордого, надменного, могучего Критиаса, - прямо с поля боя, всего в крови, обратно в город, где кишмя кишат маги и волшебники и где заправляет Стратон. Да, ему необходимо было вернуть Критиаса обратно - с местью в сердце; вернуть его, воина, с поля боя к околдованному напарнику и.., да, и любовнику! Несомненно, любовнику, как это принято среди напарников в Священном Союзе! Нас-йени знал теперь в подробностях все, что можно было выяснить о Священном Союзе; он знал всех его членов, изучая факты их жизни, как одержимый, как когда-то изучал жизнь своих конкурентов по торговле. И особенно внимательно он отнесся к этой паре - какой они пользуются репутацией, как ведут себя, как расписаны их дни, когда они спят и едят, какое у них выражение лиц... Даже выражение их лиц было ему знакомо, потому что он не раз приближался к ним ох, как часто он подходил к ним совсем близко! - то к одному, то к обоим сразу, даже терся о них в толпе, а один раз даже заглянул Стратону прямо в глаза, когда они - совершенно неожиданно - столкнулись нос к носу и он заглянул...
...в эти глаза, которые смотрели когда-то в глаза его сына, в которых не было ни капли жалости, в которых теперь был виден один лишь ад.
"Разве не так, убийца? - думал он. - Я мог бы тогда убить тебя.
Я мог бы всадить в тебя нож и наслаждаться выражением твоих глаз, когда в них полыхнет ужас смерти...
Нет, это было бы слишком просто и слишком, слишком рано.
Живи пока, ранканец. Пусть боги хранят тебя, ранканец, пусть оберегают от любых случайностей..."
Он тогда, налетев на Стратона, улыбнулся ему как можно дружелюбнее. А тот, ранканец, что бы там ни отягощало его совесть, как бы он ни ненавидел илсигов, с каким бы недоверием к ним ни относился - вот к этому, например, что улыбается ему! - вдруг почувствовал замешательство и разозлился: с какой стати к нему прикасается какой-то илсиг!
Пусть себе... А может, он ждал удара ножом в живот?..
И очень часто на улицах города, где Стратон привык ходить одним и тем же путем - а в те времена только полный идиот стал бы ходить все время одним и тем же путем, да только Стратон тогда был чудовищно самоуверен, просто одурманен, и им все больше и больше овладевали силы ада, - Нас-йени улыбался ему той же ласковой улыбкой, в которой вроде бы светилось сплошное раболепие и подобострастие. Слава тебе, победитель! Какой ты храбрый! Ты так спокойно ходишь среди нас и по утрам, и по вечерам, но глаза у тебя уже затуманены, ты же околдован, победитель...
Неужели ты еще не понял, кто я такой? А ведь мать моего Берута всегда говорила, что у него мои глаза, да и рот тоже...
Вот только он тебе не улыбался!
А мать его умерла, знаешь об этом? Прошлой зимой. А вот она с тех пор, как погиб Берут, так ни разу и не улыбнулась. А потом просто взяла и умерла. Приняла разом все лекарства, что я купил.
Разом.
Я твой должник, пасынок. Крупный должник.
Говорят, что пасынки возвращаются обратно в Санктуарий.
И Критиас.., тоже возвращается домой. Что же ты скажешь ему, дружок? Что поведаешь о том городе, которым сейчас правишь?
И с кем ты тогда будешь спать?
И что с тобой сделает Темпус Риддлер?
Каждое утро, каждый вечер. Один из этой толпы.
Часть этой толпы, как и Критиас, мрачный, суровый - суровый воин! - ив этой толпе Стратон уже обречен, он уже ведет себя странно.
И здесь Стратон служит Ей, чье имя произносят только шепотом, да и то редко, самым неслышным шепотом и в кругу только тех илсигов, которые еще помнят: у них все-таки есть Защитница.
Все это приводило в замешательство даже Нас-йени.
Но мучения, которые теперь испытывал Стратон, тот ад, в котором тот ныне пребывал, - да, это приносило Нас-йени удовлетворение! Как и слухи о том, что отношения с Критиасом у него неважные.
И чтобы как-то скрасить ожидание, он вернулся к забавам своей юности: соорудил тир в помещении склада, где теперь почти не осталось товаров - их, правда, было вполне достаточно, чтобы хватило одному человеку, который вовсе не собирался жить вечно.
Когда-то он отлично стрелял из лука, давно это было, в юности, еще в те времена, когда он служил в городской страже. Руки и глаза сохранили все тогдашние навыки, но от ненависти рука может дрогнуть, а глаза может застлать горе. Но поставленная цель придавала его рукам твердость, а взгляду - ясность. Критиас вернулся в город. А Стратон уже превратился в развалину. Итак, один из пары сломлен и стал совершенно непредсказуем.
Ну так уничтожь его. Застрели.
С крыши.
Да так, чтобы самому успеть скрыться, а вину чтоб возложили на его напарника! И чтобы все они стали бояться. Так поступил бы Берут, такая месть была бы полностью в его духе, и она обладала острым, пряным привкусом - до чего же было бы хорошо пустить синюю стрелу с синим оперением, какими всегда пользуется Джабал! И не потому, что Нас-йени имеет что-то против бывшего работорговца, а просто потому, что это вызовет невероятный переполох.
Правда, и ветер все время дует куда-то не туда, и проклятая лошадь этого Стратона вечно мешает..
Но стрела все-таки попала в цель, и это вызвало такую панику и такое замешательство, какого Нас-йени никак не ожидал. Стратон, раненный стрелой, угодил прямо в руки своих врагов, которые уж точно не стали носиться с ним как с писаной торбой; в общем, сделали его калекой. А Темпус, недовольный видом городских руин, а также, надо полагать, ростом влияния колдунов в рядах своих воинов, снял его с командной должности.
И уехал - хвала богам! - оставив комендантом города Критиаса, хотя эту должность прямо-таки жаждал получить Стратон.
Стратон, искалеченный, теперь каждый вечер пил в "Распутном Единороге" до полного отупения, и каждому к тому же было совершенно ясно, что его околдовали; он даже стал печально знаменит благодаря ведьминым чарам, и даже у последних головорезов не возникало желания перерезать ему глотку, когда он тащился из казармы в кабак или обратно. А все потому, что даже в среде отъявленных подонков стало известно: этот человек находится под защитой и, если ему перережут глотку, в отместку будет перерезано гораздо больше других глоток.
В целом все шло, как того и желал Нас-йени: один из его врагов был жив, но жизнь его превратилась в настоящий ад, даже ведьма эта его от своей постели отлучила; да и жив-то он был только потому, что у негожие нашлось настоящего друга, который бы смилостивился и прикончил его. Что же до второго, то он...
В общем, о Стратоне Нас-йени мог больше не беспокоиться.
Оставался Критиас.., и пока в безопасности; и только что занял пост, который ему предоставил Темпус - вероятно, Темпус рассчитывал, что это единственное место, где Стратон может еще остаться в живых, а Критиас единственный человек, который может помочь ему выздороветь. Нас-йени теперь очень хорошо понимал своих врагов, так же хорошо, как когда-то своих конкурентов в делах торговли - он был опытный торговец и контрабандист и неплохо разбирался в людях. Надо быть полным дураком, чтобы не понимать: его могущественный враг - такой же человек, как и все остальные, и ему нужно то же самое, что и любому другому, например дружба, сочувствие, утешение.., или хотя бы иллюзия всего этого, если уж нет ни настоящей дружбы, ни настоящей любви. Только от них зависит жизнь и процветание любого торговца; только с помощью этих чувств мерзавцы вроде Стратона и Критиаса ломают характеры своих жертв (а заодно и их кости!), уничтожая в их душах всякую уверенность в своих силах.
Только с помощью этих чувств один человек способен разгадать другого.
Охотник должен уметь поставить себя на место дичи. Они ведь все равно связаны друг с другом во время погони - некоей внутренней связью. Нас-йени, теперь не имевший семьи, охотился за двумя жертвами сразу и мог предсказать любую их мысль, предвидеть любой их поступок. В какой-то степени это помогало ему пережить одиночество; именно враги помогали его сердцу биться, а крови - бежать по жилам; их действия давали ему пищу для размышлений и нетерпеливых ожиданий; в общем, он был порой очень рад, что тогда промахнулся.
Итак, первым оказался Стратон. Теперь очередь Критиаса.
Который и так уже страдает. Можно, конечно, просто жить и наблюдать, как он медленно звереет, оставшись один на один с городом, который его ненавидит. Однако Нас-йени знал Критиаса, как собственного сына. И понимал: такое озверение в итоге способно вытравить все человеческие чувства из его души. Знал он также и то, что однажды утром Стратона непременно найдут мертвым - он умрет то ли с перепоя, то ли в результате какого-нибудь уличного происшествия, и от этой смерти его не смогут спасти никакие подкупы, - и тогда Критиас ощутит острую жалость и облегчение, и нарыв будет наконец вскрыт, и боль пройдет.
Но этого никогда не будет ему достаточно.
Критиаса ждет перемена судьбы, на него сейчас со всех сторон валятся проблемы; а для Стратона уже наступил настоящий ад - он потерял всяческие ориентиры в жизни. И план Нас-йени был, в общем-то, основан на потворстве собственным желаниям, собственным чувственным наслаждениям - да, страдания его врагов были для него поистине сладостны, ибо он слишком долго - страшно долго! - сдерживал себя и еженощно молился о здравии своих врагов, о продолжении их жизни...
И все это было совершенно нетрудно для обычного жителя Санктуария, столь похожего на всех прочих его обитателей - с точки зрения захватчиков, разумеется.
***
Дождь стучит по карнизам, от ветра гремят ставни, и в комнате, где одевается Мория, ужасный холод; она одевается торопливо, не обращая внимания на вонь и убожество этого помещения, которое она делит со Стилчо, последним из служителей ведьмы Ишад. Серый мутный свет падает на постель, где Стилчо валяется, одурманенный той дозой кррфа, на которую у нее хватило денег - да, она сумела купить ему хоть немного сна и покоя, которого он теперь почти не знает.
Какой он все-таки красавчик! И как подходит ей в ее нынешнем воплощении!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
- Ага! А они в ответ будут работать мечом. Нет, отец. Только не в таких условиях, когда у нас запросто могут все отнять. Когда они сами не соблюдают никаких правил. Когда мечи есть только у них. Ты идешь своим путем? Хорошо, иди. А я пойду своим.
И, наверное, мы оба будем правы.
И все это Берут говорил, сверкая глазами и с той самой полуулыбкой, что потом преследовала его отца даже во сне. Как и вид его мертвого тела. Тело сына Нас-йени отыскал два дня спустя там, куда его выкинули ранкане на куче мусора, где птицы в те мрачные дни собирались огромными черными стаями, охотясь за падалью и мертвечиной. У Берута к тому времени уже не было глаз. А уж что с ним успели сотворить эти палачи, прежде чем до него добрались птицы...
И тогда Нас-йени начал свою войну, торговую. Он остался без гроша, но не продавая, а в кои-то веки отдавая все повстанцам - деньги, оружие, припасы - и щедро платя тем, кто мог помочь ему найти тех ранкан, которые ответили бы на один-единственный вопрос, сообщить ему одну-единственную вещь, назвать одно-единственное имя: того, кто убил Берута.
Его интересовало только одно: кто. Почему - в данный момент значения не имело. Он был настоящим илсигом. Он был человеком чести - илсиги всегда были такими до того, как начали торговать с ранканскими завоевателями, вооруженными мечами, хотя сами илсиги мечей не имели. Он происходил из старинного рода. И наизусть помнил в отличие от многих своих соплеменников всю историю этого рода и знал цену заслугам своих предков.
Теперь он еще лучше понимал - даже он все-таки забыл об этом, пока сын не напомнил! - что кровью в нашем мире можно расплатиться за все, а уж если на тебя свалился такой огромный долг, расплатиться можно только кровью.
Имена этих людей - вот чего он требовал от своих информаторов. Узнайте их имена.
И ответ наконец пришел: пасынки - Критиас и Стратон.
Тогда он начал собирать сведения об этих двоих. Он узнал о том, что они члены Священного Союза, и выяснил, что это означает. Узнал их боевые клички, выяснил их прошлое - вообще собрал о них все сведения, которые его осведомители сумели извлечь из уличных сплетен и разговоров ранканских солдат в кабаках и борделях.
Он не просто желал им смерти. Он желал отомстить. Он желал их полностью уничтожить - неторопливо, причиняя тяжкие страдания, которые разрушают душу, если, конечно, у этих мясников есть душа. И пусть им будет так же страшно, как было страшно их жертвам! Пусть и они испытают безнадежный, всепоглощающий, предсмертный ужас!
И поэтому он не стал трогать Стратона, когда узнал, что тот уже заложил свою душу - ведьме. И поэтому он так мучился и страдал, когда пасынки отправились на север и Критиас собрался уходить вместе с ними. И поэтому он еженощно молился самым мрачным и ужасным богам, чтобы те спасли одного пасынка от войны и ее превратностей, а другого околдовали, да так, чтобы обречь его на вечный ад и вернуть - его, гордого, надменного, могучего Критиаса, - прямо с поля боя, всего в крови, обратно в город, где кишмя кишат маги и волшебники и где заправляет Стратон. Да, ему необходимо было вернуть Критиаса обратно - с местью в сердце; вернуть его, воина, с поля боя к околдованному напарнику и.., да, и любовнику! Несомненно, любовнику, как это принято среди напарников в Священном Союзе! Нас-йени знал теперь в подробностях все, что можно было выяснить о Священном Союзе; он знал всех его членов, изучая факты их жизни, как одержимый, как когда-то изучал жизнь своих конкурентов по торговле. И особенно внимательно он отнесся к этой паре - какой они пользуются репутацией, как ведут себя, как расписаны их дни, когда они спят и едят, какое у них выражение лиц... Даже выражение их лиц было ему знакомо, потому что он не раз приближался к ним ох, как часто он подходил к ним совсем близко! - то к одному, то к обоим сразу, даже терся о них в толпе, а один раз даже заглянул Стратону прямо в глаза, когда они - совершенно неожиданно - столкнулись нос к носу и он заглянул...
...в эти глаза, которые смотрели когда-то в глаза его сына, в которых не было ни капли жалости, в которых теперь был виден один лишь ад.
"Разве не так, убийца? - думал он. - Я мог бы тогда убить тебя.
Я мог бы всадить в тебя нож и наслаждаться выражением твоих глаз, когда в них полыхнет ужас смерти...
Нет, это было бы слишком просто и слишком, слишком рано.
Живи пока, ранканец. Пусть боги хранят тебя, ранканец, пусть оберегают от любых случайностей..."
Он тогда, налетев на Стратона, улыбнулся ему как можно дружелюбнее. А тот, ранканец, что бы там ни отягощало его совесть, как бы он ни ненавидел илсигов, с каким бы недоверием к ним ни относился - вот к этому, например, что улыбается ему! - вдруг почувствовал замешательство и разозлился: с какой стати к нему прикасается какой-то илсиг!
Пусть себе... А может, он ждал удара ножом в живот?..
И очень часто на улицах города, где Стратон привык ходить одним и тем же путем - а в те времена только полный идиот стал бы ходить все время одним и тем же путем, да только Стратон тогда был чудовищно самоуверен, просто одурманен, и им все больше и больше овладевали силы ада, - Нас-йени улыбался ему той же ласковой улыбкой, в которой вроде бы светилось сплошное раболепие и подобострастие. Слава тебе, победитель! Какой ты храбрый! Ты так спокойно ходишь среди нас и по утрам, и по вечерам, но глаза у тебя уже затуманены, ты же околдован, победитель...
Неужели ты еще не понял, кто я такой? А ведь мать моего Берута всегда говорила, что у него мои глаза, да и рот тоже...
Вот только он тебе не улыбался!
А мать его умерла, знаешь об этом? Прошлой зимой. А вот она с тех пор, как погиб Берут, так ни разу и не улыбнулась. А потом просто взяла и умерла. Приняла разом все лекарства, что я купил.
Разом.
Я твой должник, пасынок. Крупный должник.
Говорят, что пасынки возвращаются обратно в Санктуарий.
И Критиас.., тоже возвращается домой. Что же ты скажешь ему, дружок? Что поведаешь о том городе, которым сейчас правишь?
И с кем ты тогда будешь спать?
И что с тобой сделает Темпус Риддлер?
Каждое утро, каждый вечер. Один из этой толпы.
Часть этой толпы, как и Критиас, мрачный, суровый - суровый воин! - ив этой толпе Стратон уже обречен, он уже ведет себя странно.
И здесь Стратон служит Ей, чье имя произносят только шепотом, да и то редко, самым неслышным шепотом и в кругу только тех илсигов, которые еще помнят: у них все-таки есть Защитница.
Все это приводило в замешательство даже Нас-йени.
Но мучения, которые теперь испытывал Стратон, тот ад, в котором тот ныне пребывал, - да, это приносило Нас-йени удовлетворение! Как и слухи о том, что отношения с Критиасом у него неважные.
И чтобы как-то скрасить ожидание, он вернулся к забавам своей юности: соорудил тир в помещении склада, где теперь почти не осталось товаров - их, правда, было вполне достаточно, чтобы хватило одному человеку, который вовсе не собирался жить вечно.
Когда-то он отлично стрелял из лука, давно это было, в юности, еще в те времена, когда он служил в городской страже. Руки и глаза сохранили все тогдашние навыки, но от ненависти рука может дрогнуть, а глаза может застлать горе. Но поставленная цель придавала его рукам твердость, а взгляду - ясность. Критиас вернулся в город. А Стратон уже превратился в развалину. Итак, один из пары сломлен и стал совершенно непредсказуем.
Ну так уничтожь его. Застрели.
С крыши.
Да так, чтобы самому успеть скрыться, а вину чтоб возложили на его напарника! И чтобы все они стали бояться. Так поступил бы Берут, такая месть была бы полностью в его духе, и она обладала острым, пряным привкусом - до чего же было бы хорошо пустить синюю стрелу с синим оперением, какими всегда пользуется Джабал! И не потому, что Нас-йени имеет что-то против бывшего работорговца, а просто потому, что это вызовет невероятный переполох.
Правда, и ветер все время дует куда-то не туда, и проклятая лошадь этого Стратона вечно мешает..
Но стрела все-таки попала в цель, и это вызвало такую панику и такое замешательство, какого Нас-йени никак не ожидал. Стратон, раненный стрелой, угодил прямо в руки своих врагов, которые уж точно не стали носиться с ним как с писаной торбой; в общем, сделали его калекой. А Темпус, недовольный видом городских руин, а также, надо полагать, ростом влияния колдунов в рядах своих воинов, снял его с командной должности.
И уехал - хвала богам! - оставив комендантом города Критиаса, хотя эту должность прямо-таки жаждал получить Стратон.
Стратон, искалеченный, теперь каждый вечер пил в "Распутном Единороге" до полного отупения, и каждому к тому же было совершенно ясно, что его околдовали; он даже стал печально знаменит благодаря ведьминым чарам, и даже у последних головорезов не возникало желания перерезать ему глотку, когда он тащился из казармы в кабак или обратно. А все потому, что даже в среде отъявленных подонков стало известно: этот человек находится под защитой и, если ему перережут глотку, в отместку будет перерезано гораздо больше других глоток.
В целом все шло, как того и желал Нас-йени: один из его врагов был жив, но жизнь его превратилась в настоящий ад, даже ведьма эта его от своей постели отлучила; да и жив-то он был только потому, что у негожие нашлось настоящего друга, который бы смилостивился и прикончил его. Что же до второго, то он...
В общем, о Стратоне Нас-йени мог больше не беспокоиться.
Оставался Критиас.., и пока в безопасности; и только что занял пост, который ему предоставил Темпус - вероятно, Темпус рассчитывал, что это единственное место, где Стратон может еще остаться в живых, а Критиас единственный человек, который может помочь ему выздороветь. Нас-йени теперь очень хорошо понимал своих врагов, так же хорошо, как когда-то своих конкурентов в делах торговли - он был опытный торговец и контрабандист и неплохо разбирался в людях. Надо быть полным дураком, чтобы не понимать: его могущественный враг - такой же человек, как и все остальные, и ему нужно то же самое, что и любому другому, например дружба, сочувствие, утешение.., или хотя бы иллюзия всего этого, если уж нет ни настоящей дружбы, ни настоящей любви. Только от них зависит жизнь и процветание любого торговца; только с помощью этих чувств мерзавцы вроде Стратона и Критиаса ломают характеры своих жертв (а заодно и их кости!), уничтожая в их душах всякую уверенность в своих силах.
Только с помощью этих чувств один человек способен разгадать другого.
Охотник должен уметь поставить себя на место дичи. Они ведь все равно связаны друг с другом во время погони - некоей внутренней связью. Нас-йени, теперь не имевший семьи, охотился за двумя жертвами сразу и мог предсказать любую их мысль, предвидеть любой их поступок. В какой-то степени это помогало ему пережить одиночество; именно враги помогали его сердцу биться, а крови - бежать по жилам; их действия давали ему пищу для размышлений и нетерпеливых ожиданий; в общем, он был порой очень рад, что тогда промахнулся.
Итак, первым оказался Стратон. Теперь очередь Критиаса.
Который и так уже страдает. Можно, конечно, просто жить и наблюдать, как он медленно звереет, оставшись один на один с городом, который его ненавидит. Однако Нас-йени знал Критиаса, как собственного сына. И понимал: такое озверение в итоге способно вытравить все человеческие чувства из его души. Знал он также и то, что однажды утром Стратона непременно найдут мертвым - он умрет то ли с перепоя, то ли в результате какого-нибудь уличного происшествия, и от этой смерти его не смогут спасти никакие подкупы, - и тогда Критиас ощутит острую жалость и облегчение, и нарыв будет наконец вскрыт, и боль пройдет.
Но этого никогда не будет ему достаточно.
Критиаса ждет перемена судьбы, на него сейчас со всех сторон валятся проблемы; а для Стратона уже наступил настоящий ад - он потерял всяческие ориентиры в жизни. И план Нас-йени был, в общем-то, основан на потворстве собственным желаниям, собственным чувственным наслаждениям - да, страдания его врагов были для него поистине сладостны, ибо он слишком долго - страшно долго! - сдерживал себя и еженощно молился о здравии своих врагов, о продолжении их жизни...
И все это было совершенно нетрудно для обычного жителя Санктуария, столь похожего на всех прочих его обитателей - с точки зрения захватчиков, разумеется.
***
Дождь стучит по карнизам, от ветра гремят ставни, и в комнате, где одевается Мория, ужасный холод; она одевается торопливо, не обращая внимания на вонь и убожество этого помещения, которое она делит со Стилчо, последним из служителей ведьмы Ишад. Серый мутный свет падает на постель, где Стилчо валяется, одурманенный той дозой кррфа, на которую у нее хватило денег - да, она сумела купить ему хоть немного сна и покоя, которого он теперь почти не знает.
Какой он все-таки красавчик! И как подходит ей в ее нынешнем воплощении!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40