— А где он? — предельно ровным голосом спросил он.
Я обернулся, но ничего особенного не увидел. В том числе и трупа Томаша Кофы…
— Ты понял? — тихо спросил Лебрус после долгой паузы, в течение которой мы, словно два барана на новые ворота, пялились на девственно чистый ковер.
— Не совсем, — ответил я. — Может, водки?
Лебрус достал из бара бутылку водки, подошел к двери, закрыл ее на ключ и уселся на ковер под окном. Была у нас такая традиция — в сложных ситуациях распивать на полу под окном. Так спокойнее на случай, если на одной из соседних крыш загорает курортник с СВД. Я тем временем сполоснул рюмки, отыскал на дне холодильника подсохший лимон и кое-как его нарезал.
— Что он никакой не генетически предрасположенный убийца, я уже понял, — начал я, когда мы опрокинули по первой рюмке, — хотел тебе об этом сказать. — Водка обожгла мне холодным огнем гортань, потом горло, рухнула в желудок и медленно утихомирилась. — Значит, есть два варианта. Либо у него был дополнительный шанс…
— Исключено. — Лебрус покачал головой. — Он бы засветился в списках носителей, и я бы об этом узнал. Конечно, не исключено, что подчищать информацию начали только вчера… А какой второй вариант?
— Он мой антипод — генетически предрасположенный смертник. Я много читал о них в свое время… Но в любом случае я не понимаю, на хрена? Кому понадобилось подставлять мелкое агентство устранения? Между прочим, работающее на государство. Не понимаю…
— Уверен, что никому, — помолчав, ответил Лебрус. — Скорее всего, мы только звено в цепи подобных происшествий. А цель… Мне она пока неясна, да и вряд ли нам удастся докопаться, в чем тут дело. Не дадут.
— А что ты хотел сказать мне перед тем, как он испарился?
— Скорее показать, — кивнул Лебрус и протянул мне второй листок, — яйцеголовые накопали… Пришло, пока ты отстирывался.
Я пробежал глазами текст, внимательно прочитав только первый пункт, остальное так, по диагонали. Все было понятно.
Все десять человек из первого списка Томаша Кофы были либо отравлены, либо повешены. Лишь последний был убит выстрелом из СВД с большого расстояния. Все это говорило, что убивавший не был генетически предрасположенным убийцей. Бескровное убийство… В то время как мне и, скажем так, моим коллегам необходимо видеть кровь, именно это заставляет мой мозг вырабатывать особый вид эндорфинов, взрывающих рецепторы удовольствия… А тут — яд, удавка… Даже выстрел с такого расстояния… Чушь.
— Похоже, он все-таки генетически предрасположенный смертник, — неуверенно повторил я. — Я-то был уверен, что их перестреляли еще в год охоты на регрессирующих особей. Я и сам тогда в этом участвовал.
— А знаешь, почему их отстреливали? — спросил Лебрус, разливая водку.
— Ну… так, кое-что. В основном только ту информацию, что попала в Интернет. Как-то они были связаны, Пауки и смертники… Что-то там было про Низового Художника. Я в детали не вдавался, работы много было. Меня тогда наняли на отстрел Пауков. Платили неплохо…
— Я тебе расскажу, только давай сначала… — Лебрус поднял свою рюмку, и капелька водки скатилась по стеклянной грани, — за то, чтоб нам удалось выжить.
— Думаешь, это не все? — Я кивнул туда, где несколько минут назад лежало тело Томаша Кофы.
— Уверен, — ответил Лебрус, звякнул своей рюмкой о мою и залпом выпил, — потому что если все так хреново, как я думаю, они нас постараются достать. Разве что мы уже отработали свое звено событий… Кстати, ты знаешь, сколько жизней у регрессирующих?
— Девять, кажется… Короче, давай по порядку. Только погоди минуту. — Я быстро опрокинул рюмку, сунул в зубы сухой ломтик лимона и побежал в туалет. Сидеть голой жопой на ковролине было жутко неприятно, а подстелить пиджак под себя я, по понятным причинам, не мог. Брюки и трусы почти высохли, так что я натянул их и вернулся в кабинет.
Лебрус тем временем разлил остатки водки.
— История смертников темная, — начал Лебрус, глядя в сторону, — говорят, ее начало надо искать аж в той резне под Соколом. Я в этом не уверен, но… информации очень мало, сам понимаешь. И все же мне кажется, что к Ниху ни смертники, ни Пауки никакого отношения не имеют. Правда, я скорее сделал собственные выводы, нежели выяснил что-то конкретное. Но выводы эти, на мой взгляд, не лишены интереса, хотя точных ответов не дают…
— Не тяни, Лебрус.
— Короче, что мы имеем? Однажды они просто объявились в Москве… Как раз после того, как взбесились брэндмауэры. Смертников было около трехсот человек, и их мозг вырабатывал точно такие же эндорфины, что и мозг генетически предрасположенного убийцы, но только в момент собственной смерти. Сколько именно жизней у смертников, тогда не знал никто. И теперь точно не знает, кстати, — это именно догадки. Беда в том, что они действительно были связаны непосредственно с этим миром. И каждая их смерть вызывала неконтролируемые процессы. Думаю, тот случай, когда ребята Ниху вырвались из катакомб и сожрали кучу народу, — последствие уничтожения кого-то из смертников. Вот и вся связь. Появление Пауков — из той же оперы. Случайные последствия смерти ГПС. Ведь противопоставить смертникам убийц догадались не сразу, до этого их отстреливали все кому не лень, и при взаимодействии убийцы и смертника никаких последствий не наблюдалось… К тому же убийца убивал смертника окончательно. Так что…
— То есть ты думаешь, что кто-то заварил эту байду только для того, чтоб я убрал чудом уцелевшего смертника? Бред. На хрена огород городить, если можно было просто меня нанять…
— А я и не думаю, что ты должен был убрать Кофу. Иначе зачем ему тебя убивать? Скорее всего, все должно было случиться так, как случилось. Кофа стреляет в тебя, а я — в него. Я не убийца и тем самым смертью Кофы запускаю некий процесс… На мой взгляд, это самое подходящее объяснение, хотя слишком многое должно было совпасть. От нашей смерти я не вижу никакой выгоды. А вот смерть Томаша Кофы вполне может быть кому-то нужна. Вот только… Я всегда думал, что процессы, вызванные убийством смертника, нельзя контролировать. Или по крайней мере никому, кроме смертников, не известно, как это делается…
— Ну так значит, сам Кофа все и задумал…
— А зачем все эти списки устранения и прочие заморочки? Не вяжется. — Лебрус приподнялся и стащил со стола коробку сигар, а я выбил сигарету из пачки. — Слишком все сложно… да и смертнику куда проще найти убийцу иначе, например просто подставиться, как они всегда и делали. Зачем все так усложнять? Нет, тут что-то другое, но вот что?… Не понимаю.
— Что же нам теперь со всем этим делать?
Лебрус долго молчал, раскуривая сигару, потом долго разглядывал дым. Потом пожал плечами и ответил:
— Разумнее всего было бы свалить куда-нибудь за границу МКАДа и некоторое время не светиться. Посмотреть, как и что будет… Потом сориентироваться. Но знаешь, обидно сдаваться без боя. Предлагаю все-таки навестить dj Сойера. Ну, а если ничего так и не выясним, валить отсюда. По крайней мере в мою голову больше ничего путного не лезет.
…Пробка начиналась от перекрестка Садового кольца и Тверской. Пока я высматривал, что там такое стряслось впереди, слева выезд в сторону «Пекина» перекрыл старенький «Индент» с подмосковными номерами, а справа встал внушительной тушей грузовой КРАЗ, одни колеса которого были в полтора раза выше нашего пикапа. Другими словами, увязли мы конкретно и, судя по всему, надолго.
— Влипли, — нервно усмехнулся Лебрус.
— Да ладно тебе, не стоит во всем видеть плохой знак. Просто пробка, что тут такого?
— Верно, — кивнул Лебрус, доставая из сумочки сигару и массивную зажигалку, — но так же верно и то, что мы в данный момент даже двери открыть не сможем, если понадобится. Нас подперли так, что…
— Эй-эй, старик, да ты что? — Я хлопнул его по плечу. Но когда я понял, что Лебрус абсолютно прав, мне и самому стало не по себе. Хуже, чем истерика моего напарника, я в жизни ничего не видел: вот уж где проявляется вся его педерастичность. — Ты только в панику не впадай, сейчас не до того…
— Я не понимаю происходящего, — без капли обычной жеманности проговорил Лебрус, — а это всегда вгоняет меня в панику. Да что там стряслось-то?!
Лебрус приподнялся над сиденьем, пытаясь разглядеть, что творится впереди. Там стояли машины, чадя выхлопными трубами, и весь этот дымаган утягивало куда-то туда, вперед по Тверской…
Мимо нас, ловко лавируя между плотно стоящими машинами, проскочил какой-то парень на средней паршивости буги-байке. Его положение было лучше, нежели наше. Хорошо еще, что наш кондиционер работал исправно и вонь в кабину не лезла…
— Ты давно снимал крышу? — спросил Лебрус.
— Ни разу с момента покупки, — ответил я, — а почему ты спросил?
— Мне не нравится, как ведет себя смог, — ответил Лебрус и кивнул по ходу движения.
Я опустил солнцезащитный козырек и щурясь вгляделся в мутную, дрожащую от выхлопных газов картину за лобовым стеклом. Небо, хотя и затянутое серым слоем облаков, слепило глаза…
Впереди, метрах примерно в ста пятидесяти от нас, над машинами формировалось густое облако смога. Именно туда и сносило все дымы застрявших в пробке машин. Самому мне такого видеть не приходилось, но пару раз я слышал о подобном. О том, как из облаков смога появляются жуткие твари, живущие краткие минуты, иногда часы, но смертоносные и неукротимые…
— Надо валить, — сказал я и решительно сорвал рычаг отстрела крыши. Но ничего не произошло, она даже не шелохнулась.
Водитель КРАЗа торопливо сполз по колесу и, часто оглядываясь и налетая на другие машины, стал пробираться к тротуару… Подумалось некстати, что с высоты грузовика было куда виднее все, что происходило впереди. Я поднялся, развернулся, встав коленями на кресло, и изо всех сил уперся в крышу спиной. Человек я не слабый, но сколько ни пыжился, крыша так и не поддалась. Если бы я мог в тот момент кого-нибудь прикончить, сил бы хватило на три крыши с лихвой. Я упрямо продолжал упираться, пока рядом с моим ухом не грянул выстрел из браунинга Лебруса. Я резво нырнул в кресло, выхватывая «Папу Дуче» и высматривая цель. Но за стеклом все было по-прежнему. Я обернулся к Лебрусу и увидел, что он целится куда-то в задний левый угол кабины. Второй выстрел оглушил меня, но Лебрус своего добился: крыша отлетела вверх и в сторону, с силой ударилась о борт КРАЗа и рухнула на асфальт между грузовиком и нашим пикапом. На тротуаре показались оранжевые безрукавки рабочих: кто-то тащил огнетушители, кто-то сети.
Перепрыгивая через борт пикапа на капот прижавшего нас «Индента» (водителя в нем уже не было), я успел заметить, что прикованный массивной цепью к постаменту памятника Маяковскому Зеленый нервно переступает лапами и пытается спрятать голову в тень. Зверюга что-то предчувствовала, и это что-то не внушало ему доверия.
— Сматываемся! — крикнул я Лебрусу, но тот даже не посмотрел на меня, только убрал под юбку браунинг и напряженно уставился вперед. — Лебрус, ты что, оглох?
— Беги, — не оглядываясь ответил Лебрус, — я подожду. Мне надо узнать, что там формируется.
Я замер в нерешительности, не зная, как поступить, но в этот момент что-то оглушительно хлопнуло впереди. Я одним прыжком вернулся в пикап, уселся на спинку кресла и вытер вспотевшие ладони о брюки, перекладывая «Папу Дуче» из одной руки в другую…
— Да ладно! Чтоб какой-то педрила остался, а я дал деру?!.
— Ну и дурак же ты, — усмехнулся Лебрус, тоже взбираясь на спинку кресла и стаскивая с ног туфли на высоченном каблуке-шпильке, — и к тому же мерзавец.
— Ага, — кивнул я.
На какое-то бесконечно долгое мгновение все стихло. Мне показалось, что улицу накрыло плотным, звуконепроницаемым куполом. Или звукопо-давляющим, не знаю. Ладони снова вспотели, но мне уже не хотелось выпускать «Папу Дуче». Натянутые нервы, как обнаженные электропровода, реагировали на любой шорох, на стук собственного сердца, на мелькание теней, отброшенных облаками. Холодный ветер остужал пот на спине… А Лебрус все вглядывался и вглядывался вперед.
Так, в почти полной тишине, прошла самая долгая минута моей жизни…
И в тот момент, когда начало казаться, что уже ничего не произойдет, что все закончится вот этим эпилептическим приступом тишины, машины — все машины! — вдруг взревели одновременно и медленно двинулись вперед. Сами по себе: в большинстве из них никого уже не было. Наш пикап пошел борт о борт с гигантским КРАЗом и старым «Индентом». В ту же минуту впереди, рядом с тем местом, где облако смога было наиболее плотным, вылетели стекла в домах по обе стороны улицы, потом еще и еще, а потом волна осколков, сметая все на своем пути, двинулась в нашу сторону. Стекла вылетали со страшной скоростью, пересекались со встречным потоком посреди улицы и превращали корпуса машин в лохмотья. Ослепительная и смертоносная волна… Стекла зримо выгибались, потом разлетались со звуком глухого выстрела и миллионами мелких осколков-лезвий уничтожали все на своем пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52