- Я хотел тебя видеть.
- Зачем?
Я сказал - все так же устало. Я и правда очень устал.
- А мне-то что?
Голос был равнодушен, но лицо отвердело, и зрачки сошлись в колючие
точки.
- Я не знаю, как поступит акхон. Захочет сам докопаться - это
полбеды. А вот если попросит помощи у теакха...
- Ну, попросит.
- И ему не откажут!
- Да! Нынче в городе да солдатня кеватская! Народ-то, что пересохшая
солома - огня мимо не пронесешь. Смекаешь, брат Тилар! А у Охотника-то ты
что работал?
- Думал, - заметил, что он нахмурился и пояснил: - Мне передавали
сведения от лазутчиков. Надо было сложить одно с другим и прикинуть чего
ждать.
- И что, многих ты знал? - спросил он жадно.
- Зачем? Ни они меня, ни я их.
- Хитро! Ладно, гляну, как оно нам сладится. А ты чего с Охотником не
ушел?
- Не дошел бы, - сказал я неохотно. - В тюрьме пересидел.
Он опять оглядел меня, кивнул и обернулся к Ирсалу:
- Тебя, брат Ирсал, прощаю для первого раза. Иди, он при мне будет.
- Позволь поговорить с Ирсалом, брат.
- А кто тебе мешает? Говори!
А в глазах уже подозрение, и я не стал рисковать. Попросил только:
- Позаботиться о моих, брат. И ради бога, успокой мать, очень тебя
прошу!
Он кивнул, прижался щекой к моей щеке и поскорее ушел.
Странная началась у меня жизнь, романтическая до тоски. Гулкое
подземелье в развалинах старого храма, знобкая сырость и сырая темнота.
Только ночами я выходил глотнуть мороза, но и тогда за спиной торчала
безмолвная тень.
Два человека делили со мной неуют темницы. Первый - был сторож, он
носил мне еду и следил за огнем в очаге. Второй - тот самый человек, брат
Асаг, он приносил мне вести.
Правда, тогда я не замечал неудобств. Темнота дня и темнота ночи были
одинаково годны для работы, а ее мне хватало с лихвой. Я работал, как
черт, пытаясь обогнать время, и боялся, что уже безнадежно отстал. Плохо
была поставлена в Братстве разведка. Они знали все, что творилось в
предместьях, многое из того, что случалось в богатых кварталах, а за
пределами города - ничего. Словно глухая стена отделяла Братство от мира.
Я долго не мог втолковать Асагу, что же мне надо. Нет, он был вовсе
не глуп. Просто делил весь мир на "наше - не наше", а все, что "не наше",
было чуждо ему.
С Асагом все было непросто. Он слишком отвык от возражений, я здорово
рисковал всякий раз, когда спорил с ним.
Неизбежный риск - ведь я должен был стать с ним на равных, добиться,
чтобы ни одно мое слово не могло быть отвергнуто просто так. Ничего я ему
не спускал: ни насмешки, ни грубого слова; и когда мы орали друг на друга,
по лицу моего стража я видел, что жизнь моя не стоит гроша. Но я просто не
мог быть осторожным. Это было начало игры, и ему надлежало запомнить то,
что я ничего не боюсь, никогда не вру, говорю только то, что знаю, а знаю
больше, чем он. Впрочем, риск был не очень велик, потому что я уже знал,
что при всей своей грубой властности Асаг незлопамятен и справедлив,
может, он не простит мне ошибку, но всегда простит правоту. Мы ругались -
и привыкли друг к другу, и однажды Асаг усмехнулся и сказал, покачав
головой:
- Господи, да как это тебя Охотник терпел? Вот уж нынче у него
праздничек!
- Он-то не жаловался.
- Еще бы! С тобой жить - что голышом в крапиве спать, а дело ты,
кажись, знаешь. Ладно, хватит собачиться, садись да выкладывай, что тебе
от нас надобно.
Мы сели, я перечислил все, что хотел узнать.
- Мне нет дела, кто у тебя занимается разведкой. Мне нужны только
сведения. Первое: все аресты. Кого взяли, за что, кто за ним приходил, был
ли обыск, опрашивали ли соседей, какие им вопросы задавали.
Асаг только головой покрутил, но смолчал.
- Второе: войско. Какие в городе части, где стоят, кому подчиняются.
Регулярно ли платят жалование, кто командиры. Для каждого: характер,
родство, связи, кому сочувствует.
- Да ты в своем уме? Откуда...
- Откуда хочешь. Может, у кого-то из солдат есть родня в Садане.
- Ладно. Чего еще?
- Все, что делается во дворцах локиха, акхона и Тисулара. Кто на
доверии, кто в опалке, с кем встречались и, главное, гонцы.
- Ну, ты и запрашиваешь! Что я тебе, господь бог?
- Мы не на базаре, Асаг! Грош цена твоей разведке, если мы не можем
опережать врага. Мы должны знать то, что он уже сделал. Хочешь пример? Я
узнаю о тайной беседе Тисулара с акхоном, после чего кто-то из них или оба
сразу отправляют гонцов в Кайал. Ясно, как день: они уже столковались, и с
ликихом, можно сказать, покончено. Но путь до Кайала неблизкий, у нас
будет время кое-что предпринять. Ясно?
- Давай дальше, - хмуро сказал Асаг.
- Дальше мне надо знать, что делается в стране. Как с хлебом, платят
ли налоги, не бегут ли уже в леса. Как настроены калары, что говорят о
войне, как относятся к Тисулару.
- А это еще зачем?
- Затем, что в Квайре, Биссале и Согоре живет треть населения страны.
Не грех бы поинтересоваться, что думают остальные две трети.
- Да, - только он почти с уважением, - котелок у тебя варит. Только
что в нем за варево, а?
И поехало понемногу - с руганью, со скрипом, с ошибками, но туда,
куда надо. Квайр открывался мне, и это был совсем незнакомый, не очень
понятный город.
Он открылся с предместий - с Садана и Ирага - ведь это было то, чем
жило Братство, что вырастило и питало его. Садан был важней. Я видел его
только мельком: те же грязные улочки и убогие домишки, те же угрюмые,
испитые лица, та же беспросветная нищета. Даже большая - ведь в Ираге жили
вольные люди, а в Садане - подневольные ткачи. Тысяча людей, лишенных
всяких прав - даже права поменять хозяина.
Лучшие мастера за день работы получили 5-6 ломбов (а прожиточный
уровень 4-5 ломбов в день). Шерстобиты - 4 ломба, чесальщики шерсти - 3. С
них драли налоги, вычитали за хозяйские инструменты, за брак (а
надсмотрщики браковали до трети работы). Их били плетьми за дерзкое слово,
за сломанный станок бросали в тюрьму, за невыход на работу ставили к
позорному столбу. Армия доносчиков превращали их жизнь в вечную пытку
страхом. Только Братство было у них - единственная их защита, последняя
надежда. Это оно усмиряло надсмотрщиков, убивая самых жестоких. Это оно
истребляло доносчиков и их семьи. Это оно в ответ на произвол жгло
мастерские и склады шерсти.
Братство было таинственно и неуловимо. Темное облако мифов окружало
его, и не было в Квайре человека, который осмелится отказать тому, кто
скажет: "Во имя святого Тига".
По косвенным сведениям, замечаниям, намекам я уже мог представить
структуру Братства. Наверное в нем было не так уж много народу, иначе
власти - за столько-то лет! - нашли бы его следы. Большинство - младшие
братья - входили в не связанные между собой группы, которые звались
д_о_м_а_м_и_. Во главе каждого дома стоял Брат Совета, и все они
составляли Совет, управляющий делами Братства. Но главные решения
принимала совсем небольшая группа - Старшие братья. Их слово было законом,
а власть - абсолютной. Асаг был Старшим. Кстати, он вдруг перебрался ко
мне в подвал.
- К родичам отпросился, в деревню. Мне-то нынче простор надобен, а
попробуй, не пойди на работу!
Я только головой покачал. Этот властолюбивый человек, хозяин над
жизнью и смертью сотен Братьев - и вдруг забитый ткач из Садана? Вот тебе
и одна из причин неуловимости Братства.
Асаг не сидел на месте, только на ночь он возвращался в подвал. Долго
отогревался, медленно ел, чуть не засыпая в тепле. А потом вдруг
встряхивался, хитро щурил глаза:
- Ну, что новенького, брат Тилар?
- Начнем со старенького, - отвечал я привычно, и начиналась работа.
Это были мои часы: полновластный хозяин становился учеником, и я учил его
трудной науке обобщения данных.
Трудно ему приходилось: ум, привыкший к конкретному и простому, очень
трудно схватывал суть. А еще заскорузлая корка суеверий и предрассудков:
это было достаточно больно - для него, а порой и достаточно опасно - для
меня.
Но мы оба уже научились вовремя остановиться, обойти опасное место и
нащупать окольный путь.
- Смотри, - говорил я ему. - Вот сегодняшняя сводка. Локих заказал
трехдневную службу с молитвами о победе Квайрского оружия. Тисулар
задержал выход обозов с продовольствием для армии. Кеватский посланник
взял ссуду в банкирском доме Билора. Акхон вызвал всех поделтов на тайное
совещание. Поговаривают, что поделт Биссала Нилур будет смещен и заменен
поделтом Тиэлсом из ближайшего окружения акхона. Люди Симага арестовали
Калса Энасара, старейшину цеха красильщиков, обыска не было, засады в доме
не оставили. Ну, какая тут связь?
- А черт его знает!
- Давай разбираться. С чего начнем?
Он хмуро пожимал плечами.
- Тогда со службы. Позавчера прибыл гонец от кора Эслана. К нам он,
конечно, не завернул, но мы и сами сообразим. Я вот думаю, что речь идет о
крупном наступлении, иначе зачем бы тревожит бога?
- Пожалуй.
- И Тисулар это подтверждает: задержка обозов сорвет или отсрочит
наступление. Впрочем, это одно и то же. У Тубара отличные лазутчики, а у
наших офицеров длинные языки. Можешь не сомневаться: Тубар успеет принять
меры.
- А Тисулару это на что?
- Он боится армии и боится Эслана потому, что у Эслана ровно столько
же прав на престол. Пока что Эслан в армии не популярен - он вельможа, а
не солдат, но в армии не любят Тисулара, и армия устала от поражений.
Несколько удачных операций - и положение Эслана сразу упрочится. А уж
тогда...
- Может, так и надо?
- К сожалению нет, Асаг. Кор Эслан на это не пойдет.
- Чего?
- Это значит: война с Кеватом, ведь Тисулар их ставленник. Эслан
побоится. Ладно, теперь акхон. Ну, его положению не позавидуешь. Он,
иноземец, чужак в Квайре, окружил себя такими же чужаками. Почти все
поделты в стране - кеватцы, это значит, что между ним и низшим
духовенством - квайрцами - глухая стена.
- Да, простые попы его не более, чем черта почитают!
- Чем дольше война, тем бедней народ, а чем бедней народ, тем меньше
доходы Церкви, и страдает тут не высшее, а низшее духовенство. Дело дошло
до того, что во многих селах открыто молятся одиннадцати мученикам, и
теакху это известно, потому что кеватские лизоблюды акхона доносят на него
наперегонки. А вдобавок - он и с Тисуларом не поладил, есть у него
привычка лезть не в свои дела.
- Ну и что?
- Да ведь надо же было вернуть благоволение теакха, вот он и затеял
процесс против родни одиннадцати.
- А тут мы. Ну, а дальше?
- А дальше у нас с тобой тайный совет. Тут зацепка пока одна - слухи
о смещении Нилура.
- Слухи?
- Да как сказать? Давно к этому шло. Акхон уже пытался свалить Нилура
- но проиграл. У Нилура есть могущественный покровитель - поделит Илоэс,
казначей святейшего двора, его дядя по матери.
- А чему ему Нилур не угодил?
- Нилур - единственный квайрец среди высшего духовенства, и среди его
приближенных нет ни одного кеватца. Он сумел добиться у теакха
подтверждения права убежища для биссалского храма святого Уларта после
того, как акхон отменил это право для всех квайрских храмов. А самое
страшное: в малых храмах Биссала открыто служат поминальные службы каждую
годовщину казни мучеников.
- За это он, небось, и ухватился...
- А больше не за что. Понимаешь, если бы акхон сумел вернут
расположение теакха, он не стал бы так рисковать. Возможности назначения
весьма велики. Нет, Асаг, не сходится. Что-то тут... понимаешь, не нужен
акхону тайный совет, чтобы сместить одного из поделтов. Есть только три
вопроса, которые акхон не смеет решить сам, и среди них - определение
Ереси Торжествующей и обращение к служителям Господнего меча.
Судорога страха смяла лицо Асага; белым, как снег, стало его лицо, и
губы почти совсем исчезли в его белизне.
- Ты... т-ты уверен?
- Почти. Смотри, Асаг, не упустите гонца.
- Да уж... не упустим.
- Будем дальше?
- Нет уж... хватит с меня. Спешное что есть?
- Сразу сказал бы.
- Коль так, давай почивать.
- Ложись, я еще поработаю.
- Хватит с тебя, - сказал он и дунул на лучину. - И так дошел - в
гроб краше кладут!
- А ты сам здесь посиди!
- И то правда. Вроде как из тюрьмы да в тюрьму.
Я тоже забрался в сырую постель под воняющую псиной шкуру,
поворочался, пытаясь согреться, и уныло сказал:
- Отпусти меня на денек к матери. Куда я денусь?
Он долго молчал, я думал, что он уже спит, но он вдруг спросил:
- А ты что, и впрямь ее за мать считаешь?
- Асаг, _т_ы_ свою мать знал?
- Само собой.
- А я нет.
Он снова надолго замолчал, а потом сказал неохотно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
- Зачем?
Я сказал - все так же устало. Я и правда очень устал.
- А мне-то что?
Голос был равнодушен, но лицо отвердело, и зрачки сошлись в колючие
точки.
- Я не знаю, как поступит акхон. Захочет сам докопаться - это
полбеды. А вот если попросит помощи у теакха...
- Ну, попросит.
- И ему не откажут!
- Да! Нынче в городе да солдатня кеватская! Народ-то, что пересохшая
солома - огня мимо не пронесешь. Смекаешь, брат Тилар! А у Охотника-то ты
что работал?
- Думал, - заметил, что он нахмурился и пояснил: - Мне передавали
сведения от лазутчиков. Надо было сложить одно с другим и прикинуть чего
ждать.
- И что, многих ты знал? - спросил он жадно.
- Зачем? Ни они меня, ни я их.
- Хитро! Ладно, гляну, как оно нам сладится. А ты чего с Охотником не
ушел?
- Не дошел бы, - сказал я неохотно. - В тюрьме пересидел.
Он опять оглядел меня, кивнул и обернулся к Ирсалу:
- Тебя, брат Ирсал, прощаю для первого раза. Иди, он при мне будет.
- Позволь поговорить с Ирсалом, брат.
- А кто тебе мешает? Говори!
А в глазах уже подозрение, и я не стал рисковать. Попросил только:
- Позаботиться о моих, брат. И ради бога, успокой мать, очень тебя
прошу!
Он кивнул, прижался щекой к моей щеке и поскорее ушел.
Странная началась у меня жизнь, романтическая до тоски. Гулкое
подземелье в развалинах старого храма, знобкая сырость и сырая темнота.
Только ночами я выходил глотнуть мороза, но и тогда за спиной торчала
безмолвная тень.
Два человека делили со мной неуют темницы. Первый - был сторож, он
носил мне еду и следил за огнем в очаге. Второй - тот самый человек, брат
Асаг, он приносил мне вести.
Правда, тогда я не замечал неудобств. Темнота дня и темнота ночи были
одинаково годны для работы, а ее мне хватало с лихвой. Я работал, как
черт, пытаясь обогнать время, и боялся, что уже безнадежно отстал. Плохо
была поставлена в Братстве разведка. Они знали все, что творилось в
предместьях, многое из того, что случалось в богатых кварталах, а за
пределами города - ничего. Словно глухая стена отделяла Братство от мира.
Я долго не мог втолковать Асагу, что же мне надо. Нет, он был вовсе
не глуп. Просто делил весь мир на "наше - не наше", а все, что "не наше",
было чуждо ему.
С Асагом все было непросто. Он слишком отвык от возражений, я здорово
рисковал всякий раз, когда спорил с ним.
Неизбежный риск - ведь я должен был стать с ним на равных, добиться,
чтобы ни одно мое слово не могло быть отвергнуто просто так. Ничего я ему
не спускал: ни насмешки, ни грубого слова; и когда мы орали друг на друга,
по лицу моего стража я видел, что жизнь моя не стоит гроша. Но я просто не
мог быть осторожным. Это было начало игры, и ему надлежало запомнить то,
что я ничего не боюсь, никогда не вру, говорю только то, что знаю, а знаю
больше, чем он. Впрочем, риск был не очень велик, потому что я уже знал,
что при всей своей грубой властности Асаг незлопамятен и справедлив,
может, он не простит мне ошибку, но всегда простит правоту. Мы ругались -
и привыкли друг к другу, и однажды Асаг усмехнулся и сказал, покачав
головой:
- Господи, да как это тебя Охотник терпел? Вот уж нынче у него
праздничек!
- Он-то не жаловался.
- Еще бы! С тобой жить - что голышом в крапиве спать, а дело ты,
кажись, знаешь. Ладно, хватит собачиться, садись да выкладывай, что тебе
от нас надобно.
Мы сели, я перечислил все, что хотел узнать.
- Мне нет дела, кто у тебя занимается разведкой. Мне нужны только
сведения. Первое: все аресты. Кого взяли, за что, кто за ним приходил, был
ли обыск, опрашивали ли соседей, какие им вопросы задавали.
Асаг только головой покрутил, но смолчал.
- Второе: войско. Какие в городе части, где стоят, кому подчиняются.
Регулярно ли платят жалование, кто командиры. Для каждого: характер,
родство, связи, кому сочувствует.
- Да ты в своем уме? Откуда...
- Откуда хочешь. Может, у кого-то из солдат есть родня в Садане.
- Ладно. Чего еще?
- Все, что делается во дворцах локиха, акхона и Тисулара. Кто на
доверии, кто в опалке, с кем встречались и, главное, гонцы.
- Ну, ты и запрашиваешь! Что я тебе, господь бог?
- Мы не на базаре, Асаг! Грош цена твоей разведке, если мы не можем
опережать врага. Мы должны знать то, что он уже сделал. Хочешь пример? Я
узнаю о тайной беседе Тисулара с акхоном, после чего кто-то из них или оба
сразу отправляют гонцов в Кайал. Ясно, как день: они уже столковались, и с
ликихом, можно сказать, покончено. Но путь до Кайала неблизкий, у нас
будет время кое-что предпринять. Ясно?
- Давай дальше, - хмуро сказал Асаг.
- Дальше мне надо знать, что делается в стране. Как с хлебом, платят
ли налоги, не бегут ли уже в леса. Как настроены калары, что говорят о
войне, как относятся к Тисулару.
- А это еще зачем?
- Затем, что в Квайре, Биссале и Согоре живет треть населения страны.
Не грех бы поинтересоваться, что думают остальные две трети.
- Да, - только он почти с уважением, - котелок у тебя варит. Только
что в нем за варево, а?
И поехало понемногу - с руганью, со скрипом, с ошибками, но туда,
куда надо. Квайр открывался мне, и это был совсем незнакомый, не очень
понятный город.
Он открылся с предместий - с Садана и Ирага - ведь это было то, чем
жило Братство, что вырастило и питало его. Садан был важней. Я видел его
только мельком: те же грязные улочки и убогие домишки, те же угрюмые,
испитые лица, та же беспросветная нищета. Даже большая - ведь в Ираге жили
вольные люди, а в Садане - подневольные ткачи. Тысяча людей, лишенных
всяких прав - даже права поменять хозяина.
Лучшие мастера за день работы получили 5-6 ломбов (а прожиточный
уровень 4-5 ломбов в день). Шерстобиты - 4 ломба, чесальщики шерсти - 3. С
них драли налоги, вычитали за хозяйские инструменты, за брак (а
надсмотрщики браковали до трети работы). Их били плетьми за дерзкое слово,
за сломанный станок бросали в тюрьму, за невыход на работу ставили к
позорному столбу. Армия доносчиков превращали их жизнь в вечную пытку
страхом. Только Братство было у них - единственная их защита, последняя
надежда. Это оно усмиряло надсмотрщиков, убивая самых жестоких. Это оно
истребляло доносчиков и их семьи. Это оно в ответ на произвол жгло
мастерские и склады шерсти.
Братство было таинственно и неуловимо. Темное облако мифов окружало
его, и не было в Квайре человека, который осмелится отказать тому, кто
скажет: "Во имя святого Тига".
По косвенным сведениям, замечаниям, намекам я уже мог представить
структуру Братства. Наверное в нем было не так уж много народу, иначе
власти - за столько-то лет! - нашли бы его следы. Большинство - младшие
братья - входили в не связанные между собой группы, которые звались
д_о_м_а_м_и_. Во главе каждого дома стоял Брат Совета, и все они
составляли Совет, управляющий делами Братства. Но главные решения
принимала совсем небольшая группа - Старшие братья. Их слово было законом,
а власть - абсолютной. Асаг был Старшим. Кстати, он вдруг перебрался ко
мне в подвал.
- К родичам отпросился, в деревню. Мне-то нынче простор надобен, а
попробуй, не пойди на работу!
Я только головой покачал. Этот властолюбивый человек, хозяин над
жизнью и смертью сотен Братьев - и вдруг забитый ткач из Садана? Вот тебе
и одна из причин неуловимости Братства.
Асаг не сидел на месте, только на ночь он возвращался в подвал. Долго
отогревался, медленно ел, чуть не засыпая в тепле. А потом вдруг
встряхивался, хитро щурил глаза:
- Ну, что новенького, брат Тилар?
- Начнем со старенького, - отвечал я привычно, и начиналась работа.
Это были мои часы: полновластный хозяин становился учеником, и я учил его
трудной науке обобщения данных.
Трудно ему приходилось: ум, привыкший к конкретному и простому, очень
трудно схватывал суть. А еще заскорузлая корка суеверий и предрассудков:
это было достаточно больно - для него, а порой и достаточно опасно - для
меня.
Но мы оба уже научились вовремя остановиться, обойти опасное место и
нащупать окольный путь.
- Смотри, - говорил я ему. - Вот сегодняшняя сводка. Локих заказал
трехдневную службу с молитвами о победе Квайрского оружия. Тисулар
задержал выход обозов с продовольствием для армии. Кеватский посланник
взял ссуду в банкирском доме Билора. Акхон вызвал всех поделтов на тайное
совещание. Поговаривают, что поделт Биссала Нилур будет смещен и заменен
поделтом Тиэлсом из ближайшего окружения акхона. Люди Симага арестовали
Калса Энасара, старейшину цеха красильщиков, обыска не было, засады в доме
не оставили. Ну, какая тут связь?
- А черт его знает!
- Давай разбираться. С чего начнем?
Он хмуро пожимал плечами.
- Тогда со службы. Позавчера прибыл гонец от кора Эслана. К нам он,
конечно, не завернул, но мы и сами сообразим. Я вот думаю, что речь идет о
крупном наступлении, иначе зачем бы тревожит бога?
- Пожалуй.
- И Тисулар это подтверждает: задержка обозов сорвет или отсрочит
наступление. Впрочем, это одно и то же. У Тубара отличные лазутчики, а у
наших офицеров длинные языки. Можешь не сомневаться: Тубар успеет принять
меры.
- А Тисулару это на что?
- Он боится армии и боится Эслана потому, что у Эслана ровно столько
же прав на престол. Пока что Эслан в армии не популярен - он вельможа, а
не солдат, но в армии не любят Тисулара, и армия устала от поражений.
Несколько удачных операций - и положение Эслана сразу упрочится. А уж
тогда...
- Может, так и надо?
- К сожалению нет, Асаг. Кор Эслан на это не пойдет.
- Чего?
- Это значит: война с Кеватом, ведь Тисулар их ставленник. Эслан
побоится. Ладно, теперь акхон. Ну, его положению не позавидуешь. Он,
иноземец, чужак в Квайре, окружил себя такими же чужаками. Почти все
поделты в стране - кеватцы, это значит, что между ним и низшим
духовенством - квайрцами - глухая стена.
- Да, простые попы его не более, чем черта почитают!
- Чем дольше война, тем бедней народ, а чем бедней народ, тем меньше
доходы Церкви, и страдает тут не высшее, а низшее духовенство. Дело дошло
до того, что во многих селах открыто молятся одиннадцати мученикам, и
теакху это известно, потому что кеватские лизоблюды акхона доносят на него
наперегонки. А вдобавок - он и с Тисуларом не поладил, есть у него
привычка лезть не в свои дела.
- Ну и что?
- Да ведь надо же было вернуть благоволение теакха, вот он и затеял
процесс против родни одиннадцати.
- А тут мы. Ну, а дальше?
- А дальше у нас с тобой тайный совет. Тут зацепка пока одна - слухи
о смещении Нилура.
- Слухи?
- Да как сказать? Давно к этому шло. Акхон уже пытался свалить Нилура
- но проиграл. У Нилура есть могущественный покровитель - поделит Илоэс,
казначей святейшего двора, его дядя по матери.
- А чему ему Нилур не угодил?
- Нилур - единственный квайрец среди высшего духовенства, и среди его
приближенных нет ни одного кеватца. Он сумел добиться у теакха
подтверждения права убежища для биссалского храма святого Уларта после
того, как акхон отменил это право для всех квайрских храмов. А самое
страшное: в малых храмах Биссала открыто служат поминальные службы каждую
годовщину казни мучеников.
- За это он, небось, и ухватился...
- А больше не за что. Понимаешь, если бы акхон сумел вернут
расположение теакха, он не стал бы так рисковать. Возможности назначения
весьма велики. Нет, Асаг, не сходится. Что-то тут... понимаешь, не нужен
акхону тайный совет, чтобы сместить одного из поделтов. Есть только три
вопроса, которые акхон не смеет решить сам, и среди них - определение
Ереси Торжествующей и обращение к служителям Господнего меча.
Судорога страха смяла лицо Асага; белым, как снег, стало его лицо, и
губы почти совсем исчезли в его белизне.
- Ты... т-ты уверен?
- Почти. Смотри, Асаг, не упустите гонца.
- Да уж... не упустим.
- Будем дальше?
- Нет уж... хватит с меня. Спешное что есть?
- Сразу сказал бы.
- Коль так, давай почивать.
- Ложись, я еще поработаю.
- Хватит с тебя, - сказал он и дунул на лучину. - И так дошел - в
гроб краше кладут!
- А ты сам здесь посиди!
- И то правда. Вроде как из тюрьмы да в тюрьму.
Я тоже забрался в сырую постель под воняющую псиной шкуру,
поворочался, пытаясь согреться, и уныло сказал:
- Отпусти меня на денек к матери. Куда я денусь?
Он долго молчал, я думал, что он уже спит, но он вдруг спросил:
- А ты что, и впрямь ее за мать считаешь?
- Асаг, _т_ы_ свою мать знал?
- Само собой.
- А я нет.
Он снова надолго замолчал, а потом сказал неохотно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46