.. Он почувствовал, что вот-вот снова лишится чувств, и напрягся, чтобы не провалиться в беспамятство.
- Куда мы едем? - спросил он высокомерных всадников.
О том же самом он спрашивал Дро в то утро, когда вот так же беспомощно свисал с лошади, снедаемый лихорадкой. Дро тогда не ответил. А один из всадников - ответил, но на свой лад:
- Это сюрприз. Любишь сюрпризы?
Лошадь Миаля перепрыгнула какую-то рытвину. Менестрель ткнулся носом в лошадиную холку, инструмент ударил его по хребту. Миаль обругал его «проклятым ящиком с музыкой», но испытал облегчение оттого, что не потерял свое единственное достояние.
Однако все прочее оставалось просто ужасным, и главное, Миаль был совершенно беспомощен. Он мог снова потерять сознание - все равно ничего не изменилось бы. Бесцветный мешок снова опустился ему на голову, и менестрель снова выпал из мира...
- Нет, - сказал кто-то.
Голову Миаля жестоко вывернули. В рот ему лилось что-то черное и обжигающее. Он глотал, давился, снова глотал. Лошади стояли неподвижно. У него было четкое ощущение, что они прибыли. Куда-то.
Миаль открыл глаза.
Лежа лицом вниз, разглядишь немного, но, кажется, они остановились на каком-то мосту или насыпи. Позади лежала бескрайняя ночь, горизонт срезал шпили и башни леса. А впереди был свет.
Один из пленителей склонился над менестрелем, заслонив ему и без того скудный обзор.
- Не смей больше падать в обморок.
- Простите, - прошептал Миаль непослушными губами.
- Мы хотим, чтобы ты въехал в город, как подобает. Невелика честь захватить тебя, обморочного и пускающего слюни, и привезти свисающего с лошади, словно тюк с грязными простынями.
- Я понимаю...
- Если ты пришел в себя, мы позволим тебе сесть прямо.
- Когда въедем в ворота, можешь покричать и пометаться немного, - безмятежно добавил другой всадник. - Чтобы показать, как ты отважен и в какой ярости оттого, что тебя пленили. Тебе ясно?
- А потом мы скрутим тебя и немного побьем, чтобы знал свое место. Это будет хорошо смотреться. И ты тоже.
- Я бы лучше... - начал Миаль, но знакомый голос резко заставил его замолчать, уронив.
- Я придумала кое-что получше.
Менестрель не мог вывернуть голову еще больше, чтобы увидеть. Но этого уже и не требовалось.
- Ладно, - сказал тот, что склонился над пленником, - что ты надумала, Сидди?
- Я придумала, - сказал голос Сидди, - накинуть ему на шею петлю из своей ленты и так ввести в город. А вы можете въехать следом.
Всадники расхохотались. Их смех был громким и угрожающим.
- Для новенькой ты что-то слишком дерзко ведешь себя, - заметил один из них.
Сидди не рассмеялась. Она соскользнула с лошади и подошла туда, где лежал Миаль, до боли вывернув шею, чтобы увидеть ее.
- Какая жалость, - сказала она. - Кажется, я не захватила с собой лент.
Вдруг путы, что удерживали Миаля привязанным к лошади, ослабли - кто-то развязал их или перерезал. Менестрель остался лежать, руки и ноги его бессильно свисали, пока еще кто-то не дернул его за шиворот, заставив сесть прямо.
- Не ожидал, Миаль Лемьяль? - спросила Сидди Собан. Она положила руку ему на бедро, и рука была холодна, как зимний снег. - Меня не убили. Это было испытание. Они убивают, но никогда - друзей.
И тогда Миаль посмотрел вперед.
Он увидел наклонные зубчатые стены, крепкие ворота, свет множества фонарей, столь яркий, что в нем меркли звезды, а луна казалась лишь видением. А далеко внизу он разглядел берег бескрайней водной глади. Даже с высоты городских стен были видны лишь два из расходящихся в стороны лучей-каналов.
Один из всадников хлопнул его по руке, и прикосновение обожгло морозом. К тому времени Миаль понял все. И не удивился, когда они церемонно приветствовали его: «Добро пожаловать в Тиулотеф».
Парл Дро очнулся от сонного забытья. Он велел Миалю разбудить его через три часа, но не думал, что менестрель продержится так долго. Внутреннее чувство времени разбудило охотника точно в срок.
Проснувшись, он ничем не выдал своего пробуждения. Ему понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы полностью прогнать сон. Прежде чем двинуться, он открыл глаза и оглядел гребень холма. Дро тут же понял, что менестреля поблизости нет, но его инструмент остался стоять, прислоненный к дереву, перевязь развевалась как потертый вышитый хвост. Он мог решить, что Миаль попросту отошел по нужде, однако ощущения сказали охотнику, что все вокруг будто поет и мерцает, как если бы на землю падал дождь из драгоценных камней.
Дро мгновенно сел, поднялся на ноги и подошел к тому месту рядом с инструментом, где должен был сидеть менестрель. Трава оказалась примята, но не так, как если бы Миаль сидел и караулил, а как если бы он лежал. Менестрель заснул на часах, оправдав худшие ожидания Дро. Разглядывая примятую траву, охотник почувствовал знакомые ощущения - волосы на затылке зашевелились, норовя стать дыбом, а по позвоночнику будто забегали крошечные крысята.
Парл Дро стоял и смотрел на темное море леса, затопившее долину. Луна поднялась уже высоко, но слабый ветерок едва доносил до гребня холма приглушенные звуки лесной жизни.
Потом раздался звук - тонкий и чистый, словно голос птицы или флейты, он иглой пронзил шепот листвы милей ниже. Только этот звук - и более ничего. Или просто Дро не дано было услышать больше.
Костер уже умирал. Дро добил его быстро и точно.
Он подхватил инструмент Миаля, подержал в нерешительности, потом все-таки закинул за спину. Его прикосновение, тяжесть, форма и аура словно несли в себе внутренний мир иного человека, и это отвлекало охотника.
Неожиданно для себя самого Дро выплюнул в ночь грязное ругательство. Он перевалил через гребень и спустился по коварному, почти отвесному земляному обрыву вниз, туда, где начинался лес. В паре футов ниже по склону он споткнулся обо что-то, посмотрел под ноги и обнаружил тело Миаля Лемьяля.
* * *
Он хромал, а теперь ему вдобавок пришлось тащить мертвый вес адской лютни на одном плече и мертвый вес менестреля на другом. Менестрель, правда, был тощим, так что нести его было не слишком тяжело. И все равно Дро был нагружен до предела.
Через лес вели спутанные, едва заметные тропинки. Словно кто-то забрался на вершину холма и спустил вниз несколько клубков бечевки, та размоталась, легла прихотливыми узорами и превратилась в тропки. Ночь вырастила свой собственный второй лес, бросив в чащу семена сумерек, которые мгновенно выросли в длинные толстые тени стволов, окончательно затрудняя путь.
Дро шел по высохшему руслу ручья, по расселине, выстланной мхом и поросшей подлеском, когда впереди блеснула вода. Вокруг все еще мерцало отблесками запредельного. Крик, который услышал Дро, прилетел отсюда.
Тогда он пошел по этому нематериальному следу. Это было что-то вроде отблеска на острой, как бритва, грани бриллианта, который видел только он один.
Луна сперва поднялась, потом заскользила вниз по небосклону за спиной у охотника, едва заметная сквозь переплетение ветвей. Один раз незримую тропу перебежала лиса и ощетинилась от страха, почуяв трепет неупокоенных, оставшийся после них на кончиках травинок и мха, подобно языкам пламени.
А потом наконец-то забрезжил рассвет.
С болезненным облегчением и обидой смотрел Парл Дро, как меркнет след, оставшийся на земле и в воздухе.
Впереди рассыпались в прах ночные наваждения. Вместо них брызнули розовые лучи восходящего солнца. Мир открывался навстречу свету, лезвия лучей покрыли кору резьбой, и все, что принадлежало ночи, таяло и исчезало. И смутная, дрожащая тропа в Гисте Мортуа, которую оставили за собой мертвые, растаяла тоже.
Дро снова прошипел то же проклятье, что уже вырвалось у него на холме. Он перестал удерживать на плече тело Миаля, и оно рухнуло на землю, следом упал странный инструмент. Дро сел на поваленное дерево и медленно вытянул хромую ногу, которая превратилась в злобного, рвущего в клочья, вопящего палача.
Он стал смотреть, как солнце расцвечивает лес и все вокруг наливается красками. В пятнах света сновали птички. Но мука его была так велика, что Дро на время оглох и не мог слышать их голосов.
Как не услышал и треска веток под тяжестью волокуши - вернее, услышал, но рассудок его откликнулся не сразу. Когда Дро все же сообразил, что рядом кто-то есть и с этим приходится считаться, он обернулся и увидел женщину, стоящую футах в десяти от него. Ее самодельная волокуша была нагружена хворостом, женщина держалась за грубые изношенные постромки. Юное солнце било ей прямо в лицо, и в этом свете она, по контрасту, казалась старой, как сами холмы. Закутанная в черный плащ, черноглазая, незнакомка выглядела престарелой сестрой самого Дро.
- Хороший денек, - сказала она голосом, будто заржавевшим от старости.
- Угу...
Она отпустила постромки и подошла ближе.
- Хотя для тебя он вовсе не хорош.
Она опустилась на колени - суставы ее заржавели не менее, чем голос - прямо на землю перед охотником и сжала морщинистыми руками его надрывающуюся от боли ногу. Любой другой на месте Дро не удержался бы от крика. Она сказала, словно он все же закричал:
- Доверься мне, и увидишь.
И он увидел. Невыносимая мука вспорола ему кишки, ребра - и оставила его. Медлительное, прохладное тепло - да, именно прохладное тепло! - сочилось из рук женщины. Она разминала мышцы и связки его многострадальной ноги, и прохладное тепло разливалось там, где только что вспыхивали приступы боли. Дро прислонился спиной к стволу и задремал, удерживаясь на грани сна и яви. Блаженство длилось и длилось, а потом ее руки отпустили его. Незнакомка опустилась на землю, откинула капюшон и стала заплетать черные, обильно пересыпанные сединой волосы в тонкие косы.
- Поблагодарить тебя одними словами было бы недостаточно, - сказал Дро. - Какую плату ты просишь обычно?
Она метнула на него взгляд из-под бровей.
- Три монеты по тридцать грошей.
Дро чуть усмехнулся. Старуха была бедна. Девяносто грошей для нее - целое богатство, ее глаза вспыхнули алчным огнем при мысли о деньгах.
- Не могу поверить. Три монеты по тридцать грошей - и все?
- И все. Я не навсегда тебя исцелила.
- Я знаю.
Он полез в карман, чтобы заплатить ей. Вялые пальцы с трудом считали монетки.
В листве над головой подмигивали золотые глаза просветов. Дро лег на спину и стал ловить взгляд этих глаз. Двигаться не хотелось, и все же в конце концов он сел. В ноге проснулась обычная, терпимая боль. Он знал, что так будет. Хоть и казалось, что она ушла навсегда, ни один знахарь не исцелит его увечья. Дро протянул руку и высыпал пять тридцатигрошовых монет в подол старухе.
- Хорошо, - сказала она. - Сойдет, - и посмотрела на распростертое в траве тело Миаля Лемьяля. - Куда ты нес его? Домой, для погребения?
Смутно, словно подбирая частицы головоломки, Дро узнал ее. Ему встретились в пути девственница и чувственная женщина, и старуха была продолжением этого ряда. Дева Источника, Королева Огня, а теперь вот - Королева Мечей. И вправду сестра.
- Он не умер, - тихо сказал Дро.
- На вид он мертв. Не дышит, в груди нет стука.
- Его сердце бьется. Раз в несколько минут.
- Чтоб меня, - сказала престарелая королева. Она встала и подошла к Миалю, наклонилась, кряхтя, опустилась рядом на колени, погладила по волосам.
- Ты что, в трансе, маленький? - мягко спросила она менестреля. - Бедный малыш. Баю-баюшки-баю... - она вдруг отдернула руку от волос Миаля. - Так. Здесь что-то...
- Гисте Мортуа, - сказал Дро.
- Да-да, - нетерпеливо отмахнулась она. - Ты - охотник за призраками, а он - менестрель, который хочет сложить песню о Гисте Мортуа и прославиться. Ты его не предупреждал? У него ничего не выйдет, для этого он слишком хорош. Слишком одарен, чтобы стать известным или любимым. Он гений. При жизни он так и не получит признания. Мы чтим тех, кто неплох, и тех, кто хорош, но только не тех, кто лучше всех. Лучших - никогда. Никогда, пока они не сойдут в могилу, откуда уже не смогут ранить нас. Никогда не хвали чародея. Он может пустить весь мир в расход ради своей новой шутки... Ах! - вдруг вскрикнула она. - Сердечко стукнуло разок! Да, я видела, дрогнула жилка на шее. Помоги мне положить его на волокушу.
- Может, ты присмотришь за ним, пока я не вернусь? - спросил Дро, - Я бы дал тебе денег.
- А тебе не любопытно, откуда взялся этот транс? - сказала старуха.
- Неупокоенные выпили все его силы.
- Не так все просто. Помоги мне уложить его на волокушу.
Дро подошел, поднял Миаля и взгромоздил лицом вверх на вязанку хвороста, уже лежавшую на волокуше. Сухое дерево захрустело. Охотник подобрал инструмент менестреля и взялся за веревочные постромки. Нога заныла, но вяло, так что не стоило обращать внимания.
- Куда?
Старуха кивнула и заковыляла впереди, петляя между деревьями, в сторону юга.
Минут через десять он вышел вслед за ней на поляну. Солнечные лучи пробивались сквозь покров леса, солнечные зайчики плясали на земле и на стенах каменной хижины. Она стояла на поляне, наверное, уже несколько десятков лет, основание ее вросло в землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
- Куда мы едем? - спросил он высокомерных всадников.
О том же самом он спрашивал Дро в то утро, когда вот так же беспомощно свисал с лошади, снедаемый лихорадкой. Дро тогда не ответил. А один из всадников - ответил, но на свой лад:
- Это сюрприз. Любишь сюрпризы?
Лошадь Миаля перепрыгнула какую-то рытвину. Менестрель ткнулся носом в лошадиную холку, инструмент ударил его по хребту. Миаль обругал его «проклятым ящиком с музыкой», но испытал облегчение оттого, что не потерял свое единственное достояние.
Однако все прочее оставалось просто ужасным, и главное, Миаль был совершенно беспомощен. Он мог снова потерять сознание - все равно ничего не изменилось бы. Бесцветный мешок снова опустился ему на голову, и менестрель снова выпал из мира...
- Нет, - сказал кто-то.
Голову Миаля жестоко вывернули. В рот ему лилось что-то черное и обжигающее. Он глотал, давился, снова глотал. Лошади стояли неподвижно. У него было четкое ощущение, что они прибыли. Куда-то.
Миаль открыл глаза.
Лежа лицом вниз, разглядишь немного, но, кажется, они остановились на каком-то мосту или насыпи. Позади лежала бескрайняя ночь, горизонт срезал шпили и башни леса. А впереди был свет.
Один из пленителей склонился над менестрелем, заслонив ему и без того скудный обзор.
- Не смей больше падать в обморок.
- Простите, - прошептал Миаль непослушными губами.
- Мы хотим, чтобы ты въехал в город, как подобает. Невелика честь захватить тебя, обморочного и пускающего слюни, и привезти свисающего с лошади, словно тюк с грязными простынями.
- Я понимаю...
- Если ты пришел в себя, мы позволим тебе сесть прямо.
- Когда въедем в ворота, можешь покричать и пометаться немного, - безмятежно добавил другой всадник. - Чтобы показать, как ты отважен и в какой ярости оттого, что тебя пленили. Тебе ясно?
- А потом мы скрутим тебя и немного побьем, чтобы знал свое место. Это будет хорошо смотреться. И ты тоже.
- Я бы лучше... - начал Миаль, но знакомый голос резко заставил его замолчать, уронив.
- Я придумала кое-что получше.
Менестрель не мог вывернуть голову еще больше, чтобы увидеть. Но этого уже и не требовалось.
- Ладно, - сказал тот, что склонился над пленником, - что ты надумала, Сидди?
- Я придумала, - сказал голос Сидди, - накинуть ему на шею петлю из своей ленты и так ввести в город. А вы можете въехать следом.
Всадники расхохотались. Их смех был громким и угрожающим.
- Для новенькой ты что-то слишком дерзко ведешь себя, - заметил один из них.
Сидди не рассмеялась. Она соскользнула с лошади и подошла туда, где лежал Миаль, до боли вывернув шею, чтобы увидеть ее.
- Какая жалость, - сказала она. - Кажется, я не захватила с собой лент.
Вдруг путы, что удерживали Миаля привязанным к лошади, ослабли - кто-то развязал их или перерезал. Менестрель остался лежать, руки и ноги его бессильно свисали, пока еще кто-то не дернул его за шиворот, заставив сесть прямо.
- Не ожидал, Миаль Лемьяль? - спросила Сидди Собан. Она положила руку ему на бедро, и рука была холодна, как зимний снег. - Меня не убили. Это было испытание. Они убивают, но никогда - друзей.
И тогда Миаль посмотрел вперед.
Он увидел наклонные зубчатые стены, крепкие ворота, свет множества фонарей, столь яркий, что в нем меркли звезды, а луна казалась лишь видением. А далеко внизу он разглядел берег бескрайней водной глади. Даже с высоты городских стен были видны лишь два из расходящихся в стороны лучей-каналов.
Один из всадников хлопнул его по руке, и прикосновение обожгло морозом. К тому времени Миаль понял все. И не удивился, когда они церемонно приветствовали его: «Добро пожаловать в Тиулотеф».
Парл Дро очнулся от сонного забытья. Он велел Миалю разбудить его через три часа, но не думал, что менестрель продержится так долго. Внутреннее чувство времени разбудило охотника точно в срок.
Проснувшись, он ничем не выдал своего пробуждения. Ему понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы полностью прогнать сон. Прежде чем двинуться, он открыл глаза и оглядел гребень холма. Дро тут же понял, что менестреля поблизости нет, но его инструмент остался стоять, прислоненный к дереву, перевязь развевалась как потертый вышитый хвост. Он мог решить, что Миаль попросту отошел по нужде, однако ощущения сказали охотнику, что все вокруг будто поет и мерцает, как если бы на землю падал дождь из драгоценных камней.
Дро мгновенно сел, поднялся на ноги и подошел к тому месту рядом с инструментом, где должен был сидеть менестрель. Трава оказалась примята, но не так, как если бы Миаль сидел и караулил, а как если бы он лежал. Менестрель заснул на часах, оправдав худшие ожидания Дро. Разглядывая примятую траву, охотник почувствовал знакомые ощущения - волосы на затылке зашевелились, норовя стать дыбом, а по позвоночнику будто забегали крошечные крысята.
Парл Дро стоял и смотрел на темное море леса, затопившее долину. Луна поднялась уже высоко, но слабый ветерок едва доносил до гребня холма приглушенные звуки лесной жизни.
Потом раздался звук - тонкий и чистый, словно голос птицы или флейты, он иглой пронзил шепот листвы милей ниже. Только этот звук - и более ничего. Или просто Дро не дано было услышать больше.
Костер уже умирал. Дро добил его быстро и точно.
Он подхватил инструмент Миаля, подержал в нерешительности, потом все-таки закинул за спину. Его прикосновение, тяжесть, форма и аура словно несли в себе внутренний мир иного человека, и это отвлекало охотника.
Неожиданно для себя самого Дро выплюнул в ночь грязное ругательство. Он перевалил через гребень и спустился по коварному, почти отвесному земляному обрыву вниз, туда, где начинался лес. В паре футов ниже по склону он споткнулся обо что-то, посмотрел под ноги и обнаружил тело Миаля Лемьяля.
* * *
Он хромал, а теперь ему вдобавок пришлось тащить мертвый вес адской лютни на одном плече и мертвый вес менестреля на другом. Менестрель, правда, был тощим, так что нести его было не слишком тяжело. И все равно Дро был нагружен до предела.
Через лес вели спутанные, едва заметные тропинки. Словно кто-то забрался на вершину холма и спустил вниз несколько клубков бечевки, та размоталась, легла прихотливыми узорами и превратилась в тропки. Ночь вырастила свой собственный второй лес, бросив в чащу семена сумерек, которые мгновенно выросли в длинные толстые тени стволов, окончательно затрудняя путь.
Дро шел по высохшему руслу ручья, по расселине, выстланной мхом и поросшей подлеском, когда впереди блеснула вода. Вокруг все еще мерцало отблесками запредельного. Крик, который услышал Дро, прилетел отсюда.
Тогда он пошел по этому нематериальному следу. Это было что-то вроде отблеска на острой, как бритва, грани бриллианта, который видел только он один.
Луна сперва поднялась, потом заскользила вниз по небосклону за спиной у охотника, едва заметная сквозь переплетение ветвей. Один раз незримую тропу перебежала лиса и ощетинилась от страха, почуяв трепет неупокоенных, оставшийся после них на кончиках травинок и мха, подобно языкам пламени.
А потом наконец-то забрезжил рассвет.
С болезненным облегчением и обидой смотрел Парл Дро, как меркнет след, оставшийся на земле и в воздухе.
Впереди рассыпались в прах ночные наваждения. Вместо них брызнули розовые лучи восходящего солнца. Мир открывался навстречу свету, лезвия лучей покрыли кору резьбой, и все, что принадлежало ночи, таяло и исчезало. И смутная, дрожащая тропа в Гисте Мортуа, которую оставили за собой мертвые, растаяла тоже.
Дро снова прошипел то же проклятье, что уже вырвалось у него на холме. Он перестал удерживать на плече тело Миаля, и оно рухнуло на землю, следом упал странный инструмент. Дро сел на поваленное дерево и медленно вытянул хромую ногу, которая превратилась в злобного, рвущего в клочья, вопящего палача.
Он стал смотреть, как солнце расцвечивает лес и все вокруг наливается красками. В пятнах света сновали птички. Но мука его была так велика, что Дро на время оглох и не мог слышать их голосов.
Как не услышал и треска веток под тяжестью волокуши - вернее, услышал, но рассудок его откликнулся не сразу. Когда Дро все же сообразил, что рядом кто-то есть и с этим приходится считаться, он обернулся и увидел женщину, стоящую футах в десяти от него. Ее самодельная волокуша была нагружена хворостом, женщина держалась за грубые изношенные постромки. Юное солнце било ей прямо в лицо, и в этом свете она, по контрасту, казалась старой, как сами холмы. Закутанная в черный плащ, черноглазая, незнакомка выглядела престарелой сестрой самого Дро.
- Хороший денек, - сказала она голосом, будто заржавевшим от старости.
- Угу...
Она отпустила постромки и подошла ближе.
- Хотя для тебя он вовсе не хорош.
Она опустилась на колени - суставы ее заржавели не менее, чем голос - прямо на землю перед охотником и сжала морщинистыми руками его надрывающуюся от боли ногу. Любой другой на месте Дро не удержался бы от крика. Она сказала, словно он все же закричал:
- Доверься мне, и увидишь.
И он увидел. Невыносимая мука вспорола ему кишки, ребра - и оставила его. Медлительное, прохладное тепло - да, именно прохладное тепло! - сочилось из рук женщины. Она разминала мышцы и связки его многострадальной ноги, и прохладное тепло разливалось там, где только что вспыхивали приступы боли. Дро прислонился спиной к стволу и задремал, удерживаясь на грани сна и яви. Блаженство длилось и длилось, а потом ее руки отпустили его. Незнакомка опустилась на землю, откинула капюшон и стала заплетать черные, обильно пересыпанные сединой волосы в тонкие косы.
- Поблагодарить тебя одними словами было бы недостаточно, - сказал Дро. - Какую плату ты просишь обычно?
Она метнула на него взгляд из-под бровей.
- Три монеты по тридцать грошей.
Дро чуть усмехнулся. Старуха была бедна. Девяносто грошей для нее - целое богатство, ее глаза вспыхнули алчным огнем при мысли о деньгах.
- Не могу поверить. Три монеты по тридцать грошей - и все?
- И все. Я не навсегда тебя исцелила.
- Я знаю.
Он полез в карман, чтобы заплатить ей. Вялые пальцы с трудом считали монетки.
В листве над головой подмигивали золотые глаза просветов. Дро лег на спину и стал ловить взгляд этих глаз. Двигаться не хотелось, и все же в конце концов он сел. В ноге проснулась обычная, терпимая боль. Он знал, что так будет. Хоть и казалось, что она ушла навсегда, ни один знахарь не исцелит его увечья. Дро протянул руку и высыпал пять тридцатигрошовых монет в подол старухе.
- Хорошо, - сказала она. - Сойдет, - и посмотрела на распростертое в траве тело Миаля Лемьяля. - Куда ты нес его? Домой, для погребения?
Смутно, словно подбирая частицы головоломки, Дро узнал ее. Ему встретились в пути девственница и чувственная женщина, и старуха была продолжением этого ряда. Дева Источника, Королева Огня, а теперь вот - Королева Мечей. И вправду сестра.
- Он не умер, - тихо сказал Дро.
- На вид он мертв. Не дышит, в груди нет стука.
- Его сердце бьется. Раз в несколько минут.
- Чтоб меня, - сказала престарелая королева. Она встала и подошла к Миалю, наклонилась, кряхтя, опустилась рядом на колени, погладила по волосам.
- Ты что, в трансе, маленький? - мягко спросила она менестреля. - Бедный малыш. Баю-баюшки-баю... - она вдруг отдернула руку от волос Миаля. - Так. Здесь что-то...
- Гисте Мортуа, - сказал Дро.
- Да-да, - нетерпеливо отмахнулась она. - Ты - охотник за призраками, а он - менестрель, который хочет сложить песню о Гисте Мортуа и прославиться. Ты его не предупреждал? У него ничего не выйдет, для этого он слишком хорош. Слишком одарен, чтобы стать известным или любимым. Он гений. При жизни он так и не получит признания. Мы чтим тех, кто неплох, и тех, кто хорош, но только не тех, кто лучше всех. Лучших - никогда. Никогда, пока они не сойдут в могилу, откуда уже не смогут ранить нас. Никогда не хвали чародея. Он может пустить весь мир в расход ради своей новой шутки... Ах! - вдруг вскрикнула она. - Сердечко стукнуло разок! Да, я видела, дрогнула жилка на шее. Помоги мне положить его на волокушу.
- Может, ты присмотришь за ним, пока я не вернусь? - спросил Дро, - Я бы дал тебе денег.
- А тебе не любопытно, откуда взялся этот транс? - сказала старуха.
- Неупокоенные выпили все его силы.
- Не так все просто. Помоги мне уложить его на волокушу.
Дро подошел, поднял Миаля и взгромоздил лицом вверх на вязанку хвороста, уже лежавшую на волокуше. Сухое дерево захрустело. Охотник подобрал инструмент менестреля и взялся за веревочные постромки. Нога заныла, но вяло, так что не стоило обращать внимания.
- Куда?
Старуха кивнула и заковыляла впереди, петляя между деревьями, в сторону юга.
Минут через десять он вышел вслед за ней на поляну. Солнечные лучи пробивались сквозь покров леса, солнечные зайчики плясали на земле и на стенах каменной хижины. Она стояла на поляне, наверное, уже несколько десятков лет, основание ее вросло в землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27