Им велели отойти на расстояние длины корабля, помноженной на двадцать.
Мы подняли крик, и вскоре баркас вернулся к галере.
Я почувствовала признательность гребцам, ведь они меня не бросили, и растрогалась, а потому щедрой рукой раздала серебряные пенни сверх условленного вознаграждения. Не забыла я и про помощника возницы.
Теперь я отберу для продажи кое-что из имущества, и этих денег мне хватит, чтобы добраться до тулийского города Дженчира. Я не представляла себе, что произойдет потом.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Синее, гладкое, как русалочьи волосы, море несло меня на юго-восток в люльке под названием «Нилени».
Мой проезд обеспечило пожертвование на похороны. То есть мне не хотелось пугать хозяйку пансиона, и я сказала, что мне необходимо продать кое-какие вещицы, чтобы выручить денег на подарок родственникам одного человека, который скончался. Она порекомендовала мне хорошую лавку, владелец которой оказался честен. Мой корабль был из небольших, всего с четырьмя каютами для пассажиров, три из которых так и остались пустовать.
За все время плавания земля ни разу не скрылась из виду.
Перед глазами проплывало золотистое в свете дня побережье, казавшееся загадочным при луне. Удивительные птицы, вяхири, целыми выводками садились на леера и ворковали, глядя на нас, а затем пускались в обратный путь к берегу; на тридцать третий день плавания у нас появился дружественный эскорт: в воде зарезвились дельфины с платиновыми спинами, а чуть позже и крапчатые морские свиньи. Похоже, моряки благоволили и к тем и к другим: они бросали им всякие лакомства. Они и меня уговорили покормить дельфинов; перегнувшись через леер, я протягивала им рыбу, а они с извиняющимся видом подхватывали ее и ни разу не напугали меня и, уж конечно, не причинили мне вреда.
Существует множество историй о потерпевших кораблекрушение и чуть не утонувших моряках, которых спасли дельфины. Даже если бы Фенсеру с каторжником пришлось туго, разве не пришли бы им на помощь эти разумные существа, столь явственно похожие на людей во всем, за исключением внешнего облика и среды обитания, и несомненно наделенные человеческой душой? Тулийские моряки называют их Посланцами Богов. Я сразу — с первой минуты — прониклась доверием к каторжнику и не сомневалась в его порядочности по отношению к Фенсеру. Фенсер уже составил мнение на его счет. Впрочем, до чего это похоже на все остальное. Незнакомый мне человек… если бы кто-то поведал мне начало рассказанной капитаном истории и попросил бы меня завершить ее, сочиненный мною конец совпал бы с действительностью. Вероятно, с одной оговоркой: у меня они добрались бы до берега.
И что за берега открывались нам, пока мы плыли в Тулийское королевство.
Холмы, увенчанные рощами диких апельсиновых деревьев, бирюзовые леса, сбегающие волнами к лазурной воде. Иногда ветер доносил до нас аромат этой земли, смолистый, сладковатый, запах цветов и фруктов и заполненную пляшущими искорками субстанцию, известную под названием «воздух». Единственное, что можно было поставить в упрек погоде, — это отсутствие ветра, из-за чего мы продвигались очень медленно.
Гавань Дженчиры, в которую должна была зайти «Нилени», не вызывала восхищения. Судоводители отдавали предпочтение порту побольше и получше, в Тули; он лежал на расстоянии еще недели пути к югу.
Дженчира — старый захолустный город с улицами, сходящимися у гавани, которую постепенно заносит илом. Мне сказали, что старикам нравится жить в Дженчире, а молодежь оттуда уезжает. Не рассчитывайте, предупредили меня, на обеды с танцами, гонки на колесницах, азартные игры и театры. Дженчира — это променады, зонтики, тихие ужины и безмятежное чтение книг.
Но дельфинам несомненно нравился этот город. На сорок первый день плавания они появились вновь, чтобы проводить нас в порт.
2
Молодой человек, второй помощник капитана «Нилени», проявил ко мне огромный интерес, из-за чего мне пришлось доверительно ему поведать, что в Дженчире я должна встретиться со своим нареченным. Затем Эмаль-до, мой страстный поклонник, обнаружил, что этот человек не позаботился ни о моей безопасности, ни о жилье для меня, и тогда я сочинила историю, будто мой жених выполняет государственное поручение, и я отправилась в путь, не успев получить письма.
К счастью, Эмальдо оказался тулийцем, и затруднения в языке пришлись как нельзя более кстати, когда мне пришлось столь многое ему рассказать. Слушая разговоры служивших на корабле тулийцев, я тут же начала безо всякого умысла перенимать их речь, но притворялась, будто говорю хуже, чем было на самом деле. Я решила, что такая восприимчивость к чужим языкам объясняется тем, что мне в очень раннем возрасте довелось столкнуться с кронианским. Я овладела им в основном за счет слуха и способности к подражанию, набирая в запас как можно больше отдельных слов, — собственно говоря, так учатся языку все дети. Позднее мне удалось выправить грамматику и синтаксис, в основном таким же образом, что сослужило мне добрую службу. Но в разговорах с Эмальдо я запиналась и упорно не хотела понимать страстных выражений чувств и признаний.
Когда на борт корабля поднялся лоцман, за мной зашел Эмальдо, красивый, аккуратный, в белом атласном плаще; его светлые волосы и синие глаза показались мне творением рук ювелира; он попросил разрешения сопровождать меня на берег.
В знак уважения к нему я надела платье из зеленого муслина, и это вызвало у него такой взрыв эмоций, что я испугалась, как бы он тут же и не умер. По-видимому, он был старше меня всего на год и несомненно повидал в жизни куда больше моего, но не успел так близко познакомиться с ее теневыми сторонами.
Из-за скверной гавани кораблю потребовался лоцман. Стоя рядом с элегантным Эмальдо, я впервые увидела Дженчиру.
В красоте и живописности она не уступала городам из волшебных сказок. Из погибающей заводи получился пруд, заполненный лотосами и хитросплетением водяных лилий и гиацинтов. Морякам приходилось каждый день обрубать щупальца этих очаровательных вампиров, высвобождая корабль. Теперь там стояли лишь два или три небольших приземистых суденышка, походившие на уток. За их мачтами виднелся старинный спуск к причалу, вскинутые руки статуй морских богов из серпентинита. Огромные пальмы, словно веера из перьев, прикрывали лицо старого города.
Я заметила опоясанные балконами дома и стены, выкрашенные различными красками и блиставшие цветами павлиньих переливов: розовым, красным, желтым — под стать волосам Эмальдо, синим, превосходящим яркостью его глаза, что совершенно невероятно. А за стенами — массивные камфарные деревья и терпентиновые, поменьше размером. Черные и белые аисты, хлопая крыльями, расхаживали вокруг своих гнезд на разрушенной красной башне, высившейся над гаванью.
— Вот видишь, — гордо сказал Эмальдо, будто это он сотворил город ради меня.
— Прелесть! — воскликнула я по-тулийски, и волшебник поклонился.
— Но это немолодой город, — добавил Эмальдо по-крониански. — Да, это хорошо. Твоя безопасность. И ты поселишь моя тетушка.
Я искоса глянула на него, пытаясь угадать, кто у кого поселится, тетушка у меня или я у нее. А также размышляя: можно ли принять его предложение.
— Да-да, — настаивал Эмальдо. — Она будет заботиться о тебе. Ты нигде больше.
— Но может быть, ей… — Я призадумалась над тем, как правильно назвать по-тулийски отсутствие симпатии.
— Ты любишь, она будет обожать, — сказал Эмальдо. И, сжав мне руку, добавил: — Как я.
Вот все и высказано. И никакие способы выражения не высятся преградой между нами.
Стоя под лучами солнца, Эмальдо так и сиял. Мне станут завидовать все девушки Дженчиры и многие недевушки тоже. Если во мне сохранилась хоть капля способности к восприятию удовольствий и реальности, я позволю ему ухаживать за собой. Кроме него, у меня ничего нет, одни фантомы.
Дом тетушки Эмальдо стоял на тенистой улице, темно-желтый кирпич, три этажа, а над входной дверью — четырехмачтовый галеон из кованого железа. Эмальдо сказал, что у них в роду морская профессия — традиция. Его дядя имел собственный корабль и командовал им. В округе дом так и называли — «Корабль».
Похоже, тетушка пускала постояльцев и заманивала меня. Она оказалась дамой весьма почтенного возраста, и даже горничной перевалило за пятьдесят. Ни та, ни другая не знали кронианского, не говоря уже о каких-либо южных языках. Эмальдо служил нам переводчиком. Я заметила, что женщины ясно поняли, как обстоят дела, — он меня «обожает», а я старше его и себе на уме.
Я ничего не могла с этим поделать. Но попросила Эмальдо объяснить, что меня ждет встреча с женихом.
Мне кажется, он так и сделал. Но их лица ясно говорили: «О, эту историю мы уже слыхивали раньше».
Когда Эмальдо отправился обратно на «Нилени» (сообщив, что на закате вернется), я тут же решила, что мне необходимо раздобыть еще денег.
У меня осталось два платья, мужской наряд, несколько рубашек, нижнее белье, пара сандалий и сапоги. Ни шарфика, ни перчаток, ни бантика, ни вуалетки. Я подумала, что из предметов туалета мне больше ничего не хочется продавать. Но у меня сохранилось одно жемчужное ожерелье, подаренное Каруланом, — второе я не взяла с собой. Теперь я последую совету, который дала когда-то Розе: разрежу нитку и стану потихоньку продавать друг за другом бусины. Только опять же, где?
Я отобрала две жемчужины, прихватила их с собой и отправилась рыскать по городу.
Я совершила упоительную прогулку по извилистым боковым улочкам и широким бульварам под тенью тополей, пальм и терпентиновых деревьев. В маленьком парке стояла длинноволосая каменная богиня, лишь раковины прикрывали ее наготу. А на западной стороне торговой площади располагался храм. Я не знала, кому из богов он посвящен, но мысль о том, что надо бы зайти и поблагодарить его по случаю прибытия, мелькнула у меня в голове, впрочем, тут-то я и заметила ювелирный магазинчик под аркадой.
Я вошла в лавку и обнаружила в ней только продавца и большую пятнистую птицу, сидевшую в плетеной клетке.
Птица заклекотала, торговец поклонился.
Неумело изъясняясь по-тулийски, я постаралась объяснить, зачем пришла, и достала жемчужины.
Торговец взял лупу и принялся их разглядывать. Осмотр занял всего пару минут.
— Очень хорошие, — вроде бы сказал он. (Птица повторила его слова, значит, он произносит их всякий раз.) Затем он обратился ко мне с предложением, но мне не удалось его понять. Он сухо улыбнулся и поднял руку, чтобы я видела все пальцы, потом загнул большой и вынул из ящичка четыре тулийских лильда — эта сумма соответствует примерно восьми серебряным пенни Юга.
Я ужасно расстроилась и схватила жемчужины.
— Настоящие, — воскликнула я и добавила по-тулийски: — Не подделка.
— Да, — ответил он.
Я решила, что торговец — сумасшедший, и, к неудовольствию птицы, не взяв денег, обратилась в бегство.
Возле стен храма на другой стороне площади расположился маленький рынок. Я уставилась на горы фруктов, которых не могла себе позволить, тушки кур, на банки с мукой и разными вареньями. Человек с желтоватой, как масло, кожей, житель Востока, сидел на земле, играя на свирели, а перед ним, извиваясь на блюде из черепашьего панциря, раскачивалась из стороны в сторону изумительной окраски змея. Я заметила в ухе уроженца Востока жемчужину. И в ту же секунду вспомнила, что дополнением к туалету большинства пожилых дам, которые важно прогуливались по улицам под зонтиками в сопровождении служанок и маленьких собачек, служило жемчужное ожерелье, броши, кольца или серьги с жемчугом, и даже ошейник одной из собачек украшали жемчужины.
Дженчира изобилует жемчугами. И две жемчужины стоят дешевле, чем плата за ночлег в гостинице.
Я завершила приятную прогулку в некотором смятении и вернулась к дверям дома с кораблем.
Придется спросить Эмальдо, что мне делать.
3
— Благодаря устричным отмелям, — сказал по-тулийски Эмальдо, — в городе полным-полно хорошего жемчуга. — Он бросил на меня грустный взгляд. — Этот жених так плохо о тебе заботится, — заговорил он на кронианском. — Забудь про эту свинью. Позволь Эмальдо оберегать тебя.
Я поблагодарила его; в ответ на столь пылкое высказывание краска бросилась мне в лицо, и он решил, что мой румянец говорит о многом. Но я все испортила, добавив, что никак не могу отречься от принесенного мной обета. Как же мне продержаться, пока обстоятельства не изменятся к лучшему? Я робко спросила, нет ли какой-нибудь работы, которую я смогла бы выполнять и которая считалась бы позволительной для женщины моего сословия. Быть может, кому-нибудь из множества пожилых дам требуется компаньонка? Я задала этот вопрос с нелегким сердцем, поскольку у меня отсутствовала способность сопереживать как старым людям, так и маленьким детям. Мысль о необходимости проявлять к ним интерес и терпеливо их выносить вызывала у меня мучительную неловкость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Мы подняли крик, и вскоре баркас вернулся к галере.
Я почувствовала признательность гребцам, ведь они меня не бросили, и растрогалась, а потому щедрой рукой раздала серебряные пенни сверх условленного вознаграждения. Не забыла я и про помощника возницы.
Теперь я отберу для продажи кое-что из имущества, и этих денег мне хватит, чтобы добраться до тулийского города Дженчира. Я не представляла себе, что произойдет потом.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Синее, гладкое, как русалочьи волосы, море несло меня на юго-восток в люльке под названием «Нилени».
Мой проезд обеспечило пожертвование на похороны. То есть мне не хотелось пугать хозяйку пансиона, и я сказала, что мне необходимо продать кое-какие вещицы, чтобы выручить денег на подарок родственникам одного человека, который скончался. Она порекомендовала мне хорошую лавку, владелец которой оказался честен. Мой корабль был из небольших, всего с четырьмя каютами для пассажиров, три из которых так и остались пустовать.
За все время плавания земля ни разу не скрылась из виду.
Перед глазами проплывало золотистое в свете дня побережье, казавшееся загадочным при луне. Удивительные птицы, вяхири, целыми выводками садились на леера и ворковали, глядя на нас, а затем пускались в обратный путь к берегу; на тридцать третий день плавания у нас появился дружественный эскорт: в воде зарезвились дельфины с платиновыми спинами, а чуть позже и крапчатые морские свиньи. Похоже, моряки благоволили и к тем и к другим: они бросали им всякие лакомства. Они и меня уговорили покормить дельфинов; перегнувшись через леер, я протягивала им рыбу, а они с извиняющимся видом подхватывали ее и ни разу не напугали меня и, уж конечно, не причинили мне вреда.
Существует множество историй о потерпевших кораблекрушение и чуть не утонувших моряках, которых спасли дельфины. Даже если бы Фенсеру с каторжником пришлось туго, разве не пришли бы им на помощь эти разумные существа, столь явственно похожие на людей во всем, за исключением внешнего облика и среды обитания, и несомненно наделенные человеческой душой? Тулийские моряки называют их Посланцами Богов. Я сразу — с первой минуты — прониклась доверием к каторжнику и не сомневалась в его порядочности по отношению к Фенсеру. Фенсер уже составил мнение на его счет. Впрочем, до чего это похоже на все остальное. Незнакомый мне человек… если бы кто-то поведал мне начало рассказанной капитаном истории и попросил бы меня завершить ее, сочиненный мною конец совпал бы с действительностью. Вероятно, с одной оговоркой: у меня они добрались бы до берега.
И что за берега открывались нам, пока мы плыли в Тулийское королевство.
Холмы, увенчанные рощами диких апельсиновых деревьев, бирюзовые леса, сбегающие волнами к лазурной воде. Иногда ветер доносил до нас аромат этой земли, смолистый, сладковатый, запах цветов и фруктов и заполненную пляшущими искорками субстанцию, известную под названием «воздух». Единственное, что можно было поставить в упрек погоде, — это отсутствие ветра, из-за чего мы продвигались очень медленно.
Гавань Дженчиры, в которую должна была зайти «Нилени», не вызывала восхищения. Судоводители отдавали предпочтение порту побольше и получше, в Тули; он лежал на расстоянии еще недели пути к югу.
Дженчира — старый захолустный город с улицами, сходящимися у гавани, которую постепенно заносит илом. Мне сказали, что старикам нравится жить в Дженчире, а молодежь оттуда уезжает. Не рассчитывайте, предупредили меня, на обеды с танцами, гонки на колесницах, азартные игры и театры. Дженчира — это променады, зонтики, тихие ужины и безмятежное чтение книг.
Но дельфинам несомненно нравился этот город. На сорок первый день плавания они появились вновь, чтобы проводить нас в порт.
2
Молодой человек, второй помощник капитана «Нилени», проявил ко мне огромный интерес, из-за чего мне пришлось доверительно ему поведать, что в Дженчире я должна встретиться со своим нареченным. Затем Эмаль-до, мой страстный поклонник, обнаружил, что этот человек не позаботился ни о моей безопасности, ни о жилье для меня, и тогда я сочинила историю, будто мой жених выполняет государственное поручение, и я отправилась в путь, не успев получить письма.
К счастью, Эмальдо оказался тулийцем, и затруднения в языке пришлись как нельзя более кстати, когда мне пришлось столь многое ему рассказать. Слушая разговоры служивших на корабле тулийцев, я тут же начала безо всякого умысла перенимать их речь, но притворялась, будто говорю хуже, чем было на самом деле. Я решила, что такая восприимчивость к чужим языкам объясняется тем, что мне в очень раннем возрасте довелось столкнуться с кронианским. Я овладела им в основном за счет слуха и способности к подражанию, набирая в запас как можно больше отдельных слов, — собственно говоря, так учатся языку все дети. Позднее мне удалось выправить грамматику и синтаксис, в основном таким же образом, что сослужило мне добрую службу. Но в разговорах с Эмальдо я запиналась и упорно не хотела понимать страстных выражений чувств и признаний.
Когда на борт корабля поднялся лоцман, за мной зашел Эмальдо, красивый, аккуратный, в белом атласном плаще; его светлые волосы и синие глаза показались мне творением рук ювелира; он попросил разрешения сопровождать меня на берег.
В знак уважения к нему я надела платье из зеленого муслина, и это вызвало у него такой взрыв эмоций, что я испугалась, как бы он тут же и не умер. По-видимому, он был старше меня всего на год и несомненно повидал в жизни куда больше моего, но не успел так близко познакомиться с ее теневыми сторонами.
Из-за скверной гавани кораблю потребовался лоцман. Стоя рядом с элегантным Эмальдо, я впервые увидела Дженчиру.
В красоте и живописности она не уступала городам из волшебных сказок. Из погибающей заводи получился пруд, заполненный лотосами и хитросплетением водяных лилий и гиацинтов. Морякам приходилось каждый день обрубать щупальца этих очаровательных вампиров, высвобождая корабль. Теперь там стояли лишь два или три небольших приземистых суденышка, походившие на уток. За их мачтами виднелся старинный спуск к причалу, вскинутые руки статуй морских богов из серпентинита. Огромные пальмы, словно веера из перьев, прикрывали лицо старого города.
Я заметила опоясанные балконами дома и стены, выкрашенные различными красками и блиставшие цветами павлиньих переливов: розовым, красным, желтым — под стать волосам Эмальдо, синим, превосходящим яркостью его глаза, что совершенно невероятно. А за стенами — массивные камфарные деревья и терпентиновые, поменьше размером. Черные и белые аисты, хлопая крыльями, расхаживали вокруг своих гнезд на разрушенной красной башне, высившейся над гаванью.
— Вот видишь, — гордо сказал Эмальдо, будто это он сотворил город ради меня.
— Прелесть! — воскликнула я по-тулийски, и волшебник поклонился.
— Но это немолодой город, — добавил Эмальдо по-крониански. — Да, это хорошо. Твоя безопасность. И ты поселишь моя тетушка.
Я искоса глянула на него, пытаясь угадать, кто у кого поселится, тетушка у меня или я у нее. А также размышляя: можно ли принять его предложение.
— Да-да, — настаивал Эмальдо. — Она будет заботиться о тебе. Ты нигде больше.
— Но может быть, ей… — Я призадумалась над тем, как правильно назвать по-тулийски отсутствие симпатии.
— Ты любишь, она будет обожать, — сказал Эмальдо. И, сжав мне руку, добавил: — Как я.
Вот все и высказано. И никакие способы выражения не высятся преградой между нами.
Стоя под лучами солнца, Эмальдо так и сиял. Мне станут завидовать все девушки Дженчиры и многие недевушки тоже. Если во мне сохранилась хоть капля способности к восприятию удовольствий и реальности, я позволю ему ухаживать за собой. Кроме него, у меня ничего нет, одни фантомы.
Дом тетушки Эмальдо стоял на тенистой улице, темно-желтый кирпич, три этажа, а над входной дверью — четырехмачтовый галеон из кованого железа. Эмальдо сказал, что у них в роду морская профессия — традиция. Его дядя имел собственный корабль и командовал им. В округе дом так и называли — «Корабль».
Похоже, тетушка пускала постояльцев и заманивала меня. Она оказалась дамой весьма почтенного возраста, и даже горничной перевалило за пятьдесят. Ни та, ни другая не знали кронианского, не говоря уже о каких-либо южных языках. Эмальдо служил нам переводчиком. Я заметила, что женщины ясно поняли, как обстоят дела, — он меня «обожает», а я старше его и себе на уме.
Я ничего не могла с этим поделать. Но попросила Эмальдо объяснить, что меня ждет встреча с женихом.
Мне кажется, он так и сделал. Но их лица ясно говорили: «О, эту историю мы уже слыхивали раньше».
Когда Эмальдо отправился обратно на «Нилени» (сообщив, что на закате вернется), я тут же решила, что мне необходимо раздобыть еще денег.
У меня осталось два платья, мужской наряд, несколько рубашек, нижнее белье, пара сандалий и сапоги. Ни шарфика, ни перчаток, ни бантика, ни вуалетки. Я подумала, что из предметов туалета мне больше ничего не хочется продавать. Но у меня сохранилось одно жемчужное ожерелье, подаренное Каруланом, — второе я не взяла с собой. Теперь я последую совету, который дала когда-то Розе: разрежу нитку и стану потихоньку продавать друг за другом бусины. Только опять же, где?
Я отобрала две жемчужины, прихватила их с собой и отправилась рыскать по городу.
Я совершила упоительную прогулку по извилистым боковым улочкам и широким бульварам под тенью тополей, пальм и терпентиновых деревьев. В маленьком парке стояла длинноволосая каменная богиня, лишь раковины прикрывали ее наготу. А на западной стороне торговой площади располагался храм. Я не знала, кому из богов он посвящен, но мысль о том, что надо бы зайти и поблагодарить его по случаю прибытия, мелькнула у меня в голове, впрочем, тут-то я и заметила ювелирный магазинчик под аркадой.
Я вошла в лавку и обнаружила в ней только продавца и большую пятнистую птицу, сидевшую в плетеной клетке.
Птица заклекотала, торговец поклонился.
Неумело изъясняясь по-тулийски, я постаралась объяснить, зачем пришла, и достала жемчужины.
Торговец взял лупу и принялся их разглядывать. Осмотр занял всего пару минут.
— Очень хорошие, — вроде бы сказал он. (Птица повторила его слова, значит, он произносит их всякий раз.) Затем он обратился ко мне с предложением, но мне не удалось его понять. Он сухо улыбнулся и поднял руку, чтобы я видела все пальцы, потом загнул большой и вынул из ящичка четыре тулийских лильда — эта сумма соответствует примерно восьми серебряным пенни Юга.
Я ужасно расстроилась и схватила жемчужины.
— Настоящие, — воскликнула я и добавила по-тулийски: — Не подделка.
— Да, — ответил он.
Я решила, что торговец — сумасшедший, и, к неудовольствию птицы, не взяв денег, обратилась в бегство.
Возле стен храма на другой стороне площади расположился маленький рынок. Я уставилась на горы фруктов, которых не могла себе позволить, тушки кур, на банки с мукой и разными вареньями. Человек с желтоватой, как масло, кожей, житель Востока, сидел на земле, играя на свирели, а перед ним, извиваясь на блюде из черепашьего панциря, раскачивалась из стороны в сторону изумительной окраски змея. Я заметила в ухе уроженца Востока жемчужину. И в ту же секунду вспомнила, что дополнением к туалету большинства пожилых дам, которые важно прогуливались по улицам под зонтиками в сопровождении служанок и маленьких собачек, служило жемчужное ожерелье, броши, кольца или серьги с жемчугом, и даже ошейник одной из собачек украшали жемчужины.
Дженчира изобилует жемчугами. И две жемчужины стоят дешевле, чем плата за ночлег в гостинице.
Я завершила приятную прогулку в некотором смятении и вернулась к дверям дома с кораблем.
Придется спросить Эмальдо, что мне делать.
3
— Благодаря устричным отмелям, — сказал по-тулийски Эмальдо, — в городе полным-полно хорошего жемчуга. — Он бросил на меня грустный взгляд. — Этот жених так плохо о тебе заботится, — заговорил он на кронианском. — Забудь про эту свинью. Позволь Эмальдо оберегать тебя.
Я поблагодарила его; в ответ на столь пылкое высказывание краска бросилась мне в лицо, и он решил, что мой румянец говорит о многом. Но я все испортила, добавив, что никак не могу отречься от принесенного мной обета. Как же мне продержаться, пока обстоятельства не изменятся к лучшему? Я робко спросила, нет ли какой-нибудь работы, которую я смогла бы выполнять и которая считалась бы позволительной для женщины моего сословия. Быть может, кому-нибудь из множества пожилых дам требуется компаньонка? Я задала этот вопрос с нелегким сердцем, поскольку у меня отсутствовала способность сопереживать как старым людям, так и маленьким детям. Мысль о необходимости проявлять к ним интерес и терпеливо их выносить вызывала у меня мучительную неловкость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78