Белая марля
закрыла глаза и лицо. Попробовал вырваться - куда там. Я слышал
и чувствовал, как плавно катится кресло по плитам пола. Раздался
ужасающий грохот, с резким треском лопались какие-то стекла.
Больничный коридор наполнили гром и пламя.
- Экстремисты! Экстремисты! - надрывался кто-то, стекло
хрустело под ботинками убегающих, я хотел сорвать с себя
ненавистную марлю, не смог, почувствовал острую боль в боку и
потерял сознание.
Очнулся я в киселе. Кисель был клюквенный, определенно
недослащенный. Я лежал вниз лицом, сверху давило что-то большое и
мягкое. Я сбросил с себя тяжесть, оказалось - матрац. Битый
кирпич больно впивался в колени и кожу ладоней. Выплевывая
клюквенные зернышки и кирпичную крошку, я приподнялся на локтях.
Палата выглядела как после взрыва. Шторы оборваны, уцелевшие
осколки оконных стекол накренены внутрь, кровать повалена набок,
ее сетка опалена. Рядом со мной лежал запачканный в киселе листок
с печатным текстом. Я пробежал его глазами.
"Дорогой Пациент (имя, фамилия)! Ты находишься в
экспериментальной клинике нашего штата. Операция, сохранившая
Тебе жизнь, оказалась серьезной - очень серьезной (ненужное
зачеркнуть). Лучшие наши хирурги, используя последние достижения
медицины, сделали Тебе одну - две - три - четыре - пять -
шесть - семь - восемь - девять - десять (ненужное зачеркнуть)
операций. Ради Твоего блага они были вынуждены заменить отдельные
части Твоего тела органами, взятыми у других лиц, в соответствии
с федеральным законом, одобренным обеими палатами конгресса
("Законодат. вестн.", публ. э 1 989/0001/89/1). Дружеское
наставление, которое Ты в настоящую минуту читаешь, поможет Тебе
адаптироваться к новым условиям Твоей жизни. Мы спасли ее, но при
этом нам пришлось изъять у Тебя руки, нога, позвоночник, череп,
лопатки, желудок, почки, печень, прочие органы (ненужное
зачеркнуть). За судьбу вышеуказанных бренных останков Ты можешь
быть совершенно спокоен: мы позаботились о них, как велит Твоя
вера, и согласно ее традициям совершили обряд погребения,
кремации, мумификации, рассеивания праха по ветру, наполнения
урны пеплом, освящения, высыпки в помойную яму (ненужное
зачеркнуть). Новый облик, в котором отныне Тебе предстоит вести
счастливую и здоровую жизнь, кое в чем может оказаться для Тебя
неожиданным, но мы заверяем Тебя, что, подобно нашим остальным
дорогим пациентам. Ты к нему быстро привыкнешь. Мы
усовершенствовали Твой организм при помощи наилучших -
полноценных - удовлетворительных - таких, какие нашлись под
рукой, органов (ненужное зачеркнуть). Мы гарантируем работу
указанных органов в течение одного года, шести месяцев, квартала,
трех недель, шести дней (ненужное зачеркнуть). Ты должен понять,
что..."
На этом текст обрывался. Лишь теперь я заметил, что сверху
кто-то вывел четкими буквами: "ИЙОН ТИХИЙ. Опер. 6, 7 и 8.
КОМПЛЕКТ". Листок в моих руках задрожал. Боже, что от меня
осталось? Я не решался взглянуть даже на собственный палец.
Тыльная сторона ладони заросла толстыми рыжими волосками. Я
затрясся как в лихорадке; встал, опираясь о стену; перед глазами
плыло. Бюста не было, и то слава Богу. Стояла полная тишина.
Какая-то птичка чирикала за окном. Нашла тоже время чирикать!
КОМПЛЕКТ. Что значит КОМПЛЕКТ? Кто я? Ийон Тихий. В этом я был
уверен. Следовательно? Сперва я ощупал ноги. Обе на месте, только
кривые - буквой "икс". Живот - непомерно велик. Палец
погрузился в пупок, как в колодец. Толстые складки жира... брр!
Что же случилось? Ага, вертолет. Кажется, его сбили. "Скорая
помощь". Мина, а может, граната. Потом - та маленькая негритянка
- потом экстремисты - в коридоре - гранаты? Выходит, ее тоже,
бедняжку?.. И еще раз... Но что означает этот погром, эти обломки?
- Эй! Есть тут кто-нибудь?! - закричал я.
И осекся, пораженный собственным голосом, - настоящий
оперный бас, даже эхо отозвалось. Очень хотелось глянуть в
зеркало, но было страшно. Я поднес руку к щеке. Боже милостивый!
Кудлатые, свалявшиеся патлы... Наклонившись, увидел бороду. Она
закрывала половину пижамы - растрепанная, косматая, рыжая.
Ахенобарбарус! Рыжебородый! Ладно, можно побриться... Я выглянул
на террасу. Птичка чирикала как ни в чем не бывало - дура.
Тополя, сикоморы, кусты - что это? Сад. Больничный?.. На
скамейке кто-то грелся в лучах солнца, закатав рукава пижамы.
- Эй там! - позвал я.
Он обернулся. Я увидел до странности знакомое лицо и
растерянно заморгал. Да ведь это мое лицо, это я! В три прыжка я
выскочил на террасу. Тяжело дыша, всматривался в собственные
черты. Сомнений не было - на скамье сидел я!
- Чего вы так уставились? - неуверенно отозвался он моим
голосом.
- Откуда это - у вас? - через силу выдавил я. - Кто вы?
Кто дал вам право...
- А-а! Это вы!
Он встал:
- Перед вами профессор Троттельрайнер.
- Но почему же... Бога ради, почему... кто...
- Я тут совершенно ни при чем, - произнес он внушительно.
Мои губы на его лице подрагивали. - Ворвались сюда эти, как их
- йиппи [Члены молодежной радикальной группировки в США.].
Бунтари. Граната. Ваше состояние было признано безнадежным, да и
мое тоже. Я ведь лежал рядом, в соседней палате.
- Как это "безнадежным"! - возмутился я. - Что я, слепой?
И как вы только могли!
- Но я ведь был без сознания, уверяю вас! Главный хирург,
доктор Фишер, мне все объяснил: сперва брали тела и органы в
хорошей сохранности, а когда очередь дошла до меня, остались одни
отходы, поэтому...
- Да как вы смеете! Присвоили мое тело да еще охаиваете его!
- Не охаиваю, а лишь повторяю слова доктора Фишера! Сначала
вот это, - он ткнул себя пальцем в грудь, - сочли непригодным,
но потом, за неимением лучшего, решились на пересадку. Вы к тому
времени были уже пересажены...
- Я? Пересажен?
- Ну да. Ваш мозг.
- А это кто? То есть кто это был? - указал я на себя.
- Один из тех экстремистов. Какой-то их главарь, говорят.
Не умел обращаться со взрывателем, и его садануло в череп
осколком - так я слышал. Ну и... - Троттельрайнер пожал моими
плечами.
Меня передернуло. В этом теле мне было не по себе, я не
знал, как к нему относиться. Оно мне претило. Ногти толстые,
квадратные - ни малейших признаков интеллигентности.
- Что же будет? - прошептал я, опускаясь на скамью рядом с
профессором. Ноги меня не слушались. - Нет ли у вас карманного
зеркальца?
Он достал зеркальце из кармана. Я торопливо схватил его и
увидел огромный подбитый глаз, пористый нос, зубы в плачевнейшем
состоянии; нижняя часть лица утопала в рыжей густой бороде, за
которой угадывался двойной подбородок. Возвращая зеркальце, я
заметил, что профессор снова выставил оголенные ноги на солнце.
Хотел было сказать, что кожа у меня чрезвычайно чувствительная,
но прикусил язык. Обгорит на солнце до волдырей - его дело;
теперь уж, во всяком случае, не мое!
- Куда мне идти? - спросил я потерянно.
Троттельрайнер оживился. Его (его?!) умные глаза с
сочувствием остановились на моем (моем?!) лице.
- Не советую идти куда бы то ни было! Того типа разыскивали
ФБР и полиция штата за серию покушений. Объявления о розыске на
каждом углу; приказано стрелять без предупреждения!
Я вздрогнул. Только этого еще не хватало. Боже мой, опять,
наверное, галлюцинация.
- Да что вы! - живо возразил Троттельрайнер. - Явь,
дорогой мой, самая настоящая явь!
- А почему больница пуста?
- Так вы не знаете? Ах да, вы же потеряли сознание...
Забастовка.
- Врачей?
- Да. Всего персонала. Экстремисты похитили доктора Фишера.
А взамен требуют выдать им вас.
- Выдать меня?
- Ну да, они ведь не знают, что вы, так сказать, больше не
вы, а Ийон Тихий...
Голова у меня шла кругом.
- Я покончу с собой! - заявил я хриплым басом.
- Не советую. Чтобы вас снова пересадили?
Я лихорадочно соображал, как узнать, галлюцинация это или
нет.
- А если бы... - сказал я, вставая.
- Что?
- Если бы я на вас прокатился? А? Что скажете?
- Про... что? Вы, верно, спятили?
Я смерил его взглядом, весь подобрался, прыгнул и свалился в
канал. И хотя я чуть не захлебнулся черной вонючей жижей - какое
это было облегчение! Я вылез на берег; крыс поубавилось - должно
быть, разбрелись кто куда. Остались всего четыре. Они играли в
бридж у самых ног крепко спящего Троттельрайнера - его картами.
Я ужаснулся. Даже если учесть небывалую концентрацию
галлюциногенов - возможно ли, чтобы крысы в самом деле играли в
бридж? Я заглянул в карты самой жирной. Она метала их как
придется. Какой уж там бридж! Ну и слава Богу... Я облегченно
вздохнул.
На всякий случай я твердо решил ни на шаг не отходить от
канала: всевозможные варианты спасения успели мне надоесть, во
всяком случае, на ближайшее время. Сперва пусть дадут гарантии. А
то опять привидится невесть что. Я ощупал лицо. Ни бороды, ни
маски. Куда она подевалась?
- Что касается меня, - произнес профессор, не открывая
глаз, - я порядочная девушка и надеюсь, вы будете вести себя
должным образом. - Он приложил ладонь к уху, как бы выслушивая
ответ, и добавил: - О нет, я вовсе не притворяюсь невинной,
чтобы разжечь ваше пресыщенное сладострастие, а говорю чистую
правду. Не прикасайтесь ко мне, иначе я буду вынуждена лишить
себя жизни.
"Ага, - догадался я, - похоже, и этот не прочь искупаться
в канале!" Теперь я слушал профессора спокойнее - его
галлюцинации вроде бы подтверждали, что я-то, по крайней мере, в
полном порядке.
- Спеть я могу - отчего бы не спеть, - произнес между тем
профессор, - скромная песенка еще ни к чему не обязывает. Вы мне
будете аккомпанировать?
Но может быть, он просто разговаривает во сне; в таком
случае опять ничего не известно. Оседлать его ради пробы? Но
прыгнуть в канал я мог и без его помощи.
- Я сегодня не в голосе. Да и мама меня заждалась. Не
провожайте меня! - категорически заявил Троттельрайнер.
Я встал и посветил фонариком по сторонам. Крысы исчезли.
Швейцарские футурологи храпели, лежа вповалку у самой стены.
Рядом, на надувных креслах, лежали репортеры вперемешку с
администрацией "Хилтона". Кругом валялись обглоданные куриные
косточки и банки из-под пива. Если это галлюцинация, то
удивительно реалистичная, сказал я себе. И все же мне хотелось
убедиться в обратном. Право, лучше вернуться в окончательную и
бесповоротную явь. Интересно, как там наверху?
Взрывы бомб - или бумб - раздавались нечасто и
приглушенно. Неподалеку послышался громкий всплеск. Над черной
водой канала показалось перекосившееся лицо Троттельрайнера. Я
подал ему руку. Он вылез на берег и отряхнулся.
- Ну и сон же я видел...
- Девичий, да? - нехотя бросил я.
- Черт побери! Значит, я все еще галлюцинирую?!
- Почему вы так думаете?
- Только при галлюцинациях другие знают, что нам снится.
- Просто вы говорили во сне, - объяснил я. - Профессор,
вы по этой части специалист - нет ли надежного способа отличить
явь от галлюцинации?
- Я всегда ношу при себе отрезвин. Упаковка, правда,
промокла, но это ничего. Он позволяет выйти из состояния
помрачения, устраняет бредовые, призрачные и кошмарные видения.
Хотите?
- Возможно, ваш препарат так и действует, - хмыкнул я, -
но вряд ли так действует фантом вашего препарата.
- Если мы галлюцинируем, то очнемся, а если нет, решительно
ничего не случится, - заверил меня профессор и положил себе в
рот бледно-розовую пастилку.
Я тоже извлек пастилку из мокрого пакета и проглотил ее. Над
нами грохнула крышка люка, и голова в шлеме десантных войск
рявкнула:
- Живо наверх! Давай торопись, подымайся!
- Вертолеты или мини-ракеты? - понимающе спросил я. - А
по мне, господин сержант, идите куда подальше.
И я уселся под стеной, скрестив руки на груди.
- Свихнулся? - деловито спросил сержант у Троттельрайнера,
который уже взбирался по лесенке. Люди в подвале зашевелились.
Стэнтор попытался приподнять меня за плечи, но я оттолкнул его
руку.
- Предпочитаете остаться? Ради Бога...
- Нет, не так. "Бог в помощь!" - поправил я его.
Один за другим они исчезали в открытом люке; я видел вспышки
огня, слышал команды десантников, по приглушенному свисту
догадывался о запуске очередной мини-ракеты. "Странно, -
размышлял я. - Что это, собственно, значит? А может, я
галлюцинирую за них? Per procura? [Здесь: по доверенности
(лат.).] И что, теперь мне торчать здесь до Судного дня?"
И все же я не двигался с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18