Вы решили докопаться до "истины" на свой страх и риск!
- Я? - отозвался я ошеломленно; но он, не дав мне времени
собраться с мыслями, обрушился на меня:
- Только, ради Бога, не лгите. Теперь уже поздно. Вамто,
конечно, мерещилось, будто вы ужас до чего хитроумны со своими
жалобами и подозрениями насчет "галлюцинаций"! "Канал",
"подвальные крысы", "седлать", "запрягать"... И такими убогими
штучками вы хотели нас обмануть! Вы думали, они вам помогут?
Только мерзлянтроп может быть таким простаком!
Я слушал, приоткрыв от удивления рот. Оправдываться
бесполезно - он все равно не поверит, это я понял сразу. Мои
навязчивые идеи он счел коварной уловкой! Но тогда и его беседа
со мной о тайнах "Прокрустикс инк." преследовала одну только цель
- развязать мне язык; вот для чего он вставлял в разговор слова,
которые так меня поразили; быть может, он считал их каким-то
секретным паролем - но чего, антихимического заговора? Мои
сугубо личные подозрения показались ему отвлекающим маневром...
Действительно, не стоило объяснять ему это, особенно теперь,
когда карты были открыты.
- Так вы меня ждали? - спросил я.
- А как же! Все это время вы, со всеми вашими хитростями,
были у нас на привязи. Мы не можем позволить, чтобы
безответственный бунт нарушил господствующий порядок.
Старик, умирающий в коридоре, - мелькнула мысль. Он тоже
был частью барьеров, которые меня сюда направляли...
- Хорош порядок, - заметил я. - А во главе - уж не вы
ли? Поздравляю.
- Приберегите свои остроты для более подходящего случая! -
огрызнулся Симингтон. Значит, мне удалось-таки задеть его за
живое. Он разозлился. - Вы все искали "источники демонизма",
мерзлянчик вы этакий, ледышка моя допотопная... Так вот - их
нет. Ваша любознательность удовлетворена? Их просто-напросто нет,
понимаете? Мы даем наркоз цивилизации, иначе она сама себе
опротивела бы. Поэтому-то будить ее запрещено. Поэтому и вы
вернетесь в ее лоно. Бояться вам нечего, это не только
безболезненно, но и приятно. Нам куда тяжелее, мы ведь обязаны
трезво смотреть на вещи - ради вас же.
- Так вы это из альтруизма? Ну да, понятно, жертва во имя
общего блага.
- Если вы и впрямь так цените ужасную свободу мысли, -
заметил он сухо, - советую оставить глупые колкости, иначе вы
добьетесь того, что вмиг ее потеряете.
- А вы хотите мне еще что-то сказать? Я слушаю.
- В настоящий момент, кроме вас, я единственный человек в
целом штате, который видит! Что у меня на глазах? - добавил он
быстро, испытующе.
- Темные очки.
- Значит, мы видим одно и то же! - воскликнул Симингтон.
- Химик, давший Троттельрайнеру отрезвин, возвращен к нормальной
жизни и более ни в чем не сомневается. Сомневаться не позволено
никому, неужели не ясно?
- Позвольте, - прервал я его. - Похоже, вы и в самом деле
стараетесь меня убедить. Странно. Собственно говоря, зачем?
- Затем, что действидцы - не демоны! Обстоятельства нас
вынуждают. Мы загнаны в угол, играем картами, которые раздал нам
жребий истории. Мы последним доступным нам способом даем
утешенье, покой, облегчение, с трудом удерживаем в равновесии то,
что без нас рухнуло бы в пропасть всеобщей агонии. Мы последние
Атланты этого мира. Если миру суждено погибнуть, пусть хоть не
мучается. Если нельзя изменить реальность, нужно хоть заслонить
ее чем-то. Это наш последний гуманный, человеческий долг.
- Неужели совсем ничего нельзя изменить?
- Сейчас две тысячи девяносто восьмой год, - сказал
Симингтон. - Шестьдесят девять миллиардов людей живут на Земле
легально и еще, надо думать, двадцать шесть миллиардов тайных
уроженцев. Температура падает на четыре градуса в год; очень
скоро здесь будет ледник. Остановить обледенение мы не в силах,
- разве что замаскировать.
- Мне всегда казалось, что в пекле будет адская стужа. А вы
украшаете вход в него миленькими узорами?
- Именно так. Мы - последние добрые самаритяне. Все равно
кому-то пришлось бы, сидя на этом вот месте, разговаривать с
вами; случайно это оказался я.
- Да, да припоминаю: esse homo. [Се - человек! (лат.).]
Но... погодите... сейчас... Я понял, чего вам надо! Вы хотите
убедить меня, что без вас, эсхатологического анестезиолога, не
обойтись. Раз нет хлеба - наркоз страждущим. Не понимаю только,
к чему вам мое обращение в вашу веру, если мне все равно придется
тут же о нем позабыть? Если средства, которые вы применяете, так
хороши, к чему заботиться о доказательствах? Достаточно пары
капель кредобилина, и я с восторгом буду ловить каждое ваше
слово, буду чтить вас и слушаться. Похоже, вы и сами не очень-то
убеждены в достоинствах такого лечения, если вам по душе обычная
старомодная болтовня, если вам приятней беседовать, чем орудовать
распылителем! Вы, как видно, прекрасно знаете: психимическая
победа - всего лишь жульничество, на поле боя вы останетесь в
одиночестве - триумфатор с изжогой. Убедить, а после столкнуть в
беспамятство - вот чего вы хотите. Не выйдет! Раньше ты
повесишься на своей благородной миссии вместе с теми вон девками,
что скрашивают тебе труды по спасению. А все-таки настоящих
хочется, без щетины?
Его лицо исказила гримаса ярости. Вскочив со стула, он
заревел:
- У меня найдутся не только аркадийские средства! Есть и
химический ад!
Встал и я. Он потянулся было к пресс-папье, но я с криком
"Отправимся туда вместе" бросился на него. По инерции, как я и
рассчитывал, мы покатились к открытому окну. Послышался чей-то
топот, чьи-то сильные пальцы пытались оторвать меня от него, он
извивался, пинал меня, но в последний момент я повалил его на
подоконник, собрал все силы и прыгнул; в ушах засвистело, мы
кувыркались, вцепившись друг в друга; вращаясь, воронка улицы
стремительно надвигалась на нас, я приготовился к сокрушительному
удару, однако падение оказалось мягким, брызнула черная жижа,
зловонная, благословеннейшая трясина сомкнулась над моей головой
- и опять расступилась. Я вынырнул посредине канала, отирая
рукой глаза, с резким привкусом помоев во рту, но счастливый, как
никогда! Профессор Троттельрайнер, разбуженный моими воплями,
склонялся над топью и подавал мне, как.братскую руку, ручку
сложенного зонта. Отзвуки бумбардировки стихали. Дирекция
"Хилтона" спала вповалку на надувных креслах (вот откуда взялись
"надуванки"!), секретарши вели себя во сне вызывающе. Джим
Стэнтор, храпя и ворочаясь с боку на бок, придушил крысу, которая
выцарапывала шоколад у него из кармана; перепугались и он, и она.
Присев у стены на коленях, Дрингенбаум, этот педантичный
швейцарец, при бледном свете фонарика правил свой реферат.
Занятие, в которое углубился профессор, возвещало начало второго
дня футурологического конгресса; при этой мысли я разразился
таким хохотом, что рукопись выпала у него из рук, плюхнулась в
черную воду и поплыла - в неизведанное грядущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Я? - отозвался я ошеломленно; но он, не дав мне времени
собраться с мыслями, обрушился на меня:
- Только, ради Бога, не лгите. Теперь уже поздно. Вамто,
конечно, мерещилось, будто вы ужас до чего хитроумны со своими
жалобами и подозрениями насчет "галлюцинаций"! "Канал",
"подвальные крысы", "седлать", "запрягать"... И такими убогими
штучками вы хотели нас обмануть! Вы думали, они вам помогут?
Только мерзлянтроп может быть таким простаком!
Я слушал, приоткрыв от удивления рот. Оправдываться
бесполезно - он все равно не поверит, это я понял сразу. Мои
навязчивые идеи он счел коварной уловкой! Но тогда и его беседа
со мной о тайнах "Прокрустикс инк." преследовала одну только цель
- развязать мне язык; вот для чего он вставлял в разговор слова,
которые так меня поразили; быть может, он считал их каким-то
секретным паролем - но чего, антихимического заговора? Мои
сугубо личные подозрения показались ему отвлекающим маневром...
Действительно, не стоило объяснять ему это, особенно теперь,
когда карты были открыты.
- Так вы меня ждали? - спросил я.
- А как же! Все это время вы, со всеми вашими хитростями,
были у нас на привязи. Мы не можем позволить, чтобы
безответственный бунт нарушил господствующий порядок.
Старик, умирающий в коридоре, - мелькнула мысль. Он тоже
был частью барьеров, которые меня сюда направляли...
- Хорош порядок, - заметил я. - А во главе - уж не вы
ли? Поздравляю.
- Приберегите свои остроты для более подходящего случая! -
огрызнулся Симингтон. Значит, мне удалось-таки задеть его за
живое. Он разозлился. - Вы все искали "источники демонизма",
мерзлянчик вы этакий, ледышка моя допотопная... Так вот - их
нет. Ваша любознательность удовлетворена? Их просто-напросто нет,
понимаете? Мы даем наркоз цивилизации, иначе она сама себе
опротивела бы. Поэтому-то будить ее запрещено. Поэтому и вы
вернетесь в ее лоно. Бояться вам нечего, это не только
безболезненно, но и приятно. Нам куда тяжелее, мы ведь обязаны
трезво смотреть на вещи - ради вас же.
- Так вы это из альтруизма? Ну да, понятно, жертва во имя
общего блага.
- Если вы и впрямь так цените ужасную свободу мысли, -
заметил он сухо, - советую оставить глупые колкости, иначе вы
добьетесь того, что вмиг ее потеряете.
- А вы хотите мне еще что-то сказать? Я слушаю.
- В настоящий момент, кроме вас, я единственный человек в
целом штате, который видит! Что у меня на глазах? - добавил он
быстро, испытующе.
- Темные очки.
- Значит, мы видим одно и то же! - воскликнул Симингтон.
- Химик, давший Троттельрайнеру отрезвин, возвращен к нормальной
жизни и более ни в чем не сомневается. Сомневаться не позволено
никому, неужели не ясно?
- Позвольте, - прервал я его. - Похоже, вы и в самом деле
стараетесь меня убедить. Странно. Собственно говоря, зачем?
- Затем, что действидцы - не демоны! Обстоятельства нас
вынуждают. Мы загнаны в угол, играем картами, которые раздал нам
жребий истории. Мы последним доступным нам способом даем
утешенье, покой, облегчение, с трудом удерживаем в равновесии то,
что без нас рухнуло бы в пропасть всеобщей агонии. Мы последние
Атланты этого мира. Если миру суждено погибнуть, пусть хоть не
мучается. Если нельзя изменить реальность, нужно хоть заслонить
ее чем-то. Это наш последний гуманный, человеческий долг.
- Неужели совсем ничего нельзя изменить?
- Сейчас две тысячи девяносто восьмой год, - сказал
Симингтон. - Шестьдесят девять миллиардов людей живут на Земле
легально и еще, надо думать, двадцать шесть миллиардов тайных
уроженцев. Температура падает на четыре градуса в год; очень
скоро здесь будет ледник. Остановить обледенение мы не в силах,
- разве что замаскировать.
- Мне всегда казалось, что в пекле будет адская стужа. А вы
украшаете вход в него миленькими узорами?
- Именно так. Мы - последние добрые самаритяне. Все равно
кому-то пришлось бы, сидя на этом вот месте, разговаривать с
вами; случайно это оказался я.
- Да, да припоминаю: esse homo. [Се - человек! (лат.).]
Но... погодите... сейчас... Я понял, чего вам надо! Вы хотите
убедить меня, что без вас, эсхатологического анестезиолога, не
обойтись. Раз нет хлеба - наркоз страждущим. Не понимаю только,
к чему вам мое обращение в вашу веру, если мне все равно придется
тут же о нем позабыть? Если средства, которые вы применяете, так
хороши, к чему заботиться о доказательствах? Достаточно пары
капель кредобилина, и я с восторгом буду ловить каждое ваше
слово, буду чтить вас и слушаться. Похоже, вы и сами не очень-то
убеждены в достоинствах такого лечения, если вам по душе обычная
старомодная болтовня, если вам приятней беседовать, чем орудовать
распылителем! Вы, как видно, прекрасно знаете: психимическая
победа - всего лишь жульничество, на поле боя вы останетесь в
одиночестве - триумфатор с изжогой. Убедить, а после столкнуть в
беспамятство - вот чего вы хотите. Не выйдет! Раньше ты
повесишься на своей благородной миссии вместе с теми вон девками,
что скрашивают тебе труды по спасению. А все-таки настоящих
хочется, без щетины?
Его лицо исказила гримаса ярости. Вскочив со стула, он
заревел:
- У меня найдутся не только аркадийские средства! Есть и
химический ад!
Встал и я. Он потянулся было к пресс-папье, но я с криком
"Отправимся туда вместе" бросился на него. По инерции, как я и
рассчитывал, мы покатились к открытому окну. Послышался чей-то
топот, чьи-то сильные пальцы пытались оторвать меня от него, он
извивался, пинал меня, но в последний момент я повалил его на
подоконник, собрал все силы и прыгнул; в ушах засвистело, мы
кувыркались, вцепившись друг в друга; вращаясь, воронка улицы
стремительно надвигалась на нас, я приготовился к сокрушительному
удару, однако падение оказалось мягким, брызнула черная жижа,
зловонная, благословеннейшая трясина сомкнулась над моей головой
- и опять расступилась. Я вынырнул посредине канала, отирая
рукой глаза, с резким привкусом помоев во рту, но счастливый, как
никогда! Профессор Троттельрайнер, разбуженный моими воплями,
склонялся над топью и подавал мне, как.братскую руку, ручку
сложенного зонта. Отзвуки бумбардировки стихали. Дирекция
"Хилтона" спала вповалку на надувных креслах (вот откуда взялись
"надуванки"!), секретарши вели себя во сне вызывающе. Джим
Стэнтор, храпя и ворочаясь с боку на бок, придушил крысу, которая
выцарапывала шоколад у него из кармана; перепугались и он, и она.
Присев у стены на коленях, Дрингенбаум, этот педантичный
швейцарец, при бледном свете фонарика правил свой реферат.
Занятие, в которое углубился профессор, возвещало начало второго
дня футурологического конгресса; при этой мысли я разразился
таким хохотом, что рукопись выпала у него из рук, плюхнулась в
черную воду и поплыла - в неизведанное грядущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18