А теперь еще какое-нибудь слово.
- Нога.
- Прекрасно. Что мы извлечем из ноги? Ногатор. Ноголь или
гоголь-ноголь. Ногер, ногиня, ноглеть и ножиться. Разножение.
Изноженный. Но-о-гом! Ногола! Ногнем? Ногист. Вот видите, кое-что
получилось. Ногист. Ногистика.
- Но что это значит? Ведь эти слова не имеют смысла?
- Пока не имеют, но будут иметь. То есть могут получить
смысл, если ногистика и ногизм привьются. Слово "робот" ничего не
значило в XV веке, а будь у них языковая футурология, они,
глядишь, и додумались бы до автоматов.
- Так что такое ногист?
- Видите ли, как раз тут я могу ответить наверняка, но лишь
потому, что речь идет не о будущем, а о настоящем. Ногизм -
новейшая концепция, новое направление автоэволюции человека, так
называемого homo sapiens monopedes.
- Одноногого?
- Вот именно. Потому что ходьба становится анахронизмом, а
свободного места все меньше и меньше.
- Но это же чепуха!
- Согласен. Однако такие знаменитости, как профессор
Хацелькляцер и Фешбин, - ногисты. Вы не знали об этом, предлагая
мне слово "нога", не так ли?
- Нет. А что значат другие ваши словечки?
- Вот это пока неизвестно. Если ногизм победит, появятся и
такие объекты, как ноголь, ногиня и прочее. Ведь я, дорогой
коллега, не занимаюсь пророчествами, я изучаю возможности в
чистом виде. Дайте-ка еще слово.
- Интерферент.
- Отлично. Интер и феро, fero, ferre, tuli, latum.
[Различные формы латинского глагола "fero" - "нести".] Раз слово
заимствовано из латыни, в латыни и следует искать варианты. Flos,
floris. Интерфлорентка. Пожалуйста - это девушка, у которой
ребенок от интерферента, отнявшего у нее венок.
- Венок-то откуда взялся?
- Flos, floris - цветок. Лишение девичества - дефлорация.
Наверное, будут говорить "ревиденец" - ревизионно зачатый
младенец. Уверяю вас, мы уже собрали интереснейший материал.
Взять хотя бы проституанту - от конституанты, - да тут
открывается целый мир будущей нравственности!
- Вы, я вижу, энтузиаст этой новой науки. А может,
попробуем еще одно слово? Мусор.
- Почему бы и нет? Ничего, что вы такой скептик.
Пожалуйста. Итак... мусор. Гм-м... Намусорить. Астрономически
много мусора - космусор. Мусороздание. Мусороздание! Весьма
любопытно. Вы превосходно выбираете слова, господин Тихий!
Подумать только, мусороздание!
- А что тут такого? Это же ничего не значит.
- Во-первых, теперь говорят: не фармачит. "Не значит" -
анахронизм. Вы, я заметил, избегаете новых слов. Нехорошо! Мы еще
потолкуем об этом. А во-вторых: мусороздание пока ничего не
значит, но можно догадываться о его будущем смысле! Речь, знаете
ли, идет ни больше ни меньше, как о новой космологической теории.
Да, да! О том, что звезды - искусственного происхождения!
- А это откуда следует?
- Из слова "мусороздание". Оно означает, точнее, заставляет
предположить такую картину: за миллиарды лет мироздание
заполнилось мусором - отходами жизнедеятельности цивилизаций.
Девать его было некуда, а он мешал астрономическим наблюдениям и
космическим путешествиям; так что пришлось развести костры,
большие и очень жаркие, чтобы весь этот мусор сжигать, понимаете?
Они обладают, конечно, изрядной массой и поэтому сами притягивают
космусор; постепенно пустота очищается, и вот мы имеем звезды, те
самые космические костры, и темные туманности - еще не убранный
хлам.
- Вы это что, серьезно? Серьезно допускаете такую
возможность? Вселенная как всесожжение мусора?
- Дело не в том. Тихий, допускаю я или нет. Просто,
благодаря лингвистической футурологии, мы создали новый вариант
космогонии для будущих поколений! Неизвестно, примет ли его
кто-нибудь всерьез; несомненно одно: такую гипотезу можно
словесно выразить! Обратите внимание: если бы в двадцатом веке
существовала языковая экстраполяция, можно было бы предсказать
бумбы - вы их, я думаю, помните! - образовав это слово от бомб.
Возможности языка, господин Тихий, колоссальны, хотя и
небезграничны. Например, "утопиться": представив, что это слово
восходит к "утопии", вы поймете, почему так много
футурологов-пессимистов!
Наконец речь зашла о том, что гораздо больше меня занимало.
Я рассказал ему о своих опасениях и своем отвращении к новой
цивилизации. Он возмутился, но слушал внимательно и - добрая
душа! - посочувствовал мне. Он даже потянулся к жилетному
карманчику за сострадалолом, но остановился, вспомнив о моей
неприязни к психимикатам. Однако, когда я договорил, лицо его
приняло строгое выражение.
- Плохи ваши дела. Тихий. Ваши жалобы не затрагивают сути
вещей. Она вам попросту неизвестна. Вы даже не догадываетесь о
самом главном. По сравнению с этим "Прокрустикс" и вся остальная
псивилизация - мелочь!
Я не верил своим ушам.
- Но... но... - заикался я. - Что вы такое говорите,
профессор? Что может быть еще хуже?
Он наклонился ко мне через столик:
- Тихий, я открою вам профессиональную тайну. О том, на что
вы сейчас жаловались, знает каждый ребенок. Развитие и не могло
пойти по другому пути с тех пор, как на смену наркотикам и
прагаллюциногенам пришли так называемые психолокализаторы с
высокой избирательностью воздействия. Но настоящий переворот
совершился лишь четверть века назад, когда удалось синтезировать
масконы, или пуантогены, - то есть точечные галлюциногены.
Наркотики не изолируют от мира, а только изменяют его восприятие.
Галлюциногены заслоняют собою весь мир, в этом вы убедились сами.
Масконы же мир подделывают!
- Масконы... масконы... - повторил я за ним. - Знакомое
слово. А-а, концентрации массы под лунной корой, глубинные
скопления минералов? Но что у них общего?..
- Ничего. Теперь это слово значит - то есть фармачит -
нечто совершенно иное. Оно образовано от "маски". Введя в мозг
масконы определенного рода, можно заслонить любой реальный объект
иллюзорным - так искусно, что замаскированное лицо не узнает,
какие из окружающих предметов реальны, а какие - всего лишь
фантом. Если бы вы хоть на миг увидели мир, в котором живете на
самом деле - а не этот, припудренный и нарумяненный масконами,
- вы бы слетели со стула!
- Погодите. Какой еще мир? И где он? Где его можно увидеть?
- Где угодно - хоть здесь! - выдохнул он мне в самое ухо,
озираясь по сторонам. Он придвинулся ближе и, протягивая мне под
столом стеклянный флакончик с притертой пробкой, доверительно
прошептал: - Это очухан, из группы отрезвинов, сильнейшее
противопсихимическое средство, нитропакостная производная
омерзина. Даже иметь его при себе, не говоря уж о прочем, -
тягчайшее преступление! Откройте флакон под столом и вдохните
носом, один только раз, не больше, как аммиак. Ну, как
нюхательные соли. Но потом... Ради всего святого! Помните: нельзя
терять голову!
Трясущимися руками я отвернул пробку и едва вдохнул резкий
миндальный запах, как профессор отнял у меня флакон. Крупные
слезы выступили на глазах: я смахнул их кончиками пальцев и
остолбенел. Великолепный, покрытый паласами зал, со множеством
пальм, со столами, заставленными хрусталем, с майоликовыми
стенами и скрытым от глаз оркестром, под музыку которого мы
смаковали жаркое, - исчез. Мы сидели в бетонированном бункере,
за грубым деревянным столом, под ногами лежала потрепанная
соломенная циновка. Музыка звучала по-прежнему - из
репродуктора, который висел на ржавой проволоке. Вместо
сверкающих хрусталем люстр - голые, запыленные лампочки. Но
самое ужасное превращение произошло на столе. Белоснежная
скатерть исчезла; серебряное блюдо с запеченной в гренках
куропаткой обернулось дешевой тарелкой с серо-коричневым месивом,
прилипавшим к алюминиевой вилке, - потому что старинное серебро
столовых приборов тоже погасло. В оцепенении смотрел я на эту
гадость, которую только что с удовольствием разделывал,
наслаждаясь хрустом подрумяненной корочки, который, как в
контрапункте, прерывался более низким похрустыванием разрезаемой
гренки - сверху отлично подсушенной, снизу пропитанной соусом.
Ветви пальмы, стоявшей неподалеку, оказались тесемками от
кальсон: какой-то субъект сидел в компании трех приятелей прямо
над нами - не на антресоли, а скорее на полке, настолько она
была узка. Давка здесь царила невероятная! Я боялся, что глаза у
меня вылезут из орбит, но ужасающее видение дрогнуло и стало
опять расплываться, словно по волшебству. Тесемки над моей
головой зазеленели и снова покрылись листьями, помойное ведро,
смердящее за версту, превратилось в резную цветочную кадку,
грязный стол заискрился белоснежной скатертью. Засверкали
хрустальные рюмки, серое месиво вернуло себе утонченные оттенки
жаркого; где положено, выросли у него ножки и крылышки; старинным
серебром заблестел алюминий, фраки официантов снова замелькали
вокруг. Я посмотрел под ноги - солома обернулась персидским
ковром, и я, опять окруженный роскошью, уставился на румяную
грудку куропатки, тяжело дыша, не в силах забыть того, что за нею
скрывалось...
- Вот теперь вы начинаете разбираться в действительности,
- доверительно шептал Троттельрайнер; при этом он заглядывал мне
в глаза, как будто опасался слишком бурной реакции. - А ведь мы,
заметьте, находимся в заведении экстракласса! Хорошо еще, что я
заранее это предусмотрел; в другом ресторане у вас бы просто
помрачился рассудок!
- Как? Значит... есть... еще отвратительнее?
- Да.
- Не может быть.
- Уверяю вас. Здесь хоть настоящие стулья, столы, тарелки и
вилки, а там мы лежали бы на многоярусных нарах и ели руками из
чанов, подвозимых конвейером. То, что скрывается под маскою
куропатки, там еще несъедобнее.
- Что же это?!
- Да нет, Тихий, не отрава какая-нибудь. Это концентрат из
травы и кормовой свеклы, вымоченный в хлорированной воде и
смешанный с рыбной мукой; обычно туда добавляют витамины и
костный клей и все это сдабривают смазочным маслом, чтоб не
застряло в горле. Вы не почувствовали запаха?
- Почувствовал! Очень даже почувствовал!!!
- Вот видите.
- Ради Бога, профессор... что это? Ответьте, заклинаю вас!
Обман? План истребления всего человечества? Дьявольский заговор?
- Да что вы, Тихий. Дьявол тут ни при чем. Это попросту
мир, в котором живут двадцать с лишним миллиардов людей. Вы
читали сегодня "Геральд"? Пакистанское правительство утверждает,
что от голода в этом году погибло лишь 970 тысяч человек, а
оппозиция - что шесть миллионов. Откуда возьмутся в таком мире
шабли, куропатки, закуски в соусе беарнэ? Последние куропатки
вымерли четверть века назад. Наш мир - давно уже труп, прекрасно
сохранившийся, поскольку его все искуснее мумифицируют. В
маскировке мы добились немалых успехов.
- Погодите! Дайте собраться с мыслями... Так это значит,
что...
- Что никто не желает вам зла, напротив - как раз из
жалости, из соображений высшей гуманности выдуман химический
блеф, камуфляж, расцвечивание беспросветной реальности...
- Выходит, это жульничество повсюду?
- Увы.
- Но я не обедаю в городе, я готовлю все сам, так как же,
когда же?..
- Как распространяют масконы? И вы еще спрашиваете? Они
постоянно распыляются в воздухе. Помните костариканские аэрозоли?
То были первые робкие попытки, все равно что монгольфьер по
сравнению с ракетой.
- И все знают об этом? И живут как ни в чем не бывало?
- Ничего подобного. Об этом не знает никто.
- И ни слухов, ни разговоров?
- Слухи есть всегда и везде. Не забывайте, однако, об
амнестане. Есть то, что известно каждому, и то, что никому не
известно. Фармакократия имеет явную и скрытую часть; скрытая
гораздо важнее.
- Не может быть.
- О! Почему же?
- Да ведь кто-то должен постелить эти циновки, изготовить
тарелки, из которых мы на самом деле едим, и сварить это месиво,
подделывающееся под куропатку! И все, все!
- Ну, конечно. Все должно быть изготовлено, но что из того?
- Те, кто занимается этим, видят и знают!
- Не обязательно. Вы все еще мыслите допотопными
категориями. Люди думают, что идут на стеклянную
фабрикуоранжерею; у проходной получают противогаллюцин и замечают
голые бетонные стены.
- И все же работают?
- Приняв дозу сакрофицина - с огромным энтузиазмом. Труд
становится для них высшей целью, священным долгом; после смены -
глоток амнестана или мемнолизина, и все увиденное забывается
напрочь!
- До сих пор я боялся, что живу среди призраков, но теперь
понимаю, каким я был дураком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Нога.
- Прекрасно. Что мы извлечем из ноги? Ногатор. Ноголь или
гоголь-ноголь. Ногер, ногиня, ноглеть и ножиться. Разножение.
Изноженный. Но-о-гом! Ногола! Ногнем? Ногист. Вот видите, кое-что
получилось. Ногист. Ногистика.
- Но что это значит? Ведь эти слова не имеют смысла?
- Пока не имеют, но будут иметь. То есть могут получить
смысл, если ногистика и ногизм привьются. Слово "робот" ничего не
значило в XV веке, а будь у них языковая футурология, они,
глядишь, и додумались бы до автоматов.
- Так что такое ногист?
- Видите ли, как раз тут я могу ответить наверняка, но лишь
потому, что речь идет не о будущем, а о настоящем. Ногизм -
новейшая концепция, новое направление автоэволюции человека, так
называемого homo sapiens monopedes.
- Одноногого?
- Вот именно. Потому что ходьба становится анахронизмом, а
свободного места все меньше и меньше.
- Но это же чепуха!
- Согласен. Однако такие знаменитости, как профессор
Хацелькляцер и Фешбин, - ногисты. Вы не знали об этом, предлагая
мне слово "нога", не так ли?
- Нет. А что значат другие ваши словечки?
- Вот это пока неизвестно. Если ногизм победит, появятся и
такие объекты, как ноголь, ногиня и прочее. Ведь я, дорогой
коллега, не занимаюсь пророчествами, я изучаю возможности в
чистом виде. Дайте-ка еще слово.
- Интерферент.
- Отлично. Интер и феро, fero, ferre, tuli, latum.
[Различные формы латинского глагола "fero" - "нести".] Раз слово
заимствовано из латыни, в латыни и следует искать варианты. Flos,
floris. Интерфлорентка. Пожалуйста - это девушка, у которой
ребенок от интерферента, отнявшего у нее венок.
- Венок-то откуда взялся?
- Flos, floris - цветок. Лишение девичества - дефлорация.
Наверное, будут говорить "ревиденец" - ревизионно зачатый
младенец. Уверяю вас, мы уже собрали интереснейший материал.
Взять хотя бы проституанту - от конституанты, - да тут
открывается целый мир будущей нравственности!
- Вы, я вижу, энтузиаст этой новой науки. А может,
попробуем еще одно слово? Мусор.
- Почему бы и нет? Ничего, что вы такой скептик.
Пожалуйста. Итак... мусор. Гм-м... Намусорить. Астрономически
много мусора - космусор. Мусороздание. Мусороздание! Весьма
любопытно. Вы превосходно выбираете слова, господин Тихий!
Подумать только, мусороздание!
- А что тут такого? Это же ничего не значит.
- Во-первых, теперь говорят: не фармачит. "Не значит" -
анахронизм. Вы, я заметил, избегаете новых слов. Нехорошо! Мы еще
потолкуем об этом. А во-вторых: мусороздание пока ничего не
значит, но можно догадываться о его будущем смысле! Речь, знаете
ли, идет ни больше ни меньше, как о новой космологической теории.
Да, да! О том, что звезды - искусственного происхождения!
- А это откуда следует?
- Из слова "мусороздание". Оно означает, точнее, заставляет
предположить такую картину: за миллиарды лет мироздание
заполнилось мусором - отходами жизнедеятельности цивилизаций.
Девать его было некуда, а он мешал астрономическим наблюдениям и
космическим путешествиям; так что пришлось развести костры,
большие и очень жаркие, чтобы весь этот мусор сжигать, понимаете?
Они обладают, конечно, изрядной массой и поэтому сами притягивают
космусор; постепенно пустота очищается, и вот мы имеем звезды, те
самые космические костры, и темные туманности - еще не убранный
хлам.
- Вы это что, серьезно? Серьезно допускаете такую
возможность? Вселенная как всесожжение мусора?
- Дело не в том. Тихий, допускаю я или нет. Просто,
благодаря лингвистической футурологии, мы создали новый вариант
космогонии для будущих поколений! Неизвестно, примет ли его
кто-нибудь всерьез; несомненно одно: такую гипотезу можно
словесно выразить! Обратите внимание: если бы в двадцатом веке
существовала языковая экстраполяция, можно было бы предсказать
бумбы - вы их, я думаю, помните! - образовав это слово от бомб.
Возможности языка, господин Тихий, колоссальны, хотя и
небезграничны. Например, "утопиться": представив, что это слово
восходит к "утопии", вы поймете, почему так много
футурологов-пессимистов!
Наконец речь зашла о том, что гораздо больше меня занимало.
Я рассказал ему о своих опасениях и своем отвращении к новой
цивилизации. Он возмутился, но слушал внимательно и - добрая
душа! - посочувствовал мне. Он даже потянулся к жилетному
карманчику за сострадалолом, но остановился, вспомнив о моей
неприязни к психимикатам. Однако, когда я договорил, лицо его
приняло строгое выражение.
- Плохи ваши дела. Тихий. Ваши жалобы не затрагивают сути
вещей. Она вам попросту неизвестна. Вы даже не догадываетесь о
самом главном. По сравнению с этим "Прокрустикс" и вся остальная
псивилизация - мелочь!
Я не верил своим ушам.
- Но... но... - заикался я. - Что вы такое говорите,
профессор? Что может быть еще хуже?
Он наклонился ко мне через столик:
- Тихий, я открою вам профессиональную тайну. О том, на что
вы сейчас жаловались, знает каждый ребенок. Развитие и не могло
пойти по другому пути с тех пор, как на смену наркотикам и
прагаллюциногенам пришли так называемые психолокализаторы с
высокой избирательностью воздействия. Но настоящий переворот
совершился лишь четверть века назад, когда удалось синтезировать
масконы, или пуантогены, - то есть точечные галлюциногены.
Наркотики не изолируют от мира, а только изменяют его восприятие.
Галлюциногены заслоняют собою весь мир, в этом вы убедились сами.
Масконы же мир подделывают!
- Масконы... масконы... - повторил я за ним. - Знакомое
слово. А-а, концентрации массы под лунной корой, глубинные
скопления минералов? Но что у них общего?..
- Ничего. Теперь это слово значит - то есть фармачит -
нечто совершенно иное. Оно образовано от "маски". Введя в мозг
масконы определенного рода, можно заслонить любой реальный объект
иллюзорным - так искусно, что замаскированное лицо не узнает,
какие из окружающих предметов реальны, а какие - всего лишь
фантом. Если бы вы хоть на миг увидели мир, в котором живете на
самом деле - а не этот, припудренный и нарумяненный масконами,
- вы бы слетели со стула!
- Погодите. Какой еще мир? И где он? Где его можно увидеть?
- Где угодно - хоть здесь! - выдохнул он мне в самое ухо,
озираясь по сторонам. Он придвинулся ближе и, протягивая мне под
столом стеклянный флакончик с притертой пробкой, доверительно
прошептал: - Это очухан, из группы отрезвинов, сильнейшее
противопсихимическое средство, нитропакостная производная
омерзина. Даже иметь его при себе, не говоря уж о прочем, -
тягчайшее преступление! Откройте флакон под столом и вдохните
носом, один только раз, не больше, как аммиак. Ну, как
нюхательные соли. Но потом... Ради всего святого! Помните: нельзя
терять голову!
Трясущимися руками я отвернул пробку и едва вдохнул резкий
миндальный запах, как профессор отнял у меня флакон. Крупные
слезы выступили на глазах: я смахнул их кончиками пальцев и
остолбенел. Великолепный, покрытый паласами зал, со множеством
пальм, со столами, заставленными хрусталем, с майоликовыми
стенами и скрытым от глаз оркестром, под музыку которого мы
смаковали жаркое, - исчез. Мы сидели в бетонированном бункере,
за грубым деревянным столом, под ногами лежала потрепанная
соломенная циновка. Музыка звучала по-прежнему - из
репродуктора, который висел на ржавой проволоке. Вместо
сверкающих хрусталем люстр - голые, запыленные лампочки. Но
самое ужасное превращение произошло на столе. Белоснежная
скатерть исчезла; серебряное блюдо с запеченной в гренках
куропаткой обернулось дешевой тарелкой с серо-коричневым месивом,
прилипавшим к алюминиевой вилке, - потому что старинное серебро
столовых приборов тоже погасло. В оцепенении смотрел я на эту
гадость, которую только что с удовольствием разделывал,
наслаждаясь хрустом подрумяненной корочки, который, как в
контрапункте, прерывался более низким похрустыванием разрезаемой
гренки - сверху отлично подсушенной, снизу пропитанной соусом.
Ветви пальмы, стоявшей неподалеку, оказались тесемками от
кальсон: какой-то субъект сидел в компании трех приятелей прямо
над нами - не на антресоли, а скорее на полке, настолько она
была узка. Давка здесь царила невероятная! Я боялся, что глаза у
меня вылезут из орбит, но ужасающее видение дрогнуло и стало
опять расплываться, словно по волшебству. Тесемки над моей
головой зазеленели и снова покрылись листьями, помойное ведро,
смердящее за версту, превратилось в резную цветочную кадку,
грязный стол заискрился белоснежной скатертью. Засверкали
хрустальные рюмки, серое месиво вернуло себе утонченные оттенки
жаркого; где положено, выросли у него ножки и крылышки; старинным
серебром заблестел алюминий, фраки официантов снова замелькали
вокруг. Я посмотрел под ноги - солома обернулась персидским
ковром, и я, опять окруженный роскошью, уставился на румяную
грудку куропатки, тяжело дыша, не в силах забыть того, что за нею
скрывалось...
- Вот теперь вы начинаете разбираться в действительности,
- доверительно шептал Троттельрайнер; при этом он заглядывал мне
в глаза, как будто опасался слишком бурной реакции. - А ведь мы,
заметьте, находимся в заведении экстракласса! Хорошо еще, что я
заранее это предусмотрел; в другом ресторане у вас бы просто
помрачился рассудок!
- Как? Значит... есть... еще отвратительнее?
- Да.
- Не может быть.
- Уверяю вас. Здесь хоть настоящие стулья, столы, тарелки и
вилки, а там мы лежали бы на многоярусных нарах и ели руками из
чанов, подвозимых конвейером. То, что скрывается под маскою
куропатки, там еще несъедобнее.
- Что же это?!
- Да нет, Тихий, не отрава какая-нибудь. Это концентрат из
травы и кормовой свеклы, вымоченный в хлорированной воде и
смешанный с рыбной мукой; обычно туда добавляют витамины и
костный клей и все это сдабривают смазочным маслом, чтоб не
застряло в горле. Вы не почувствовали запаха?
- Почувствовал! Очень даже почувствовал!!!
- Вот видите.
- Ради Бога, профессор... что это? Ответьте, заклинаю вас!
Обман? План истребления всего человечества? Дьявольский заговор?
- Да что вы, Тихий. Дьявол тут ни при чем. Это попросту
мир, в котором живут двадцать с лишним миллиардов людей. Вы
читали сегодня "Геральд"? Пакистанское правительство утверждает,
что от голода в этом году погибло лишь 970 тысяч человек, а
оппозиция - что шесть миллионов. Откуда возьмутся в таком мире
шабли, куропатки, закуски в соусе беарнэ? Последние куропатки
вымерли четверть века назад. Наш мир - давно уже труп, прекрасно
сохранившийся, поскольку его все искуснее мумифицируют. В
маскировке мы добились немалых успехов.
- Погодите! Дайте собраться с мыслями... Так это значит,
что...
- Что никто не желает вам зла, напротив - как раз из
жалости, из соображений высшей гуманности выдуман химический
блеф, камуфляж, расцвечивание беспросветной реальности...
- Выходит, это жульничество повсюду?
- Увы.
- Но я не обедаю в городе, я готовлю все сам, так как же,
когда же?..
- Как распространяют масконы? И вы еще спрашиваете? Они
постоянно распыляются в воздухе. Помните костариканские аэрозоли?
То были первые робкие попытки, все равно что монгольфьер по
сравнению с ракетой.
- И все знают об этом? И живут как ни в чем не бывало?
- Ничего подобного. Об этом не знает никто.
- И ни слухов, ни разговоров?
- Слухи есть всегда и везде. Не забывайте, однако, об
амнестане. Есть то, что известно каждому, и то, что никому не
известно. Фармакократия имеет явную и скрытую часть; скрытая
гораздо важнее.
- Не может быть.
- О! Почему же?
- Да ведь кто-то должен постелить эти циновки, изготовить
тарелки, из которых мы на самом деле едим, и сварить это месиво,
подделывающееся под куропатку! И все, все!
- Ну, конечно. Все должно быть изготовлено, но что из того?
- Те, кто занимается этим, видят и знают!
- Не обязательно. Вы все еще мыслите допотопными
категориями. Люди думают, что идут на стеклянную
фабрикуоранжерею; у проходной получают противогаллюцин и замечают
голые бетонные стены.
- И все же работают?
- Приняв дозу сакрофицина - с огромным энтузиазмом. Труд
становится для них высшей целью, священным долгом; после смены -
глоток амнестана или мемнолизина, и все увиденное забывается
напрочь!
- До сих пор я боялся, что живу среди призраков, но теперь
понимаю, каким я был дураком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18