Я ощупал себя, проверяя, прочно ли держатся
постромки и ремни. Ранец булькал, пищал, свиристел, пар из сопла
все сильней обжигал икры, я поджал ноги как только мог, потерял
при этом устойчивость и целую минуту барахтался в воздухе, словно
большущий, тяжелый жук. Потом, случайно задев рукоятку, должно
быть, изменил угол выхлопа и сразу перешел на горизонтальный
курс. Ощущение было довольно приятное; оно было бы еще приятней,
знай я, куда лечу. Я поворачивал рукоятку, пытаясь окинуть
взглядом раскинувшийся подо мною простор. На огненном фоне
чернели зубчатые руины домов. Голубые, зеленые, красные нити огня
тянулись ко мне с земли, что-то просвистело возле ушей - да ведь
это по мне стреляют! Ну, скорей же, скорей! Я рванул рукоятку.
Ранец харкнул, фыркнул, как неисправный паровоз, обжег мне
кипятком ноги и дал такого пинка, что я кувырком полетел в
черное, как деготь, пространство. Ветер свистел в ушах, я
чувствовал, как из карманов вываливаются перочинный нож, бумажник
и прочие мелочи, попытался нырнуть за ними, но потерял их из
виду. Я был совершенно один, под далекими спокойными звездами и,
не переставая шипеть, гудеть, свиристеть, - летел. Попытался
найти Полярную, чтобы выправить курс; когда мне это наконец
удалось, ранец испустил дух, и я, набирая скорость, понесся к
земле. На мое счастье, в последний момент - я уже различал ленту
шоссе в дымке тумана, тени деревьев, какие-то крыши - ранец
выплюнул последнюю порцию пара; я сбавил скорость и упал на траву
довольно мягко.
Рядом, в канаве, кто-то стонал. Вот было бы удивительно,
подумал я, окажись там профессор! Действительно, это был он. Я
помог ему встать. Он ощупал себя в поисках очков; впрочем, сам он
был совершенно цел. Троттельрайнер попросил помочь ему отстегнуть
упряжь, потом уселся на ранце и достал что-то из бокового
отделения - какие-то стальные трубки и колесо.
- А теперь ваш...
Из моего ранца он тоже извлек колесо, к чему-то приладил его
и крикнул:
- По местам! Едем.
- Что такое? Куда? - удивился я.
- Тандемом. В Вашингтон, - коротко объяснил профессор;
ногу он уже держал на педали.
"Галлюцинация!" - промелькнуло у меня.
- Вот еще! - возмутился профессор. - Обычное десантное
снаряжение.
- Допустим. Но вам-то откуда все это известно? - спросил
я, устраиваясь на заднем сиденьице.
Профессор оттолкнулся, мы покатили сначала по траве, потом
по асфальту.
- Я работаю в US AF! [United States Air Force -
Военно-воздушные силы США (англ.).] - выкрикнул он, энергично
перебирая ногами.
Насколько я помнил, между нами и Вашингтоном простирались
Перу и Мексика, не говоря уже о Панаме.
- Мы не дотянем на велосипеде! - заорал я против ветра.
- Только до сборного пункта! - крикнул в ответ профессор.
Неужели он не был обычным футурологом, за которого себя
выдавал? Ну и влип я в историю... И что мне там делать, в
Вашингтоне? Я притормозил.
- Вы что? Шевелите ногами, коллега! - отчитывал меня
Троттельрайнер, пригнувшись к рулю.
- Нет! Остановка. Я выхожу! - решительно возразил я.
Тандем вильнул и остановился. Профессор, упираясь ногой в
землю, издевательски указал на окружающую нас темноту:
- Как хотите. Бог в помощь!
Он уже отъезжал.
- Вашими молитвами! - бросил я ему вслед.
Красная искорка сигнального фонаря исчезла во тьме, а я,
обескураженный, присел на дорожный столбик, чтобы обдумать
положение. Что-то кололо меня выше колен. Я машинально протянул
руку, нащупал какие-то ветки и начал обламывать их. Стало больно.
Если это мои побеги, сказал я себе, тогда, несомненно, я все еще
галлюцинирую! Я наклонился, чтобы проверить, - и вдруг меня
ослепило. Из-за поворота блеснули серебряные фары, огромная тень
машины притормозила, открылись дверцы. На приборном щитке горели
зеленые, золотистые, синие огоньки индикаторов, матовый свет
обволакивал стройные женские ноги в нейлоновых чулках, золотые
туфельки-ящерицы покоились на педалях, темное лицо с пунцовыми
губами склонилось ко мне, на пальцах, сжимавших баранку,
сверкнули брильянты.
- Подвезти?
Я сел - и даже забыл о своих ростках, до того я был
ошарашен. Украдкой провел по своим ногам ладонью - и нащупал
чертополох.
- Что, уже? - послышался низкий чувственный голос.
- В каком смысле? - растерянно отозвался я.
Женщина пожала плечами. Мощный автомобиль рванулся, она
нажала какую-то клавишу, кабина погрузилась во тьму, лишь
навстречу нам мчалась освещенная полоса асфальта; из передней
панели поплыла щелкающая мелодия. Странно как-то, размышлял я.
Что-то не то. Руки - не руки, ноги - не ноги. Правда, не ветки
- чертополох, но все-таки, все-таки!
Я присмотрелся к незнакомке внимательней. Она, несомненно,
была красива - что-то в ней было манящее, демоническое и
персиковое одновременно. Но вместо юбки торчали какие-то перья.
Страусиные? Или это галлюцинация?.. С другой стороны, нынешняя
женская мода... Я терялся в догадках. Шоссе было пусто; мы
мчались так, что игла спидометра перегибалась через ограничитель
шкалы. Чья-то рука вцепилась мне сзади в волосы. Я вздрогнул.
Длинные острые ногти царапали мне затылок - не жестоко, а скорее
игриво.
- Что это? Кто там? - Я хотел обернуться, но не смог. -
Пустите!
Впереди показались огни, какой-то большой дом, под колесами
захрустел гравий, машина резко свернула, прижалась к тротуару
вплотную, остановилась.
Рука, все еще державшая меня за волосы, принадлежала другой
незнакомке, одетой в черное, - бледной, стройной, в темных
очках. Дверцы машины открылись.
- Где мы? - спросил я.
Не ответив, они взялись за меня: первая выталкивала из
машины, вторая тащила наружу, стоя уже на тротуаре. Я вышел. В
доме веселились, оттуда доносилась музыка, чьи-то пьяные крики; у
стоянки золотом и пурпуром переливался фонтан, освещаемый из
окна. Мои спутницы стиснули меня с двух сторон.
- Но мне некогда, - пробормотал я.
Они будто не слышали. Та, в черном, наклонилась и горячо
дохнула мне в ухо:
- Хо!
- Простите, что?
Мы были уже у дверей; их начал разбирать смех, и смеялись
они не просто так, а надо мной. Все в них отталкивало меня; к
тому же они становились все меньше. Приседали? Нет - ноги у них
покрывались перьями. Ага, облегченно вздохнул я, все-таки,
значит, галлюцинация!
- Какая еще галлюцинация, недотепа! - прыснула незнакомка
в очках. Она подняла обшитую черным жемчугом сумочку и огрела
меня прямо по темени. Я взвыл от боли.
- Поглядите-ка на этого галлюцинанта! - кричала другая.
Страшный удар обрушился на то же самое место. Я упал,
закрывая руками голову. Открыл глаза. Надо мною склонился
профессор с зонтом в руке. Я лежал на бетоне возле канала. Крысы
как ни в чем не бывало ходили парочками.
- Где, где болит? - допытывался Троттельрайнер. - Здесь?
- Нет, здесь... - Я показал на вспухший затылок.
Взяв зонт за верхний конец, он врезал мне по больному месту.
- Спасите! - взмолился я. - Ради Бога, довольно! За что...
- Это и есть спасение! - ответил безжалостно футуролог. -
К сожалению, у меня под рукой нет другого противоядия!
- Но хотя бы не набалдашником, прошу вас!
- Так вернее...
Он ударил меня еще раз, повернулся и кого-то позвал. Я
закрыл глаза. Голова невыносимо болела. Меня тряхнуло -
профессор и мужчина в кожаной куртке, ухватив меня под мышки и
под колена, куда-то несли.
- Куда?! - закричал я.
Щебенка сыпалась прямо в лицо с шатающихся перекрытий; я
чувствовал, как мои санитары ступают по какой-то хлипкой доске
или мостику, и боялся, что они поскользнутся. "Куда это мы?" -
тихо спросил я. Никто не ответил. В воздухе стоял непрестанный
гул. Стало светло от пожара; мы были уже на поверхности, какие-то
люди в мундирах хватали подряд всех, кого удавалось вытащить из
канализационного люка, и бесцеремонно швыряли в открытые дверцы
- мелькнули огромные белые буквы: "US ARMY COPTER [Вертолет
армии США (англ.).] 1 109 849", и я упал на носилки. Профессор
Троттельрайнер просунул голову в вертолет.
- Простите, Тихий! - кричал он. - Тысячу извинений! Но
так было нужно!
Кто-то, стоявший за ним, вырвал у него зонт, дважды
крест-накрест огрел им профессора по макушке и пихнул его так,
что футуролог со стоном упал между нами, - и тут же взвыли
моторы, зашумели пропеллеры, машина торжественно воспарила ввысь.
Профессор пристроился рядом с моими носилками, осторожно
поглаживая затылок. Не могу не признаться: понимая все
благородство его поведения, я, однако, с удовольствием наблюдал,
как на темени у него вырастает громадная шишка.
- Куда мы летим?
- На конгресс, - ответил, все еще морщась от боли,
профессор.
- То есть... как это на конгресс? Ведь конгресс уже был?
- Вмешательство Вашингтона, - коротко объяснил
Троттельрайнер. - Будем продолжать заседания.
- Где?
- В Беркли.
- В университете?
- Да. Может, у вас найдется какой-нибудь нож, хоть
перочинный?
- Нет.
Вертолет задрожал. Гром и пламя распороли кабину, мы
вылетели из нее друг за другом - в бескрайнюю темноту. Как долго
я потом мучился! Мне слышались стонущие голоса сирен, мою одежду
разрезали ножом, я терял сознание и вновь приходил в себя. Меня
трясла лихорадка и ухабистая дорога, над головой белел потолок
"скорой помощи", рядом лежало что-то продолговатое,
забинтованное, как мумия; по притороченному сбоку зонту я узнал
Троттельрайнера. "Я жив... - пронеслось у меня в голове. -
Все-таки мы не разбились насмерть. Какое счастье". Машина вдруг
накренилась, перевернулась с пронзительным скрежетом, пламя и
гром разорвали жестянку кузова. "Что, опять?" - сверкнула
последняя мысль, а потом - черное, непроницаемое беспамятство.
Открыв глаза, я увидел над собою стеклянный купол; какие-то люди
в белом, с масками на лицах и руками, воздетыми как для
благословения, переговаривались полушепотом.
- Да, это был Тихий, - донеслось до меня. - Сюда, в
банку, нет, только мозг, остальное никуда не годится. Дайте пока
наркоз.
Кусочек ваты на никелевом диске заслонил мне весь свет, я
хотел закричать, позвать на помощь, вместо этого вдохнул глоток
жгучего газа и растворился в небытии. Когда сознание вернулось ко
мне, я не мог разлепить веки, не чувствовал ни рук, ни ног,
словно в параличе. И все же пытался пошевелиться, несмотря на
боль во всем теле.
- Успокойтесь! Не шевелитесь, пожалуйста! - услышал я
мелодичный женский голос.
- А? Где я? Что со мной?.. - пролепетал я. Рот у меня был
совершенно чужой, и лицо, наверное, тоже.
- Вы в санатории. Все хорошо. Не волнуйтесь, прошу вас.
Сейчас мы дадим вам поесть...
"Да мне же нечем..." - хотел, но не смог я ответить.
Послышалось лязганье ножниц. Марля кусками спадала с лица. Стало
светлей. Два санитара (я удивился их громадному росту) крепко, но
бережно взяли меня под мышки, приподняли и усадили в
кресло-коляску. Передо мной дымилась тарелка аппетитного с виду
бульона. Я машинально потянулся за ложкой и заметил, что взявшая
ложку рука - маленькая и черная, как эбонит. Я поднес ее поближе
к глазам. Судя по тому, что я владел ею совершенно свободно, это
была моя рука. Но как же она изменилась! Желая узнать, в чем
дело, я привстал и увидел зеркало на противоположной стене. Там,
в кресле-коляске, сидела молодая хорошенькая негритянка, вся
забинтованная, в пижаме, с ошеломленным выражением лица. Я
дотронулся до своего носа. То же самое сделало отражение в
зеркале. Тогда я начал ощупывать лицо, шею, плечи, наткнулся на
бюст и испуганно вскрикнул - не своим, тоненьким голосом:
- Боже праведный!
Медсестра кого-то отчитывала - почему не занавесили
зеркало? Потом обратилась ко мне:
- Вы Ийон Тихий, не так ли?
- Ну да. То есть - да! да!! Но что это значит? Вон та
девушка - та негритянка?
- Трансплантация. Другого выхода не было. Речь шла о
спасении вашей жизни - то есть вашего мозга! - быстро, но
отчетливо говорила сестра, взяв меня за руки.
Я закрыл глаза. Снова открыл. Мне сделалось дурно. Вошел
хирург; его лицо выражало крайнюю степень негодования.
- Это еще что такое! - загремел он. - Только шока ему не
хватало!
- Он уже в шоке! - сообщила сестра. - Это все Симмонс,
господин профессор. Говорила я ему: занавесь зеркало!
- В шоке? Так чего же вы ждете? В операционную! -
распорядился хирург.
- Нет! Больше не надо! - закричал я.
Никто не обращал внимания на мой девичий писк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
постромки и ремни. Ранец булькал, пищал, свиристел, пар из сопла
все сильней обжигал икры, я поджал ноги как только мог, потерял
при этом устойчивость и целую минуту барахтался в воздухе, словно
большущий, тяжелый жук. Потом, случайно задев рукоятку, должно
быть, изменил угол выхлопа и сразу перешел на горизонтальный
курс. Ощущение было довольно приятное; оно было бы еще приятней,
знай я, куда лечу. Я поворачивал рукоятку, пытаясь окинуть
взглядом раскинувшийся подо мною простор. На огненном фоне
чернели зубчатые руины домов. Голубые, зеленые, красные нити огня
тянулись ко мне с земли, что-то просвистело возле ушей - да ведь
это по мне стреляют! Ну, скорей же, скорей! Я рванул рукоятку.
Ранец харкнул, фыркнул, как неисправный паровоз, обжег мне
кипятком ноги и дал такого пинка, что я кувырком полетел в
черное, как деготь, пространство. Ветер свистел в ушах, я
чувствовал, как из карманов вываливаются перочинный нож, бумажник
и прочие мелочи, попытался нырнуть за ними, но потерял их из
виду. Я был совершенно один, под далекими спокойными звездами и,
не переставая шипеть, гудеть, свиристеть, - летел. Попытался
найти Полярную, чтобы выправить курс; когда мне это наконец
удалось, ранец испустил дух, и я, набирая скорость, понесся к
земле. На мое счастье, в последний момент - я уже различал ленту
шоссе в дымке тумана, тени деревьев, какие-то крыши - ранец
выплюнул последнюю порцию пара; я сбавил скорость и упал на траву
довольно мягко.
Рядом, в канаве, кто-то стонал. Вот было бы удивительно,
подумал я, окажись там профессор! Действительно, это был он. Я
помог ему встать. Он ощупал себя в поисках очков; впрочем, сам он
был совершенно цел. Троттельрайнер попросил помочь ему отстегнуть
упряжь, потом уселся на ранце и достал что-то из бокового
отделения - какие-то стальные трубки и колесо.
- А теперь ваш...
Из моего ранца он тоже извлек колесо, к чему-то приладил его
и крикнул:
- По местам! Едем.
- Что такое? Куда? - удивился я.
- Тандемом. В Вашингтон, - коротко объяснил профессор;
ногу он уже держал на педали.
"Галлюцинация!" - промелькнуло у меня.
- Вот еще! - возмутился профессор. - Обычное десантное
снаряжение.
- Допустим. Но вам-то откуда все это известно? - спросил
я, устраиваясь на заднем сиденьице.
Профессор оттолкнулся, мы покатили сначала по траве, потом
по асфальту.
- Я работаю в US AF! [United States Air Force -
Военно-воздушные силы США (англ.).] - выкрикнул он, энергично
перебирая ногами.
Насколько я помнил, между нами и Вашингтоном простирались
Перу и Мексика, не говоря уже о Панаме.
- Мы не дотянем на велосипеде! - заорал я против ветра.
- Только до сборного пункта! - крикнул в ответ профессор.
Неужели он не был обычным футурологом, за которого себя
выдавал? Ну и влип я в историю... И что мне там делать, в
Вашингтоне? Я притормозил.
- Вы что? Шевелите ногами, коллега! - отчитывал меня
Троттельрайнер, пригнувшись к рулю.
- Нет! Остановка. Я выхожу! - решительно возразил я.
Тандем вильнул и остановился. Профессор, упираясь ногой в
землю, издевательски указал на окружающую нас темноту:
- Как хотите. Бог в помощь!
Он уже отъезжал.
- Вашими молитвами! - бросил я ему вслед.
Красная искорка сигнального фонаря исчезла во тьме, а я,
обескураженный, присел на дорожный столбик, чтобы обдумать
положение. Что-то кололо меня выше колен. Я машинально протянул
руку, нащупал какие-то ветки и начал обламывать их. Стало больно.
Если это мои побеги, сказал я себе, тогда, несомненно, я все еще
галлюцинирую! Я наклонился, чтобы проверить, - и вдруг меня
ослепило. Из-за поворота блеснули серебряные фары, огромная тень
машины притормозила, открылись дверцы. На приборном щитке горели
зеленые, золотистые, синие огоньки индикаторов, матовый свет
обволакивал стройные женские ноги в нейлоновых чулках, золотые
туфельки-ящерицы покоились на педалях, темное лицо с пунцовыми
губами склонилось ко мне, на пальцах, сжимавших баранку,
сверкнули брильянты.
- Подвезти?
Я сел - и даже забыл о своих ростках, до того я был
ошарашен. Украдкой провел по своим ногам ладонью - и нащупал
чертополох.
- Что, уже? - послышался низкий чувственный голос.
- В каком смысле? - растерянно отозвался я.
Женщина пожала плечами. Мощный автомобиль рванулся, она
нажала какую-то клавишу, кабина погрузилась во тьму, лишь
навстречу нам мчалась освещенная полоса асфальта; из передней
панели поплыла щелкающая мелодия. Странно как-то, размышлял я.
Что-то не то. Руки - не руки, ноги - не ноги. Правда, не ветки
- чертополох, но все-таки, все-таки!
Я присмотрелся к незнакомке внимательней. Она, несомненно,
была красива - что-то в ней было манящее, демоническое и
персиковое одновременно. Но вместо юбки торчали какие-то перья.
Страусиные? Или это галлюцинация?.. С другой стороны, нынешняя
женская мода... Я терялся в догадках. Шоссе было пусто; мы
мчались так, что игла спидометра перегибалась через ограничитель
шкалы. Чья-то рука вцепилась мне сзади в волосы. Я вздрогнул.
Длинные острые ногти царапали мне затылок - не жестоко, а скорее
игриво.
- Что это? Кто там? - Я хотел обернуться, но не смог. -
Пустите!
Впереди показались огни, какой-то большой дом, под колесами
захрустел гравий, машина резко свернула, прижалась к тротуару
вплотную, остановилась.
Рука, все еще державшая меня за волосы, принадлежала другой
незнакомке, одетой в черное, - бледной, стройной, в темных
очках. Дверцы машины открылись.
- Где мы? - спросил я.
Не ответив, они взялись за меня: первая выталкивала из
машины, вторая тащила наружу, стоя уже на тротуаре. Я вышел. В
доме веселились, оттуда доносилась музыка, чьи-то пьяные крики; у
стоянки золотом и пурпуром переливался фонтан, освещаемый из
окна. Мои спутницы стиснули меня с двух сторон.
- Но мне некогда, - пробормотал я.
Они будто не слышали. Та, в черном, наклонилась и горячо
дохнула мне в ухо:
- Хо!
- Простите, что?
Мы были уже у дверей; их начал разбирать смех, и смеялись
они не просто так, а надо мной. Все в них отталкивало меня; к
тому же они становились все меньше. Приседали? Нет - ноги у них
покрывались перьями. Ага, облегченно вздохнул я, все-таки,
значит, галлюцинация!
- Какая еще галлюцинация, недотепа! - прыснула незнакомка
в очках. Она подняла обшитую черным жемчугом сумочку и огрела
меня прямо по темени. Я взвыл от боли.
- Поглядите-ка на этого галлюцинанта! - кричала другая.
Страшный удар обрушился на то же самое место. Я упал,
закрывая руками голову. Открыл глаза. Надо мною склонился
профессор с зонтом в руке. Я лежал на бетоне возле канала. Крысы
как ни в чем не бывало ходили парочками.
- Где, где болит? - допытывался Троттельрайнер. - Здесь?
- Нет, здесь... - Я показал на вспухший затылок.
Взяв зонт за верхний конец, он врезал мне по больному месту.
- Спасите! - взмолился я. - Ради Бога, довольно! За что...
- Это и есть спасение! - ответил безжалостно футуролог. -
К сожалению, у меня под рукой нет другого противоядия!
- Но хотя бы не набалдашником, прошу вас!
- Так вернее...
Он ударил меня еще раз, повернулся и кого-то позвал. Я
закрыл глаза. Голова невыносимо болела. Меня тряхнуло -
профессор и мужчина в кожаной куртке, ухватив меня под мышки и
под колена, куда-то несли.
- Куда?! - закричал я.
Щебенка сыпалась прямо в лицо с шатающихся перекрытий; я
чувствовал, как мои санитары ступают по какой-то хлипкой доске
или мостику, и боялся, что они поскользнутся. "Куда это мы?" -
тихо спросил я. Никто не ответил. В воздухе стоял непрестанный
гул. Стало светло от пожара; мы были уже на поверхности, какие-то
люди в мундирах хватали подряд всех, кого удавалось вытащить из
канализационного люка, и бесцеремонно швыряли в открытые дверцы
- мелькнули огромные белые буквы: "US ARMY COPTER [Вертолет
армии США (англ.).] 1 109 849", и я упал на носилки. Профессор
Троттельрайнер просунул голову в вертолет.
- Простите, Тихий! - кричал он. - Тысячу извинений! Но
так было нужно!
Кто-то, стоявший за ним, вырвал у него зонт, дважды
крест-накрест огрел им профессора по макушке и пихнул его так,
что футуролог со стоном упал между нами, - и тут же взвыли
моторы, зашумели пропеллеры, машина торжественно воспарила ввысь.
Профессор пристроился рядом с моими носилками, осторожно
поглаживая затылок. Не могу не признаться: понимая все
благородство его поведения, я, однако, с удовольствием наблюдал,
как на темени у него вырастает громадная шишка.
- Куда мы летим?
- На конгресс, - ответил, все еще морщась от боли,
профессор.
- То есть... как это на конгресс? Ведь конгресс уже был?
- Вмешательство Вашингтона, - коротко объяснил
Троттельрайнер. - Будем продолжать заседания.
- Где?
- В Беркли.
- В университете?
- Да. Может, у вас найдется какой-нибудь нож, хоть
перочинный?
- Нет.
Вертолет задрожал. Гром и пламя распороли кабину, мы
вылетели из нее друг за другом - в бескрайнюю темноту. Как долго
я потом мучился! Мне слышались стонущие голоса сирен, мою одежду
разрезали ножом, я терял сознание и вновь приходил в себя. Меня
трясла лихорадка и ухабистая дорога, над головой белел потолок
"скорой помощи", рядом лежало что-то продолговатое,
забинтованное, как мумия; по притороченному сбоку зонту я узнал
Троттельрайнера. "Я жив... - пронеслось у меня в голове. -
Все-таки мы не разбились насмерть. Какое счастье". Машина вдруг
накренилась, перевернулась с пронзительным скрежетом, пламя и
гром разорвали жестянку кузова. "Что, опять?" - сверкнула
последняя мысль, а потом - черное, непроницаемое беспамятство.
Открыв глаза, я увидел над собою стеклянный купол; какие-то люди
в белом, с масками на лицах и руками, воздетыми как для
благословения, переговаривались полушепотом.
- Да, это был Тихий, - донеслось до меня. - Сюда, в
банку, нет, только мозг, остальное никуда не годится. Дайте пока
наркоз.
Кусочек ваты на никелевом диске заслонил мне весь свет, я
хотел закричать, позвать на помощь, вместо этого вдохнул глоток
жгучего газа и растворился в небытии. Когда сознание вернулось ко
мне, я не мог разлепить веки, не чувствовал ни рук, ни ног,
словно в параличе. И все же пытался пошевелиться, несмотря на
боль во всем теле.
- Успокойтесь! Не шевелитесь, пожалуйста! - услышал я
мелодичный женский голос.
- А? Где я? Что со мной?.. - пролепетал я. Рот у меня был
совершенно чужой, и лицо, наверное, тоже.
- Вы в санатории. Все хорошо. Не волнуйтесь, прошу вас.
Сейчас мы дадим вам поесть...
"Да мне же нечем..." - хотел, но не смог я ответить.
Послышалось лязганье ножниц. Марля кусками спадала с лица. Стало
светлей. Два санитара (я удивился их громадному росту) крепко, но
бережно взяли меня под мышки, приподняли и усадили в
кресло-коляску. Передо мной дымилась тарелка аппетитного с виду
бульона. Я машинально потянулся за ложкой и заметил, что взявшая
ложку рука - маленькая и черная, как эбонит. Я поднес ее поближе
к глазам. Судя по тому, что я владел ею совершенно свободно, это
была моя рука. Но как же она изменилась! Желая узнать, в чем
дело, я привстал и увидел зеркало на противоположной стене. Там,
в кресле-коляске, сидела молодая хорошенькая негритянка, вся
забинтованная, в пижаме, с ошеломленным выражением лица. Я
дотронулся до своего носа. То же самое сделало отражение в
зеркале. Тогда я начал ощупывать лицо, шею, плечи, наткнулся на
бюст и испуганно вскрикнул - не своим, тоненьким голосом:
- Боже праведный!
Медсестра кого-то отчитывала - почему не занавесили
зеркало? Потом обратилась ко мне:
- Вы Ийон Тихий, не так ли?
- Ну да. То есть - да! да!! Но что это значит? Вон та
девушка - та негритянка?
- Трансплантация. Другого выхода не было. Речь шла о
спасении вашей жизни - то есть вашего мозга! - быстро, но
отчетливо говорила сестра, взяв меня за руки.
Я закрыл глаза. Снова открыл. Мне сделалось дурно. Вошел
хирург; его лицо выражало крайнюю степень негодования.
- Это еще что такое! - загремел он. - Только шока ему не
хватало!
- Он уже в шоке! - сообщила сестра. - Это все Симмонс,
господин профессор. Говорила я ему: занавесь зеркало!
- В шоке? Так чего же вы ждете? В операционную! -
распорядился хирург.
- Нет! Больше не надо! - закричал я.
Никто не обращал внимания на мой девичий писк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18