Я был так измотан, что едва дотащился до пожарного пункта,
где, к счастью, нашлось несколько полных кислородных баллонов. На
свернутом шланге сидел, углубившись в футурологические доклады,
профессор Троттельрайнер, очень довольный, что выкроил наконец
немного свободного времени, которого никогда не бывает у
кочующего футуролога. Между тем бумбардировка продолжалась вовсю.
При наиболее тяжелых формах поражения добротой (особенно жутко
выглядел приступ вселенской нежности с ласкательными
конвульсиями) профессор рекомендовал горчичники и большие дозы
касторки в сочетании с промыванием желудка.
В пресс-центре Стэнтор Вули из "Геральд", Чарки и
фоторепортер Кюнце, временно занятый в "Пари-матч", не снимая
масок противогазов, играли в карты - из-за отсутствия связи им
нечего было делать. Я присоединился к ним в качестве зрителя, и
тут в пресс-центр влетел Джо Миссенджер, старейшина американской
журналистики; он сообщил, что полиции розданы таблетки фуриазола
для нейтрализации бенигнаторов. Ему не пришлось повторять это
дважды - мы стремглав помчались в подвал, но вскоре выяснилось,
что тревога была ложная. Мы вышли на улицу; не без сожаления я
обнаружил, что отель стал десятка на два этажей ниже; лавина
обломков погребла мой номер со всем, что там находилось. Зарево
охватило три четверти небосвода. Здоровенный полицейский в шлеме
гнался за каким-то подростком с криком: "Остановись, ради Бога,
остановись, я же тебя люблю!" - но тот, как видно, не принимал
его уверений всерьез.
Грохот понемногу стихал; журналистов разбирало
профессиональное любопытство, и мы осторожно двинулись в сторону
парка. Здесь при живейшем участии тайной полиции совершались
черные, белые, розовые и смешанные мессы. Огромная толпа
неподалеку горько рыдала; над ней возвышался плакат: "НЕ ЖАЛЕЙТЕ
НАС, ПРОВОКАТО- РОВ!" Судя по числу обращенных иуд, расходы
правительства на их содержание были немалыми и, надо думать,
отрицательно сказывались на экономическом положении Костариканы.
Вернувшись к "Хилтону", мы увидели перед отелем еще одну толпу.
Полицейские ищейки, уподобившись сенбернарам, выносили из бара
самые дорогие напитки и раздавали их всем без разбора; в самом же
баре фараоны и бунтари дружно горланили песни - вперемежку
подрывные и охранительные. Я заглянул в подвал, но сцены
покаяний, ласканий и искренних излияний так на меня
подействовали, что я поспешил на пожарный пункт, где рассчитывал
найти профессора Троттельрайнера. К моему удивлению, он тоже
нашел трех партнеров и резался с ними в бридж. Доцент
Кецалькоатль пошел с козырного туза; это так разгневало
Троттельрайнера, что он бросил карты. Мы начали его успокаивать;
в дверь заглянул Чарки и сообщил о речи генерала Акильо, только
что переданной по радио: генерал грозил утопить бунт в крови
обычной бомбардировкой города. После недолгого совещания мы
решили отступить на самый нижний, канализационный ярус "Хилтона",
располагавшийся под бомбоубежищем.
Кухня отеля лежала в руинах, и есть было нечего;
проголодавшиеся филуменисты, издатели и бунтари набивали рты
шоколадками, питательными смесями и желе, укрепляющими потенцию,
- все это они нашли в опустевшем Centre erotico. Я видел, как
менялись их лица, когда пикантные сласти и любенцы смешивались в
их крови с бенигнаторами, - о последствиях этой химической
реакции страшно было подумать, видел братание футурологов с
индейцами - чистильщиками ботинок, тайных агентов в объятиях
горничных и уборщиц, сердечный альянс котов с огромными жирными
крысами; вдобавок всех поголовно лизали полицейские псы. Мы
медленно пробирались сквозь толпу; эта прогулка меня утомила, к
тому же я шел замыкающим и нес половину резервных баллонов.
Заласканный, зацелованный в руки и ноги, обожаемый, задыхающийся
от рукопожатий и нежностей, я упорно пробивался вперед, пока
наконец не раздался торжествующий клич Стэнтора: он нашел вход в
канал! Собрав последние силы, мы сдвинули тяжелую крышку люка и
один за другим спустились в бетонированный колодец. Профессор
Троттельрайнер поскользнулся на ступеньке железной лестницы; я
поддержал его и спросил, так ли он представлял себе этот
конгресс. Вместо ответа он попытался поцеловать мне руку, что
сразу пробудило у меня подозрения, и точно - оказалось, маска у
него съехала, и профессор успел наглотаться воздуха, зараженного
добротой. Мы незамедлительно применили физические мучения, чистый
кислород и чтение вслух реферата Хаякавы (это была идея Хаулера).
Придя в себя - о чем свидетельствовал каскад сочных ругательств,
- профессор последовал за остальными. Вскоре слабый луч фонарика
уперся в масляные разводы на черной глади канала; мы несказанно
обрадовались: целых десять метров земли отделяло нас от
поверхности бумбардируемого города. Но как же мы удивились,
обнаружив, что не мы первые подумали об этом убежище. На бетонной
приступке восседала в полном составе дирекция "Хилтона";
рачительные менеджеры запаслись надувными креслами из
гостиничного бассейна, транзисторами, батареями бутылок виски,
швепса и множеством холодных закусок. Они тоже пользовались
кислородными аппаратами, так что им и в голову не пришло бы
поделиться хоть чем-нибудь с нами. Но мы приняли угрожающий вид,
к тому же нас было больше, и это их убедило. В добром, хотя
отчасти вынужденном согласии мы принялись за разделку омаров;
этим ужином, в программе не предусмотренным, завершился первый
день футурологического конгресса.
Уставшие от волнений минувшего дня, мы готовились ко сну в
обстановке более чем спартанской, если учесть, что спать
предстояло на узкой бетонной полосе со всеми признаками ее
канализационного назначения. Предстояло решить вопрос о честном
дележе шести надувных кресел, которые прихватила с собой дирекция
"Хилтона". Их хватило бы на двенадцать персон, ибо шестеро
менеджеров согласились разделить свои спальные места с
секретаршами; нас же, спустившихся в канал во главе со Стэнтором,
было двадцать. Сюда входила футурологическая группа Дрингенбаума,
Хейзлтона и Троттельрайнера, журналисты и комментаторы
телекомпании Сиби-эс, а также двое присоединившихся по дороге:
никому не известный плотный мужчина в кожаной куртке и бриджах и
малютка Джо Коллинз, личная секретарша редактора "Плэйбоя".
Стэнтор намеревался воспользоваться ее химическим перерождением и
уже по пути, как я слышал, договаривался с ней о праве на
публикацию ее мемуаров. При таком множестве претендентов
обстановка немедленно накалилась. Мы стояли по обе стороны
вожделенных кресел, глядя друг на друга исподлобья; впрочем, в
кислородных масках и нельзя было иначе. Кто-то предложил, чтобы
все разом, по сигналу, сняли маски - тогда, наглотавшись как
следует альтруизма, мы устранили бы самый предмет спора. Никто,
однако, не спешил следовать этому совету. После долгих споров мы
пришли к компромиссу, согласившись на жеребьевку и посменный
трехчасовой сон; жребиями нам послужили купоны прелестных
копуляционных книжечек (тех самых) - кое у кого они сохранились.
Мне выпало спать в первой смене с профессором
Троттельрайнером, гораздо более худым и даже костлявым, нежели
мне того бы хотелось, раз уж мы делили с ним ложе (точнее,
кресло). Вторая смена бесцеремонно растолкала нас и стала
укладываться на наших местах, а мы примостились на коленках у
самой воды, с тревогой следя за давлением кислорода в баллонах.
Было ясно: запаса хватит на пару часов; перспектива очутиться в
рабстве у добродетели казалась нам неизбежной и навевала мрачные
мысли. Коллеги, зная, что я успел вкусить это блаженство,
настойчиво расспрашивали меня о впечатлениях. Я уверял, что это
не так уж плохо, - но без особого энтузиазма. Нас клонило ко
сну; чтобы не свалиться в канал, мы привязались, кто чем мог, к
железной лесенке под люком. Мою неспокойную дремоту прервало эхо
взрыва, более сильного, чем все предыдущие. Я огляделся в
полутьме (все фонарики, кроме одного, были предусмотрительно
выключены). На бетонную дорожку вылезали громадные, толстые
крысы. Удивительно было, что передвигались они гуськом и на
задних лапах. Я ущипнул себя - вроде не сон. Разбудив профессора
Троттельрайнера, я указал ему на этот странный феномен; он тоже
опешил. Крысы ходили парами, вовсе не обращая на нас внимания; во
всяком случае, они не собирались лизать нас, что профессор счел
благоприятным симптомом - воздух, скорее всего, был чист.
Мы осторожно сняли маски. Оба репортера справа от нас спали
как убитые, крысы по-прежнему прохаживались на задних лапах. Мы с
профессором расчихались - защекотало в носу. Сперва я решил, что
это из-за канализационных запахов, и тут увидел первые корешки.
Нагнулся - об ошибке не могло быть и речи. Я пускал корешки чуть
пониже коленей, а выше зазеленел. Теперь и руки покрывались
почками. Почки росли на глазах, набухали и распускались, белесые,
правда, как и положено подвальной растительности; я чувствовал:
еще немного - и я начну плодоносить. Хотел обратиться за
разъяснениями к Троттельрайнеру, но пришлось повысить голос, так
громко я шелестел. Спящие тоже походили на подстриженную живую
изгородь, усыпанную цветами, лиловыми и пурпурными. Крысы
пощипывали листочки, поглаживали усы лапками и росли. Еще
немного, подумал я, и можно будет их оседлать; как дерево, я
тосковал по солнцу. Откуда-то издалека доносились мерные
сотрясения, что-то осыпалось, гудело, эхо прокатывалось по
коридорам, я покраснел, потом зазолотился и, наконец, стал ронять
листья. Что, уже осень, удивился я, так скоро?
Но тогда пора собираться в поход; я вырвал корни из почвы и
на всякий случай прислушался. Так и есть - труба зовет! Крыса с
поводьями и под седлом - экземпляр исключительный даже для
породистого скакуна - повернула голову и посмотрела из-под
скошенных ресниц печальным взглядом профессора Троттельрайнера.
Мне стало как-то не по себе: если это профессор, похожий на
крысу, седлать его не годится, но если это всего лишь крыса,
похожая на профессора, стесняться нечего. А труба звала! Я
прыгнул на спину скакуна и свалился в канал. Зловонная ванна
отрезвила меня.
Содрогаясь от омерзения, я вылез на бетонированную дорожку.
Крысы нехотя потеснились. Они по-прежнему прогуливались на задних
лапах. Ну конечно, мелькнуло у меня, галлюциногены! Если я считал
себя деревом, почему бы им не принять себя за людей! Я вслепую
искал кислородный аппарат: побыстрей бы надеть его! Нащупав
маску, натянул ее на лицо, но все же вдыхал кислород с тревогой:
откуда мне знать, настоящая это маска или только фантом?
В подвале вдруг посветлело. Я поднял голову и в открытом
люке увидел сержанта американской армии - он протягивал мне руку.
- Скорее! - кричал он. - Скорее!
- Что, вертолеты прислали?! - вскочил я.
- Наверх, поторапливайся! - надсаживался он.
Остальные вскочили тоже. Я взобрался по лесенке.
- Наконец-то! - пыхтел подо мною Стэнтор.
Снаружи было светло от пожара. Я огляделся - никаких
вертолетов, только несколько солдат в боевых шлемах десантных
частей подавали нам какую-то упряжь.
- Что это? - в недоумении спросил я.
- Живее, живее! - торопил сержант.
Солдаты начали меня запрягать. "Галлюцинация!" - решил я.
- Ничего подобного, - отозвался сержант, - это десантное
снаряжение, индивидуальные мини-ракеты. Резервуар горючего в
ранце. Держись за эту штуковину. - Он сунул мне какую-то
рукоятку, а стоявший за моей спиной десантник уже затягивал
лямку. - Пошел!
Сержант хлопнул меня по спине и дотронулся до какой-то
кнопки на моем ранце. Раздался резкий, протяжный свист, мои ноги
окутал пар, а может быть, дым - он вырвался из сопла в ранце, -
и я взлетел, словно перышко.
- Но мне же не справиться с управлением! - кричал я,
свечой взмывая в черное небо, объятое грозным заревом.
- Разберешься! Азимут на По-ляр-ну-ю!! - орал снизу
сержант.
Я поглядел вниз. Подо мною проносилась гигантская груда
обломков - еще недавно она была гостиницей "Хилтон". Рядом с нею
виднелась небольшая толпа, дальше огромным кольцом вздымались
кроваво-красные языки пламени; на огненном фоне появилось черное
круглое пятнышко - это стартовал с открытым зонтом
Троттельрайнер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18