Но чувство бдительности, настороженности к проискам милитаристов у нас должно расти. Нужно неустанно думать об укреплении Красной Армии, об оснащении ее оружием, которое по своим боевым качествам было бы лучше вражеского. Чего греха таить, всякие керзоны и им подобные рады утопить нас в ложке воды. Почему же мы должны сидеть сложа руки?
Михаил Васильевич отпил из стакана глоток воды и продолжал:
- Я несколько отклонился от обсуждения результатов испытаний автомата Федорова. Но полагаю, что и то, о чем здесь говорилось, имеет прямое отношение к новому автомату.
- Итак, об автомате,- продолжал Фрунзе.- Значит, вы считаете, товарищ Болдин, что его нельзя брать на вооружение?
- Пока нельзя. Детали автомата не прочны. Когда происходили стрельбы, восемнадцать процентов автоматов вышло из строя. Такое оружие в бою подведет. Кроме того, у автомата есть и еще один существенный недостаток: на изучение его требуется много времени.
- Это верно. С ним одна маята. Пока одни части выучишь, другие забудешь,добавил командир роты Кузнецов.- Много жалоб на этот счет от красноармейцев.
Фрунзе внимательно выслушивал нас, что-то записывал в блокнот. Затем спросил:
- А не строго ли все-таки судим?
- Нет, наша оценка совершенно объективная.
- Вообще-то ваши доводы считаю серьезными. Получим отзывы из других частей, посоветуемся, тогда и решим судьбу автомата.
На этом беседа закончилась. Михаил Васильевич пожелал нам успехов и, окруженный командирами и политработниками, вышел во двор полка. Был полдень. Падал мягкий снежок. Фрунзе шутил, обращаясь то к одному, то к другому из нас. Царила непринужденная атмосфера, не хотелось расставаться с этим обаятельным человеком.
- Что сказать вам, товарищи, на прощание? Полком доволен. Продолжайте в том же духе и не сдавайте темпов. Помните, что служба в столичном полку особенно почетна. Поэтому и требования к вам мы предъявляем более высокие. Поспевайте за нашим замечательным и вместе с тем очень сложным временем. Я бы сказал, обгоняйте его. До свидания!
Три часа пробыл у нас Михаил Васильевич Фрунзе. Но память о нем навсегда осталась в славной истории полка, в благодарных сердцах участников этой замечательной встречи.
Октябрьское поле.
В те годы здесь был лес. В этом чудесном зеленом уголке, еще считавшемся Подмосковьем, разместился наш лагерь.
В октябрьских лагерях, кроме нашего полка, находились и другие части, а также военно-учебные заведения Московского гарнизона.
Вспоминается июнь 1925 года. Лето выдалось жаркое. Каждый из нас был бы рад запрятаться в лесной тени. Но полк жил напряженной жизнью. Шла боевая учеба, проверка знаний, полученных за зиму.
И здесь у нас опять произошла встреча с M. B. Фрунзе. Он прибыл в лагерь вместе с начальником штаба РККА Сергеем Сергеевичем Каменевым. После смотра войск и тактических учений состоялся общелагерный митинг. Встреченный бурными аплодисментами, на трибуну поднялся нарком. Он окинул взглядом огромную площадь и начал речь.
- Факты говорят о том, - сказал Михаил Васильевич,- что в области международных отношений Союзу Советских Республик готовится ряд испытаний. В первую - очередь они угрожают нам со стороны английского правительства. Недавние выступления Чемберлена и других членов консервативного кабинета не оставляют сомнений на этот счет...
- Мы должны быть готовы к любым осложнениям, - продолжал Фрунзе. - Красная Армия и Красный Флот должны быть каждую минуту в состоянии боевой готовности. А затем Михаил Васильевич подробно рассказал о внутреннем положении страны, о том, как быстро улучшается ее экономика. Говоря об урожае, он упомянул о том, что английское правительство всячески пытается сорвать экспорт нашего хлеба.
- Во всяком случае, нас этим не запугаешь! Мы видели и более тяжелые дни...
Михаил Васильевич окончил свою яркую речь. Но участники митинга долго не отпускают его с трибуны, громом рукоплесканий приветствуя замечательного коммуниста-полководца, стойкого борца за свободу и счастье нашей Родины.
На трибуну поднимается комсомолец Андронов, курсант нашей полковой школы. Но ему долго не дают говорить. Аплодисменты не утихают. Тогда товарищ Фрунзе поднимает руку и просит успокоиться. Когда все затихло, Андронов обращается к присутствующим:
- Товарищи, большинство из нас, красноармейцев, по молодости лет не могли участвовать в борьбе с капиталистами, не могли вместе с нашим любимым наркомом товарищем Фрунзе бить врагов в годы гражданской войны. Но мы знаем серьезность обстановки. И по первому зову Коммунистической партии смело пойдем к новым революционным победам. Те задачи, которые ставит перед нами товарищ Фрунзе, мы выполним. На любой приказ нашего военного командования ответим: "Всегда готовы!"
Когда товарищ Фрунзе сошел с трибуны, его подхватили сотни крепких красноармейских рук и начали качать. Мы попросили наркома на память о пребывании в полку сфотографироваться на фоне нашего полотняного городка, и он согласился.
Провожали мы Михаила Васильевича к машине чуть ли не всем лагерем. Никто тогда не предполагал, что это последняя встреча с ним.
А через несколько месяцев его пламенное сердце перестало биться. Страна провожала в последний путь Михаила Васильевича Фрунзе, выдающегося ленинца, одного из замечательных советских полководцев. В день похорон с ним прощался и личный состав Московского стрелкового полка, строительству которого он отдал так много сил.
В Московский стрелковый зачастили гости. Иногда нас предупреждали об их прибытии, а порой они сваливались как снег на голову. Приезжали к нам и люди с открытым сердцем, и подозрительно настороженные, и настроенные явно враждебно. Последних было большинство.
Одной из первых посетила полк делегация английских профсоюзов. Англичане ходили по всей территории полка и немало удивлялись. На кухне они пробовали красноармейскую пищу, в казармах пристально разглядывали постели, беседовали с красноармейцами. Возглавлявший делегацию Персель спросил:
- Господа, я никак не могу понять, каким образом вы достигли такой высокой дисциплины, не прибегая к муштре, какая была в царской армии? Прямо не верится, что у вас красноармейцев не бьют.
Ответить Перселю вызвался курсант полковой школы Блинов.
- А за что красноармейца бить? Наш командир такой же, как и мы, - из рабочих или из крестьян. Мы с ним служим одному делу. Если он приказывает мне, я знаю: значит, так нужно и ему и мне. Поэтому я безоговорочно выполняю его приказание. Так за что же он будет меня бить?
Персель только руками развел.
Особенно удивились англичане, узнав, что некоторые красноармейцы избраны в состав местных Советов, а кое-кто даже в верховный орган власти - в ЦИК СССР и ВЦИК.
Для делегации мы устроили в клубе завтрак. За столом Персель обратился к Славину:
- Можно ли узнать, господин начальник, у вас и у вашего командира в банке большой счет?
- Никакого капитала у нас нет, - ответил Славин.
Персель изумленно раскрыл глаза и снова спросил:
- А на какие же средства вы живете и так широко принимаете гостей?
- Государство платит нам хорошее жалование. Так что и на жизнь вполне хватает, и для того, чтобы гостей принять.
Покидая полк, Персель по поручению делегации оставил такую запись в книге отзывов: "Довольны посещением Московского стрелкового полка. Направляясь к вам, полагали, что столкнемся с подобием царской армии, но все наши предположения лопнули как мыльный пузырь. Мы увидели образцовую армию".
Через несколько дней в полк прибыла новая группа иностранцев. На сей раз нас посетили французские промышленники во главе с крупным капиталистом "королем шелка" господином Мондоном. Было ему далеко за пятьдесят. Внешне это был типичный буржуа. Одет был претенциозно, держал себя развязно.
Мондон устраивал в казармах настоящие "допросы с пристрастием". Особенно его интересовало, сколько часов в день у нас изучают военное дело. Находчивый красноармеец Бирюков ответил:
- А мы весь день изучаем военное дело.
Лицо Мондона вытянулось, из глаза его выпал монокль и повис на черном шелковом шнурке.
- Так много? Значит, Красная Армия готовится к войне?
- Не к войне, а к защите Страны Советов, - отпарировал красноармеец.
Но "король шелка" не унимался. Он задавал вопросы в том же провокационном духе. Славин знал французский язык и переводил. У меня прямо-таки руки чесались, так и хотелось выставить за порог этого провокатора. Но требования этикета сдерживали негодование.
Французы ходили по ротам. Во всех уголках они тщательно искали "пу" (вошь). То и дело слышно было, как Мондон громко приказывал соотечественникам, бесконечно повторяя: "Пу, пу, пу" (дескать, ищите это страшное насекомое).
Мондон обнаглел настолько, что в поисках злосчастной "пу" бесцеремонно запускал руки за воротники красноармейцам. Но все его старания были безуспешны, и он нервничал. Наблюдая за ним, я понимал: сумей он в ту минуту достать целый вагон "пу", с удовольствием самолично забросал бы ими весь полк, только бы скомпрометировать Советскую власть, Красную Армию.
После осмотра полка Мондону предложили книгу отзывов. Француз косо прицелился в нее моноклем, вынул из бокового кармана паркеровскую ручку и сделал такую запись: "Красная Армия - хорошая армия. Но французская не хуже".
Когда Славин перевел надпись, командир роты Кузнецов спросил:
- А кто же выгнал французов из Одессы?
Мондон смешно заморгал и снова - в который уже раз! - уронил монокль. Затем, приняв театральную позу, промолвил на ломаном русском языке:
- Мы ехаль в Москву по дороге, по которой наступаль наш Наполеон!
Я вежливо спросил:
- Господин Мондон, а вам не приходилось ездить по дороге, по которой Наполеон убегал из России?
Когда Славин перевел мой вопрос, француз покраснел до ушей, его лоснящееся лицо еще больше заблестело, и он пробормотал что-то невнятное.
Много зарубежных делегаций посещало наш полк. Нередко после этого в буржуазной печати появлялись статьи, посвященные Московскому стрелковому. По ним за границей судили о мощи молодой Красной Армии.
Как велико значение доверия в жизни человека! Оно окрыляет, помогает полнее ощущать пульс жизни, вызывает желание лучше трудиться, доставляет огромное счастье, вселяя гордое сознание, что ты нужен людям. И нет большей награды, чем доверие.
С особой силой испытал я это чувство, когда возвратился в полк после кратковременного отпуска. Первым встретил меня Славин, крепко обнял, поцеловал.
- Поздравляю! Искренне поздравляю, старина!
- С чего это ты, Михаил, сегодня такой нежный? Какая-нибудь радостная новость?
- А разве ты еще ничего не знаешь? И Славин рассказал, что во время моего отпуска на I состоявшемся съезде Советов Российской Федерации, а за ним и на Всесоюзном съезде Советов меня избрали кандидатом в члены ВЦИК XII созыва и кандидатом в члены ЦИК СССР III созыва.
Столь высокое доверие трудящихся ко многому обязывало. Помимо работы в полку ежедневно приходилось заниматься разными делами, связанными с выполнением новых обязанностей. Я бывал на предприятиях, встречался с трудящимися, отвечал на их многочисленные письма, помогал им в различных бытовых делах.
А как интересно было присутствовать на сессии ВЦИК и ЦИК СССР, где решались большие государственные вопросы! После сессий я выступал перед красноармейцами полка, подробно рассказывал о принятых решениях, делился своими впечатлениями.
Мне и раньше приходилось встречаться с Михаилом Ивановичем Калининым на партийных конференциях и заседаниях Моссовета, депутатом которого я был. Нередко видел его и в нашем Замоскворецком районе. А теперь на сессиях познакомился с ним еще ближе. "Всесоюзный староста", как его называли в народе, всегда был доступен, общителен, прост в обращении с людьми. Здороваясь со мной, он обычно спрашивал:
- Как, товарищ Болдин, у вас в полку? Можем надеяться на наших защитников?
- Безусловно, можете, Михаил Иванович.
- Вот и превосходно. Уверенность нам очень нужна.
М. И. Калинин подробно интересовался жизнью полка, бытом красноармейцев и командиров, успехами в боевой учебе, новинками нашего вооружения. Часто расспрашивал о командирах, которых знал лично. Прощаясь, Михаил Иванович всегда говорил:
- Пожалуйста, передайте мой самый теплый привет нашим защитникам.
Запомнились мне и встречи с первым наркомом просвещения Анатолием Васильевичем Луначарским. Я много раз слушал его речи, доклады, лекции по вопросам просвещения, культуры, литературы, на международные темы и всегда восхищался его поистине энциклопедическими знаниями, умением свободно и просто разговаривать с любой аудиторией.
Познакомиться с Луначарским мне довелось на одном из спектаклей в театре Мейерхольда. В антракте народный артист Всеволод Эмильевич Мейерхольд, почетный красноармеец нашего полка, представил меня Луначарскому:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Михаил Васильевич отпил из стакана глоток воды и продолжал:
- Я несколько отклонился от обсуждения результатов испытаний автомата Федорова. Но полагаю, что и то, о чем здесь говорилось, имеет прямое отношение к новому автомату.
- Итак, об автомате,- продолжал Фрунзе.- Значит, вы считаете, товарищ Болдин, что его нельзя брать на вооружение?
- Пока нельзя. Детали автомата не прочны. Когда происходили стрельбы, восемнадцать процентов автоматов вышло из строя. Такое оружие в бою подведет. Кроме того, у автомата есть и еще один существенный недостаток: на изучение его требуется много времени.
- Это верно. С ним одна маята. Пока одни части выучишь, другие забудешь,добавил командир роты Кузнецов.- Много жалоб на этот счет от красноармейцев.
Фрунзе внимательно выслушивал нас, что-то записывал в блокнот. Затем спросил:
- А не строго ли все-таки судим?
- Нет, наша оценка совершенно объективная.
- Вообще-то ваши доводы считаю серьезными. Получим отзывы из других частей, посоветуемся, тогда и решим судьбу автомата.
На этом беседа закончилась. Михаил Васильевич пожелал нам успехов и, окруженный командирами и политработниками, вышел во двор полка. Был полдень. Падал мягкий снежок. Фрунзе шутил, обращаясь то к одному, то к другому из нас. Царила непринужденная атмосфера, не хотелось расставаться с этим обаятельным человеком.
- Что сказать вам, товарищи, на прощание? Полком доволен. Продолжайте в том же духе и не сдавайте темпов. Помните, что служба в столичном полку особенно почетна. Поэтому и требования к вам мы предъявляем более высокие. Поспевайте за нашим замечательным и вместе с тем очень сложным временем. Я бы сказал, обгоняйте его. До свидания!
Три часа пробыл у нас Михаил Васильевич Фрунзе. Но память о нем навсегда осталась в славной истории полка, в благодарных сердцах участников этой замечательной встречи.
Октябрьское поле.
В те годы здесь был лес. В этом чудесном зеленом уголке, еще считавшемся Подмосковьем, разместился наш лагерь.
В октябрьских лагерях, кроме нашего полка, находились и другие части, а также военно-учебные заведения Московского гарнизона.
Вспоминается июнь 1925 года. Лето выдалось жаркое. Каждый из нас был бы рад запрятаться в лесной тени. Но полк жил напряженной жизнью. Шла боевая учеба, проверка знаний, полученных за зиму.
И здесь у нас опять произошла встреча с M. B. Фрунзе. Он прибыл в лагерь вместе с начальником штаба РККА Сергеем Сергеевичем Каменевым. После смотра войск и тактических учений состоялся общелагерный митинг. Встреченный бурными аплодисментами, на трибуну поднялся нарком. Он окинул взглядом огромную площадь и начал речь.
- Факты говорят о том, - сказал Михаил Васильевич,- что в области международных отношений Союзу Советских Республик готовится ряд испытаний. В первую - очередь они угрожают нам со стороны английского правительства. Недавние выступления Чемберлена и других членов консервативного кабинета не оставляют сомнений на этот счет...
- Мы должны быть готовы к любым осложнениям, - продолжал Фрунзе. - Красная Армия и Красный Флот должны быть каждую минуту в состоянии боевой готовности. А затем Михаил Васильевич подробно рассказал о внутреннем положении страны, о том, как быстро улучшается ее экономика. Говоря об урожае, он упомянул о том, что английское правительство всячески пытается сорвать экспорт нашего хлеба.
- Во всяком случае, нас этим не запугаешь! Мы видели и более тяжелые дни...
Михаил Васильевич окончил свою яркую речь. Но участники митинга долго не отпускают его с трибуны, громом рукоплесканий приветствуя замечательного коммуниста-полководца, стойкого борца за свободу и счастье нашей Родины.
На трибуну поднимается комсомолец Андронов, курсант нашей полковой школы. Но ему долго не дают говорить. Аплодисменты не утихают. Тогда товарищ Фрунзе поднимает руку и просит успокоиться. Когда все затихло, Андронов обращается к присутствующим:
- Товарищи, большинство из нас, красноармейцев, по молодости лет не могли участвовать в борьбе с капиталистами, не могли вместе с нашим любимым наркомом товарищем Фрунзе бить врагов в годы гражданской войны. Но мы знаем серьезность обстановки. И по первому зову Коммунистической партии смело пойдем к новым революционным победам. Те задачи, которые ставит перед нами товарищ Фрунзе, мы выполним. На любой приказ нашего военного командования ответим: "Всегда готовы!"
Когда товарищ Фрунзе сошел с трибуны, его подхватили сотни крепких красноармейских рук и начали качать. Мы попросили наркома на память о пребывании в полку сфотографироваться на фоне нашего полотняного городка, и он согласился.
Провожали мы Михаила Васильевича к машине чуть ли не всем лагерем. Никто тогда не предполагал, что это последняя встреча с ним.
А через несколько месяцев его пламенное сердце перестало биться. Страна провожала в последний путь Михаила Васильевича Фрунзе, выдающегося ленинца, одного из замечательных советских полководцев. В день похорон с ним прощался и личный состав Московского стрелкового полка, строительству которого он отдал так много сил.
В Московский стрелковый зачастили гости. Иногда нас предупреждали об их прибытии, а порой они сваливались как снег на голову. Приезжали к нам и люди с открытым сердцем, и подозрительно настороженные, и настроенные явно враждебно. Последних было большинство.
Одной из первых посетила полк делегация английских профсоюзов. Англичане ходили по всей территории полка и немало удивлялись. На кухне они пробовали красноармейскую пищу, в казармах пристально разглядывали постели, беседовали с красноармейцами. Возглавлявший делегацию Персель спросил:
- Господа, я никак не могу понять, каким образом вы достигли такой высокой дисциплины, не прибегая к муштре, какая была в царской армии? Прямо не верится, что у вас красноармейцев не бьют.
Ответить Перселю вызвался курсант полковой школы Блинов.
- А за что красноармейца бить? Наш командир такой же, как и мы, - из рабочих или из крестьян. Мы с ним служим одному делу. Если он приказывает мне, я знаю: значит, так нужно и ему и мне. Поэтому я безоговорочно выполняю его приказание. Так за что же он будет меня бить?
Персель только руками развел.
Особенно удивились англичане, узнав, что некоторые красноармейцы избраны в состав местных Советов, а кое-кто даже в верховный орган власти - в ЦИК СССР и ВЦИК.
Для делегации мы устроили в клубе завтрак. За столом Персель обратился к Славину:
- Можно ли узнать, господин начальник, у вас и у вашего командира в банке большой счет?
- Никакого капитала у нас нет, - ответил Славин.
Персель изумленно раскрыл глаза и снова спросил:
- А на какие же средства вы живете и так широко принимаете гостей?
- Государство платит нам хорошее жалование. Так что и на жизнь вполне хватает, и для того, чтобы гостей принять.
Покидая полк, Персель по поручению делегации оставил такую запись в книге отзывов: "Довольны посещением Московского стрелкового полка. Направляясь к вам, полагали, что столкнемся с подобием царской армии, но все наши предположения лопнули как мыльный пузырь. Мы увидели образцовую армию".
Через несколько дней в полк прибыла новая группа иностранцев. На сей раз нас посетили французские промышленники во главе с крупным капиталистом "королем шелка" господином Мондоном. Было ему далеко за пятьдесят. Внешне это был типичный буржуа. Одет был претенциозно, держал себя развязно.
Мондон устраивал в казармах настоящие "допросы с пристрастием". Особенно его интересовало, сколько часов в день у нас изучают военное дело. Находчивый красноармеец Бирюков ответил:
- А мы весь день изучаем военное дело.
Лицо Мондона вытянулось, из глаза его выпал монокль и повис на черном шелковом шнурке.
- Так много? Значит, Красная Армия готовится к войне?
- Не к войне, а к защите Страны Советов, - отпарировал красноармеец.
Но "король шелка" не унимался. Он задавал вопросы в том же провокационном духе. Славин знал французский язык и переводил. У меня прямо-таки руки чесались, так и хотелось выставить за порог этого провокатора. Но требования этикета сдерживали негодование.
Французы ходили по ротам. Во всех уголках они тщательно искали "пу" (вошь). То и дело слышно было, как Мондон громко приказывал соотечественникам, бесконечно повторяя: "Пу, пу, пу" (дескать, ищите это страшное насекомое).
Мондон обнаглел настолько, что в поисках злосчастной "пу" бесцеремонно запускал руки за воротники красноармейцам. Но все его старания были безуспешны, и он нервничал. Наблюдая за ним, я понимал: сумей он в ту минуту достать целый вагон "пу", с удовольствием самолично забросал бы ими весь полк, только бы скомпрометировать Советскую власть, Красную Армию.
После осмотра полка Мондону предложили книгу отзывов. Француз косо прицелился в нее моноклем, вынул из бокового кармана паркеровскую ручку и сделал такую запись: "Красная Армия - хорошая армия. Но французская не хуже".
Когда Славин перевел надпись, командир роты Кузнецов спросил:
- А кто же выгнал французов из Одессы?
Мондон смешно заморгал и снова - в который уже раз! - уронил монокль. Затем, приняв театральную позу, промолвил на ломаном русском языке:
- Мы ехаль в Москву по дороге, по которой наступаль наш Наполеон!
Я вежливо спросил:
- Господин Мондон, а вам не приходилось ездить по дороге, по которой Наполеон убегал из России?
Когда Славин перевел мой вопрос, француз покраснел до ушей, его лоснящееся лицо еще больше заблестело, и он пробормотал что-то невнятное.
Много зарубежных делегаций посещало наш полк. Нередко после этого в буржуазной печати появлялись статьи, посвященные Московскому стрелковому. По ним за границей судили о мощи молодой Красной Армии.
Как велико значение доверия в жизни человека! Оно окрыляет, помогает полнее ощущать пульс жизни, вызывает желание лучше трудиться, доставляет огромное счастье, вселяя гордое сознание, что ты нужен людям. И нет большей награды, чем доверие.
С особой силой испытал я это чувство, когда возвратился в полк после кратковременного отпуска. Первым встретил меня Славин, крепко обнял, поцеловал.
- Поздравляю! Искренне поздравляю, старина!
- С чего это ты, Михаил, сегодня такой нежный? Какая-нибудь радостная новость?
- А разве ты еще ничего не знаешь? И Славин рассказал, что во время моего отпуска на I состоявшемся съезде Советов Российской Федерации, а за ним и на Всесоюзном съезде Советов меня избрали кандидатом в члены ВЦИК XII созыва и кандидатом в члены ЦИК СССР III созыва.
Столь высокое доверие трудящихся ко многому обязывало. Помимо работы в полку ежедневно приходилось заниматься разными делами, связанными с выполнением новых обязанностей. Я бывал на предприятиях, встречался с трудящимися, отвечал на их многочисленные письма, помогал им в различных бытовых делах.
А как интересно было присутствовать на сессии ВЦИК и ЦИК СССР, где решались большие государственные вопросы! После сессий я выступал перед красноармейцами полка, подробно рассказывал о принятых решениях, делился своими впечатлениями.
Мне и раньше приходилось встречаться с Михаилом Ивановичем Калининым на партийных конференциях и заседаниях Моссовета, депутатом которого я был. Нередко видел его и в нашем Замоскворецком районе. А теперь на сессиях познакомился с ним еще ближе. "Всесоюзный староста", как его называли в народе, всегда был доступен, общителен, прост в обращении с людьми. Здороваясь со мной, он обычно спрашивал:
- Как, товарищ Болдин, у вас в полку? Можем надеяться на наших защитников?
- Безусловно, можете, Михаил Иванович.
- Вот и превосходно. Уверенность нам очень нужна.
М. И. Калинин подробно интересовался жизнью полка, бытом красноармейцев и командиров, успехами в боевой учебе, новинками нашего вооружения. Часто расспрашивал о командирах, которых знал лично. Прощаясь, Михаил Иванович всегда говорил:
- Пожалуйста, передайте мой самый теплый привет нашим защитникам.
Запомнились мне и встречи с первым наркомом просвещения Анатолием Васильевичем Луначарским. Я много раз слушал его речи, доклады, лекции по вопросам просвещения, культуры, литературы, на международные темы и всегда восхищался его поистине энциклопедическими знаниями, умением свободно и просто разговаривать с любой аудиторией.
Познакомиться с Луначарским мне довелось на одном из спектаклей в театре Мейерхольда. В антракте народный артист Всеволод Эмильевич Мейерхольд, почетный красноармеец нашего полка, представил меня Луначарскому:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37