Но вскоре до него дошло: просто на него снова, как и раньше, действует наркотик.
С величайшим усилием Трэйс ухитрился чуть повернуть голову влево одновременно пожав руку, которая едва заметно касалась его руки. Амира сидела рядом с ним, но только на дюйм или два ниже — это дало Трэйсу основания предположить, что он сидит в инвалидном кресле посреди прохода.
Супруги-англичане оглянулась на него (может, он что-то невнятно пробормотал?), заметили, что глаза его открыты, кивнули ему, а потом очень медленно переглянулись и улыбнулись Амире. В ответ она тоже нервно улыбнулась им, вяло поднесла палец к губам.
— Т-с-с-с! Е-м-у-н-е-л-ь-з-я-в-о-л-н-о-в-а-т-ь-с-я!
Трэйс увидел впереди у самой кабины маленького самолета широкую багровую шею Деккера, складками спадающую на воротник рубашки. Толстяк был чем-то занят и ничего не заметил. Он смотрел прямо вперед, возможно изучая очертания Родоса, уже появившегося вдали.
Затем Амира склонилась к Трэйсу (он даже испугался, поскольку из-за странно искаженного зрения ее лицо внезапно стало разбухать, и вскоре стало огромным), чтобы прошептать:
— Ч-ар-ли! П-о-х-о-ж-е у т-е-б-я в-ы-с-о-к-а-я с-о-п-р-о-т-и-в-л-я-е-м-о-с-т-ь. И-с-к-л-ю-ч-и-т-е-л-ь-н-а-я т-о-л-е-р-а-н-т-н-о-с-т-ь. Э-т-о з-д-о-р-о-в-о! Т-ы в п-о-р-я-д-к-е?
Он сначала утвердительно сжал ей руку один, а затем два раза подряд.
Никогда в жизни ему не было так плохо. К горлу подступала желчь, и это ощущение из-за замедленности его реакций было особенно неприятным.
Амира заметила, как он вдруг судорожно сглотнул, а на лбу выступили капли пота. Одним словом, она тут же вытащила откуда-то коричневый бумажный пакет. А после этого Трэйсу пришлось пережить настоящий кошмар тошноты и рвоты.
Когда наконец все кончилось, он закрыл глаза, позволил голове бессильно откинуться назад, а затем почувствовал легчайшее прикосновение — это Амира вытирала ему рот и щеки, по которым медленно катились слезы.
Естественные слезы, вызванные противоестественным возмущением желудка, вынудившим его из последних сил открывать рот. Но Амира не знала, что у его слез была и другая причина. Об этом знал только сам Трэйс.
Поскольку они были слезами отчаяния, быстро нараставшей ненависти и презрения. Чуть позже, выплакавшийся и слишком слабый, чтобы сопротивляться, Трэйс снова погрузился в сон…
… Но на сей раз, позволяя темноте снова сомкнуться вокруг себя, он отчаянно пытался вспомнить последовательность незнакомых слов, услышанных им в старинном греческом монастыре… слова, которые громко произносил вслух Сол Гоковски — заклинание со второй Хоразинской плиты, изгонявшее темные силы.
Как бы события ни развивались дальше, и независимо от того, правду говорила Амира, или нет, уверяя, что положение не столь безвыходное, Трэйс решил, что отныне будет готов ко всему. И он вовсе не собирается сдаваться без борьбы…
Потом был Родос… Вечером Трэйс проснулся (интересно, сколько времени прошло с того пробуждения в самолете? Тот же это день, а может, прошла уже целая неделя?) в саду под виноградными лозами и долго глядел на отливавшее золотом в свете вечернего солнца море и уже появившиеся звезды. Воспользовавшись тем, что он предоставлен самому себе, Трэйс попытался превозмочь паралич и снова начать шевелить руками и ногами — но при этом случайно задел ногой тормоз своего кресла. Оно стояло на дорожке с небольшим уклоном и сразу покатилось вперед. Кричать он не мог, а только издавал на ходу какие-то горловые звуки или хрип, пока, наконец, левое колесо не задело поребрик, и он не полетел в густые заросли мяты под лимонным деревом.
Зелень смягчила удар, но кресло опрокинулось набок и зазвенело на плитках дорожки. Мгновение спустя в белокаменном доме в другом конце сада зажглись огни. Из дома выбежала Амира, на бегу зовя его, и Трэйс, будь он в состоянии, наверное, зарыдал бы от радости. Но в нынешнем своем положении он мог лишь позволить ей удостовериться, что остался цел и невредим, а затем она, задыхаясь от усилий, с огромным трудом снова усадила его в кресло и покатила к дому, а потом за дом.
— Родос, — сказала она, когда перед ними вдруг возникла россыпь бесчисленных городских огней. — Последний раз, когда мы здесь были, я думала, ты… другой. Я знала, что тебе предстоит умереть, но тогда меня это мало волновало. А теперь я просто не могу позволить тебе умереть, чего бы мне это ни стоило. Как ты думаешь, у нас есть шансы, Чарли?
Он сжал ей руку один раз: "Да, БОЖЕ, КАК Я НА ЭТО НАДЕЮСЬ! "
— Я сидела здесь, смотрела на огни и, должно быть, задремала, — продолжала она. — А потом сквозь сон вдруг услышала, как перевернулось кресло — наверное, шум его падения меня и разбудил. Слава Богу, что с тобой ничего не случилось! Но почему это произошло? Случайно? — Она явно рассердилась. — Ведь ты мог бы серьезно покалечиться.
"Да, — сжал он ей руку, — случайно. "
— Ладно, забудем об этом, — Она вздохнула, видимо все же не вполне поверив. И, уже гораздо более страстно: — Вообще-то, я даже рада, что ты пришел в себя. Мне нужно тебе кое-что рассказать — просто для того, чтобы ты хоть немного успокоился. Я ведь прекрасно представляю, каково тебе.
"Неужели? — подумал Трэйс. — Господи, Амира, ты даже отдаленно этого не представляешь. Я чувствую себя омерзительно, я голоден, меня тошнит, я грязен, все тело зудит — а если тебе не приходилось оказываться в положении, когда страшно хочется почесаться, а ты не можешь этого сделать, ты просто не в состоянии представить себе, каково мне сейчас! "
— Б-э-э-ж-ж! — ухитрился выдавить он, что должно было означать "Боже! "
— Что? — удивленно спросила она. — Чарли, в твоем состоянии ты вообще не должен ни двигаться, ни думать… а вместо этого ты ухитряешься опрокинуть кресло и даже пытаешься говорить! Знаешь, сколько порций этих таблеток он тебе дал? Три. Последнюю дозу ты получил всего несколько часов назад и должен был оставаться без сознания до утра. Ты проявляешь удивительную сопротивляемость! Но позволь мне рассказать тебе о завтрашнем дне.
Днем тебя снова покормят — слегка, только чтобы ты не умирал с голоду. Но если хочешь, сегодня вечером, когда все угомонятся, я принесу тебе немного мяса. А может, лучше супа? Бульоном могу напоить тебя прямо сейчас, если только ты в состоянии будешь его проглотить. Нет? Ладно, потом в 2. 00 мы вылетаем самолетом в Израиль и будем в Тель-Авиве в 3. 30. Завтра вечером в это же время мы будем уже в Дженине на полпути между Тель-Авивом и Галилеей и там ты в первый раз увидишь Хумени — и еще двоих, которых он считает твоими сводными братьями от других женщин. — Она замолчала, потом спросила: — Ты успеваешь следить за тем, что я говорю?
Он сжал ей руку и произнес:
— Эрррк.
— Боже, ну и упрямец же ты, Чарли Трэйс! — Она пылко обняла его. — Но позволь, я расскажу дальше. Сегодня мне удалось убедить Деккера, что ему нужно немного расслабиться, сходить в город и выпить. Понимаешь, я совершенно его не переношу. Короче, все в порядке, вот только он совершенно непредсказуем. Я не представляю, когда он вернется и в каком к тому времени будет расположении духа…
Трэйс продолжал слушать, зная, что Амира говорит очень важные вещи, но поскольку он был накачан наркотиками, ее слова почти не доходили до него.
Даже в этой тоненькой струйке информации вполне можно было захлебнуться. До сих пор он еще как-то ухитрялся понимать все сказанное ею, но это оказалось для него очень нелегким делом. А ведь у него было еще столько вопросов, на которые хотелось бы получить ответы, если бы у него только были силы задать их. Прежде всего, почему там — на вилле «Улисс» — она убеждала его, что все не так безнадежно, как кажется. А насколько все может обернуться плохо? Что ВООБЩЕ происходит? Но кроме этих самых срочных и необходимых вопросов, за то время, пока он находился в бессознательном состоянии сформировалось еще несколько. Например, если Хумени и Сол Гоковски поставили друг друга в патовое положение, то зачем Хумени вдруг попытался убить Гоковски там, на Карпатосе? Разве его больше не волнует, что Гоковски тоже может потерять терпение и известить о целях и намерениях Хумени? Или следующее перерождение уже так близко, что Хумени может позволить себе пойти на риск, поскольку, прежде чем кто-либо начнет действовать против него — ЕСЛИ только кто-нибудь вообще решит, что время для этого пришло — все уже кончится и он станет кем-то другим? Или, вернее, трое других станут им…
Но Амира все продолжала говорить и Трэйс, задумавшись, перестал ее слушать. Поэтому он на время оставил свои внутренние вопросы и снова начал вникать в ее слова, пытаясь ухватить нить ее рассказа.
— … один из людей Хумени, который служит ему уже много лет, впрочем, ты его знаешь. Ужасно толстый, уродливый и противный. К тому же, не слишком большого ума человек: он и понятия не имеет, что на самом деле представляет из себя Хумени и я даже не пыталась просветить его на этот счет. Его ничего не волнует до тех пор, пока Хумени платит ему хорошие деньги. А ведь Хумени ВСЕМ своим людям платит очень хорошие деньги! К тому же через Деккера он поддерживает связь с английской наркомафией. Деккер постоянно курсирует между Англией, Амстердамом и США, и я подозреваю, что Хумени взял его к себе исключительно ради удобства: просто Деккер оказался в Англии в подходящий момент. Нет, дело вовсе не в том, что Деккер ни на что не способен или ленив: напротив, он очень способный человек! Правда, я знакома с ним всего неделю — с тех пор как мы покинули Англию — но знаю, что человек он просто страшный. Любит только наркотики и убийства. И еще мне кажется, что в Лондоне он большой человек в бизнесе, связанном с проституцией! Как, впрочем, и Хумени — но этот-то эксплуатирует все пороки — или, по крайней мере, столько, сколько ему удается, причем по всему миру…
Амира на мгновение замолчала, бросила взгляд на темные аллеи и прислушалась. Но не услышав ничего, кроме стрекота цикад и глухого биения пульса города, снова задышала ровно. Через несколько мгновений она продолжала:
— Человек, которого ты… ну, тот, который погиб в монастыре, Филлип Клейн… Он был нанят, поскольку являлся членом мафии. Хумени вообще охотно и часто пользуется услугами мафиози — нанимает их так, как обычно нанимают специалистов по интерьеру!
Но Трэйс уже начал уставать. И ведь он так еще и не услышал от нее — действительно ли она на его стороне, или просто хитрая сучка использует свои чары и тело в интересах этого чудовища Хумени? Если она ему друг, то почему бы ей просто сейчас не взять да и не укатить его отсюда прямо в этом кресле к чертовой матери? Ведь могла бы она, например, отвезти его в местную полицию? Рассказать там всю историю — или, по крайней мере, достаточно, чтобы они заинтересовались и проверили.
Пока он думал все это, она смотрела ему прямо в глаза и, возможно, заметила, что в его взгляде мелькает сомнение. И снова, когда она отвела глаза, потупилась и прикусила губу, Трэйс подумал «ТЕЛЕПАТИЯ», но тут же страстно пожелал, чтобы она снова взглянула на него, и, наконец, она так и сделала со словами:
— Я знаю, о чем ты думаешь, Чарли, но… Мы не можем вот так просто взять и уйти от всего этого. Чтобы посадить моего отца на крючок, Хумени пригрозил ему, что убьет меня, а меня припугнул тем, что убьет его. Он всегда так действует. Более того, если я сейчас сорвусь и все испорчу, то под угрозой окажется не только жизнь моего отца… а нечто гораздо большее. Понимаешь, Чарли, Хумени хочет свести всех троих своих сыновей в Галилее. Зачем?
Возможно, тебе известно об этом больше, чем мне. Но, насколько я понимаю, это единственное, что может заставить Хумени лично прибыть в Галилею. А там-то он нам и нужен. Поэтому, до тех пор пока он считает тебя одним из своих сыновей…
Все это звучало достаточно логично, но усилия, затраченные на то, чтобы столь длительное время сосредоточенно слушать, в конце концов оказались для Трэйса непомерными. Значит, он просто наживка, так? Приманка в капкане. По крайней мере, часть ее. А что же будет дальше — после того, как они заманят Хумени в Израиль? Знают ли и понимают ли они, с чем в действительности имеют дело? Ведь Каструни, например, знал это определенно — возможно, лучше чем кто-либо еще — и где теперь Каструни?
Трэйс снова погрузился в сон, и снова ему снились Сол Гоковски и его заклинание. И то ли под влиянием наркотика, или переутомления, того и другого вместе, а может и чего-то еще — точно он сказать бы не мог — но на сей раз ему показалось, что произносимые Гоковски незнакомые слова стали ему гораздо более знакомыми, как будто неоднократное их повторение постепенно проясняло их смысл.
Однако, последним, что он запомнил, уже когда вокруг смыкалась темнота, был голос Амиры, накладывавшийся на воображаемый им речитатив заклинания.
— Чарли? Как ты? Ты что — снова засыпаешь, да? — Затем она снова обняла его — может быть немного более отчаянно — он даже услышал всхлип и, наконец, будто откуда-то издалека, до него донеслось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
С величайшим усилием Трэйс ухитрился чуть повернуть голову влево одновременно пожав руку, которая едва заметно касалась его руки. Амира сидела рядом с ним, но только на дюйм или два ниже — это дало Трэйсу основания предположить, что он сидит в инвалидном кресле посреди прохода.
Супруги-англичане оглянулась на него (может, он что-то невнятно пробормотал?), заметили, что глаза его открыты, кивнули ему, а потом очень медленно переглянулись и улыбнулись Амире. В ответ она тоже нервно улыбнулась им, вяло поднесла палец к губам.
— Т-с-с-с! Е-м-у-н-е-л-ь-з-я-в-о-л-н-о-в-а-т-ь-с-я!
Трэйс увидел впереди у самой кабины маленького самолета широкую багровую шею Деккера, складками спадающую на воротник рубашки. Толстяк был чем-то занят и ничего не заметил. Он смотрел прямо вперед, возможно изучая очертания Родоса, уже появившегося вдали.
Затем Амира склонилась к Трэйсу (он даже испугался, поскольку из-за странно искаженного зрения ее лицо внезапно стало разбухать, и вскоре стало огромным), чтобы прошептать:
— Ч-ар-ли! П-о-х-о-ж-е у т-е-б-я в-ы-с-о-к-а-я с-о-п-р-о-т-и-в-л-я-е-м-о-с-т-ь. И-с-к-л-ю-ч-и-т-е-л-ь-н-а-я т-о-л-е-р-а-н-т-н-о-с-т-ь. Э-т-о з-д-о-р-о-в-о! Т-ы в п-о-р-я-д-к-е?
Он сначала утвердительно сжал ей руку один, а затем два раза подряд.
Никогда в жизни ему не было так плохо. К горлу подступала желчь, и это ощущение из-за замедленности его реакций было особенно неприятным.
Амира заметила, как он вдруг судорожно сглотнул, а на лбу выступили капли пота. Одним словом, она тут же вытащила откуда-то коричневый бумажный пакет. А после этого Трэйсу пришлось пережить настоящий кошмар тошноты и рвоты.
Когда наконец все кончилось, он закрыл глаза, позволил голове бессильно откинуться назад, а затем почувствовал легчайшее прикосновение — это Амира вытирала ему рот и щеки, по которым медленно катились слезы.
Естественные слезы, вызванные противоестественным возмущением желудка, вынудившим его из последних сил открывать рот. Но Амира не знала, что у его слез была и другая причина. Об этом знал только сам Трэйс.
Поскольку они были слезами отчаяния, быстро нараставшей ненависти и презрения. Чуть позже, выплакавшийся и слишком слабый, чтобы сопротивляться, Трэйс снова погрузился в сон…
… Но на сей раз, позволяя темноте снова сомкнуться вокруг себя, он отчаянно пытался вспомнить последовательность незнакомых слов, услышанных им в старинном греческом монастыре… слова, которые громко произносил вслух Сол Гоковски — заклинание со второй Хоразинской плиты, изгонявшее темные силы.
Как бы события ни развивались дальше, и независимо от того, правду говорила Амира, или нет, уверяя, что положение не столь безвыходное, Трэйс решил, что отныне будет готов ко всему. И он вовсе не собирается сдаваться без борьбы…
Потом был Родос… Вечером Трэйс проснулся (интересно, сколько времени прошло с того пробуждения в самолете? Тот же это день, а может, прошла уже целая неделя?) в саду под виноградными лозами и долго глядел на отливавшее золотом в свете вечернего солнца море и уже появившиеся звезды. Воспользовавшись тем, что он предоставлен самому себе, Трэйс попытался превозмочь паралич и снова начать шевелить руками и ногами — но при этом случайно задел ногой тормоз своего кресла. Оно стояло на дорожке с небольшим уклоном и сразу покатилось вперед. Кричать он не мог, а только издавал на ходу какие-то горловые звуки или хрип, пока, наконец, левое колесо не задело поребрик, и он не полетел в густые заросли мяты под лимонным деревом.
Зелень смягчила удар, но кресло опрокинулось набок и зазвенело на плитках дорожки. Мгновение спустя в белокаменном доме в другом конце сада зажглись огни. Из дома выбежала Амира, на бегу зовя его, и Трэйс, будь он в состоянии, наверное, зарыдал бы от радости. Но в нынешнем своем положении он мог лишь позволить ей удостовериться, что остался цел и невредим, а затем она, задыхаясь от усилий, с огромным трудом снова усадила его в кресло и покатила к дому, а потом за дом.
— Родос, — сказала она, когда перед ними вдруг возникла россыпь бесчисленных городских огней. — Последний раз, когда мы здесь были, я думала, ты… другой. Я знала, что тебе предстоит умереть, но тогда меня это мало волновало. А теперь я просто не могу позволить тебе умереть, чего бы мне это ни стоило. Как ты думаешь, у нас есть шансы, Чарли?
Он сжал ей руку один раз: "Да, БОЖЕ, КАК Я НА ЭТО НАДЕЮСЬ! "
— Я сидела здесь, смотрела на огни и, должно быть, задремала, — продолжала она. — А потом сквозь сон вдруг услышала, как перевернулось кресло — наверное, шум его падения меня и разбудил. Слава Богу, что с тобой ничего не случилось! Но почему это произошло? Случайно? — Она явно рассердилась. — Ведь ты мог бы серьезно покалечиться.
"Да, — сжал он ей руку, — случайно. "
— Ладно, забудем об этом, — Она вздохнула, видимо все же не вполне поверив. И, уже гораздо более страстно: — Вообще-то, я даже рада, что ты пришел в себя. Мне нужно тебе кое-что рассказать — просто для того, чтобы ты хоть немного успокоился. Я ведь прекрасно представляю, каково тебе.
"Неужели? — подумал Трэйс. — Господи, Амира, ты даже отдаленно этого не представляешь. Я чувствую себя омерзительно, я голоден, меня тошнит, я грязен, все тело зудит — а если тебе не приходилось оказываться в положении, когда страшно хочется почесаться, а ты не можешь этого сделать, ты просто не в состоянии представить себе, каково мне сейчас! "
— Б-э-э-ж-ж! — ухитрился выдавить он, что должно было означать "Боже! "
— Что? — удивленно спросила она. — Чарли, в твоем состоянии ты вообще не должен ни двигаться, ни думать… а вместо этого ты ухитряешься опрокинуть кресло и даже пытаешься говорить! Знаешь, сколько порций этих таблеток он тебе дал? Три. Последнюю дозу ты получил всего несколько часов назад и должен был оставаться без сознания до утра. Ты проявляешь удивительную сопротивляемость! Но позволь мне рассказать тебе о завтрашнем дне.
Днем тебя снова покормят — слегка, только чтобы ты не умирал с голоду. Но если хочешь, сегодня вечером, когда все угомонятся, я принесу тебе немного мяса. А может, лучше супа? Бульоном могу напоить тебя прямо сейчас, если только ты в состоянии будешь его проглотить. Нет? Ладно, потом в 2. 00 мы вылетаем самолетом в Израиль и будем в Тель-Авиве в 3. 30. Завтра вечером в это же время мы будем уже в Дженине на полпути между Тель-Авивом и Галилеей и там ты в первый раз увидишь Хумени — и еще двоих, которых он считает твоими сводными братьями от других женщин. — Она замолчала, потом спросила: — Ты успеваешь следить за тем, что я говорю?
Он сжал ей руку и произнес:
— Эрррк.
— Боже, ну и упрямец же ты, Чарли Трэйс! — Она пылко обняла его. — Но позволь, я расскажу дальше. Сегодня мне удалось убедить Деккера, что ему нужно немного расслабиться, сходить в город и выпить. Понимаешь, я совершенно его не переношу. Короче, все в порядке, вот только он совершенно непредсказуем. Я не представляю, когда он вернется и в каком к тому времени будет расположении духа…
Трэйс продолжал слушать, зная, что Амира говорит очень важные вещи, но поскольку он был накачан наркотиками, ее слова почти не доходили до него.
Даже в этой тоненькой струйке информации вполне можно было захлебнуться. До сих пор он еще как-то ухитрялся понимать все сказанное ею, но это оказалось для него очень нелегким делом. А ведь у него было еще столько вопросов, на которые хотелось бы получить ответы, если бы у него только были силы задать их. Прежде всего, почему там — на вилле «Улисс» — она убеждала его, что все не так безнадежно, как кажется. А насколько все может обернуться плохо? Что ВООБЩЕ происходит? Но кроме этих самых срочных и необходимых вопросов, за то время, пока он находился в бессознательном состоянии сформировалось еще несколько. Например, если Хумени и Сол Гоковски поставили друг друга в патовое положение, то зачем Хумени вдруг попытался убить Гоковски там, на Карпатосе? Разве его больше не волнует, что Гоковски тоже может потерять терпение и известить о целях и намерениях Хумени? Или следующее перерождение уже так близко, что Хумени может позволить себе пойти на риск, поскольку, прежде чем кто-либо начнет действовать против него — ЕСЛИ только кто-нибудь вообще решит, что время для этого пришло — все уже кончится и он станет кем-то другим? Или, вернее, трое других станут им…
Но Амира все продолжала говорить и Трэйс, задумавшись, перестал ее слушать. Поэтому он на время оставил свои внутренние вопросы и снова начал вникать в ее слова, пытаясь ухватить нить ее рассказа.
— … один из людей Хумени, который служит ему уже много лет, впрочем, ты его знаешь. Ужасно толстый, уродливый и противный. К тому же, не слишком большого ума человек: он и понятия не имеет, что на самом деле представляет из себя Хумени и я даже не пыталась просветить его на этот счет. Его ничего не волнует до тех пор, пока Хумени платит ему хорошие деньги. А ведь Хумени ВСЕМ своим людям платит очень хорошие деньги! К тому же через Деккера он поддерживает связь с английской наркомафией. Деккер постоянно курсирует между Англией, Амстердамом и США, и я подозреваю, что Хумени взял его к себе исключительно ради удобства: просто Деккер оказался в Англии в подходящий момент. Нет, дело вовсе не в том, что Деккер ни на что не способен или ленив: напротив, он очень способный человек! Правда, я знакома с ним всего неделю — с тех пор как мы покинули Англию — но знаю, что человек он просто страшный. Любит только наркотики и убийства. И еще мне кажется, что в Лондоне он большой человек в бизнесе, связанном с проституцией! Как, впрочем, и Хумени — но этот-то эксплуатирует все пороки — или, по крайней мере, столько, сколько ему удается, причем по всему миру…
Амира на мгновение замолчала, бросила взгляд на темные аллеи и прислушалась. Но не услышав ничего, кроме стрекота цикад и глухого биения пульса города, снова задышала ровно. Через несколько мгновений она продолжала:
— Человек, которого ты… ну, тот, который погиб в монастыре, Филлип Клейн… Он был нанят, поскольку являлся членом мафии. Хумени вообще охотно и часто пользуется услугами мафиози — нанимает их так, как обычно нанимают специалистов по интерьеру!
Но Трэйс уже начал уставать. И ведь он так еще и не услышал от нее — действительно ли она на его стороне, или просто хитрая сучка использует свои чары и тело в интересах этого чудовища Хумени? Если она ему друг, то почему бы ей просто сейчас не взять да и не укатить его отсюда прямо в этом кресле к чертовой матери? Ведь могла бы она, например, отвезти его в местную полицию? Рассказать там всю историю — или, по крайней мере, достаточно, чтобы они заинтересовались и проверили.
Пока он думал все это, она смотрела ему прямо в глаза и, возможно, заметила, что в его взгляде мелькает сомнение. И снова, когда она отвела глаза, потупилась и прикусила губу, Трэйс подумал «ТЕЛЕПАТИЯ», но тут же страстно пожелал, чтобы она снова взглянула на него, и, наконец, она так и сделала со словами:
— Я знаю, о чем ты думаешь, Чарли, но… Мы не можем вот так просто взять и уйти от всего этого. Чтобы посадить моего отца на крючок, Хумени пригрозил ему, что убьет меня, а меня припугнул тем, что убьет его. Он всегда так действует. Более того, если я сейчас сорвусь и все испорчу, то под угрозой окажется не только жизнь моего отца… а нечто гораздо большее. Понимаешь, Чарли, Хумени хочет свести всех троих своих сыновей в Галилее. Зачем?
Возможно, тебе известно об этом больше, чем мне. Но, насколько я понимаю, это единственное, что может заставить Хумени лично прибыть в Галилею. А там-то он нам и нужен. Поэтому, до тех пор пока он считает тебя одним из своих сыновей…
Все это звучало достаточно логично, но усилия, затраченные на то, чтобы столь длительное время сосредоточенно слушать, в конце концов оказались для Трэйса непомерными. Значит, он просто наживка, так? Приманка в капкане. По крайней мере, часть ее. А что же будет дальше — после того, как они заманят Хумени в Израиль? Знают ли и понимают ли они, с чем в действительности имеют дело? Ведь Каструни, например, знал это определенно — возможно, лучше чем кто-либо еще — и где теперь Каструни?
Трэйс снова погрузился в сон, и снова ему снились Сол Гоковски и его заклинание. И то ли под влиянием наркотика, или переутомления, того и другого вместе, а может и чего-то еще — точно он сказать бы не мог — но на сей раз ему показалось, что произносимые Гоковски незнакомые слова стали ему гораздо более знакомыми, как будто неоднократное их повторение постепенно проясняло их смысл.
Однако, последним, что он запомнил, уже когда вокруг смыкалась темнота, был голос Амиры, накладывавшийся на воображаемый им речитатив заклинания.
— Чарли? Как ты? Ты что — снова засыпаешь, да? — Затем она снова обняла его — может быть немного более отчаянно — он даже услышал всхлип и, наконец, будто откуда-то издалека, до него донеслось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46