Особенно силен он во Франции…
Трэйс начал чувствовать свою беспомощность.
— А кто же работает против него?
— Я. Раньше еще и Каструни. Теперь, надеюсь, вы. У меня есть «друг», который все еще живет в Израиле, наблюдает и выжидает. Есть и другие.
Правда немного. Мы пытались привлекать и других людей, но… — Он пожал плечами.
— Но что?
— А вы сами попытайтесь! Вернитесь в Лондон, выбегите на улицу и закричите: "Антихрист явился! Все вы обречены, обречены на гибель, если не выслушаете меня! " И чем, по вашему мнению, это кончится?
— Ничем, — кивнул Трэйс. — Я уже видел таких в Уголке Ораторов. Все та же старая песня:" Конец близок! " Никто просто не слушает.
— Вот именно, — согласился Гоковски. — И дело вовсе не в том, что люди утратили веру — они, скорее, перестали бояться. Сверхъестественное нереально, Чарли. А нереальное не может навредить. Хоть кого спросите…
Трэйс помолчал, подумал, а затем спросил:
— А этот… ваш друг в Израиле. Это не тот ваш коллега, который вместе с вами работал на западном берегу Галилеи, когда Каструни явился к вашему отцу в Зиппори?
— Да, а что? Почему вы спросили?
— Просто кое-что пришло в голову. А вы не можете сказать мне, как его зовут?
— А стоит ли? Неужели это так важно?
— Тогда позвольте я вам его назову, — сказал Трэйс. — Его фамилия Гальбштейн, не так ли? — По выражению лица Гоковски он понял, что прав.
— А откуда вы знаете? — допытывался Гоковски.
Трэйс пожал плечами и солгал:
— Да, кажется, Каструни упомянул его, вот и все. Это неважно.
Он вдруг почувствовал себя как человек, только что вонзивший топор в чью-то грудь — возможно, и в грудь Гоковски тоже — но постарался этого не показать…
ЧАСТЬ IV
ГЛАВА ПЕРВАЯ
По всей видимости, Гоковски что-то заподозрил, а может, и нет. Но с этого момента Трэйсу начало казаться, будто бывший археолог стал с ним гораздо более откровенен — словно понял, что его гость вовсе не так наивен и невежествен, как он сначала подумал. Через некоторое время Трэйс, покидая монастырь, на прощание сказал:
— Сол, советую вам не обольщаться надеждами на то, что Англия свободна от влияния Хумени. Поверьте мне — в Англии дьявол очень силен. Да и в этом отношении Израиль тоже нельзя считать совершенно безопасным местом. А в войне, которую ведете вы, в предательстве следует подозревать даже самых близких друзей…
День клонился к вечеру. Трэйс, желая спустить мотоцикл к подножию горы до наступления темноты, взял с собой прислужников Гоковски, чтобы они вдвоем на руках отнесли небольшую машину вниз. Когда они добрались до начала дороги, Трэйс поблагодарил их и, они отправились назад по тропинке за вторым мотоциклом. Зачем он им, Трэйс не представлял. Но подозревал, что со временем мотоцикл вернется в мастерскую в Пигадии.
Мчась в сумерках по дороге в город — где была девушка, в которую он почти влюбился и которую теперь должен был считать своим врагом — Трэйс мысленно возвращался к заключительной части беседы. Она состояла почти из одних вопросов и ответов, причем вопросы, в основном, задавал Трэйс:
— Где вы спрятали плиту? Где-нибудь в Израиле?
— О, да — но там Хумени вряд ли когда-нибудь ее найдет! Вообще-то, очень хорошо, что только я один знаю где она — пока. Но могу сказать вам следующее: наш дом в Зиппори сразу после моего отъезда был приобретен неким «деловым консорциумом» из Хайфы — после чего претерпел серьезную перестройку. А к тому же, мне сообщили, что перекопаны буквально все прилежащие к нему сады — якобы в связи с предполагаемой перепланировкой…
— Но как же плита может сослужить какую-нибудь службу, если она закопана?
— Закопан подлинный КАМЕНЬ. Только сам камень. И не думайте, что на этом его сила заканчивается. Нет, поскольку я скопировал надписи. Пойдемте, я вам их покажу.
Он повел Трэйса через комнаты без потолков, и через другие, которые были полностью восстановлены — и в конце концов они оказались в вырубленном в толще скалы подвале, из его окон открывался вид на море.
Гоковски он служил одновременно кабинетом и библиотекой. Сразу стало ясно, что на протяжение последних двадцати лет Сол занимался тем же, чему полностью посвятил себя Димитриос Каструни. На полках стояли теологические труды, касавшиеся едва ли не всех земных религий, брошюры, книги и трактаты по самым разным проблемам демонологии и дьяволопоклонничества. Здесь бумага и пергамент на языках, о которых Трэйсу доводилось слышать и других, о которых он понятия не имел, хранили сведения о Христе-Сыне Божьем, о его жизни и деяниях, сокровенном СМЫСЛЕ его учения… И тут же по соседству располагался, аналогичным образом заключенный в книги и зашифрованный непонятными Трэйсу символами сатана. Свет бок о бок с тьмой.
Гоковски принялся объяснять:
— Чтобы понять одного, нужно знать другого. Из них двоих Бог, конечно, умнее, но Его враг хитрее. Вы никогда не задумывались, Чарли, о том, что восточные народы всегда были очень искусны в подражании? Если так, то кто знает — возможно, они гораздо ближе к сатане, чем мы подозреваем? Поскольку он король не только двуличия, но и подражания. Сейчас вы все поймете.
Бог послал в мир Иисуса. Сатана, в свою очередь, Аба. Господь дал нам свои десять заповедей, а дьявол — первую Хоразинскую плиту. Да! — но когда ведьма, мать Аба, высекла заклинание на первом камне, какая-то высшая, возможно Божья, сила — или его воля? — заставила ее высечь заклинание и на втором. Бог даровал своему Сыну сверхъестественную возможность в случае необходимости обращаться к Его слугам и пользоваться их помощью и советами. А дьявол наделил Аба властью призывать демонов — главным образом, того, кто носит в себе его семя — Демогоргона. Моисей насылал на Египет всевозможные бедствия, чтобы вырвать свой народ из тенет фараонова ига, а Аб и все остальные, в кого он перевоплощался, использовали аналогичные явления в ходе своих реинкарнаций.
Голос Гоковски становился все более и более меланхоличным, а его обращенный на Трэйса взгляд — все задумчивее. Трэйс почувствовал, как у него по коже побежали мурашки и понял, что в словах Гоковски таится некий скрытый смысл.
— Что вы пытаетесь этим мне сказать?
Гоковски на мгновение отвернулся, затем продолжил:
— Есть один вопрос, которого я ожидал больше всего, но вы все же задать не осмелились. Возможно, потому, что боитесь получить на него ответ.
— Какова моя роль во всем этом? Вы этот вопрос имеете в виду? Вы правы, я действительно боюсь ответа — но не спросил я об этом совсем по другой причине. Она очень проста: дело в том, что я вовсе не намерен принимать во всем этом УЧАСТИЯ! Я знаю, что Хумени не желает моей смерти, поскольку я до сих пор жив. Поэтому я попросту буду продолжать жить и игнорировать его.
Услышав это Гоковски, полуприкрыл глаза, и сидел молча, как бы ожидая продолжения. Трэйс почувствовал, как в нем закипает гнев. Своим молчанием Гоковски словно говорил ему, что все не так просто и, хочется того Трэйсу, или нет, а сыграть отведенную роль придется. А это, в свою очередь означало: он должен знать, в чем она состоит.
— Ну, давайте, — раздраженно произнес он, — расскажите. Какое все это имеет отношение ко мне? Какую роль я могу играть в планах дьявола по уничтожению человечества?
— Возможно, гораздо более важную, чем вам кажется, Чарли. — Гоковски подошел к старинному бюро из потемневшего от времени дерева и отпер один из ящичков. Оттуда он вытащил покрытый какими-то значками листок бумаги.
Затем он передал его своему гостю, внимательно наблюдая за выражением лица Трэйса, который сначала мельком взглянул на написанное, а затем впился в листок взглядом. Бумага показалась Трэйсу какой-то скользкой и неприятной на ощупь. Он бросил листок на крышку бюро со словами:
— Так значит это оно и есть? То, что вы переписали со второй плиты? Но ведь я все равно даже прочесть этого не могу, а уж тем более понять! Да и к тому же это вряд ли объясняет мою предполагаемую роль во всей этой истории.
Но тут Гоковски достал из другого ящичка небольшой пистолет, передернул затвор и направил его на Трэйса.
— Возьмите его, — негромко приказал он. — Листок — ВОЗЬМИТЕ ЕГО!
— Какого дьявола.. ?
— Вот именно: какого дьявола, — кивнул Гоковски, когда Трэйс снова взял в руки листок с непонятными значками. Но сейчас его больше занимало оружие, чем неприятная бумажка. — Смотрите на нее, — велел Гоковски, — и слушайте…
Он начал говорить на каком-то резком, гортанном языке, чем-то напоминавшем арабский, звуки которого были столь чуждыми, что, казалось, человеческое горло вообще неспособно их воспроизвести. Трэйс чувствовал, как каждое незнакомое слово словно опаляет его разум. Это не причиняло особой боли, а скорее, походило на обманчиво безобидные прикосновения щипцов дантиста, вытаскивающего зуб из сильно обезболенной челюсти.
Через несколько мгновений после того, как Гоковски замолчал, они продолжали стоять неподвижно. С обоих ручьями лил пот.
— Ну и жарища же здесь! — заметил Трэйс, вытирая лоб, и снова — уже осторожно — положил листок на бюро.
Гоковски, казалось, был озадачен, но пистолет в его руке по-прежнему был нацелен на Трэйса. Он прищурился.
— Возможно, мне следовало бы для верности, прямо здесь и сейчас, — наконец прошептал он, — на всякий случай навсегда лишить вас возможности сыграть свою роль. Поскольку все равно остается незначительная вероятность того, что вы…
… Хотя нет, конечно же нет. — И, к великому облегчению Трэйса, поставил пистолет на предохранитель и убрал его обратно в бюро.
— Да вы с ума сошли! — наконец пробормотал Трэйс; он, прижавшись спиной к стене, дрожал как осиновый лист. — Вдруг ваш палец случайно нажал бы на курок чуть сильнее…
— Если бы я убил вас, — ответил Гоковски, тоже дрожа всем телом, — поверьте, это произошло бы отнюдь не случайно, Чарли Трэйс. Но нет, ведь мы пришли к выводу, что вы ни в чем не виноваты. Или, вернее сказать, никак не отмечены. Поэтому, раз уж я должен оставить вас в живых — просто не могу вот так взять и хладнокровно убить вас — попытаюсь ответить на ваш вопрос и рассказать, какое отношение все это имеет к вам.
Вы, надеюсь, уже поняли: сатана повторяет каждый шаг Господа, чтобы в мире воцарилось Зло. Отлично, тогда скажите мне — насколько хорошо вы знаете Библию? — Он жестом пригласил Трэйса сесть на стоявшую перед окном скамью и уселся рядом.
— Ну, наверное, как и большинство остальных людей, — ответил Трэйс, бросив взгляд на видневшееся внизу море. — Разумеется, я не могу цитировать ее, но содержание примерно знаю.
— А вы помните историю об Аврааме и Исааке из 22 главы Книги Бытия?
— Насчет жертвы? Когда Авраам положил на жертвенник вместо агнца собственного сына? Да, помню. В последний момент Бог все-таки вмешался и остановил руку, занесенную над Исааком. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Никакого, кроме того, что здесь, возможно, имеются некоторые параллели.
— Не понимаю.
— Каждый раз, когда Аб — или, скажем, сын сатаны, антихрист — возрождается, приносятся в «жертву» трое людей: он поглощает их, чтобы их жизни питали его до следующего перевоплощения. В 1936 году Каструни удалось сбежать и Гуигос вынужден был использовать вместо третьего человека осла. Однако, в отличие от Авраама, руку Гуигоса никто не удерживал. Никогда. Ведь дьявола смерть только радует. Равно как и его подручного, Демогоргона. То же самое относится, конечно, и к антихристу. То есть, к тому существу, которое сейчас мы знаем как Хумени.
Короче говоря, Чарли, «жертва» должна быть обязательно. У Хумени три незаконнорожденных сына. И во время своей следующей и последней реинкарнации в этом цикле он намеревается поглотить всех троих — точно так же, как на глазах Каструни в 1936 году был поглощен Якоб Мхирени!
При этих словах у Трэйса буквально отвалилась челюсть.
— И он считает, что я — один из них?
— Я бы даже сказал, он уверен в этом. И если быя был уверен в этом так же твердо, как он — то есть, если бы у меня имелись основания предполагать, что это действительно так — вы, Чарли, уже ДАВНО были бы покойником. И для вас это было бы благом, поверьте! Но вы убедили меня в том, что он не ваш отец и поэтому я вижу в вас союзника. Естественно, на данном этапе пока еще трудно решить, в каком качестве вас использовать, но…
— Использовать? — перебил его Трэйс. — У меня нет ни малейшего желания быть кем-то использованным. Я намерен одолеть Хумени по-своему, так, как вам и не снилось. Антихрист он там, или нет, но теперь я убежден — именно он виновник безумия моей матери. Кроме того, мне известно, что он убил двоих, причем один из них поплатился жизнью, предупреждая меня об опасности. Более того, мне кажется, он еще и совратил одного человека… человека, который мне очень нравился. Поэтому, отныне, как вы, и как Каструни до меня, я тоже желаю ему смерти.
— И как же, интересно, вы собираетесь уничтожить его?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Трэйс начал чувствовать свою беспомощность.
— А кто же работает против него?
— Я. Раньше еще и Каструни. Теперь, надеюсь, вы. У меня есть «друг», который все еще живет в Израиле, наблюдает и выжидает. Есть и другие.
Правда немного. Мы пытались привлекать и других людей, но… — Он пожал плечами.
— Но что?
— А вы сами попытайтесь! Вернитесь в Лондон, выбегите на улицу и закричите: "Антихрист явился! Все вы обречены, обречены на гибель, если не выслушаете меня! " И чем, по вашему мнению, это кончится?
— Ничем, — кивнул Трэйс. — Я уже видел таких в Уголке Ораторов. Все та же старая песня:" Конец близок! " Никто просто не слушает.
— Вот именно, — согласился Гоковски. — И дело вовсе не в том, что люди утратили веру — они, скорее, перестали бояться. Сверхъестественное нереально, Чарли. А нереальное не может навредить. Хоть кого спросите…
Трэйс помолчал, подумал, а затем спросил:
— А этот… ваш друг в Израиле. Это не тот ваш коллега, который вместе с вами работал на западном берегу Галилеи, когда Каструни явился к вашему отцу в Зиппори?
— Да, а что? Почему вы спросили?
— Просто кое-что пришло в голову. А вы не можете сказать мне, как его зовут?
— А стоит ли? Неужели это так важно?
— Тогда позвольте я вам его назову, — сказал Трэйс. — Его фамилия Гальбштейн, не так ли? — По выражению лица Гоковски он понял, что прав.
— А откуда вы знаете? — допытывался Гоковски.
Трэйс пожал плечами и солгал:
— Да, кажется, Каструни упомянул его, вот и все. Это неважно.
Он вдруг почувствовал себя как человек, только что вонзивший топор в чью-то грудь — возможно, и в грудь Гоковски тоже — но постарался этого не показать…
ЧАСТЬ IV
ГЛАВА ПЕРВАЯ
По всей видимости, Гоковски что-то заподозрил, а может, и нет. Но с этого момента Трэйсу начало казаться, будто бывший археолог стал с ним гораздо более откровенен — словно понял, что его гость вовсе не так наивен и невежествен, как он сначала подумал. Через некоторое время Трэйс, покидая монастырь, на прощание сказал:
— Сол, советую вам не обольщаться надеждами на то, что Англия свободна от влияния Хумени. Поверьте мне — в Англии дьявол очень силен. Да и в этом отношении Израиль тоже нельзя считать совершенно безопасным местом. А в войне, которую ведете вы, в предательстве следует подозревать даже самых близких друзей…
День клонился к вечеру. Трэйс, желая спустить мотоцикл к подножию горы до наступления темноты, взял с собой прислужников Гоковски, чтобы они вдвоем на руках отнесли небольшую машину вниз. Когда они добрались до начала дороги, Трэйс поблагодарил их и, они отправились назад по тропинке за вторым мотоциклом. Зачем он им, Трэйс не представлял. Но подозревал, что со временем мотоцикл вернется в мастерскую в Пигадии.
Мчась в сумерках по дороге в город — где была девушка, в которую он почти влюбился и которую теперь должен был считать своим врагом — Трэйс мысленно возвращался к заключительной части беседы. Она состояла почти из одних вопросов и ответов, причем вопросы, в основном, задавал Трэйс:
— Где вы спрятали плиту? Где-нибудь в Израиле?
— О, да — но там Хумени вряд ли когда-нибудь ее найдет! Вообще-то, очень хорошо, что только я один знаю где она — пока. Но могу сказать вам следующее: наш дом в Зиппори сразу после моего отъезда был приобретен неким «деловым консорциумом» из Хайфы — после чего претерпел серьезную перестройку. А к тому же, мне сообщили, что перекопаны буквально все прилежащие к нему сады — якобы в связи с предполагаемой перепланировкой…
— Но как же плита может сослужить какую-нибудь службу, если она закопана?
— Закопан подлинный КАМЕНЬ. Только сам камень. И не думайте, что на этом его сила заканчивается. Нет, поскольку я скопировал надписи. Пойдемте, я вам их покажу.
Он повел Трэйса через комнаты без потолков, и через другие, которые были полностью восстановлены — и в конце концов они оказались в вырубленном в толще скалы подвале, из его окон открывался вид на море.
Гоковски он служил одновременно кабинетом и библиотекой. Сразу стало ясно, что на протяжение последних двадцати лет Сол занимался тем же, чему полностью посвятил себя Димитриос Каструни. На полках стояли теологические труды, касавшиеся едва ли не всех земных религий, брошюры, книги и трактаты по самым разным проблемам демонологии и дьяволопоклонничества. Здесь бумага и пергамент на языках, о которых Трэйсу доводилось слышать и других, о которых он понятия не имел, хранили сведения о Христе-Сыне Божьем, о его жизни и деяниях, сокровенном СМЫСЛЕ его учения… И тут же по соседству располагался, аналогичным образом заключенный в книги и зашифрованный непонятными Трэйсу символами сатана. Свет бок о бок с тьмой.
Гоковски принялся объяснять:
— Чтобы понять одного, нужно знать другого. Из них двоих Бог, конечно, умнее, но Его враг хитрее. Вы никогда не задумывались, Чарли, о том, что восточные народы всегда были очень искусны в подражании? Если так, то кто знает — возможно, они гораздо ближе к сатане, чем мы подозреваем? Поскольку он король не только двуличия, но и подражания. Сейчас вы все поймете.
Бог послал в мир Иисуса. Сатана, в свою очередь, Аба. Господь дал нам свои десять заповедей, а дьявол — первую Хоразинскую плиту. Да! — но когда ведьма, мать Аба, высекла заклинание на первом камне, какая-то высшая, возможно Божья, сила — или его воля? — заставила ее высечь заклинание и на втором. Бог даровал своему Сыну сверхъестественную возможность в случае необходимости обращаться к Его слугам и пользоваться их помощью и советами. А дьявол наделил Аба властью призывать демонов — главным образом, того, кто носит в себе его семя — Демогоргона. Моисей насылал на Египет всевозможные бедствия, чтобы вырвать свой народ из тенет фараонова ига, а Аб и все остальные, в кого он перевоплощался, использовали аналогичные явления в ходе своих реинкарнаций.
Голос Гоковски становился все более и более меланхоличным, а его обращенный на Трэйса взгляд — все задумчивее. Трэйс почувствовал, как у него по коже побежали мурашки и понял, что в словах Гоковски таится некий скрытый смысл.
— Что вы пытаетесь этим мне сказать?
Гоковски на мгновение отвернулся, затем продолжил:
— Есть один вопрос, которого я ожидал больше всего, но вы все же задать не осмелились. Возможно, потому, что боитесь получить на него ответ.
— Какова моя роль во всем этом? Вы этот вопрос имеете в виду? Вы правы, я действительно боюсь ответа — но не спросил я об этом совсем по другой причине. Она очень проста: дело в том, что я вовсе не намерен принимать во всем этом УЧАСТИЯ! Я знаю, что Хумени не желает моей смерти, поскольку я до сих пор жив. Поэтому я попросту буду продолжать жить и игнорировать его.
Услышав это Гоковски, полуприкрыл глаза, и сидел молча, как бы ожидая продолжения. Трэйс почувствовал, как в нем закипает гнев. Своим молчанием Гоковски словно говорил ему, что все не так просто и, хочется того Трэйсу, или нет, а сыграть отведенную роль придется. А это, в свою очередь означало: он должен знать, в чем она состоит.
— Ну, давайте, — раздраженно произнес он, — расскажите. Какое все это имеет отношение ко мне? Какую роль я могу играть в планах дьявола по уничтожению человечества?
— Возможно, гораздо более важную, чем вам кажется, Чарли. — Гоковски подошел к старинному бюро из потемневшего от времени дерева и отпер один из ящичков. Оттуда он вытащил покрытый какими-то значками листок бумаги.
Затем он передал его своему гостю, внимательно наблюдая за выражением лица Трэйса, который сначала мельком взглянул на написанное, а затем впился в листок взглядом. Бумага показалась Трэйсу какой-то скользкой и неприятной на ощупь. Он бросил листок на крышку бюро со словами:
— Так значит это оно и есть? То, что вы переписали со второй плиты? Но ведь я все равно даже прочесть этого не могу, а уж тем более понять! Да и к тому же это вряд ли объясняет мою предполагаемую роль во всей этой истории.
Но тут Гоковски достал из другого ящичка небольшой пистолет, передернул затвор и направил его на Трэйса.
— Возьмите его, — негромко приказал он. — Листок — ВОЗЬМИТЕ ЕГО!
— Какого дьявола.. ?
— Вот именно: какого дьявола, — кивнул Гоковски, когда Трэйс снова взял в руки листок с непонятными значками. Но сейчас его больше занимало оружие, чем неприятная бумажка. — Смотрите на нее, — велел Гоковски, — и слушайте…
Он начал говорить на каком-то резком, гортанном языке, чем-то напоминавшем арабский, звуки которого были столь чуждыми, что, казалось, человеческое горло вообще неспособно их воспроизвести. Трэйс чувствовал, как каждое незнакомое слово словно опаляет его разум. Это не причиняло особой боли, а скорее, походило на обманчиво безобидные прикосновения щипцов дантиста, вытаскивающего зуб из сильно обезболенной челюсти.
Через несколько мгновений после того, как Гоковски замолчал, они продолжали стоять неподвижно. С обоих ручьями лил пот.
— Ну и жарища же здесь! — заметил Трэйс, вытирая лоб, и снова — уже осторожно — положил листок на бюро.
Гоковски, казалось, был озадачен, но пистолет в его руке по-прежнему был нацелен на Трэйса. Он прищурился.
— Возможно, мне следовало бы для верности, прямо здесь и сейчас, — наконец прошептал он, — на всякий случай навсегда лишить вас возможности сыграть свою роль. Поскольку все равно остается незначительная вероятность того, что вы…
… Хотя нет, конечно же нет. — И, к великому облегчению Трэйса, поставил пистолет на предохранитель и убрал его обратно в бюро.
— Да вы с ума сошли! — наконец пробормотал Трэйс; он, прижавшись спиной к стене, дрожал как осиновый лист. — Вдруг ваш палец случайно нажал бы на курок чуть сильнее…
— Если бы я убил вас, — ответил Гоковски, тоже дрожа всем телом, — поверьте, это произошло бы отнюдь не случайно, Чарли Трэйс. Но нет, ведь мы пришли к выводу, что вы ни в чем не виноваты. Или, вернее сказать, никак не отмечены. Поэтому, раз уж я должен оставить вас в живых — просто не могу вот так взять и хладнокровно убить вас — попытаюсь ответить на ваш вопрос и рассказать, какое отношение все это имеет к вам.
Вы, надеюсь, уже поняли: сатана повторяет каждый шаг Господа, чтобы в мире воцарилось Зло. Отлично, тогда скажите мне — насколько хорошо вы знаете Библию? — Он жестом пригласил Трэйса сесть на стоявшую перед окном скамью и уселся рядом.
— Ну, наверное, как и большинство остальных людей, — ответил Трэйс, бросив взгляд на видневшееся внизу море. — Разумеется, я не могу цитировать ее, но содержание примерно знаю.
— А вы помните историю об Аврааме и Исааке из 22 главы Книги Бытия?
— Насчет жертвы? Когда Авраам положил на жертвенник вместо агнца собственного сына? Да, помню. В последний момент Бог все-таки вмешался и остановил руку, занесенную над Исааком. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Никакого, кроме того, что здесь, возможно, имеются некоторые параллели.
— Не понимаю.
— Каждый раз, когда Аб — или, скажем, сын сатаны, антихрист — возрождается, приносятся в «жертву» трое людей: он поглощает их, чтобы их жизни питали его до следующего перевоплощения. В 1936 году Каструни удалось сбежать и Гуигос вынужден был использовать вместо третьего человека осла. Однако, в отличие от Авраама, руку Гуигоса никто не удерживал. Никогда. Ведь дьявола смерть только радует. Равно как и его подручного, Демогоргона. То же самое относится, конечно, и к антихристу. То есть, к тому существу, которое сейчас мы знаем как Хумени.
Короче говоря, Чарли, «жертва» должна быть обязательно. У Хумени три незаконнорожденных сына. И во время своей следующей и последней реинкарнации в этом цикле он намеревается поглотить всех троих — точно так же, как на глазах Каструни в 1936 году был поглощен Якоб Мхирени!
При этих словах у Трэйса буквально отвалилась челюсть.
— И он считает, что я — один из них?
— Я бы даже сказал, он уверен в этом. И если быя был уверен в этом так же твердо, как он — то есть, если бы у меня имелись основания предполагать, что это действительно так — вы, Чарли, уже ДАВНО были бы покойником. И для вас это было бы благом, поверьте! Но вы убедили меня в том, что он не ваш отец и поэтому я вижу в вас союзника. Естественно, на данном этапе пока еще трудно решить, в каком качестве вас использовать, но…
— Использовать? — перебил его Трэйс. — У меня нет ни малейшего желания быть кем-то использованным. Я намерен одолеть Хумени по-своему, так, как вам и не снилось. Антихрист он там, или нет, но теперь я убежден — именно он виновник безумия моей матери. Кроме того, мне известно, что он убил двоих, причем один из них поплатился жизнью, предупреждая меня об опасности. Более того, мне кажется, он еще и совратил одного человека… человека, который мне очень нравился. Поэтому, отныне, как вы, и как Каструни до меня, я тоже желаю ему смерти.
— И как же, интересно, вы собираетесь уничтожить его?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46