Гигантский и невесомый, он словно висел на конце невидимой нити. Авери
осторожно обошел его кругом. Ничего... Ничего, кроме пруда и следов
чужаков, обнаруженных им ранее.
И вдруг Авери услышал слабый, сухой треск - как будто ломались куски
тонкого оконного стекла. На миг Авери даже решил, что этот звук ему только
почудился. Но в то же мгновение золотой шар исчез.
Он не взмыл вверх и не улетел прочь Он не издал никакого громкого
звука, и сухой песок не взлетел клубами к голубому небу. То, что
произошло, было так нелепо, что Авери даже засомневался в своем рассудке.
Шар поблек, и его не стало.
Золотая сфера тридцати футов в поперечнике, с поверхностью,
наводившей на мысль о сверкающем расплавленном металле - не говоря уже о
нестерпимом жаре - просто-напросто испарилась у него на глазах. Его
очертания задрожали, шар стал прозрачным, и в следующую секунду его не
стало.
Авери стоял и смотрел. Моргнул. Глаза болели уже меньше. Его шатало.
Он чувствовал себя глупым и опустошенным. Он чувствовал, что больше не
доверяет своему разуму, так же как не доверяет своему зрению.
На песке не осталось ни малейшего следа. Ни ямочки, ни царапинки.
Ничего. Словно никогда и не было никаких загадочных шаров.
"Так оно, несомненно, и есть, - неохотно признался сам себе Авери. -
Провести пару дней узником сумасшедшего компьютера на борту космического
корабля и сутки на острове, где запросто можно встретить шестиногого
кролика, а в небе плывут две луны сразу... тут у кого угодно начнутся
галлюцинации".
И однако, Авери все равно не верилось, что сфера ему просто
померещилась. Так же, как в глубине души ему не верилось, что земля,
увиденная им на горизонте, лишь плод воображения.
О чем это говорит? Ответ: он понемногу, шаг за шагом, сходит с ума.
Руководитель экспедиции! Лунатик, да и только!
Господа, есть желающие поставить на выживание группы под руководством
старого, выжившего из ума Ричарда Авери? Свистать всех наверх! Ну-ка,
ребята, приготовились отразить нападение воздушных шаров в двадцать четыре
карата каждый! Ерунда! Этих гадов можно заставить испариться. Проще
пареной репы! Надо всего-навсего издать звук бьющегося стекла. Стекла,
разбиваемого шизофренией.
Кстати, о звуке... Стекло тут ни при чем. Статическое электричество.
Так потрескивает свитер, когда воздух очень сухой. Возьмите двух одетых в
свитера девушек и потрите их друг о друга...
"Боже мой, - думал Авери. - Так дело не пойдет. Мне давно пора вырыть
маленькую, теплую, уютную, темную ямку здравого смысла и спрятать в ней
остатки моего растянутого, как резинка, сознания, прежде чем оно больно и
кроваво щелкнет меня по носу".
Возможно, все кругом - сплошная галлюцинация. И Мэри, и Барбара, и
Том, и две луны, и компьютер, проверяющий уровень интеллекта, и небо,
полное чужих звезд... может, все это, словно мусор из бака, вывалилось из
моего подсознания...
Возможно, я нахожусь в комфортабельной психушке в Лондоне, и через
пару секунд проснусь после долгого электро-чего-то...
Барбара, Том и Мэри. Ему хотелось их увидеть. Увидеть, потрогать,
поговорить с ними. Никогда в жизни ему ничего так не хотелось. И более
всего ему требовалось горькое утешение, что он не один.
Он быстро пошел прочь от пруда, назад к лагерю. Но он уже не владел
собой. Он шел все быстрее и быстрее. Потом помчался бегом. Он был слишком
стар для такого марафона. Он выкурил слишком много сигарет, позволил
своему телу потерять былую выносливость. Но сейчас это его не заботило.
Скорость и только скорость...
Он бежал, пока воздух не начал обжигать его легкие. Он бежал, пока
его не захлестнула невыносимая боль в груди, словно сердце, как несчастный
пленник, пыталось вырваться на волю. Он бежал, пока мир кругом не начал
темнеть, а лес и море не закружились вокруг зелено-голубым хороводом,
каждую секунду грозя обрушиться и похоронить его в теплом, сладком тумане
небытия.
Он бежал, пока не услышал выстрелы.
Один, два... три... четыре, пять, шесть...
Они прозвучали совсем рядом. Словно стреляли внутри его головы.
И тут в Авери что-то сломалось. Как подкошенный, он рухнул на песок.
Он лежал и стонал.
Ему хотелось выяснить, кто и почему стрелял. Он перевернулся на спину
и попытался встать. Но боль в сердце не отпускала. Она сидела в его груди
- невидимый победитель, взявший под свой контроль дрожащие руки и ноги
несчастного Авери.

11
Он лежал, пока боль в груди не ослабла, пока его легкие не перестали
разрываться на части при каждом вдохе. Он пролежал так, наверно, минут
пять, вне себя от беспокойства, выдумывая несчастья одно страшнее другого.
Наконец, после трех или четырех минут, растянувшихся в бесконечные,
страшные часы ожидания, боль стала терпимой. Собравшись с силами, Авери
встал на ноги - совсем не так просто, как может показаться - и побрел в
сторону лагеря... Руководитель экспедиции! Он криво усмехнулся. Из него
получился чертовски хороший руководитель! Да он не смог бы возглавить даже
отряд уважающих себя скаутов...
В лагере никого не оказалось. Ни одной живой души. Только пустота и
разорение. Укоризненно глядели на него покосившиеся, хлопающие на ветру
палатки (половина оттяжек разорвана). Кухонная утварь разбросана, словно
после побоища. Сундуки опрокинуты, их содержимое вывалено наружу.
Свои краски и холсты Авери обнаружил полузарытыми в песок. Пачки
сигарет рассыпаны, часть из них открыта, разорвана, смята. Несколько
пластинок поломано, но сам проигрыватель, как ни странно, похоже, не
пострадал.
Вперемешку с одеждой и бельем валялись конфеты из сундука Мэри -
словно в этих местах одновременно прошли дикая и расточительная детская
вечеринка и групповая сексуальная оргия. Вещи Барбары сильно пахли виски -
несколько бутылок разбилось Но самая большая неожиданность поджидала Авери
у сундука Тома.
Авери хорошо помнил, как предыдущей ночью - когда это было? год назад
или два? - Том ушел от ответа на вопрос о содержимом своего сундука.
Теперь его тайна предстала всеобщему обозрению. И Авери понял причину
проявленной Томом скрытности. На песке пестро и нелепо валялись измятые и
порванные останки мира фантазий Тома - дюжины открыток, фотографий и
цветных картинок одетых, обнаженных и полуобнаженных красоток. Часть явно
вырезана из журналов, некоторые, наиболее откровенные, могли быть получены
не иначе, как по "частной подписке". Они лежали перед Авери веселые,
смущенные, манящие к себе, намекающие и демонстрирующие. Всякими Было даже
несколько фотографий скучающих, похоже, пар, занимающихся сексом в самых
разнообразных, порой абсолютно невозможных, позах.
В этом месте и в это время эти картинки даже не казались
порнографией, а просто жестокой и трагической иллюзией. Бедняга Том! Вот
они - символы его одиночества, его личного ада, его отчаяния.
Прежде всего, не успев даже ни о чем подумать, Авери хотелось собрать
эти жалкие остатки открыток и картинок. Собрать и спрятать обратно в
сундук Тома, словно их никто и не трогал. Это неприлично - вытаскивать на
свет божий и тем самым насмехаться над человеческими слабостями.
Авери собрал фотографии, понимая, что скрыть случившееся все равно не
удастся. Но в конце концов, какое это сейчас имеет значение? Если судить
по царящему в лагере разгрому, то Том, скорее всего, мертв. Барбара и
Мэри, наверно, тоже погибли. Так чего же он, Авери, тратит драгоценное
время невесть на что, вместо того, чтобы позаботиться о своей собственной
безопасности? И однако, Авери упорно продолжал собирать уцелевшие остатки
порнографической коллекции Тома.
Он так углубился в свое занятие, что даже не услышал, как вернулись
Барбара и Мэри. Они обнаружили его стоящим на коленях посреди разоренного
лагеря, подбирающим грязные двухмерные обрывки рассеянного мира грез.
Мэри засмеялась. И в ее смехе слышалась истерика.
- Заткнись! - грубо оборвал ее Авери. - Здесь нет ничего смешного.
Мое чувство юмора давным-давно атрофировалось.
Он встал, окинул девушек взглядом. Их одежда была порвана, руки
исцарапаны. У Мэри из пореза над глазом сочилась кровь.
- Чем, черт возьми, вы занимались? Отбивали атаку жаждущих секса
индейцев?
Он вовсе не собирался говорить ничего подобного. Он был так
неимоверно рад видеть их живыми и, в общем-то, невредимыми, что готов был
плясать от радости. Внезапно, непонятно почему, но перед ним стояли не
просто Мэри и Барбара. Они принадлежали ему, они стали частью его семьи.
Они были его женами, сестрами, матерями, возлюбленными... кем угодно,
главное - близкими людьми. Он знал, что любит их всем сердцем. Он понимал
это, ибо знал, как он за них боялся.
- Извини, что мы помешали твоему развлечению, - холодно ответила
Барбара и швырнула разряженный револьвер на траву перед одной из палаток.
- Один из этих маленьких носорогоподобных загнал нас с Мэри на дерево. А
потом умная тварь попыталась его свалить, - она содрогнулась. - Черт, его
не так-то просто убить! Я вколачивала ему в голову пули одну за другой...
Но если бы мы только знали, что ты занят столь важными исследованиями, то
несомненно, с достоинством принесли бы себя в жертву. Только бы тебя не
отвлекать.
Авери улыбнулся.
- Извините... В самом деле, извините... Я так рад вас видеть, что
сейчас расплачусь.
- И вместо того... - Барбара демонстративно рассматривала
разбросанные по земле фотографии.
- Не мои, - коротко сказал Авери, непонятно почему ощущая себя
предателем. - Я услышал выстрелы... бежал слишком долго и слишком быстро,
упал, притащился сюда и обнаружил полный разгром в нашем маленьком уютном
доме. Я думал... Черт! Я не знал, что и подумать.
- Если они не твои, - начала Мэри, - значит, они...
- Выбор не богатый, правда? - взорвался Авери. - И это все, что вас
беспокоит? Вы чуть не погибли, наш лагерь почти стерт с лица земли. Одному
Богу ведомо, где сейчас Том... А вами нежные души шокированы жалкими
полуодетыми красотками! Где ваше чувство меры?
- Оно умерло вместе с носорогоподобным, - с внезапной яростью
ответила Мэри. - Но раз эти произведения искусства кажутся тебе настолько
ценными, то нам, вероятно, следует тебе помочь.
Она наклонилась и тоже стала собирать фотографии.
- Я надеялся убрать их обратно в сундук до возвращения Тома, - вяло
пояснил Авери. - Это самое лучшее... Но ты, Мэри, можешь уже не
беспокоиться. Вон он идет по берегу. Он тоже, наверно, услышал выстрелы.
Авери заметил Тома, когда тот был уже в нескольких сотнях ярдов от
лагеря. У него на плечах лежала туша какого-то животного, напоминавшего
миниатюрного оленя. Он шел упруго и энергично, как человек, весьма
довольный собой. Подойдя ярдов на пятьдесят, Том разглядел, что случилось
с лагерем и перешел на бег. А потом он увидел замерших, словно в немой
сцене, ожидающих его Авери, Мэри и Барбару. Он увидел также пару
фотографий, унесенных ветром. Уронив бездыханную тушу, он медленно подошел
к своим спутникам. Взгляд его стал пустым, лицо - лишенным всякого
выражения.
- Рад видеть тебя в целости и сохранности, - с наигранной веселостью
сказал Авери. - У нас тут прямо-таки день катастроф. Барышень чуть не
растоптал жаждущий крови носорог. Я услышал выстрелы, побежал и заработал
первоклассный сердечный приступ.
Том молча встал на колени и начал собирать оставшиеся фотографии.
Авери смотрел на него и не знал, что сказать.
- Все в порядке, Том, - начала Барбара ласковым, слишком ласковым
тоном. - Моя слабость - виски. У Ричарда и у Мэри тоже есть свои слабости.
Все это теперь ничего не значит.
Том молчал. Он упорно собирал фотографии...
- Том, - Мэри робко коснулась его плеча, - милый Том. Ты можешь
ничего не стыдиться... - она заколебалась и продолжала. - Я набивала себя
конфетами... я ничего не могла с собой поделать... У меня была тряпичная
кукла, и... чтобы уснуть, я должна была зажать ее между ногами... - она
сглотнула. - Если я этого не делала, мне становилось страшно. И я начинала
дрожать...
Мысленно Авери снял перед Мэри свою несуществующую шляпу. Мэри, тихая
Мэри, скромная Мэри, стыдливая Мэри... Боже мой, она была великолепна!
- Ну, пожалуйста, Том, - между тем продолжала Мэри. - Мы не смеемся
над тобой. Мы могли бы смеяться неделю тому назад в Лондоне. Или даже
вчера. Но не сегодня. Ничего не надо стыдиться...
- Стыдиться?! - Том повернул к ней залитое слезами лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29