Хелен предложила ему обратиться к малышке на
гэльском, он посмотрел на американку с молчаливым презрением, но тут его
об этом попросила Черри. Крошка ничего не ответила, да и зачем ей отве-
чать? Когда Стефан заговорил на немецком, ее крохотные губы ожили, она
что-то произнесла. Они продолжали ее допрашивать и спорить между собой.
Он сам сделал несколько замечаний, слыша свой голос как бы со стороны.
Мир опять начал действовать ему на нервы, и все потеряло смысл.
Нет, не все. Его охватила злость, когда он услышал о репортерах, а
перебранка Селкирков лишь усилила это чувство. "Ученые, - подумал он с
ужасом и отвращением, - и цирк". Он заставил себя замолчать, не обращать
внимания, но в конце концов взорвался. Он начал высмеивать их предложе-
ния, но в его издевках слышалась горечь. Горечь человека, который знает,
что говорит. Все это время малышка сидела на руках у Черри и смотрела на
него. Лишь когда Черри сказала: "Она может спать со мной", он смутился и
решил уйти.
Они все еще обсуждали, как запереть ее на ночь. У себя в спальне он
налил большую порцию виски, выпил и налил еще. Спиртное подействовало.
Полностью отключившись от произошедшего, он разделся.
Черри вошла, даже не постучав. На нем были только плавки. В первое
мгновение он решил, что она смутилась... Нет, она смотрела на него с
легкой невинной улыбкой.
- Мне снова захотелось побыть с тобой, - сказала она.
Он не понимал, почему эта девушка сначала показалась ему скучной. Та-
кая непосредственная и честная, совсем не похожа на улыбающуюся и скрыт-
ную Бриджет. Мэт чувствовал потребность защитить и успокоить ее, но не
мог же он еще одну ночь провести на стуле.
- Я очень устал, Черри, - сказал он.
Она понимающе кивнула.
- Можно, я тебя поцелую перед сном?
Не дожидаясь ответа, она подошла к нему, встала на цыпочки и, обняв,
прижалась, сомкнув пальцы у него за спиной. Ее лицо было открытым и иск-
ренним, как у ребенка.
Он торопливо поцеловал ее в губы. Затем осторожно освободился из ее
объятий.
- Спокойной ночи, - сказал он.
Глава 11
Стефана удивило, что никто не вспомнил о дневнике, хотя маленькая
Грета говорила по-немецки. Не исключено, что здесь существовала какая-то
связь. И тут он понял, что только Бриджет знала о записной книжке, но
она, видимо, не придала этому факту никакого значения. С тех пор они не
возвращались к этой теме. Стефан не упоминал о дневнике, когда другие
спорили. Он сам не мог объяснить почему. Наверное, он испытывал симпатию
к человеку, который написал те строки, одинокому и так далеко уехавшему
от дома. В конце концов, вероятно, придется рассказать о дневнике, но
Стефан предпочел бы этого не делать. Сегодня утром он нашел вторую тет-
радь, и ему захотелось прочитать ее и поразмышлять в одиночестве.
Ханни спала и не проснулась, когда он вошел. Он быстро разделся и
забрался в кровать. Устроившись поудобнее, он раскрыл дневник.
ТРИ ДНЯ ПОДРЯД БЕСПРЕРЫВНО ИДЕТ ДОЖДЬ. НЕ СИЛЬНЫЙ, НО МОНОТОННЫЙ, А
ОТ ЭТОГО УСТАЕТ ДУША. СЕГОДНЯ Я ВООБЩЕ НЕ ВЫХОДИЛ. ПОСЛЕ ОБЕДА СИДЕЛ ПЕ-
РЕД КАМИНОМ - ОГОНЬ РАЗВЕЛА МИССИС РАФФЕРТИ. УГЛИ ПОЛЫХАЛИ ЯРКОЖЕЛТЫМ,
ПОЧТИ БЕЛЫМ, И Я ВСПОМНИЛ, КАК РЕБЕНКОМ ВЕРИЛ, ЧТО В ОГНЕ ЖИВЕТ САЛА-
МАНДРА, И РАЗМЫШЛЯЛ, КАКОВО ЕЙ, КОГДА ОН ГОРИТ СЛАБО, И УМИРАЕТ ЛИ ОНА,
КОГДА ЗАТУХАЮТ КРАСНЫЕ УГОЛЬКИ ИЛИ ОСТЫВАЕТ ПЕПЕЛ.
Я СНОВА ПРОСНУЛСЯ НОЧЬЮ ОТ РЕЗКОЙ БОЛИ В ЖЕЛУДКЕ, ПРИНЯЛ ТАБЛЕТКУ, И
ВСКОРЕ БОЛЬ УТИХЛА, НО МНЕ ЕЩЕ ДОЛГО НЕ УДАВАЛОСЬ УСНУТЬ. НЕЛЬЗЯ ТАК ОТ-
НОСИТЬСЯ К СВОЕМУ ЗДОРОВЬЮ. ДОКТОР ЗДЕСЬ ПОЛНЫЙ ДУРАК И ТАК ЖЕ НУЖЕН
СВОИМ ПАЦИЕНТАМ, КАК ВОДА ИЗ ЛУРДА ИЛИ МОЛИТВЫ СВЯЩЕННИКА. ХОРОШО БЫ
СЪЕЗДИТЬ В ДУБЛИН ИЛИ, ЕЩЕ ЛУЧШЕ, В БЕРЛИН. С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЗДОРОВЬЯ РА-
ЗУМНО, НО ЭТО - НЕОПРАВДАННЫЙ РИСК.
ЗАВТРА - ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ В. Я ПЫТАЮСЬ НЕ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ, НО ВСЕ РАВНО
ПОМНЮ. ОНА БЫЛА СМЕЛОЙ ЖЕНЩИНОЙ.
ДОЖДЬ ВСЕ ИДЕТ. ХОЛОДНАЯ СЫРОСТЬ ЭТОЙ СТРАНЫ ПРОБИРАЕТ МЕНЯ ДО КОС-
ТЕЙ. Я - САЛАМАНДРА, МИР ВОКРУГ МЕНЯ - ОСТЫВАЮЩИЙ КОСТЕР.
Стефан стал читать дальше. Даты указывали число и месяц, год от-
сутствовал, но было ясно, что эта тетрадь написана после той, которую он
уже просматривал. Меланхолические нотки встречались гораздо чаще. Автор
записок меньше писал о своих занятиях, как будто разуверился в них. Но
ближе к середине все-таки встретился абзац, посвященный работе.
ПО РАДИО ПЕРЕДАЛИ, ЧТО ФРАУЗИГ ПОЛУЧИЛ НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ. МАЛЕНЬКИЙ
КРУГЛОЛИЦЫЙ ФРАУЗИГ, КОТОРЫЙ ТАК ЛЮБИЛ БЕЛКОВЫЕ КОЛБАСКИ. ТЕПЕРЬ ОН МО-
ЖЕТ ЕСТЬ ИХ СОТНЯМИ ТЫСЯЧ, ЕСЛИ ЗАХОЧЕТ. МЫ БЫЛИ ЕДИНСТВЕННЫМИ В НАШЕМ
ВЫПУСКЕ, КТО, КАК СЧИТАЛ МЕРКЕНХЕЙМЕР, ИМЕЛ КАКИЕ-ТО ЗАДАТКИ, ПРИЧЕМ МЕ-
НЯ СЧИТАЛИ БОЛЕЕ ОДАРЕННЫМ. Я ВЫБРАЛ ИНОЕ ПОЛЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ТЕМ НЕ МЕ-
НЕЕ ПРИ ДРУГИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ - ЕСЛИ БЫ МОИ ЗАМЕТКИ ОПУБЛИКОВАЛИ - МОЯ
СЛАВА БЫЛА БЫ ОГРОМНОЙ. НО МЕНЯ ЭТО НЕ ОЧЕНЬ ВОЛНУЕТ. МЕНЯ БЕСПОКОИТ,
ЧТО САМА РАБОТА ПОСЛЕ ТАКОГО НЕВЕРОЯТНОГО ДОСТИЖЕНИЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ В
ОБЫЧНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ, КОТОРОЕ МОГ БЫ ВЫПОЛНЯТЬ ЛЮБОЙ ТРЕТЬЕСОРТНЫЙ НАТУРА-
ЛИСТ. Я ВСЕ ЗАПИСЫВАЮ. ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ, ВОЗМОЖНО... НЕИЗБЕЖНО ПОСЛЕДУ-
ЮТ ВОЗРАЖЕНИЯ, НО ЗАСЛУГИ МОИ НЕОПРОВЕРЖИМЫ. БУМАГИ ЗДЕСЬ. КОГДА-НИБУДЬ
ОНИ УВИДЯТ СВЕТ.
Стефан очень устал. Остроконечные буквы плясали перед глазами. Он на-
чал читать быстрее, едва улавливая смысл. Более внимательно он прочитает
это как-нибудь в другой раз. Но почти в самом конце была страница, кото-
рую он решил прочитать внимательно.
У Ф. И Г. СЕГОДНЯ УТРОМ ТЕМПЕРАТУРА. Ф. КРАСНЫЙ И ВЯЛЫЙ. Г. ЖАЛУЕТСЯ
НА БОЛЬ В ГОРЛЕ. ОБА ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ЕДЫ. Я ПОЧТИ УВЕРЕН, ЧТО У НИХ ЖАР,
Я НА ПРОШЛОЙ НЕДЕЛЕ ПОДХВАТИЛ ПРОСТУДУ У Ш. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ БЫ, ЕСЛИ
Б ОН ЗДЕСЬ НЕ ПОЯВЛЯЛСЯ. МЫ ВЕДЬ ИЗОЛИРОВАНЫ ОТ ОСТАЛЬНОГО МИРА. ВПЕРВЫЕ
СЮДА ПРОНИК ВИРУС. ДУМАЮ, ЧТО Я МОГ БЫ ЭТО ПРЕДОТВРАТИТЬ, ЕСЛИ Б НАДЕЗОЛ
МАСКУ. ПОСМОТРИМ, ПЕРЕДАСТСЯ ЛИ БОЛЕЗНЬ ДРУГИМ?
Стефан закрыл тетрадь и задумался. "Ф. и Г. - Грета? "Думаю, что я
мог бы это предотвратить, если б надевал маску". Так что Ш. - это, ко-
нечно, Шеймус - не общался с маленькими человечками в башне, говорящими
по-немецки. "Der Grosse", - сказала она. В единственном числе. Но бог
мог измениться. После того, как автор дневника умер, Шеймус остался
здесь один и, поднявшись в башню, обнаружил их. И тогда научным экспери-
ментам пришел конец. Вместо этого они стали для него игрушками, которые,
вместе с виски, помогали ему коротать годы одиночества.
А бумаги - описание великого достижения - что он сделал с ними? Ско-
рее всего, сжег. Они ничего для него не значили".
Стефан проснулся рано утром. Свет все еще горел, дневник лежал там,
где он оставил его. Он смутно помнил беспокойную ночь и страшные сны.
Ханни мирно посапывала. Он взглянул на часы. Было начало седьмого. Еще
можно поспать.
"Бумаги, - подумал он. - Шеймус наверняка уничтожил их, но он же не
сжег дневники, или, по крайней мере, не все. В таком случае..." Внезапно
он вспомнил: в стопке макулатуры, откуда он взял дневник, лежали и ка-
кие-то листки.
Эта мысль увлекла его. Он еще несколько минут полежал, затем встал,
тихо оделся, чтобы не разбудить Ханни. Руки не слушались, пальцы с тру-
дом застегивали пуговицы. Появилось давно забытое ощущение интереса к
жизни - в последний раз он испытывал его еще до начала войны, когда
представлялось, что перед ним открывается весь мир. То была иллюзия:
слишком велики и слишком туманны оказались его надежды. А сейчас перед
ним встала конкретная задача, которую нужно решить.
В доме все спали, был слышен только шум генератора электроэнергии.
Стефан спустился в кухню и нашел ключ от башни. Он оказался большим и
тяжелым - как ключ к запертым дверям в волшебных сказках. Стефан подер-
жал его в руке. Какая именно сказка? На ум приходила только "Синяя Боро-
да". "Абсурд какой-то", - подумал он и, улыбаясь, закрыл за собой дверь
кухни. Затем вспомнил, что ему понадобится фонарик, и вернулся обратно.
Он на минуту задумался, не застанет ли врасплох других маленьких че-
ловечков, если пойдет в башню так рано. Однако гулкое эхо от его шагов
наверняка привлекло их внимание, и они успели спрятаться. Спустившись,
он посветил фонариком по сторонам, но ничего не увидел, кроме стен, пок-
рытых каплями влаги, и груды мусора у двери. На мгновение свет ослепил
его, отразившись от высокого зеркала на ножках.
Бумаги лежали в беспорядке, некоторые оказались отпечатанными на ма-
шинке, другие были исписаны почерком, который он сразу узнал. Стефан вы-
тащил одну наугад. Она была озаглавлена: "Отчет об опытах со стеарином
над семью собаками". Он бегло просмотрел его, но не смог ничего понять.
В любом случае разобрать что-либо при свете фонарика представлялось не-
возможным. "Самое разумное, - подумал он, - взять бумаги наверх, чтобы
прочитать в спокойной обстановке". Папка оказалась объемистой, но унести
ее не составляло большого труда.
В доме еще никто не проснулся. Стефан прошел в библиотеку, выложил
бумаги на стол и придвинул стул. Он попытался разобрать их и сложить в
нужном порядке. Неожиданно его взгляд остановился на какой-то странице,
и он решил прочесть ее всю. Отложив ее в сторону, Стефан долго сидел и
смотрел в одну точку. Его стул был развернут к окну, он видел окруженный
стеной парк, болото и дальние холмы. Чистый воздух, безветрие. Ясное ут-
ро ясного дня.
После этого он начал внимательно читать написанное, но не подряд.
Что-то он понимал только наполовину, что-то не понимал вовсе, к тому же
бумаги лежали явно не в хронологической последовательности, что еще
больше затрудняло восприятие. Но постепенно в мозгу вырисовывалась кар-
тина. Он оказался прав, решив, что объяснение кроется в этих записках.
Прочитав последнюю, он опустил голову на руки. Он подумал об "Одиноком
старце", покрытом чистым белым снегом на фоне ясного голубого неба его
детства.
Он вспомнил последнюю встречу с отцом, когда они сидели в тюремной
камере по разные стороны голого стола, а в нескольких метрах от них сто-
ял вооруженный американский охранник, с безразличием глядящий на стену
поверх их голов. Больше всего Стефана удивило не то, что отец изменился
внешне, - он очень постарел. Стефан с жалостью смотрел на беспомощность
и слабость того, в чьей силе он никогда не сомневался. Он протянул руку,
и отец взял ее. В его голубых глазах стояли слезы, и рука дрожала, когда
он сжимал пальцы сына.
- Прости меня, - сказал отец.
В камере было очень тихо. Тишина давила на них обоих. Отец попытался
найти какие-то слова, но что он мог сказать? В конце концов Стефан спро-
сил:
- Папа, что я могу для тебя сделать?
- Ничего.
- Может, ты хочешь, чтобы я передал что-нибудь? От тебя...
Отец покачал седой головой. На щеке у него выделялся свежий шрам. Го-
ворили, что с заключенными плохо обращаются и подвергают пыткам. Некото-
рые из американских охранников были евреями.
- Теперь уже нечего передавать. Да и кому? - сказал отец. - Только
тебе. - Он запнулся, подбирая слова. Стефан увидел, что, как и раньше,
ему трудно выражать свои мысли. - А я не знаю, что сказать тебе.
- Это не имеет значения.
Снова наступило молчание. Стефану очень хотелось, чтобы американский
охранник хоть что то сделал - переступил с ноги на ногу, например, - но
тот продолжал рассматривать стену.
- Да, вот что я хотел тебе сказать, - снова заговорил отец. - Все,
что принадлежало мне, - конфисковано. Ты знаешь об этом. Тебе ничего не
достанется. Но то, чем владела твоя мать, они не могли тронуть. Лассер
свяжется с тобой по этому поводу.
- Мне ничего не надо.
Это получилось грубее, чем он хотел. Стефан почувствовал, как отец
отпустил его руку, а спустя минуту сказал:
- Это не моя собственность, она никогда мне не принадлежала. Мать по-
лучила ее в наследство от твоего деда. Как ты знаешь, он был хирургом.
Это чистые деньги. Они хотела, чтобы они перешли к тебе.
- Прости, - промолвил Стефан.
- Мне не за что тебя прощать. - Отец посмотрел сыну в глаза, и Стефан
заставил себя выдержать этот взгляд. - Послушай...
- Да?
- Тебе могут разрешить прийти еще раз. Не делай этого. Уезжай, если
можешь. Не читай газет и не слушай радио. Через несколько недель все за-
кончится, но для нас с тобой это произойдет сейчас, когда ты выйдешь от-
сюда. Для меня так тоже проще. Ты понимаешь?
На какое-то мгновение ему показалось, что отец обрел прежнюю силу, но
когда Стефан кивнул, плечи отца опустились, ладонь в последний раз сжала
пальцы сына.
Он поступил так, как просил отец. Почти два месяца он бродил среди
смердящих развалин Рейха. Тогда он встретил Ханни, которую никто не тро-
нул во время войны: ее дядя и тетя были чистокровными немцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31