Она пренебрежительно взглянула на мою недописанную картину и хмыкнула:
- Это ты называешь работой?
- По-твоему, работа - это только то, что приносит деньги? Но пойми, какими деньгами возможно удовлетворить истинные потребности души? За деньги можно лишь слегка потешить плоть.
Алена не поняла.
- Почему ты свои причуды ставишь выше семейных интересов? Именно сейчас, когда семья в нелегком положении, тебе, видите ли, вздумалось рисовать. Мы же с тобой решили, что купим новый гарнитур! Или ты раздумал?
Презрительный тон, с каким Алена говорила о "рисовании", начал меня раздражать. Мне стоило невероятных усилий, чтобы сдержаться и не накричать.
- Видишь ли, - произнес я как можно мягче, - мое предназначение в жизни и есть живопись. Я все-таки художник, а не маляр-штукатур.
- С чего ты взял, что ты художник? - перебила она. - Кто тебе сказал? У тебя есть диплом художника? Нет у тебя никакого диплома. И, пожалуйста, не внушай себе, что ты второй Гоген и что мир без твоей живописи не сможет существовать. Ты сейчас обязан заботиться о семье. Вот поставишь на ноги сына, уйдешь на пенсию и малюй сколько влезет.
- Да кто ты такая, чтобы решать, что я обязан, а что не обязан? взорвался я.
- Жена твоя, - ответила она невозмутимо. - Словом, ты серьезно подумай над своим поведением. И отправляйся спать. Завтра тебе штукатурить.
Она ушла в спальню, нервно хлопнув дверью, а я опустился на корточки и закрыл ладонями лицо. Впервые за три года семейной жизни у нас возник конфликт. До этого мы жили душа в душа, и я всегда был уверен, что, когда снова возьмусь за кисть, она поймет меня. Но я жестоко ошибся. Она понимала во мне каждую мелочь, но не поняла самого главного. Точнее, не захотела понять. Я даже догадывался почему. Понять - это значит пожертвовать, это значит взять часть ноши на себя.
И вдруг я очутил, что именно сейчас мне предстоит сделать окончательный судьбоносный выбор: оставить все как есть и отправиться спать или снова взвалить на себя тяжелый крест художника?
"Снова! - прошептал я. - Ибо талант - есть поручение, которое нужно исполнить во что бы то ни стало..." Кажется, это сказал Баратынский. Впрочем, неважно, кто сказал. Важно, что это истина.
Я поднялся и схватился за кисть. Меня охватило жуткое волнение - а вдруг у меня больше нет таланта? Так бывает, и очень часто! Господь отбирает дар у тех, кто им не пользуется или пользуется ради наживы, как пользовался, например, Пикассо. Отбирает и отдает другому, более целеустремленному.
Подозрения мои оправдывались. Я все ночь корпел у мольберта, и ко мне не приходило вдохновение. То, что получалось на холсте, было ужасно. Мысли разбегались, рука не слушалась, сердце молчало. К утру я понял, что картины не получится. Я закрасил холст черной краской, чтобы не видеть плоды своей деградации и обессиленный рухнул на диван. Неужели жена права и у меня нет никакого художественного дара? Но ведь когда-то был!
За окном уже рассвело. Часы показывали половину восьмого. В девять я уже должен быть в гараже. Впрочем, какой к чертовой матери гараж? Сил уже никаких не осталось.
Из спальни вышла заспанная жена. Она подошла к мольберту и с любопытством взглянула на холст. Минуту она молчала, после чего губы её тронула саркастическая усмешка.
- Эта и есть картина, в которой нуждается человечество? - ехидно осведомилась она.
Прокурору области Л.Г. Уханову
от начальника экспертной группы
А.В. Звонарева
Только что получены результаты лабораторных исследований кафельного подвала в загородном доме Рогова. Они поистине сенсационны!
Прежде чем вскрыть полы, мы тщательнейшим образом обследовали железный лист на полу. На нем царапины и выбоины, оставленные режущими и рубящими орудиями. Не похоже, что здесь рубили капусту. Исходя из глубины царапин, можно утверждать, что удары этими орудиями наносились гораздо мощней, чем требуется для шинковки овощей.
Под железным листом оказалось бетонное основание с медной трубой посередине. Труба уходит в глубину на метр, затем загибается и идет под домом и земельным участком около восьми метров. Заканчивается она в сточной яме, которая закрывается куском железа с насыпанной на него землей. Обследование почвы ямы никаких результатов не дало. Однако когда мы срезали трубу и провели лабораторный анализ её внутренней части, наши догадки подтвердились. По трубе спускали именно кровь. Это было около восьми-десяти лет назад. Несмотря на то что полы подвала потом тщательно вымывались водой, внутри трубы осталось несколько засохших кровяных капель. По ним мы определили, что кровь была второй группы и имела отрицательный резус. Копию отчета лабораторных исследований прилагаем.
А. Звонарев
7 сентября 2000 года
24
И все-таки в то утро, несмотря на смертельную усталость, я отправился штукатурить гараж. Его хозяин озабоченно взглянул на меня и спросил:
- Ты, брат, с похмелья, что ли?
- С чего ты взял?
- Лицо воспаленное, и глаза совсем провалились.
- Нет, все нормально! Я просто вчера поздно лег...
Мой вид владельцу гаража крайне не понравился. Нужно было видеть его озабоченную физиономию.
- А то давай похмелю!
- Не стоит...
В тот день я штукатурил особенно остервенело. Мне было необходимо собраться с мыслями. Однако мой работодатель без конца подходил ко мне и отвлекал глупыми вопросами:
- А почему ты швыряешь цемент руками, а не лопаточкой, как все штукатуры?
- Потому что я не штукатур, а художник...
"Да, я все ещё художник, - говорил я сам себе. - Мои руки несколько закостенели, но это и понятно - столько лет не брать в руки кисти. Однако мыслить художественными категориями я ещё не разучился. Искусством надо жить и дышать. Искусству надо отдаваться целиком, а не только в свободное от работы время. Мне заново придется вживаться в этот горний мир образов. Для этого нужно чем-то пожертвовать. Но чем?"
Я решил пожертвовать шабашками в выходные дни и подработкой после работы. Институт к этому времени я уже бросил, взяв академический. Но все равно этого было мало. В идеале мне опять нужно было устраиваться ночным сторожем.
Оштукатурив гараж, я вернулся домой другим человеком. Быстро перекусив, я снова встал за мольберт. В глазах жены я впервые увидел страх. Она ничего не сказала, но позвонила родителям.
С этого дня моя жизнь резко переменилась. Ее родители приходили дважды в неделю и внушали мне, что я не художник, что таланта у меня нет, что все это выдумки. У меня также нет культуры, образования, а есть только амбиции.
Поначалу я пытался им что-то доказать, а потом плюнул. Приходя с работы, я сразу же становился за мольберт и молча начинал работать. Заканчивалось скандалом. Да-да, моя обожаемая жена начала скандалить.
Она сделалась упрямой, бестолковой и непонятливой. Куда делись её мягкость, мудрость и любовь! Я с ужасом замечал, что с каждым днем она все больше становится похожей на мою первую супругу. То, чего женщины добиваются лаской, она пыталась добиться глоткой. А скандалы наши были только по единственному поводу: дел до черта, дом разваливается, денег нет, а я занимаюсь черт знает чем.
Она была права. В доме действительно был бардак.
- Почему бы тебе не убраться? - с раздражением спрашивал я. - Или у тебя все ещё токсикоз?
- Я тебе не служанка, - дерзко отвечала она.
На первых месяцах беременности Алена как-то пожаловалась мне, что не может убираться из-за сильного токсикоза, её тошнит от одного вида мокрой тряпки.
- Ничего! - сказал я самоотверженно. - Я на себя возьму обязанности домохозяйки.
В тот вечер, когда я впервые взял в руки веник, мне и присниться не могло, что эта обязанность теперь у меня будет пожизненной.
Разумеется, после родов ей тоже было не уборки. Я это прекрасно понимал и управлялся по хозяйству без напоминаний. "Ничего, это поначалу", - думал я. Однако у кого как, а у меня в жизни все предпринятое "поначалу" в дальнейшем стабильно перерастало в систему. Ведь подрабатывать в ущерб своему творчеству я тоже начал "поначалу". Думал, когда потом определим ребенка в садик, жена пойдет работать и немного высвободит меня для творчества. Но работать она, кажется, не планировала. Ребенок уже давно ходил в среднюю группу, а она продолжала сидеть дома, все более приводя в запустение наш некогда уютный и счастливый уголок.
Только после того, как я снова вечерами начал творить, мне неожиданно открылись глаза на мою обожаемую супругу. Правду говорят, что любовь слепа. Как же я не видел с самого начала, что у Алены все признаки паразита? Она ленива, эгоистична и притворна. С чего я взял, что она мягкая и ласковая? Ведя праздный образ жизни, представляться милой не так уж и сложно. Но люди спускаются на землю для великого труда.
Мой насущный вопрос, собирается ли она когда-нибудь работать, вызывал у Алены лютую злобу. Ее родители от подобной постановки вопроса впали в шок.
- Где ты видел, чтобы женщины работали? - восклицали они на разные голоса. - Не стыдно тебе выезжать на женщинах и детях?
Как бы ни было мне стыдно, все равно вечерами я продолжал наращивать свою художественную технику. Не писать я не мог. Меня денно и нощно мучило томление по несбывшемуся. Квартира наша стала похожа на вокзал. Жена по-прежнему отказывалась убираться и не желала работать. Но я научился творить в полном бедламе. Что касается Алены, то бордель в квартире стал странным образом сказываться на её характере и на внешности. С каждым днем она становилась все стервозней и невыносимей. Мы уже больше не общались по-человечески. Мы только переругивались. Она высказывала претензии, я отнекивался в грубой форме. Внешне она тоже очень изменилась. Вид её стал неряшливым: грязный халат, сальные волосы, сердитая сонная физиономия. С этим ещё можно было мириться. Но когда она в порыве гнева изрезала ножницами все мои полотна, я внезапно понял, что существуют какие-то силы, препятствующие моим художественным исканиям.
На четвертом году нашей семейной жизни районный суд зафиксировал наше первое заявление о разводе.
25
Восьмого сентября, в пятницу, нас всех в конторе ждал непредвиденный сюрприз. Ровно в двенадцать на доску объявления вывесили приказ об увольнении юриста Захарова за трехчасовое отсутствие на рабочем месте. Все сотрудники "Симбир-Фарма" были в шоке. Прочтя приказ, мои коллеги безропотно разбрелись по своим местам и тихо погрузились в экраны компьютеров. Вернувшись с обеда, Виктор произнес с досадой:
- Ну и времечко настало. В курилке как в пустыне. Будто все вымерли.
- Естественно. Боятся за свои места, - подала голос Маша. - А, между прочим, Захаров вчера предупредил Веронику, что с утра повезет машину на техосмотр.
- Понятно, что опоздание - только повод. Сабитов давно на Захарова зуб точил. Видать, то, что говорил про него Захаров, не так уж далеко от истины.
Виктор многозначительно поднял палец и хитро подмигнул.
- Сейчас ты тоже договоришься, - прошептала Маша. - И тебя уволят.
- Если успеют! - засмеялся Виктор. - Скоро Сабитову конец, ребятки!
Мы подняли головы:
- Это ещё что за новости?
Виктор покосился на дверь и, снизив голос, объяснил:
- Сегодня утром милиция арестовала Рогову.
- Откуда у тебя такие сведения? - поинтересовался я.
- Я только что встретил корреспондента "Вестей". Он мне сказал, что преступление раскрыто. Рогова в нем чуть ли не главный зачинщик. Значит, скоро арестуют и Сабитова.
- Нашел кому верить - корреспонденту "Симбирских вестей".
- Да, действительно! Они и соврут - не покраснеют, - хмыкнула Маша. Им лишь бы "бомба" была.
- Но то, что Рогову арестовали, это хоть точно? - спросил я.
- Откуда точно? Корреспондент и сам не знает, - махнул рукой Виктор, усаживаясь за компьютер. - Якобы. Этот репортеришко мне полчаса мозги парил, а потом признался, что все эти сенсации их заставляет придумывать редактор.
- А если в суд подадут? - хлопнула глазами Маша.
- А что суд? Чем больше судов, тем больше у газеты популярность. Некоторые газеты специально пишут подсудные материалы, чтобы за счет скандалов увеличить тираж. А вообще суды - такая рутина. Кто с ними связывается? Этим и пользуются журналисты. А потом, даже если суд и вынесет какое-нибудь решение - где гарантия, что тебе возместят убытки? Будешь ты с исполнительным листом, как курица с яйцом носиться. Лично я в суд никогда не обращался и обращаться не собираюсь, - закончил Виктор.
- И я, - призналась Маша и почему-то вздохнула. - А вы, Александр Викторович, были когда-нибудь в суде?
- Дважды, - ответил я. - И оба раза по бракоразводному процессу...
Если с первой женой я был разведен почти молниеносно, то со второй все было иначе. Первое заявление о разводе я подал на четвертом году нашей жизни. Причина та же - полная невозможность творить. Однако развод затянулся на долгие три года. За это время было ещё шесть моих заявлений. И когда мы разъехались окончательно, мне уже было тридцать пять, как Гогену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27