— Хозяин...
Исс обернулся. Кайдис Зербина служил ему уже семнадцать лет, поэтому Исс давно уже привык к его совершенно бесшумной походке. Кайдис высок и приметен. Кожа у него как полированное вишневое дерево, шея такая длинная, что хватило бы на двоих, и он может поворачивать ее под каким угодно углом, словно газель. Одевается он в простое, некрашеное полотно, а по костяным браслетам у него на руках видно, что он посещает Храм Костей.
— Ваш гость прибыл, — тихим голосом доложил он.
— Проводи его сюда. Помоги спуститься, если понадобится.
Роланд Сторновей-старший вошел в Черный Склеп под сухое постукивание своей трости. Сильная одышка свидетельствовала и об усилиях, которые он совершал, и об его раздражении. Помощь Кайдиса он отклонил, но слуга, как человек многоопытный, на всякий случай остался поблизости.
— Плохое место для встречи, правитель, — рявкнул барон еще с порога — первое и последнее слово всегда должно было остаться за ним. — Самые эти стены оскорбляют меня.
— Это мрамор, — спокойно заметил Исс.
— Э-э! — Сторновей взмахнул тростью. — Не стану я играть в ваши игры. Найдите мне, где сесть, и говорите.
Кайдис по знаку Исса подал позолоченный стул с мягким красным сиденьем и удалился. Владетель Высоких Земель, Горных перевалов и Рапсовых Полей глянул на подушку, как на змею, скинул ее тростью на пол и сел.
— Больше я вашу войну поддерживать не буду, — заявил он с таким видом, будто Исс просил его о поддержке.
Боргис Хорго в свое время прозвал его старым, твердым чернильным орешком. Баснословно богатый, он не получал от этого никакой радости, если не считать шашней с малолетними потаскушками, и с годами становился все брюзгливее и одевался все хуже.
— Я объявлю всеобщий, набор, если придется, — сказал Исс.
— Объявляйте что хотите — я за это платить не стану.
Исс принял это с кажущимся спокойствием. Деньги никогда лишними не бывают, но сегодня он пригласил барона не из-за них. Направляя разговор в нужную сторону, он сказал:
— Разве вы не заинтересованы в успехах вашего зятя?
— Ха! Так я и знал. Нож колет тебе задницу почем зря.
Исс скрыл свое недовольство и ответил холодно:
— На твоем месте я побеспокоился бы за себя, старик. Марафису нужен баронский титул, чтобы занять мое место.
Сторновей не ответил ни отрицательно, ни утвердительно, однако новостью для него это явно не явилось.
— Мой титул перейдет к моему сыну.
— А известно ли вам, что я подписал указ о передаче наследственных прав?
— Как же. Шестьдесят лет на свете живу, а такой дурости не видывал.
Он, конечно, был прав, но не один Сторновей отличался неуступчивостью.
— Однако указ подписан, поэтому советую быть начеку.
— Последить за своей спиной, а заодно и за твоей? — Маленькие глазки старика блеснули почти что весело. — Ничего нового ты мне не сказал, правитель. По-твоему, я круглый дурак? Я знаю, что Марафис Глазастый захочет моей смерти. Мой сын и половина моих врагов хотят того же, однако я, как видишь, живехонек и помирать пока не собираюсь.
Исс ощутил некоторое облегчение. Выходит, Марафис просчитался, полагая, что Сторновей безропотно ляжет под его нож.
— Однако вы по доброй воле выдали за него свою дочь, — с искренним желанием узнать подоплеку этого дела сказал он.
Сторновей издал нечто, напоминающее смех — судя по звуку, это могло прикончить его скорее, нежели Марафис Глазастый.
— Что ж, последним здесь буду смеяться я.
— Как так?
— Девчонка на пятом месяце. Вернется Нож из похода, а тут ему и подарочек готов.
Это объясняло многое. Скандал с сыном переплетчика — это еще не катастрофа, а вот внебрачный ребенок...
— Так он не знает?
— Узнает, когда увидит младенца. И у переплетчика, и у его сына по шести пальцев на каждой руке. — Сторновей хлопнул себя по ляжке, ликуя, что так ловко надул Ножа. — Так кто же из нас дурак после этого?
«Пожалуй, все-таки ты», — подумал Исс, но вслух этого не сказал. Незавидна участь того, кто окажется наедине с Ножом, когда обман раскроется.
— Я не задерживаю вас более. — Исс остался не совсем удовлетворен этой встречей, хотя она и прояснила кое-что. До резкости старика ему дела не было — пусть себе тешит свою баронскую спесь, если охота. За свою жизнь Исс успел к этому привыкнуть.
— Не задерживаете, вот как? — Старик, кряхтя, шевельнулся на стуле. — В таком случае помогите мне встать.
Исс повернулся, и вышел вон.
Встретив на лестнице своего слугу, он приказал ему принести с кухни подогретого меда. Кайдис многозначительно посмотрел в сторону Черного Склепа, но Исс сказал:
— Пусть его. Приходи с медом к Собачниковой двери.
Минуя стоящих на часах гвардейцев, Исс направился к себе. Дорожка Бастардов, закругленная, с гротескными статуями, подействовала на него успокаивающе, как всегда. Это были его владения — только он и слуги имели доступ сюда. Перед окованной сталью дверью в заброшенную восточную галерею он остановился и достал один из трех ключей, которые носил в мешочке, пришитом к подкладке его шелковой мантии.
Дожидаясь Кайдиса с медом, он разглядывал дверь. На всех восьми листах ее обшивки оттиснута птица-собачник, стоящая над шпилем Кости. Давненько он не отпирал ее — несколько недель, а может, и месяцев. Что за нужда ходить в кладовую, если она пуста? Скованный слабеет, и пользы от него никакой. Если бы не редкие посещения Кайдиса Зербины, он уже умер бы.
Но Иссу, несмотря на все это, отчаянно не хотелось с ним расставаться. Пленный чародей — это ценность, от которой легко не отказываются, к тому же его потеря связана с риском.
Исс повернул ключ в двери. Исчезновение Сарги Вейса — черт знает, куда он девался — и немощь Скованного лишили его многих возможностей. Чародейство само по себе не дает власти, но помогает добиться ее. Исс уподоблял его легкому серповидному ножу, которыми пользуются на родине Кайдиса Зербины. Они устроены так, чтобы держать их в левой руке. Можно, конечно, сражаться и без него, с одним только мечом, но с ним легче захватить противника врасплох. И зачем же сражаться одним клинком, когда можно сражаться двумя?
Чародейство всегда служило Иссу леворучным клинком, но теперь он уже несколько месяцев был вынужден обходиться без него. У него оставались еще темные плащи, его тайная гвардия, но они уже много веков не пользовались магией сознательно — они лишь пускали в ход свои врожденные способности, не зная, откуда те взялись. Они посылали птиц с письмами, караулили в переулках, слушали под дверями, отравляли, подкупали, сражались с оружием в руках, если нужда заставляла, и убивали втихомолку, пресекая болтовню длинных языков. Свои дела они окутывали не то чтобы тьмой, но тенью, в которую мог бы проникнуть по-настоящему острый взгляд. Отсюда и название «темные плащи». И магия, на которую они были способны, своей эфемерностью напоминала окружающую их тень — ряд ловких трюков, не более.
То, чем владели Сарга Вейс и Скованный, — нечто совершенно иное. Им подвластны силы природы. С одним туманом они способны сотворить дюжину разных вещей. Диких зверей они превращают в своих соглядатаев, глядя на мир невинными глазами кролика или лисы. Они способны проникнуть в тело человека, порвать его мочеточник и отравить мочой его ткани. Могут раскинуть на холмах и равнинах ложный пейзаж, сбив с толку путника. Могут помочь лечению и воспрепятствовать ему. Они повелевают тенями, защищаются силой своей мысли и выслеживают, как ищейки, других чародеев. Некроманты могут удерживать душу человека в мертвом теле, пока оно не сгниет. Заклинатели накладывают чары, которые держатся тысячи лет. Архимаги делают невидимыми крепости, людей и целые армии, а сулльские майджи способны управлять временем.
Вот что желал иметь Исс. Но увы. Многие несут в себе врожденные зачатки Старой Науки — Исс знал в крепости не меньше десяти человек, в той или иной мере наделенных магическим даром, Корвика Молса и Кайдиса Зербину в том числе, — но очень немногие обладают даром, способным сделать их истинными чародеями.
Исс знал, что сам к таким людям не принадлежит. Потому он и пленил чародея, заставив его работать на себя.
Почти двадцать лет наслаждался он преимуществами, которые давала ему магическая сила. Около четырнадцати лет назад, когда приспело время взять крепость штурмом и свергнуть стареющего, немощного Боргиса Хорго, Скованный навел тень на весь город. Позднее, в течение десяти кровавых дней Изгнания, именно Скованный отыскивал рыцарей-Клятвопреступников в их убежищах, а Исс посылал красных плащей убивать их. Так оно и продолжалось многие годы — чары, принуждение и разговоры на расстоянии. Исс почти не сомневался в том, что стал бы правителем и без помощи Скованного, но тот ускорил его подъем, а затем укрепил его положение сотней различных способов.
Скованный был леворучным серповидным ножом Пентеро Исса, но теперь этот клинок затупился.
Исс вздохнул, глядя, как идет к нему Кайдис Зербина с узелком, оловянной фляжкой и маленькой закрытой лампой.
— Заверни все это, — приказал он, и слуга, оторвав полу своей полотняной хламиды, смастерил хозяину нечто вроде мешка.
Когда его красивые длинные пальцы с разительно белыми ногтями управились с работой, Исс сказал:
— Я хотел бы пореже видеть мои Глаза — те, что следят за мной днем и ночью.
— Да, хозяин. — Кайдис склонил свою газелью шею.
— Достаточно будет легкого недомогания — скажем, поноса.
Еще один наклон длинной шеи дал Иссу понять, что это будет исполнено.
Исс взял мешок и лампу, открыл железную дверь и вошел в восточную галерею. Здесь царил мрак — окна были заколочены, а факелы уже десять лет не зажигались. Высоко на стропилах ворковали голуби. Их сухой помет и каменная пыль хрустели у Исса под ногами. Когда-то в здешнем воздухе чувствовался заряд, который усиливался по мере приближения к двери, ведущей в Кость, но за последние шесть месяцев он ослабел и стал почти неощутим. Теперь Иссом владело только чувство завершения, ощущение близкого конца.
Пронзенные Чудища, выбитые в камне у двери в башню, смотрели на него со странно торжествующим видом, и он, как всегда, порадовался, оставив их позади. Войдя в Кость, он поправил огонек лампы. Он уже и забыл, какой холод и мрак встречают тебя в старейшей из четырех крепостных башен. В городе уже оттаивали пруды и набухали почки, но здесь по-прежнему стояла зима. Иней оковывал стены, как сталь. Отсюда до снегов Смертельной горы семь тысяч футов, но погода здесь точно такая же. Кость притягивает лед, как громоотводы — молнию.
Исс, поеживаясь, прошел под лестницу, к входу в Перевернутый Шпиль.
Он произнес тайное слово, и перед ним возникла дверь, а за ней — уходящие вниз ступени. Он стал поспешно спускаться, не желая задумываться о слабости, которую вызвал в нем этот ничтожный магический акт.
Ветра Перевернутого Шпиля сегодня почти не давали о себе знать. Маленькая лампа Исса освещала только ступени, не затрагивая темной пропасти. Лестница вилась вниз вдоль покрытых трещинами, обросших льдом стен. Исс не помнил, видел ли раньше эти тонкие, с волосок, трещины.
Дойдя до первой из круглых камер, он стал ощущать усталость. Мысль о предстоящем обратном подъеме обескураживала его, и он пожалел, что пришел сюда. Но он преодолел себя и спустился через две верхние камеры в темный колодец.
Здесь разило не только нечистотами, но и кислым запахом близкого к смерти старика. Скованный лежал в своей железной люльке, подтянув локти и колени к животу, обмотавшись цепями, как зародыш пуповиной. Иссу показалось, что он шевельнулся, но это следовало приписать только мухам, ползавшим по его телу, — они взлетели, вспугнутые светом лампы.
Исс подошел поближе. Кожа Скованного стала серовато-желтой, как бывает при плохом кровообращении. Следы от кандалов на запястьях были уже не красными, а черными, и вокруг них распространялась та же чернота. Исс опустился на колени, чувствуя щемящую боль в сердце. Их всегда связывала любовь — глубокая, порожденная зависимостью, оторванностью от мира и страшным актом Порабощения. Восемнадцать лет Скованный тянулся навстречу руке своего хозяина, жаждал его ласки, как собака. А Исс всегда чувствовал обратное притяжение — почувствовал и теперь, легонько коснувшись щеки Скованного.
Ничего в ответ — ни малейшего признака узнавания. Исс уронил мешочек с водой и медом куда-то далеко вниз. Великая печаль овладела им. Конец приближается, и это хорошо, что Скованный угасает медленно, день за днем. Это уменьшает опасность. Только круглый дурак мог бы забыть, кто лежит здесь, и лишь еще более безнадежный глупец попытался бы прекратить эту жизнь иными средствами.
Исс, склонившись, поцеловал Скованного в голову. Восемнадцать лет — а теперь между ними все кончено.
С тяжелым сердцем покинул он железную келью, закрыл дверь и задвинул засов.
Он ждет, ждет. Какая это обыденная и страшная вещь — ждать, как это опустошает душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86