Он и сюда бы не добрался, если бы суллы не позаботились оставить для него след. Однако он мог отправиться на восток и сам по себе.
— Я все равно найду ее, — тихо, почти про себя, сказал он.
— Отчего ты думаешь, что она хочет быть найденной?
Райф взглянул на выдубленное морозом лицо Слышащего, и то, что он там увидел, насторожило его.
— Ее увезли против воли. Одурманили и умыкнули потихоньку, ночью, одни боги знают куда.
Слышащий постучал посохом о камень, стряхивая снег.
— Оолак горек, волокнист и воняет тухлой рыбой. Только у мужчин хватает глупости его пить.
Райф насторожился еще больше.
— К чему ты это говоришь?
— Твою подругу никто не одурманивал. Оолак она едва пригубила. Она уехала по собственной воле.
— Нет.
— Никто не принуждал ее. Простирающая Руки сама знала, что должна уехать.
Райф яростно затряс головой. Аш ни за что не бросила бы его вот так, без единого слова, после того, что они испытали вместе, после Пещеры Черного Льда.
— Ты лжешь, старик.
— Случается, — кивнул Слышащий. — Истины, которые я знаю, бывают губительны для людей. Матери не надо знать, что дитя, которое она носит, родится мертвым, и что ее дети умрут раньше нее, и что ее муж получит увечье во время охоты. Нельзя быть Слышащим, не умея лгать. — С этими словами старик полез за пазуху свой тюленьей шубы и что-то достал. — Но тебе я сказал правду. — Разжав кулак, он уронил на лед какой-то маленький темный предмет. — Она просила меня вернуть тебе это.
Райф уставился на то, что лежало у его ног. Черный загнутый палец с дыркой для шнурка. Вороний клюв. Это твое, Райф Севранс. Придет день, и ты порадуешься, что он с тобой. Как бы он ни старался потерять свой амулет, тот всегда возвращался к нему.
Это меняло все — и Райф, и Слышащий знали, что это так. Спокойно — ведь ему ничего больше не оставалось — Райф нагнулся и поднял амулет. Он мог бы раздавить этот хрупкий кусочек рога в кулаке, но вместо этого оторвал от орлийского плаща тесемку и повесил клюв себе на шею. Он будет носить его, потому что амулет принадлежит ему... и не станет думать о том, что сделала Аш.
— Она сделала свой выбор, — сказал Слышащий. — Пора и тебе сделать свой.
Райф, сам того не сознавая, смотрел на лед, искривленную фигуру под ним. «Будь осторожен», — сказала она ему на прощание. Как можно быть осторожным и беречь себя, если с тем, что ранит глубже всего, ничего нельзя поделать? Райф полез наверх по стенке кратера. Он сделал свой выбор.
5
ОГНЕННАЯ ПЕЧЬ
Эффи Севранс, присев за медным перегонным кубом, смотрела, как Кот Мэрдок пробует сивуху. Сивуха, как объяснял ей Длинноголовый, — это промежуточная стадия перегонки: это еще не водка, но вполне может повалить человека, если он напробуется как следует. Хорошо бы Кот Мэрдок свалился, да поскорее. В винокурне темно и жарко, а пары из чана делают все вокруг мокрым и липким. Теплое шерстяное платье Эффи прилипло к спине. Фу, гадость. Зря она не пришла сюда в полотняной сорочке.
Кот Мэрдок вставил в чан затычку и поднес свою последнюю пробу к свету. В зеленом стаканчике виднелась мутная жидкость. Скорее бы уж Кот ее выпил. Она здесь по поручению Быка-Молота и Грима Шенка, и ей не хочется их подвести. Ведь это ее они выбрали для приготовления железного сока. У Большого Очага всегда сшивается десятка два мальчишек — они так и рвутся счистить ржавчину с цепей молотобойца или починить покрышку молота. Но когда дело дошло до средства, зачерняющего зубы молотобойца, Бык-Молот решил, что Эффи Севранс справится с этим лучше любого мальчишки, притом без лишнего шума.
«Эффи, вот кто тебе нужен, — сказал Битти Шенк своему старшему брату Гриму прошлой ночью, около конюшни. — Руки у нее ловкие, и она умеет хранить секреты, к тому же она сестра молотобойца». Бык-Молот и Грим, выслушав его, важно кивнули, поблескивая своими латами при свете фонаря. Сестра молотобойца годилась им в самый раз.
Железный сок, объяснил Бык-Молот, черен, как слезы Каменных Богов, и почти столь же смертелен. Зубы молотобойца, обработанные им, должны оставаться черными месяца три, не меньше. «От ламповой копоти или золы никакого проку — они держатся только неделю, и слюна от них тоже черной делается». Эффи понимающе кивнула в ответ. Если ты зачернишь зубы, чтобы казаться грозным в бою, тебе, конечно, обидно, когда краска сходит еще до конца битвы. Ведь тогда вид у тебя становится не грозный, а дурацкий.
Трудность состояла в том, что черноградские молотобойцы не окрашивали себе зубов со времен Безумного Грегора, который завел триста воинов на смерть в прибывающих водах Быстрой. Все они, кроме какой-нибудь дюжины, были молотобойцами. Весеннее половодье унесло их тела, протащив через каменистые отмели под названием Ребра Мертвеца и окутанные туманом Лунные водопады. Эффи слышала, что река обглодала их кости, и вдовам нечего было обряжать, кроме черепов с оскаленными черными зубами.
Эффи нахмурилась, вспомнив об этом. Слишком уж часто в клановых преданиях поминаются черепа, мертвые тела и насильственная смерть. Любопытно, однако, что после этого все молотобойцы перестали чернить себе зубы из страха прогневать богов, и секрет железного сока был утерян.
— Что твоя моча, — заключил вслух Кот Мэрдок, опрокинув стаканчик. — Для издольщиков с женами как раз будет. — Довольный, он надел стакан на липовый колышек и сплюнул, чтобы очистить рот. У него, как у многих пожилых кланников, недоставало пальцев на руках, но краны он заткнул и лампу привернул так проворно, словно имел все десять пальцев, а не восемь. Перед самой лестницей он вдруг остановился и вперил взгляд в тот самый угол, где сидела Эффи. Она затаила дыхание, вообразив себя одним из камней в стенах винокурни.
Убедившись, что посторонних глаз тут нет, Кот потянулся к полке, где Анвин Птаха держала свою двадцатилетнюю старку, и сунул за пазуху драгоценную, запечатанную воском флягу. Эффи, забыв, что она камень, изумленно раскрыла рот. Разве на старке Анвин не лежит проклятие? Анвин клянется, что у всякого кланника, который выпьет старки без ее разрешения, за неделю отсохнут мужские части. Про мужские части Эффи знала от Летти Шенк — тот, кто лишится их, наверняка горько пожалеет.
Кот Мэрдок, удовлетворенно проворчав что-то, стал подниматься по лестнице. Эффи заставила себя сидеть смирно и ждать, пока не услышала его шаги на потолке.
Рука у нее затекла, и Эффи растирала ее, выбираясь из своего укрытия среди медных трубок. Другие места тоже болели — те, куда нож Катти Мосса вонзился особенно глубоко. Раны до сих пор мокли по ночам, но сейчас Эффи не хотелось думать о них. Она кланница, ей почти девять зим, и у мужчин, которые возвращаются с войны, раны бывают куда тяжелее.
Жаль только, что Катти и лицо ей порезал.
Эффи остановила руку, не дав ей коснуться щеки. «Она даже без шрамов не стала бы красоткой», — так сказал Мейс Черный Град.
Она поспешно вернула свои мысли к железному соку. Для этого средства ей нужен какой-нибудь крепкий напиток. Старка Анвин недостаточно крепка, да еще и проклята. Тут нужно что-то, способное сжечь человеку десны, а заодно, может быть, и зубную эмаль. Эффи задумчиво разглядывала бутылки на самой высокой полке. «Дхунское сияние» Вилла Хока в причудливо мерцающей склянке соседствовало там с «Вождевкой» Дагро Черного Града, «Нутропек» Шора Гормалина содержался в бочонке с выжженными на нем скрещенными мечами. Их всех уже нет в живых, а питье стоит, как стояло. В самом темном углу Эффи углядела обросшую паутиной кожаную фляжку — ее деревянная пробка почти совсем вылезла от давности. «Особая» Тема Севранса. Батюшка, кажется, сам это гнал.
Час уже поздний, в круглом доме тихо — надо бы поторопиться. Эффи почти помимо воли потянулась к отцовской фляжке и взяла ее в руки. От фляжки пахло совсем как от Тема, кожей и лошадьми, а откупорив ее, Эффи чуть не засмеялась. Это ей точно подойдет. Убить оно никого не убьет, слишком уж долго стояло, и батюшка сам тоже был молотобойцем. Он поможет Эффи зачернить зубы своих соратников.
У Эффи защипало глаза. Она плотно закупорила фляжку и стала подниматься наверх.
Ночь стояла странная, темная и тихая — в круглом доме горела только половина факелов перед Часом Пришествия. Прежде Эффи казалось, что это самое удачное время для сбора составных частей железного сока: мало кто отважится шататься по коридорам в ночь, когда Каменные Боги приходят на землю. Но теперь, когда она сама пробиралась по обветшалым клановым подземельям, ей стало немного не по себе. Амулет на шее холодил кожу.
Гранит снова вернулся на свое место, тяжелый, как только что снесенное яйцо. Инигар Сутулый нашел его зажатым в отделенной от туловища руке — это он, ведун, собирал то, что осталось от Катти и Нелли Моссов. Согнувшись от ветра, с плетеной корзиной в руке, он выковыривал замерзшие куски их тел из снега. Эффи слышала, что собаки выели Нелли глаза и язык, а у Катти вырвали селезенку. Ей повезло, наверно, что никто из собак не проглотил ее амулет. Инигар отдал ей камень не сразу — сначала отнес его в молельню, произнес над ним заветные слова и положил его на священный камень, чтобы амулет набрался сил и обновился.
Теперь он стал другим — старше и тверже. Инигар сказал, что амулеты растут и меняются вместе с теми, кто носит их. Значит, и она, Эффи, стала старше и тверже?
У черной от масла лестницы, ведущей в клановую кузницу, Эффи замедлила шаг. Обыкновенно ей нравилась эта часть круглого дома с ее низкими потолками и узкими переходами. Сейчас здесь было темнее, чем всегда, но против этого Эффи ничего не имела. Никто из Севрансов темноты не боится. И все же... здесь чувствовалось что-то еще, затаившееся и выжидающее. Амулет не шевелился, не толкал ее, но внутри у него что-то перекатывалось, будто капля жидкой ртути. Эффи остановилась, прислушалась и даже вроде бы услышала что-то — но это, наверно, было просто ее воображение. Нельзя ведь услышать, как человек задерживает дыхание.
Назад, Эффи, шептал ей тихий голос. Беги в свою комнату и запрись.
Ну уж нет. Бык-Молот и Грим Шенк поручили ей важное дело, и не станет она убегать, как заяц, каждый раз, как ей станет страшно. Кроме того, у нее теперь есть оружие. Битти Шенк дал ей нож — «защитник девы», как он выразился. «Самый острый кремень из всех, которые носила женщина у себя на бедре». Битти научил ее, как им пользоваться. Это не то, что колоть кого-то мечом. Сила кремневого ножа не в острие, а в лезвии. Если ты не хочешь, чтобы острие отломилось, наткнувшись на кость, им надо резать, а не колоть. Эффи поупражнялась на заплесневелых, изъеденных червями овчинах, висящих в дубильне. Искромсала их в лоскуты. Нож обточен так, что режет лучше стали, и такой тонкий, что даже просвечивает. Битти сказал, что это трофей: его отобрали у иль-глэйвских звероловов, которые ставили свои силки на земле Ганмиддиша.
Эффи нащупала на поясе гладкие роговые ножны. Она любит Битти Шенка. Он и его братья даже слушать не желают, когда ее обзывают ведьмой.
Не позволив своим мыслям зайти слишком далеко, Эффи двинулась вверх по лестнице. Все тихо, только поскрипывают старые балки и камни. Обычно в кузнице и ночью идет работа. Брог Видди, мастер-кузнец, изгнанный из Дхуна, допускает ковать горячее железо только тех, кто принес присягу, но в кузнице трудится много других, которые делают наконечники для стрел и клепают кольчуги.
Нынче ночью — дело иное. В канун Пришествия все мужчины клана, как присягнувшие, так и нет, собираются у Большого Очага и поют старые песни. Эта ночь посвящена Каменным Богам. Если не воздать им должное, они могут наслать такой мороз, что сердцевина всех священных камней обледенеет и клановые владения рассыплются в прах. Две тысячи лет назад это случилось со святыней Молочного Камня, и почтенный старый клан, некогда соперничавший с Дхуном за право называться королевством, с тех пор пришел в упадок. В истории кланов многое утрачено, и кое-что не найти даже в летописях, которые ведутся в Визи и Колодезе, — но предание о том, как женщины из Молочного собрали осколки святыни в свои подолы и унесли туда, где мужчины не могли отыскать, и теперь леденит кровь каждого кланника. Если бы женщины не унесли осколки, мужчины пронзили бы ими свои сердца.
Эффи потрогала свой кисет с порошком священного камня, воздавая должное богам.
Ступени у нее под ногами были скользкими от графита и телячьих мозгов, используемых при закалке. В теплом сухом воздухе густо пахло потом, серой и расплавленной рудой. Наверху виднелась закрытая, обитая свинцом дверь. Бочки с водой, стоящие по обе стороны от нее, позволяли догадаться о страхе кланников перед пожаром. Кузница выступала из северного фасада круглого дома, отделенная от главного здания темным коридором под названием Сухой Рукав. Главный вход в нее, пробитый в северной стене, представлял собой арку вышиной в два человеческих роста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Я все равно найду ее, — тихо, почти про себя, сказал он.
— Отчего ты думаешь, что она хочет быть найденной?
Райф взглянул на выдубленное морозом лицо Слышащего, и то, что он там увидел, насторожило его.
— Ее увезли против воли. Одурманили и умыкнули потихоньку, ночью, одни боги знают куда.
Слышащий постучал посохом о камень, стряхивая снег.
— Оолак горек, волокнист и воняет тухлой рыбой. Только у мужчин хватает глупости его пить.
Райф насторожился еще больше.
— К чему ты это говоришь?
— Твою подругу никто не одурманивал. Оолак она едва пригубила. Она уехала по собственной воле.
— Нет.
— Никто не принуждал ее. Простирающая Руки сама знала, что должна уехать.
Райф яростно затряс головой. Аш ни за что не бросила бы его вот так, без единого слова, после того, что они испытали вместе, после Пещеры Черного Льда.
— Ты лжешь, старик.
— Случается, — кивнул Слышащий. — Истины, которые я знаю, бывают губительны для людей. Матери не надо знать, что дитя, которое она носит, родится мертвым, и что ее дети умрут раньше нее, и что ее муж получит увечье во время охоты. Нельзя быть Слышащим, не умея лгать. — С этими словами старик полез за пазуху свой тюленьей шубы и что-то достал. — Но тебе я сказал правду. — Разжав кулак, он уронил на лед какой-то маленький темный предмет. — Она просила меня вернуть тебе это.
Райф уставился на то, что лежало у его ног. Черный загнутый палец с дыркой для шнурка. Вороний клюв. Это твое, Райф Севранс. Придет день, и ты порадуешься, что он с тобой. Как бы он ни старался потерять свой амулет, тот всегда возвращался к нему.
Это меняло все — и Райф, и Слышащий знали, что это так. Спокойно — ведь ему ничего больше не оставалось — Райф нагнулся и поднял амулет. Он мог бы раздавить этот хрупкий кусочек рога в кулаке, но вместо этого оторвал от орлийского плаща тесемку и повесил клюв себе на шею. Он будет носить его, потому что амулет принадлежит ему... и не станет думать о том, что сделала Аш.
— Она сделала свой выбор, — сказал Слышащий. — Пора и тебе сделать свой.
Райф, сам того не сознавая, смотрел на лед, искривленную фигуру под ним. «Будь осторожен», — сказала она ему на прощание. Как можно быть осторожным и беречь себя, если с тем, что ранит глубже всего, ничего нельзя поделать? Райф полез наверх по стенке кратера. Он сделал свой выбор.
5
ОГНЕННАЯ ПЕЧЬ
Эффи Севранс, присев за медным перегонным кубом, смотрела, как Кот Мэрдок пробует сивуху. Сивуха, как объяснял ей Длинноголовый, — это промежуточная стадия перегонки: это еще не водка, но вполне может повалить человека, если он напробуется как следует. Хорошо бы Кот Мэрдок свалился, да поскорее. В винокурне темно и жарко, а пары из чана делают все вокруг мокрым и липким. Теплое шерстяное платье Эффи прилипло к спине. Фу, гадость. Зря она не пришла сюда в полотняной сорочке.
Кот Мэрдок вставил в чан затычку и поднес свою последнюю пробу к свету. В зеленом стаканчике виднелась мутная жидкость. Скорее бы уж Кот ее выпил. Она здесь по поручению Быка-Молота и Грима Шенка, и ей не хочется их подвести. Ведь это ее они выбрали для приготовления железного сока. У Большого Очага всегда сшивается десятка два мальчишек — они так и рвутся счистить ржавчину с цепей молотобойца или починить покрышку молота. Но когда дело дошло до средства, зачерняющего зубы молотобойца, Бык-Молот решил, что Эффи Севранс справится с этим лучше любого мальчишки, притом без лишнего шума.
«Эффи, вот кто тебе нужен, — сказал Битти Шенк своему старшему брату Гриму прошлой ночью, около конюшни. — Руки у нее ловкие, и она умеет хранить секреты, к тому же она сестра молотобойца». Бык-Молот и Грим, выслушав его, важно кивнули, поблескивая своими латами при свете фонаря. Сестра молотобойца годилась им в самый раз.
Железный сок, объяснил Бык-Молот, черен, как слезы Каменных Богов, и почти столь же смертелен. Зубы молотобойца, обработанные им, должны оставаться черными месяца три, не меньше. «От ламповой копоти или золы никакого проку — они держатся только неделю, и слюна от них тоже черной делается». Эффи понимающе кивнула в ответ. Если ты зачернишь зубы, чтобы казаться грозным в бою, тебе, конечно, обидно, когда краска сходит еще до конца битвы. Ведь тогда вид у тебя становится не грозный, а дурацкий.
Трудность состояла в том, что черноградские молотобойцы не окрашивали себе зубов со времен Безумного Грегора, который завел триста воинов на смерть в прибывающих водах Быстрой. Все они, кроме какой-нибудь дюжины, были молотобойцами. Весеннее половодье унесло их тела, протащив через каменистые отмели под названием Ребра Мертвеца и окутанные туманом Лунные водопады. Эффи слышала, что река обглодала их кости, и вдовам нечего было обряжать, кроме черепов с оскаленными черными зубами.
Эффи нахмурилась, вспомнив об этом. Слишком уж часто в клановых преданиях поминаются черепа, мертвые тела и насильственная смерть. Любопытно, однако, что после этого все молотобойцы перестали чернить себе зубы из страха прогневать богов, и секрет железного сока был утерян.
— Что твоя моча, — заключил вслух Кот Мэрдок, опрокинув стаканчик. — Для издольщиков с женами как раз будет. — Довольный, он надел стакан на липовый колышек и сплюнул, чтобы очистить рот. У него, как у многих пожилых кланников, недоставало пальцев на руках, но краны он заткнул и лампу привернул так проворно, словно имел все десять пальцев, а не восемь. Перед самой лестницей он вдруг остановился и вперил взгляд в тот самый угол, где сидела Эффи. Она затаила дыхание, вообразив себя одним из камней в стенах винокурни.
Убедившись, что посторонних глаз тут нет, Кот потянулся к полке, где Анвин Птаха держала свою двадцатилетнюю старку, и сунул за пазуху драгоценную, запечатанную воском флягу. Эффи, забыв, что она камень, изумленно раскрыла рот. Разве на старке Анвин не лежит проклятие? Анвин клянется, что у всякого кланника, который выпьет старки без ее разрешения, за неделю отсохнут мужские части. Про мужские части Эффи знала от Летти Шенк — тот, кто лишится их, наверняка горько пожалеет.
Кот Мэрдок, удовлетворенно проворчав что-то, стал подниматься по лестнице. Эффи заставила себя сидеть смирно и ждать, пока не услышала его шаги на потолке.
Рука у нее затекла, и Эффи растирала ее, выбираясь из своего укрытия среди медных трубок. Другие места тоже болели — те, куда нож Катти Мосса вонзился особенно глубоко. Раны до сих пор мокли по ночам, но сейчас Эффи не хотелось думать о них. Она кланница, ей почти девять зим, и у мужчин, которые возвращаются с войны, раны бывают куда тяжелее.
Жаль только, что Катти и лицо ей порезал.
Эффи остановила руку, не дав ей коснуться щеки. «Она даже без шрамов не стала бы красоткой», — так сказал Мейс Черный Град.
Она поспешно вернула свои мысли к железному соку. Для этого средства ей нужен какой-нибудь крепкий напиток. Старка Анвин недостаточно крепка, да еще и проклята. Тут нужно что-то, способное сжечь человеку десны, а заодно, может быть, и зубную эмаль. Эффи задумчиво разглядывала бутылки на самой высокой полке. «Дхунское сияние» Вилла Хока в причудливо мерцающей склянке соседствовало там с «Вождевкой» Дагро Черного Града, «Нутропек» Шора Гормалина содержался в бочонке с выжженными на нем скрещенными мечами. Их всех уже нет в живых, а питье стоит, как стояло. В самом темном углу Эффи углядела обросшую паутиной кожаную фляжку — ее деревянная пробка почти совсем вылезла от давности. «Особая» Тема Севранса. Батюшка, кажется, сам это гнал.
Час уже поздний, в круглом доме тихо — надо бы поторопиться. Эффи почти помимо воли потянулась к отцовской фляжке и взяла ее в руки. От фляжки пахло совсем как от Тема, кожей и лошадьми, а откупорив ее, Эффи чуть не засмеялась. Это ей точно подойдет. Убить оно никого не убьет, слишком уж долго стояло, и батюшка сам тоже был молотобойцем. Он поможет Эффи зачернить зубы своих соратников.
У Эффи защипало глаза. Она плотно закупорила фляжку и стала подниматься наверх.
Ночь стояла странная, темная и тихая — в круглом доме горела только половина факелов перед Часом Пришествия. Прежде Эффи казалось, что это самое удачное время для сбора составных частей железного сока: мало кто отважится шататься по коридорам в ночь, когда Каменные Боги приходят на землю. Но теперь, когда она сама пробиралась по обветшалым клановым подземельям, ей стало немного не по себе. Амулет на шее холодил кожу.
Гранит снова вернулся на свое место, тяжелый, как только что снесенное яйцо. Инигар Сутулый нашел его зажатым в отделенной от туловища руке — это он, ведун, собирал то, что осталось от Катти и Нелли Моссов. Согнувшись от ветра, с плетеной корзиной в руке, он выковыривал замерзшие куски их тел из снега. Эффи слышала, что собаки выели Нелли глаза и язык, а у Катти вырвали селезенку. Ей повезло, наверно, что никто из собак не проглотил ее амулет. Инигар отдал ей камень не сразу — сначала отнес его в молельню, произнес над ним заветные слова и положил его на священный камень, чтобы амулет набрался сил и обновился.
Теперь он стал другим — старше и тверже. Инигар сказал, что амулеты растут и меняются вместе с теми, кто носит их. Значит, и она, Эффи, стала старше и тверже?
У черной от масла лестницы, ведущей в клановую кузницу, Эффи замедлила шаг. Обыкновенно ей нравилась эта часть круглого дома с ее низкими потолками и узкими переходами. Сейчас здесь было темнее, чем всегда, но против этого Эффи ничего не имела. Никто из Севрансов темноты не боится. И все же... здесь чувствовалось что-то еще, затаившееся и выжидающее. Амулет не шевелился, не толкал ее, но внутри у него что-то перекатывалось, будто капля жидкой ртути. Эффи остановилась, прислушалась и даже вроде бы услышала что-то — но это, наверно, было просто ее воображение. Нельзя ведь услышать, как человек задерживает дыхание.
Назад, Эффи, шептал ей тихий голос. Беги в свою комнату и запрись.
Ну уж нет. Бык-Молот и Грим Шенк поручили ей важное дело, и не станет она убегать, как заяц, каждый раз, как ей станет страшно. Кроме того, у нее теперь есть оружие. Битти Шенк дал ей нож — «защитник девы», как он выразился. «Самый острый кремень из всех, которые носила женщина у себя на бедре». Битти научил ее, как им пользоваться. Это не то, что колоть кого-то мечом. Сила кремневого ножа не в острие, а в лезвии. Если ты не хочешь, чтобы острие отломилось, наткнувшись на кость, им надо резать, а не колоть. Эффи поупражнялась на заплесневелых, изъеденных червями овчинах, висящих в дубильне. Искромсала их в лоскуты. Нож обточен так, что режет лучше стали, и такой тонкий, что даже просвечивает. Битти сказал, что это трофей: его отобрали у иль-глэйвских звероловов, которые ставили свои силки на земле Ганмиддиша.
Эффи нащупала на поясе гладкие роговые ножны. Она любит Битти Шенка. Он и его братья даже слушать не желают, когда ее обзывают ведьмой.
Не позволив своим мыслям зайти слишком далеко, Эффи двинулась вверх по лестнице. Все тихо, только поскрипывают старые балки и камни. Обычно в кузнице и ночью идет работа. Брог Видди, мастер-кузнец, изгнанный из Дхуна, допускает ковать горячее железо только тех, кто принес присягу, но в кузнице трудится много других, которые делают наконечники для стрел и клепают кольчуги.
Нынче ночью — дело иное. В канун Пришествия все мужчины клана, как присягнувшие, так и нет, собираются у Большого Очага и поют старые песни. Эта ночь посвящена Каменным Богам. Если не воздать им должное, они могут наслать такой мороз, что сердцевина всех священных камней обледенеет и клановые владения рассыплются в прах. Две тысячи лет назад это случилось со святыней Молочного Камня, и почтенный старый клан, некогда соперничавший с Дхуном за право называться королевством, с тех пор пришел в упадок. В истории кланов многое утрачено, и кое-что не найти даже в летописях, которые ведутся в Визи и Колодезе, — но предание о том, как женщины из Молочного собрали осколки святыни в свои подолы и унесли туда, где мужчины не могли отыскать, и теперь леденит кровь каждого кланника. Если бы женщины не унесли осколки, мужчины пронзили бы ими свои сердца.
Эффи потрогала свой кисет с порошком священного камня, воздавая должное богам.
Ступени у нее под ногами были скользкими от графита и телячьих мозгов, используемых при закалке. В теплом сухом воздухе густо пахло потом, серой и расплавленной рудой. Наверху виднелась закрытая, обитая свинцом дверь. Бочки с водой, стоящие по обе стороны от нее, позволяли догадаться о страхе кланников перед пожаром. Кузница выступала из северного фасада круглого дома, отделенная от главного здания темным коридором под названием Сухой Рукав. Главный вход в нее, пробитый в северной стене, представлял собой арку вышиной в два человеческих роста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86