Правда, удивления это уже не вызывало.
Удивление мог вызвать только её ответ, да и то, удивлённой оказалась бы одна только Элизанда.
— Долг непризнанный — не есть долг, — медленно произнесла Джулианна.
На этот раз Элизанда сжала ей руку: «Осторожнее, будь осторожнее! Ты не знаешь, как сильны эти создания!»
Джинн заговорил.
— Ты права. Но долг, сделанный по незнанию, всё же остаётся долгом. Его можно простить, но нельзя не замечать. Те же, кто заговаривает с незнакомцами, не зная, чего от них ожидать, не имеют права отрекаться от последствий своего выбора.
Джулианна кивнула, почти поклонилась, признавая его правоту. Потом, повернувшись к окну, где мерцали последние блики догорающего костра, она произнесла:
— Только что я задумалась, истинна ли вера шарайцев, существует ли на самом деле их бог и их рай. Мне кажется, что никто из смертных не может этого знать, а вот джинну наверняка всё известно.
— Дочь тени, джинны тоже смертны — в определённом смысле. Время не может коснуться нас, однако нас можно убить. Мы не знаем богов, не знаем, правдивы ли обещания, в которые вы верите. Любая вера есть надежда, но не более; ничего другого я не могу тебе сказать.
Джинн постарался ответить как можно мягче, и она оценила это по достоинству. Оставался долг, о котором она давно была осведомлена; возможно, он заключался в том, чего желала сама Джулианна, и у неё были свои причины согласиться на это. Правда, она так и не смогла понять, почему ей этого хочется — разве что из-за какого-то странного чувства чести, которое джинн понимал и на которое откликался. В любом случае его последние слова принесли девушке больше облегчения, чем тревоги. Она сказала:
— Скажи мне, чего ты хочешь, дух, и я выполню всё, что будет в моих силах.
Элизанда задохнулась от ужаса, резко повернулась к Джулианне и зажала ей рот ладонью, хотя было уже поздно.
— Нет! Джинн, она совсем не это имела… Джулианна, нельзя…
Джулианна обеими руками отвела ладонь подруги и успокаивающе похлопала по ней.
— Нет, — подтвердила она, — я сказала то, что хотела сказать, и сделаю это. Я знаю, что даю безоглядное обещание коварному и проницательному существу, и всё же я выполню это обещание. На мне лежит долг. — Вот сейчас, сейчас…
— Поезжай туда, куда ты послана, Джулианна де Ране, и выйди замуж там, где должно тебе.
Этого она не ожидала. Проглотив рвущийся на язык вопрос, девушка взяла себя в руки и произнесла:
— Я так и сделаю, но…
— Я ещё не сказал, куда я тебя посылаю. — Джинн умолк на целое биение сердца, эхом отозвавшееся в мозгу Джулианны. Потом он рассмеялся и закончил:
— Ступай к шарайцам, дочь тени.
Это было уже не просто неожиданно; это было ошеломляюще. На язык сразу запросились сотни вопросов, которые девушка смогла отогнать с большим трудом. Способ вызнать необходимое, не задавая вопроса, несомненно, существовал, но взволнованная Джулианна не могла отыскать его. Зато Элизанда казалась спокойной. Она произнесла:
— В прошлую нашу встречу ты возложил эту обязанность на меня.
— Да.
— Должна быть причина, — осторожно, без малейшего намёка на вопросительную интонацию произнесла девушка, — по которой джинну нужно, чтобы мы оказались среди шарайцев.
— На то есть множество причин, Лизан, и я назову две из них. Сыны и дочери человеческие привыкли заботиться о друзьях, поэтому, если я пошлю Джулианну в незнакомые земли к незнакомым людям, ты скорее всего отправишься с ней. Она назвала меня проницательным; не знаю, проницательность ли тому виной, но я думаю, одной тебе идти не следует.
— Я не хочу к шарайцам.
— Да, но я хочу, чтобы ты пошла, и другие тоже будут рады этому. Ты сможешь сказать рабатским имамам, что в миг смерти над погибшими был прочтён кхалат.
— Он прочтён, и этого достаточно.
— Для их бога, если он, конечно, есть, — достаточно. Но недостаточно для горюющих семей и для их священнослужителей. Кроме того, там Джулианна найдёт своего отца.
Отца? Ногти Элизанды впились в её запястье; Джулианна пискнула, вырвала ладонь из руки подруги и сказала:
— Я… я не знала, что мой отец сейчас там.
— Да, он там, и там останется на какое-то время. Кроме того, вскоре ему будет грозить опасность. Ты сможешь спасти его, хотя, возможно, было бы лучше, если бы ты не стала делать этого.
— Джинн… — Это было чересчур; в сказанном им был смысл — и не было его ни капли. Новости потрясли Джулианну. — Я хотела бы, чтобы ты прямо сказал, чего тебе от меня надо.
— Я говорил тебе это уже трижды. Повторю и ещё один раз, но не здесь.
— По крайней мере скажи, как мне понять, куда я иду, как найти путь… — Джулианна почти выкрикнула эту мольбу, но потом заставила себя замолчать, догадавшись, что просьба об информации — по существу, тот же вопрос и что джинн может использовать это, засчитав за девушкой очередной долг.
Однако он произнёс только:
— Тебе все расскажет Лизан. Она покажет тебе путь, станет твоей дорогой, если пожелает. А пока — прощайте.
На этот раз обошлось без раската грома и без мерцания. Джинн начал сокращаться, точно так же как и рос, становясь всего лишь игрой света и растворяясь в воздухе. Джулианна успела ещё подумать о том, как же всё-таки выглядит тело джинна, из чего оно состоит, сколько обликов может принимать, каковы эти облики… Но эту мысль она отбросила очень быстро.
«Отец…»
Девушка повернулась к Элизанде и спросила:
— Ты пойдёшь?
— Я не хочу.
— Ты уже говорила.
— Я несвободна, Джулианна…
— Я тоже, — ответила дочь тени. Долг лежал на ней тяжкой ношей, обещания тянули в разные стороны; она поклялась в верности отцу, однако ради отца же она нарушит эту клятву, как и любую другую. — Но я пойду. Если придётся — в одиночку.
— Ты не дойдёшь! Ты же сама сказала, что не знаешь дороги! Ты не знаешь тамошних обычаев, не обучена жизни в пустыне! Ты умрёшь задолго до того, как дойдёшь до Рабата!
— Пускай. Если мой отец в опасности…
— Все мы в опасности. — Элизанда сжала кулаки и нахмурилась. Джулианна не могла понять, о чём она думает.
— Ладно, — заговорила наконец Элизанда. — Похоже, мне так и так придётся кого-то предавать. Предавать многих — а это может привести к беде. Но я не могу отпустить тебя одну. Кроме того, когда ты уедешь, я окажусь в неприятном положении. Придётся идти с тобой по двум причинам — ради меня и ради тебя. Я не хочу окончить свои дни в одной из камер, которые здесь так любят. Решено, я пойду и покажу тебе путь.
Джулианна поцеловала подругу, один раз пылко и ещё два раза по обычаю, в обе щеки. Договор был заключён — и нарушить его было невозможно.
Вопрос о том, как уйти — точнее, как сбежать, — стоял перед ними во весь рост, но у Джулианны в этот вечер не было охоты задавать вопросы. Скоро придёт утро. Тогда она спросит обо всём, что её интересует, и заодно в который раз попытается выяснить, зачем Элизанда пришла в Рок и почему не желает покидать крепость. Было похоже, что ответ на эти вопросы один и тот же, и Джулианна решила, что узнает его не позже чем завтра.
Она отправилась в постель. Элизанда последовала её примеру, бесшумно разделась, погасила светильники и легла в полной темноте. Однако Джулианна долго ещё лежала с открытыми глазами, глядя сквозь тьму в потолок, но видя перед собой совсем другие вещи. Она не заговорила с Элизандой, но подозревала, что та последовала её примеру и в этом.
Следующим утром девушки проспали колокол, проспали молитву и могли проспать ещё дольше. Джулианна вообще охотно провела бы в кровати полдня. Однако её сознание проснулось и разбудило её вопросом: чем она, собственно, занимается, отдыхает или прячется? — и ответ поднял её с постели, словно короткий приказ.
Она растолкала и Элизанду, сладко улыбаясь, чтобы ещё больше разбередить её совесть своей добродетельностью; впрочем, скоро они обе были рады, что Джулианна разбудила подругу. Джулианна принесла кувшин прохладной воды, стоявший на лестнице (его поставил перед молитвой один из монахов), и они с Элизандой умылись. Едва успев одеться, девушки услышали шаги на лестнице, кашель и поскребывание ногтем по занавеске.
— Входите.
Вошёл Блез. Джулианна ещё раньше узнала его по тяжёлым шагам, так непохожим на шарканье сандалий, в которых ходили монахи. Вот уже второе утро подряд сержант приносил девушкам поднос с завтраком; второе утро подряд Джулианна замечала, что он краснеет и старательно отводит глаза, словно чувствуя вину за то, что дерзнул войти в комнату госпожи прежде, чем та соизволила покинуть её. «А ведь он едва не застал нас в постели, — подумала Джулианна. — Интересно, что бы он сделал тогда? Наверное, умер бы со стыда…»
— Доброе утро, Блез. Вы снова решили прислуживать нам?
— Мадемуазель, я взял поднос у брата, который нёс его вам. У меня для вас весть. Его милость прецептор будет рад, если вы посетите его сегодня утром в свободное время.
— Он прекрасно осведомлён о том, что у нас всё время — свободное, так что это, видимо, следует считать приказом. А зачем я ему?
— Не знаю, мадемуазель, — флегматично отозвался сержант. Похоже было, что он все прекрасно знает, но не намерен ничего рассказывать — то ли потому, что ему было приказано молчать, то ли потому, что это было не его дела. Как бы то ни было, он молчал.
— Он имел в виду, что надо явиться немедленно? — с ноткой грусти в голосе осведомилась Джулианна, не сводя глаз с подноса. Она была голодна — всё-таки позади остался тяжёлый день и бессонная ночь. Дипломатия, конечно, ждать не любит, но…
— Насколько я понял, сразу после завтрака, мадемуазель.
Разумеется. Прецептор тоже был дипломатом. Умиротворённая Джулианна кивнула.
— А меня он не имел в виду? — встряла Элизанда.
— Не знаю, мадемуазель. Он приказал мне передать весть мадемуазель Джулианне.
Для Блеза это явственно означало «нет», но Джулианна рассудила по-своему и готова была защищать это своё решение.
— Разумеется, он имел в виду и тебя. Ты ведь моя компаньонка, моя чаперонка, — заявила она с вредной улыбкой. «Кто его знает, вдруг мне понадобится защита чаперонки, может быть, девушек нельзя оставлять наедине с его милостью прецептором…»
Элизанда ответила ей улыбкой и взяла у Блеза поднос.
Пока они ели, сержант дожидался на лестнице, но девушки не торопились. Хлеб оказался мягким, мёд — сладким, овечье молоко — густым и вкусным. А прецептор, будучи занятым человеком, вряд ли не найдёт занятия на свободные полчаса и уж наверняка не станет обвинять гостей в опоздании.
Когда девушки были готовы, Блез провёл их в ту часть замка, где они ещё не были — если только Элизанда не забредала сюда во время своих прогулок. Для Джулианны же место было абсолютно незнакомо.
Ещё один двор, ещё башня; но здесь каменные плиты были устланы камышом, поглощавшим стук сапог Блеза. Стоявший на страже монах открыл дверь личных апартаментов прецептора и с поклоном пропустил гостей, старательно отводя взгляд от женщин, закрывших лица вуалями. Впрочем, это было сделано так осторожно, что Джулианна не могла бы поручиться, что не ошиблась.
Они оказались в комнате из тех, которые отец Джулианны, будучи в хорошем настроении, называл «образцом величавой скромности», а пребывая в плохом — «монашеским ханжеством». Мебель в комнате стояла простая, но эта простота стоила немало: ничем не украшенные шкафы и стулья мастерской работы были сделаны из дерева, произраставшего только на дальнем краю Королевства; доставка этого дерева в Чужеземье обходилась недёшево. Коврики на полу, самые простые, неброского цвета земли и соломы, были сотканы из шёлка. Джулианна видела такие вещи прежде всего раз или два — их выменивали у восточных шарайцев. Белые стены были девственно чисты, без всяких украшений, если не считать двух гобеленов, изображавших Аскариэль при свете дня и в темноте — даже в ночи город светился золотом — и знака Господа, двойной петли, но сделанной не из драгоценных камней и не гравированной, какие Джулианна видела в Марассоне, а мастерски выкованной из чистого золота.
Комната была пуста. Брат у двери попросил их подождать и предложил освежиться. На одном из сундуков стояли стеклянные с серебром стаканы и кувшин. Элизанда принюхалась и подняла брови.
— Это джерет, — негромко произнесла она. — Шарайцы делают его из трав и ягод. В Чужеземье он встречается… редко.
И в Марассоне тоже. Однажды Джулианна, будучи маленьким ребёнком, попробовала джерет из отцовского стакана, и до сих пор помнила вкус напитка.
Элизанда подняла кувшин и плеснула понемногу в два стакана. Потом она вопросительно посмотрела на Блеза.
— Спасибо, не надо, мадемуазель. Я не был приглашён.
Он вышел, и монах закрыл за ним дверь.
Джулианна приняла кубок из рук Элизанды, наклонилась, понюхала — и вновь стала маленькой девочкой, которую удивляло все на свете, которая была без памяти счастлива принять из рук отца сокровище. Девушка откинула вуаль и отпила глоток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72