Выпей мол, водички. А я ему: “Чего водички-то, водки давай!”
– Вот правильно, – согласился Никита – Ну и что, дал?
– Налил. И я ему тост сразу: “За победу, говорю, за нашу победу!”. И выпил залпом, не закусывая. Он так и обомлел. А пока он там раздумывал, я сразу за Катюшей…
– Верно, с молодухой-то оно веселее, – поддержал Никита.
– Да нет, темнота, это пушка такая у нас есть, “Катюша” называется. Я из нее как шарахну. Вся эта рейхсканцелярия, то есть замок их – вдребезги. Я документы прихватил, ну, свитки всякие там, грамоты, летописи, и к своим. Разгромили мы их за милу душу. Меня Феликс Эдмундович потом награждал. Я отказывался, ведь не за награды же старался – за Родину. А он мне: “Виктор, помни, с чего начинается Родина”. Аж прослезился. И товарищ Сталин меня хвалил. Всем в пример ставил.
– А это еще кто таков? – удивился Ухтомский, – что-то мы о нем пока не слыхивали. Тоже царь?
– Да нет, боярин там один… – Витя, понимая, что слегка запутался, постарался уйти от ответа. – А работать как тяжело было, – перевел он тему, – все самому, самому, поручить некому. Тугодумы все такие. Вот подчиненный у меня был, ну, порученец, Безруков фамилия. Так выгнать пришлось, ни черта не соображает, только портил все. Уж я ему и так, и так объяснял…
– Да ты бы приказал его выпороть хорошенько, – весело посоветовал Никита. – Коли работать не хочет, пороть надо, вот и весь сказ. Верно я говорю? – он обернулся и тут заметил подъехавшего князя Алексея.
– Вот рассказывают нам свены о жизни ихней заморской, – весело сообщил Никита, беря под уздцы княжеского коня. – Ты бы послушал, Алексей Петрович. Не скучают свены за морем, воюют, да все с молодухами на войну ходят. Тевтоны, знаешь, и до них добрались, оказывается.
– Некогда мне слушать, – ответил князь, спрыгивая с лошади, – пойдем, Никита, надо потолковать. А остальные пусть слушают, коли охота. Тебе потом расскажут.
Видя, что князь настроен серьезно, даже озабочен, Ухтомский перестал шутить, пожал плечами и послушно последовал за Алексеем в дом. Настроение князя повлияло и на остальных, народ постепенно разошелся. Витя спрыгнул с опрокинутой бочки, сидя на которой он выступал перед публикой. Рыбкин, помалкивавший перед тем, наконец, высказал свое отношение к его рассказам, покрутив пальцем у виска:
– Спятили, что ли, товарищ майор, – тихо, чтоб не услышали, сказал он, наклонившись к витиному уху, – про Дзержинского такое говорить? Стыдно ведь, а вдруг раскусят?
– Да ладно, – отмахнулся Витя. – Откуда им знать-то? Ты вот что лучше мне скажи, тебе испанец этот, который на золотой лодке капитан, как? Подозрительным не кажется?
– Нет, а что? – удивился Рыбкин.
– Да так, ничего пока, – ответил Витя, – но иностранец все-таки. Ты присматривай, присматривай за ним. Католик он, а католики православных не любят. Читал, наверное, в учебниках? Так что гляди в оба.
– А зачем? – не понял Рыбкин
– Гляди, я тебе сказал, – повысил голос Растоп-ченко. – Мы с тобой что, даром тут хлеб едим? Работать должны. Мало ли что… Коли не хочешь, чтобы тебя в огородники на задний двор сослали, показать себя нужно. Хоть как-то. Полезность свою доказать.
– А-а…
– Вот тебе и а-а… Все вы в милиции лопухи. Вот, гляди, все разошлись, а испанец все ходит и ходит по двору. А чего ходит? И князя вон каким взглядом проводил. Недобрым. А с чего бы это?
– Да как с чего, ревнует просто, – уверенно заключил Рыбкин – Он же давно с княгиней был, как Никита рассказывал, а тут, здрасьте, приехали в Московию.
– Простофиля ты, – еще раз одернул его Витя. – Если ревнует – не наше дело. Но разобраться надо. Может, он еще чего надумал. А вдруг покушение организует? У князя охрана-то вроде тебя, такие же оболтусы. Ни пароля у них, ни информации никакой, что за люди там на лодке – знать не знает никто, и даже в ус не дуют. А они не откуда-нибудь, из Италии приплыли. Иностранцы у нас с сотворения мира всегда напакостить норовят, нутро у них такое. Желание подгадить в крови, по наследству передается.
– Не надо нам лезть, – засомневался Рыбкин, – разгневаем княгиню. А она единственная наша заступница. Худо нам будет. Князь княгиню очень любит. Убьет за нее, если обидим.
– А мы княгиню не тронем, – пообещал Витя, – мы ее людишек пощупаем. Она сама-то, наверняка, не все про них знает. А мы узнаем. И если что – князю доложим. Тогда за место свое можно уже не бояться будет, говно выгребать не сошлют.
– Ну, если так… – кисло согласился Рыбкин.
– Ладно, не ной, пошли в дом, – Витя хлопнул приунывшего сержанта по плечу. – Делай, что я говорю, и полный порядок будет.
Сообразив, что ухнулся он в дебри веков окончательно и бесповоротно, и к своей обычной жизни ему уже никогда не вернуться, Растопченко, отоспавшись, да отъевшись немного на княжеских харчах, слегка успокоился, осмотрелся и решил, что раз так вышло, надо бы поудобнее устроиться в новой обстановке. Используя старый опыт работы в органах, путь для этого Витя видел только один и весьма привычный – выслужиться. А для этого проще всего кого-нибудь заложить. Выслужиться необходимо перед начальством – это был, конечно, князь Белозерский, он тут самый главный. А вот кого заложить?
Людишек вокруг много, весьма разномастных, ближайшее окружение трогать опасно – можно нарваться на неприятности. Какие там у них отношения – сразу не разберешь. Настучишь на доверенного человека – тебе же хвоста и накрутят. А вот кто подальше, меньше на княжеских глазах, тех и подставить можно. Князь, он ведь и в Африке князь. Он, как и все начальники, мыслит крупно, глобально, в мелочах копаться не станет, если правильно материальчик поднести – рубанет и готово. Старания Растопченко запомнит – тогда и положение укрепится, и доверия больше.
Только вот кого? Надо бы кого послабее, бабу какую найти, не княгиню, конечно – тут уж Вите не тягаться, тут, наоборот, прогнуться не грех. Надо выбрать какую-нибудь попроще, которую князь меньше знает. С бабой-то безопаснее выдвинуться. Она пока на эмоциях, а дело-то быстро сделается, коли правильно преподнести. Только вот незадача – все женщины тут по домам сидят, да с детьми заняты, больше ничем. На улицу не выходят вовсе. А дворня – так ее, опять же, князь куда лучше, чем его знает. Им скорее поверит.
Еще можно за иностранцев взяться, с ними привычнее. Огрех какой заметить, поступки подозрительные, да и донести. Даже если оправдаются – это уже неважно будет. Главное – старание показать.
Лучше всего, конечно, сделать князю настоящую услугу. Да такую, чтоб помнил. Жизнь спасти или деньги. Тогда все – будущее обеспечено. Но такая удача в руки идет редко, тут действительно постараться нужно. А потому нужно не лениться на мелочи внимания обращать. Мелкие “прогибы” тоже хороши. Например, по охране Витя подготовил свои соображения, ждал только удобного случая. Но князь Растопченко мало примечал, вообще в упор не видел. А с шестерками, вроде Ухтомского, как решил Витя, распространяться особенно не стоит.
“Подождем, – думал про себя бывший майор советской госбезопасности, поднимаясь по лестнице в княжеский дом, – подождем. Терпение и труд, как говорится, все перетрут. Главное помалкивать пока и впросак не вляпаться. И наблюдать, смотреть по сторонам, все примечать.
Глядишь, и найдется что-то интересное, на что другие внимания не обращают. С начальством главное – на глаза по хорошему поводу попасться. А там проще будет. Там совет дать, тут к незнакомцу первым подойти, как бы собой князя закрывая. Просто беседу интересную завести. Глядишь, и дослужусь до генералов здешних. Какие мои годы?”
– Весело рассказывал, Виктор. Забаву большую затеял. – Рыбкин поотстал, а Растопченко прямиком на пороге дома столкнулся с княгиней.
Вообще, княгиню Витя побаивался. Даже больше, чем князя. Было в ней что-то непонятное. Он толком сообразить не мог что именно, но подсознательно ощущал, не находя пока разумного объяснения. Пугала она его какой-то таившейся в ней неизвестностью, да и чувствовал он себя в ее присутствии плохо – квелым становился, вялым, будто вся энергия из тела утекала. Аж ноги порой подкашивались.
И еще эта тварь мерзкая, которая постоянно по ней ползала. Тоже еще украшение – людей пугать! Вот и сейчас из-за плеча княгини показалась жуткая треугольная голова змеи, и раздвоенный язычок замелькал в воздухе.
Витя в ужасе отступил на шаг назад. “Черт подери! Говорят, она даже спит с этой гадиной в изголовье. И как князь такое терпит…”
– Интересно рассказывал, – повторила княгиня. – Только почему не поведал, – она коварно улыбнулась, – что царь ваш Феликс Эдмундович давно умер, еще до того как ты родился?
Витя остолбенел – ей-то откуда знать?!
– Не бойся, – видя, как побледнел Растопченко, успокоила княгиня, – я никому не скажу. Но впредь будь осторожнее. Не все люди глупцы, помни об этом.
И не произнеся более ни слова, прошла в сад.
Хвост змеи оплетал ее распушенные волосы как серебряная лента, блестящая на солнце.
– Ты чего стоишь-то тут? – подбежал наконец Рыбкин.
– Да, ничего! Тебе-то что? – прикрикнул на него Витя, срывая зло. – Где ты шляешься?
– Я по нужде… – оправдывался Рыбкин. – А что она тебе сказала?
– Сказала, что ты давно в кустах сидишь, как бы кто не укусил за голый зад, сечешь?
– Да я… Простите, товарищ майор…
– Помалкивай, – строго оборвал его Витя. – Не все глупцы – помни об этом. Пошли.
Растопченко снова оглянулся вслед княгине.
“Не бойся, никому не скажу”… Майор хорошо знал, что означают подобные фразы в его работе. Чаще всего именно с них начинается вербовка…
В столовой под руководством дворецкого Василия уже накрывали столы алыми подскатертниками с золотошвейной бахромой, а сверху стелили алтабасовые скатерти.
В прежние времена, по русской традиции, столы покрывали скромными полотняными кусками, а дорогие скатерти доставали только по праздникам. Но княгиня Вассиана не любила, чтобы добро пропадало в сундуках, и приказала даже в будни стелить нарядные скатерти и подавать дорогую посуду.
– Как поохотились? – спросил Алексей Никиту, когда они поднялись в княжеские покои.
– Да, зря проносились, – ответил тот, усаживаясь за широкий деревянный стол и наливая себе в круглую кружку с крышкой медвяного кваса из кувшина, – устали мы с Гарсиа, да и только. Лошадей зря умучали. Пара зайцев да лисица – невелика добыча. А ты как съездил? Как батюшка Геласий? Здоров?
– Здоров. Благословение тебе передавал. И Григорьюшке тоже. Князь Воротынский, говорит, сослан к нам на Белое озеро. В Москве Голицыны и Трубецкие, используя момент, гнут против нас, хотят настроить государя. Андрюшка наш царю прошение подал об отчуждении в его пользу Белозерских земель, включая монастырские…
– Монастырские?! – Никита чуть не поперхнулся. – А брюхо-то у него не лопнет?! Государь Кириллову обитель почитает, не может он монастырь обидеть.
– Ехать надо, Никита Романович, не время отдыхать, наследство родительское защитить надобно.
– Поедем, конечно, – с готовностью согласился Ухтомский. – С охоты возвращаясь, зЛехал я к Сугорским. Там тоже новости неутешительные. Князя Ивана Куракина в монахи постригли, имения отобрали. Поначалу за участие в сговоре казнить хотели, но государь помиловал.
– Ехать надо, Никита, – еще раз решительно повторил Алексей, пристукнув ладонью по столу. – Негоже нам по окраинам отсиживаться и царской милости али немилости дожидаться. Чему бывать – того не миновать. А сдаваться самим Андрюшке – умереть нам всем на месте со стыда.
– Правда твоя, Алексей Петрович, – согласился Никита. – Мы с тобой вместе выросли, вместе в сече бились, вместе в страны дальние по царскому указу ездили, и на плаху вместе пойдем, коли выпадет.
– Так-то так, да есть у нас еще одна забота, – промолвил задумчиво Алексей, подходя к узорчатому слюдяному оконцу, – здесь, на Белозерье.
– Какая еще? – удивился Никита. – Вроде, все тихо кругом.
– А вот не тихо. Ты людей разошли по соседним деревням, пусть расспросят, не появлялись ли какие чужаки в лесах, не просили ли проводников. Если да – то кто такие, откуда. Словом, все. Если кто видел таковых, пусть сюда привезут, сам потолкую. Сделай это немедленно, как от меня выйдешь.
– А откуда чужаки-то? Не слыхали тут в усадьбе ничего. Уж Матвей доложил бы.
– До Геласия слухи дошли со стороны Белозерска, Вологды да Устюга Великого. Шастает там кто-то. Тайно шастает. И не озорничает, делом разбойным не занимается, от людей таится. Но замечали чужаков люди, замечали. В Москве Юсуф затревожился, к нему тоже кто-то подходы тайные копает.
– Жив мурза? – улыбнулся Никита
– Жив пока. Но ищут его по Москве тоже какие-то людишки. Сынок его, Ибрагимка, говорит: убить хотят.
– Ну, а мы при чем? От Москвы до Белозерска почитай сколько верст! – Никита присвистнул.
– Рубины выкрасть хотят, а мурзе за то убийство стародавнее отомстить. Вот и весь сказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Вот правильно, – согласился Никита – Ну и что, дал?
– Налил. И я ему тост сразу: “За победу, говорю, за нашу победу!”. И выпил залпом, не закусывая. Он так и обомлел. А пока он там раздумывал, я сразу за Катюшей…
– Верно, с молодухой-то оно веселее, – поддержал Никита.
– Да нет, темнота, это пушка такая у нас есть, “Катюша” называется. Я из нее как шарахну. Вся эта рейхсканцелярия, то есть замок их – вдребезги. Я документы прихватил, ну, свитки всякие там, грамоты, летописи, и к своим. Разгромили мы их за милу душу. Меня Феликс Эдмундович потом награждал. Я отказывался, ведь не за награды же старался – за Родину. А он мне: “Виктор, помни, с чего начинается Родина”. Аж прослезился. И товарищ Сталин меня хвалил. Всем в пример ставил.
– А это еще кто таков? – удивился Ухтомский, – что-то мы о нем пока не слыхивали. Тоже царь?
– Да нет, боярин там один… – Витя, понимая, что слегка запутался, постарался уйти от ответа. – А работать как тяжело было, – перевел он тему, – все самому, самому, поручить некому. Тугодумы все такие. Вот подчиненный у меня был, ну, порученец, Безруков фамилия. Так выгнать пришлось, ни черта не соображает, только портил все. Уж я ему и так, и так объяснял…
– Да ты бы приказал его выпороть хорошенько, – весело посоветовал Никита. – Коли работать не хочет, пороть надо, вот и весь сказ. Верно я говорю? – он обернулся и тут заметил подъехавшего князя Алексея.
– Вот рассказывают нам свены о жизни ихней заморской, – весело сообщил Никита, беря под уздцы княжеского коня. – Ты бы послушал, Алексей Петрович. Не скучают свены за морем, воюют, да все с молодухами на войну ходят. Тевтоны, знаешь, и до них добрались, оказывается.
– Некогда мне слушать, – ответил князь, спрыгивая с лошади, – пойдем, Никита, надо потолковать. А остальные пусть слушают, коли охота. Тебе потом расскажут.
Видя, что князь настроен серьезно, даже озабочен, Ухтомский перестал шутить, пожал плечами и послушно последовал за Алексеем в дом. Настроение князя повлияло и на остальных, народ постепенно разошелся. Витя спрыгнул с опрокинутой бочки, сидя на которой он выступал перед публикой. Рыбкин, помалкивавший перед тем, наконец, высказал свое отношение к его рассказам, покрутив пальцем у виска:
– Спятили, что ли, товарищ майор, – тихо, чтоб не услышали, сказал он, наклонившись к витиному уху, – про Дзержинского такое говорить? Стыдно ведь, а вдруг раскусят?
– Да ладно, – отмахнулся Витя. – Откуда им знать-то? Ты вот что лучше мне скажи, тебе испанец этот, который на золотой лодке капитан, как? Подозрительным не кажется?
– Нет, а что? – удивился Рыбкин.
– Да так, ничего пока, – ответил Витя, – но иностранец все-таки. Ты присматривай, присматривай за ним. Католик он, а католики православных не любят. Читал, наверное, в учебниках? Так что гляди в оба.
– А зачем? – не понял Рыбкин
– Гляди, я тебе сказал, – повысил голос Растоп-ченко. – Мы с тобой что, даром тут хлеб едим? Работать должны. Мало ли что… Коли не хочешь, чтобы тебя в огородники на задний двор сослали, показать себя нужно. Хоть как-то. Полезность свою доказать.
– А-а…
– Вот тебе и а-а… Все вы в милиции лопухи. Вот, гляди, все разошлись, а испанец все ходит и ходит по двору. А чего ходит? И князя вон каким взглядом проводил. Недобрым. А с чего бы это?
– Да как с чего, ревнует просто, – уверенно заключил Рыбкин – Он же давно с княгиней был, как Никита рассказывал, а тут, здрасьте, приехали в Московию.
– Простофиля ты, – еще раз одернул его Витя. – Если ревнует – не наше дело. Но разобраться надо. Может, он еще чего надумал. А вдруг покушение организует? У князя охрана-то вроде тебя, такие же оболтусы. Ни пароля у них, ни информации никакой, что за люди там на лодке – знать не знает никто, и даже в ус не дуют. А они не откуда-нибудь, из Италии приплыли. Иностранцы у нас с сотворения мира всегда напакостить норовят, нутро у них такое. Желание подгадить в крови, по наследству передается.
– Не надо нам лезть, – засомневался Рыбкин, – разгневаем княгиню. А она единственная наша заступница. Худо нам будет. Князь княгиню очень любит. Убьет за нее, если обидим.
– А мы княгиню не тронем, – пообещал Витя, – мы ее людишек пощупаем. Она сама-то, наверняка, не все про них знает. А мы узнаем. И если что – князю доложим. Тогда за место свое можно уже не бояться будет, говно выгребать не сошлют.
– Ну, если так… – кисло согласился Рыбкин.
– Ладно, не ной, пошли в дом, – Витя хлопнул приунывшего сержанта по плечу. – Делай, что я говорю, и полный порядок будет.
Сообразив, что ухнулся он в дебри веков окончательно и бесповоротно, и к своей обычной жизни ему уже никогда не вернуться, Растопченко, отоспавшись, да отъевшись немного на княжеских харчах, слегка успокоился, осмотрелся и решил, что раз так вышло, надо бы поудобнее устроиться в новой обстановке. Используя старый опыт работы в органах, путь для этого Витя видел только один и весьма привычный – выслужиться. А для этого проще всего кого-нибудь заложить. Выслужиться необходимо перед начальством – это был, конечно, князь Белозерский, он тут самый главный. А вот кого заложить?
Людишек вокруг много, весьма разномастных, ближайшее окружение трогать опасно – можно нарваться на неприятности. Какие там у них отношения – сразу не разберешь. Настучишь на доверенного человека – тебе же хвоста и накрутят. А вот кто подальше, меньше на княжеских глазах, тех и подставить можно. Князь, он ведь и в Африке князь. Он, как и все начальники, мыслит крупно, глобально, в мелочах копаться не станет, если правильно материальчик поднести – рубанет и готово. Старания Растопченко запомнит – тогда и положение укрепится, и доверия больше.
Только вот кого? Надо бы кого послабее, бабу какую найти, не княгиню, конечно – тут уж Вите не тягаться, тут, наоборот, прогнуться не грех. Надо выбрать какую-нибудь попроще, которую князь меньше знает. С бабой-то безопаснее выдвинуться. Она пока на эмоциях, а дело-то быстро сделается, коли правильно преподнести. Только вот незадача – все женщины тут по домам сидят, да с детьми заняты, больше ничем. На улицу не выходят вовсе. А дворня – так ее, опять же, князь куда лучше, чем его знает. Им скорее поверит.
Еще можно за иностранцев взяться, с ними привычнее. Огрех какой заметить, поступки подозрительные, да и донести. Даже если оправдаются – это уже неважно будет. Главное – старание показать.
Лучше всего, конечно, сделать князю настоящую услугу. Да такую, чтоб помнил. Жизнь спасти или деньги. Тогда все – будущее обеспечено. Но такая удача в руки идет редко, тут действительно постараться нужно. А потому нужно не лениться на мелочи внимания обращать. Мелкие “прогибы” тоже хороши. Например, по охране Витя подготовил свои соображения, ждал только удобного случая. Но князь Растопченко мало примечал, вообще в упор не видел. А с шестерками, вроде Ухтомского, как решил Витя, распространяться особенно не стоит.
“Подождем, – думал про себя бывший майор советской госбезопасности, поднимаясь по лестнице в княжеский дом, – подождем. Терпение и труд, как говорится, все перетрут. Главное помалкивать пока и впросак не вляпаться. И наблюдать, смотреть по сторонам, все примечать.
Глядишь, и найдется что-то интересное, на что другие внимания не обращают. С начальством главное – на глаза по хорошему поводу попасться. А там проще будет. Там совет дать, тут к незнакомцу первым подойти, как бы собой князя закрывая. Просто беседу интересную завести. Глядишь, и дослужусь до генералов здешних. Какие мои годы?”
– Весело рассказывал, Виктор. Забаву большую затеял. – Рыбкин поотстал, а Растопченко прямиком на пороге дома столкнулся с княгиней.
Вообще, княгиню Витя побаивался. Даже больше, чем князя. Было в ней что-то непонятное. Он толком сообразить не мог что именно, но подсознательно ощущал, не находя пока разумного объяснения. Пугала она его какой-то таившейся в ней неизвестностью, да и чувствовал он себя в ее присутствии плохо – квелым становился, вялым, будто вся энергия из тела утекала. Аж ноги порой подкашивались.
И еще эта тварь мерзкая, которая постоянно по ней ползала. Тоже еще украшение – людей пугать! Вот и сейчас из-за плеча княгини показалась жуткая треугольная голова змеи, и раздвоенный язычок замелькал в воздухе.
Витя в ужасе отступил на шаг назад. “Черт подери! Говорят, она даже спит с этой гадиной в изголовье. И как князь такое терпит…”
– Интересно рассказывал, – повторила княгиня. – Только почему не поведал, – она коварно улыбнулась, – что царь ваш Феликс Эдмундович давно умер, еще до того как ты родился?
Витя остолбенел – ей-то откуда знать?!
– Не бойся, – видя, как побледнел Растопченко, успокоила княгиня, – я никому не скажу. Но впредь будь осторожнее. Не все люди глупцы, помни об этом.
И не произнеся более ни слова, прошла в сад.
Хвост змеи оплетал ее распушенные волосы как серебряная лента, блестящая на солнце.
– Ты чего стоишь-то тут? – подбежал наконец Рыбкин.
– Да, ничего! Тебе-то что? – прикрикнул на него Витя, срывая зло. – Где ты шляешься?
– Я по нужде… – оправдывался Рыбкин. – А что она тебе сказала?
– Сказала, что ты давно в кустах сидишь, как бы кто не укусил за голый зад, сечешь?
– Да я… Простите, товарищ майор…
– Помалкивай, – строго оборвал его Витя. – Не все глупцы – помни об этом. Пошли.
Растопченко снова оглянулся вслед княгине.
“Не бойся, никому не скажу”… Майор хорошо знал, что означают подобные фразы в его работе. Чаще всего именно с них начинается вербовка…
В столовой под руководством дворецкого Василия уже накрывали столы алыми подскатертниками с золотошвейной бахромой, а сверху стелили алтабасовые скатерти.
В прежние времена, по русской традиции, столы покрывали скромными полотняными кусками, а дорогие скатерти доставали только по праздникам. Но княгиня Вассиана не любила, чтобы добро пропадало в сундуках, и приказала даже в будни стелить нарядные скатерти и подавать дорогую посуду.
– Как поохотились? – спросил Алексей Никиту, когда они поднялись в княжеские покои.
– Да, зря проносились, – ответил тот, усаживаясь за широкий деревянный стол и наливая себе в круглую кружку с крышкой медвяного кваса из кувшина, – устали мы с Гарсиа, да и только. Лошадей зря умучали. Пара зайцев да лисица – невелика добыча. А ты как съездил? Как батюшка Геласий? Здоров?
– Здоров. Благословение тебе передавал. И Григорьюшке тоже. Князь Воротынский, говорит, сослан к нам на Белое озеро. В Москве Голицыны и Трубецкие, используя момент, гнут против нас, хотят настроить государя. Андрюшка наш царю прошение подал об отчуждении в его пользу Белозерских земель, включая монастырские…
– Монастырские?! – Никита чуть не поперхнулся. – А брюхо-то у него не лопнет?! Государь Кириллову обитель почитает, не может он монастырь обидеть.
– Ехать надо, Никита Романович, не время отдыхать, наследство родительское защитить надобно.
– Поедем, конечно, – с готовностью согласился Ухтомский. – С охоты возвращаясь, зЛехал я к Сугорским. Там тоже новости неутешительные. Князя Ивана Куракина в монахи постригли, имения отобрали. Поначалу за участие в сговоре казнить хотели, но государь помиловал.
– Ехать надо, Никита, – еще раз решительно повторил Алексей, пристукнув ладонью по столу. – Негоже нам по окраинам отсиживаться и царской милости али немилости дожидаться. Чему бывать – того не миновать. А сдаваться самим Андрюшке – умереть нам всем на месте со стыда.
– Правда твоя, Алексей Петрович, – согласился Никита. – Мы с тобой вместе выросли, вместе в сече бились, вместе в страны дальние по царскому указу ездили, и на плаху вместе пойдем, коли выпадет.
– Так-то так, да есть у нас еще одна забота, – промолвил задумчиво Алексей, подходя к узорчатому слюдяному оконцу, – здесь, на Белозерье.
– Какая еще? – удивился Никита. – Вроде, все тихо кругом.
– А вот не тихо. Ты людей разошли по соседним деревням, пусть расспросят, не появлялись ли какие чужаки в лесах, не просили ли проводников. Если да – то кто такие, откуда. Словом, все. Если кто видел таковых, пусть сюда привезут, сам потолкую. Сделай это немедленно, как от меня выйдешь.
– А откуда чужаки-то? Не слыхали тут в усадьбе ничего. Уж Матвей доложил бы.
– До Геласия слухи дошли со стороны Белозерска, Вологды да Устюга Великого. Шастает там кто-то. Тайно шастает. И не озорничает, делом разбойным не занимается, от людей таится. Но замечали чужаков люди, замечали. В Москве Юсуф затревожился, к нему тоже кто-то подходы тайные копает.
– Жив мурза? – улыбнулся Никита
– Жив пока. Но ищут его по Москве тоже какие-то людишки. Сынок его, Ибрагимка, говорит: убить хотят.
– Ну, а мы при чем? От Москвы до Белозерска почитай сколько верст! – Никита присвистнул.
– Рубины выкрасть хотят, а мурзе за то убийство стародавнее отомстить. Вот и весь сказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46