Куда делись-то все? Где машина? Ребята где?
Но Рыбкин не шелохнулся.
– Старшего нашего зарубили, – продолжал он все таким же убитым голосом. – Еще нескольких человек зарезали в деревне. Тут, рядом. Остальные… Остальные вдоль реки пошли, мост искать. А я вот остался. Вас жду. Обещал же вчера, что вместе будем. Товарищ майор, – Рыбкин с тревожной надеждой заглянул Вите в глаза. – Что будет-то? А? Мы домой-то попадем? Ко мне мама приехала. Мне в общагу надо. Ведь представляете, что получается, – Леха схватил Витю за рукав, – нет больше ничего: нет Питера, то есть, еще нет, нет шоссе, нет телефонов, нас с вами тоже еще нет…
– Нет, Леша, ты точно рехнулся, – успокоился Витя, – с перепоя это у тебя. Ну как это, нас с тобой нет, когда вот ты стоишь, и вот я стою? Дышим, говорим, потрогать друг друга можем. Живы-здоровы. Значит, мы есть. Ты согласен?
Рыбкин утвердительно кивнул.
– Следовательно, – уже совсем весело продолжал Витя, – раз мы есть, значит, все есть: и шоссе, и машины, и телефоны… Просто забрели мы с тобой вчера по пьяни в какую-то тьмутаракань, а твои дружки-менты даже не побеспокоились нас поискать. Давай, пошли, нет времени болтать, – он подтолкнул Леху под локоть. – Вместе держаться будем. – А потом спросил с легкой издевкой: – А тебе всегда по этому делу чужой мир мерещится, или иногда там декабристы захаживают? Или тебе эти артисты с фестиваля голову заморочили?
Но Леха молчал. Красноречие Растопченко также иссякло. И некоторое время они шли, не разговаривая. Вокруг все было так же тихо и пустынно. И никаких намеков на шоссе или прочие достижения цивилизации. И вдруг Витю осенило, чем поразила его с первых же минут пробуждения необыкновенная тишина кругом. Чем она была необыкновенна? А вот как раз тем самым: отсутствием привычных уху городского жителя отзвуков цивилизации, от которых под Питером не скроешься в самом глухом лесу. Не было даже воспоминаний о них. Тишина вокруг была девственной и абсолютной, как при сотворении мира, а воздух… Воздух тоже явно был другим… Сразу он как-то не почувствовал этого. Все вокруг было другим: деревья, топь, трава. Нехоженое, дикое, величественное, исконное… Витя снова почувствовал тревогу.
И вдруг где-то совсем рядом послышалось тихое ржанье лошадей и… приглушенный смех!
– Люди! – Витя вскочил на ноги. – Люди! Он радостно пихнул в плечо Рыбкина, едва не сбив его с ног.
– Бежим! Лесничий, наверное, спросим у него!
– Не ходи! – вцепился в руку сержант – Нас убьют. Уже многих убили! Ты не видел, какая резня в деревне на холме случилась!
Но Витя не слушал. Отбросил руку и что было сил рванул вперед.
– Не хочешь, сиди тут! – зло кинул сержанту на ходу. Но тот, наверное, уже его не слышал.
Деревья поредели, впереди просвечивала поляна. Витя бежал к ней. Рыбкин трусил следом. Перед поляной Леха почти догнал его, но едва заметил на поляне всадников, как тут же кинулся на землю, как под артобстрелом. А вот Витя остановиться не успел и выскочил едва ли не на середину.
То, что он увидел, сначала ничуть его не испугало. Два всадника, мужчина и женщина, в дорогих бархатных одеждах, на великолепно убранных лошадях, обнимались посреди поляны, и даже лошади их, неторопливо перебирая ногами, ласкались друг к другу. У Вити не было сомнений, что это кто-то из разбежавшихся членов клуба крутит тут вдали от общего шума свои амурные дела. Единственное, что вызвало удивление, так это лошади – вчера он что-то не заметил, чтобы в лагере присутствовали всадники. Тем более в столь богатом убранстве. Да и одежды у всадников явно не дешевые. Наверное, к вечеру приехали, после того как они с Лехой поднабрались. Таких павлинов было бы трудно не заметить. Одних камней да мехов понашили на одежонку, “Мерседес” купить хватит. Каждому.
“А может, – вдруг мелькнула мысль, – Иваныч не обманул, и действительно кое-кто из новоявленных русских князей-буржуев посетил фестиваль, себя показать? Они ведь пешком не ходят. У них, наверняка, тут куча “джипов” под боком стоит. Покажу удостоверение, пока не отобрали. Подвезут”.
Мужчина и женщина целовались, не обращая на Растопченко никакого внимания, и Витя кашлянул:
– Товарищи, – громко произнес он. – Товарищи, прошу прощения, не подскажете, где здесь остановка автобуса? Как доехать до метро?
Услышав его голос, женщина испуганно обернулась и отпрянула. Мужчина дернул поводья и выехал вперед, закрывая ее собой, рука грозно легла на рукоять сабли. С другой стороны поляны из-за деревьев появились еще дюжина всадников и встали полукругом за спиной хозяина, готовые к атаке. Все с саблями, кое у кого у седла болтались щиты и луки.
“Братва, наверно”, – мелькнуло в голове у Вити.
Он вдруг почувствовал, как руки его задрожали и, дабы не выдать себя, быстро спрятал кулаки в карманы.
“С братвой лучше не связываться, – подумал он, – это у них снаружи игрушечные мечи, а за пазухой-то, поди, стволы припрятаны. Сейчас как резанут из “Узи”… Никакие “корочки” не помогут”.
– Беги! Беги! – донесся откуда-то из-за спины голос Рыбкина.
“Да, что-то тут не то, – понял Растопченко. – Явно не то. Надо бы отваливать”.
Но под внимательными взглядами полутора десятков мужчин ноги слушаться отказывались. Растопченко словно врос в землю и стоял, вылупившись на всадников, а они, вдруг заметил он, рассматривали его с не меньшим страхом и изумлением. Его одежда: джинсы, клетчатая рубашка, курточка, не говоря уже о милицейском мундире Рыбкина, который маячил в отдалении, – все это явно озадачило братву… Да и братву ли?..
Возникла тревожная пауза: Витя стоял не шелохнувшись, всадники не двигались. Все молчали. И только Рыбкин тихо стонал сзади: “Убегать надо, товарищ майор, убегать!”
Вдруг Витя увидел, как женщина что-то сказала своему другу. Причем, Витя мог поклясться, сказала по-французски. Особенно-то он в языках не отличался, но в школе учил французский, в “учебке” – английский, и во всяком случае отличить один от другого на слух мог.
“Так они еще и иностранцы! – догадался Растопченко. – Придется вспоминать, как там по-французски будет… А что в наши старорусские кафтаны вырядились? Видать, “Интурист” тоже в фестивале участие принимал. Иначе как тут французы оказались?..” Додумать свои мысли Витя не успел. Мужчина подал знак одному из охранников, и всадник, пришпорив коня, направился прямо к Растопченко. Тот похолодел. Теперь предупреждения Рыбкина уже не казались ему излишним паникерством. Он вдруг заметил, что лица у людей, встретившихся ему на этой поляне посреди девственного леса, ну, сразу не поймешь, но какие-то не такие… Ладно бы только одеты по-самаркандски. Крутых, да и всех прочих во что ни одень – все равно видно. А тут лица, как с портретов в Русском музее или в Эрмитаже. Правда, Витя давно уже там не был, многое подзабыл, но кое-какие воспоминания об искусстве у него все-таки сохранились. Сам в молодые годы увлекался, да и в учебке хоть кое-как, по верхам, но все-таки поднатаскали.
Благородные, что ли? Или еще какое-то слово напрашивается…
Всадник приблизился, натянул поводья. Нападать на Витю он явно не собирался – ни к сабле своей не тянулся, ни пистолета из-за пазухи не доставал. Остановился шагах в пяти и произнес… по-русски:
– Князь Алексей Петрович Белозерский и княгиня Вассиана желают знать, кто будете? Из каких краев?
“Слава богу, русские, – с облегчением подумал Витя, – поймут, не придется язык ломать. Но сами-то они кто? – Он замялся. – Как сказать-то…”
– Слышь, служивый, нам бы в город, на метро, а? – не очень уверенно ответил он.
Всадник не понял и что-то переспросил. Но Витя не услышал его слов. Внимание Растопченко приковала к себе княгиня, которая выехала вперед и неторопливо приближалась.
В ее глазах глубокого кобальтового цвета Витя не видел ни страха, ни удивления; как ни странно, в них явно читалось сочувствие и… понимание. Как будто она знала что-то неведомое всем прочим. Как будто она была знакомой, родной…
“Красивая девочка, модель, что ли, из Парижа?” – подумал Витя, глядя на нее.
Вот она подъехала совсем близко. Охранник посторонился и положил руку на рукоять сабли. Весь его посуровевший вид говорил о том, что он в любую минуту готов встать на защиту госпожи.
На всаднице был черный бархатный костюм, отделанный лиловыми кружевами, иссиня-черные волосы свободно вились по плечам. Она совсем не походила на тех толстых неумех в сарафанах, которые всю жизнь проводили в светелках, пряли, шили да на качелях качались и даже читать не умели. Только вчера Витя посмеивался над ними на фестивале, когда подобный тип женщины некоторые “знатоки средневековья” пытались выдать за идеал. Для модели она явно ростом маловата, а так…
– Вассиана, – произнесла княгиня – Мое имя Вассиана. – Она говорила по-русски, но в ее речи явно чувствовался легкий романский акцент.
“Вассиана”, – казалось подхватили высокие кроны деревьев.
“Вассиана…” – испуганная птица метнулась среди веток.
– Ты голоден, я вижу, – негромко продолжила она, глядя на бывшего чекиста с малопонятной многозначительной улыбкой. – И вижу я, что судьба решила очень зло с тобой пошутить. Ты пока еще даже не понимаешь, насколько зло. Сочувствую. Князь разрешил накормить тебя. Этот человек с тобой?
Только теперь Витя обернулся, вспомнив о Лехе.
Видя, что никого не убивают, и даже, похоже, нашли общий язык, Рыбкин подошел поближе.
– Да, со мной, – подтвердил Витя. – Э… девушка, ваше сиятельство, – вспомнил он, как обращались к господам в кино, – до Питера не подбросите?
Всадница звонко расхохоталась.
– Так то до Свей надо путь держать, – ответил вместо нее воин. – А мы в другую сторону…
– Мы на Белое озеро, а потом в Москву едем, – со смехом пояснила Вассиана.
– Девушка, а день-то сегодня какой? Воскресенье или понедельник уже? – ничего не понимая, взмолился Витя. – Игра – игрой, а время-то сколько, хоть скажи? Заигрались совсем. И когда домой поедем? Хоть в Питер, хоть в Москву, все равно. Не надоело вам выкаблучиваться? На работу же всем. Или не так?
– Никита, отъедь, – обратилась Вассиана к воину. – Хочу пару слов гостю нежданному сказать.
Всадник неуверенно оглянулся в сторону князя, и женщина ободряюще добавила:
– Не беспокойся, Никита. Гость наш человек мирный, да и оружия при нем нет. Отъедь.
– Так чего, возьмете или нет?! – потребовал ответа уставший от навалившихся на него странностей Растопченко, но то, что он услышал в ответ, повергло его в настоящий шок.
– Не о том мысли твои, незнакомец, – негромко, но четко и ясно произнесла Вассиана. – Не о работе своей утерянной заботиться тебе надлежит, а о животе своем и судьбе горькой. Ибо ныне ты находишься в году одна тысяча пятьсот пятьдесят втором от рождения господа нашего Иисуса Христа, в царствование государя Иоанна Васильевича на земле Водьской пятины, недалече от ямского тракта от Пскова на Новгород. Уж не знаю, за какие грехи послал вам Бог это испытание, но дома вашего и города в мире сем пока еще нет.
– Ох, бляха-муха, – только и вымолвил Рыбкин и невесть откуда взявшимся инстинктивным жестом широко перекрестился.
– Что за бред?! – мотнул головой Витя. – Какой царь, какой год? Вы тут все с ума посходили, на своем маскараде!
– Замолчи, несчастный, – так же тихо и спокойно продолжила Вассиана, – ибо уговаривать я тебя не стану. Не хочешь верить, спасайся сам. А хочешь жить: нравы свои грубые позабудь немедля. С людьми разговаривай уважительно, князю кланяйся с почтением. И помни, тут хоть и не Европа, но за гнусный нрав тоже веревку на шею получить можно, али нож под ребро. И решай не медля, мгновения у тебя считанные остались. Между жизнью и смертью висишь.
– Живой? – неожиданно громко прозвучал вопрос подъехавшего князя. Теперь Витя, хотя еще и с трудом, но вроде как понимал, что князь настоящий, то есть был настоящим.
– Живой, живой, ваше сиятельство, – бодро ответил за него Рыбкин. Он на удивление быстро успел сделать свой выбор, и теперь не очень умело, но достаточно почтительно склонил голову перед местным начальством.
Князь восседал на черном скакуне, покрытом богато расшитой попоной. Витя прямо уперся взглядом в вышитый на попоне герб: щит, помещенный на горностаевом поле развернутой княжеской мантии и покрытый княжеской шапкой. В голубом поле серебряная полоса реки, в которой положены на крест две рыбы. Над рекою серебряный полумесяц рогами вверх, а над полумесяцем – серебряный крест.
Сам князь был статен и красив лицом. Возраста явно молодого, что-то около тридцати лет. Густые русые волосы под шапкой, светлее загорелого лица, составляли явную противоположность с темными бровями и ресницами. Короткая борода, немного темнее волос, слегка оттеняла губы и подбородок. Глаза – темно-серые, взгляд – цепкий и умный, в нем сквозила решительность, недюжинная сила духа и привычка к власти.
– Возьмем их с собой, принц, – не то спросила, не то попросила Вассиана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но Рыбкин не шелохнулся.
– Старшего нашего зарубили, – продолжал он все таким же убитым голосом. – Еще нескольких человек зарезали в деревне. Тут, рядом. Остальные… Остальные вдоль реки пошли, мост искать. А я вот остался. Вас жду. Обещал же вчера, что вместе будем. Товарищ майор, – Рыбкин с тревожной надеждой заглянул Вите в глаза. – Что будет-то? А? Мы домой-то попадем? Ко мне мама приехала. Мне в общагу надо. Ведь представляете, что получается, – Леха схватил Витю за рукав, – нет больше ничего: нет Питера, то есть, еще нет, нет шоссе, нет телефонов, нас с вами тоже еще нет…
– Нет, Леша, ты точно рехнулся, – успокоился Витя, – с перепоя это у тебя. Ну как это, нас с тобой нет, когда вот ты стоишь, и вот я стою? Дышим, говорим, потрогать друг друга можем. Живы-здоровы. Значит, мы есть. Ты согласен?
Рыбкин утвердительно кивнул.
– Следовательно, – уже совсем весело продолжал Витя, – раз мы есть, значит, все есть: и шоссе, и машины, и телефоны… Просто забрели мы с тобой вчера по пьяни в какую-то тьмутаракань, а твои дружки-менты даже не побеспокоились нас поискать. Давай, пошли, нет времени болтать, – он подтолкнул Леху под локоть. – Вместе держаться будем. – А потом спросил с легкой издевкой: – А тебе всегда по этому делу чужой мир мерещится, или иногда там декабристы захаживают? Или тебе эти артисты с фестиваля голову заморочили?
Но Леха молчал. Красноречие Растопченко также иссякло. И некоторое время они шли, не разговаривая. Вокруг все было так же тихо и пустынно. И никаких намеков на шоссе или прочие достижения цивилизации. И вдруг Витю осенило, чем поразила его с первых же минут пробуждения необыкновенная тишина кругом. Чем она была необыкновенна? А вот как раз тем самым: отсутствием привычных уху городского жителя отзвуков цивилизации, от которых под Питером не скроешься в самом глухом лесу. Не было даже воспоминаний о них. Тишина вокруг была девственной и абсолютной, как при сотворении мира, а воздух… Воздух тоже явно был другим… Сразу он как-то не почувствовал этого. Все вокруг было другим: деревья, топь, трава. Нехоженое, дикое, величественное, исконное… Витя снова почувствовал тревогу.
И вдруг где-то совсем рядом послышалось тихое ржанье лошадей и… приглушенный смех!
– Люди! – Витя вскочил на ноги. – Люди! Он радостно пихнул в плечо Рыбкина, едва не сбив его с ног.
– Бежим! Лесничий, наверное, спросим у него!
– Не ходи! – вцепился в руку сержант – Нас убьют. Уже многих убили! Ты не видел, какая резня в деревне на холме случилась!
Но Витя не слушал. Отбросил руку и что было сил рванул вперед.
– Не хочешь, сиди тут! – зло кинул сержанту на ходу. Но тот, наверное, уже его не слышал.
Деревья поредели, впереди просвечивала поляна. Витя бежал к ней. Рыбкин трусил следом. Перед поляной Леха почти догнал его, но едва заметил на поляне всадников, как тут же кинулся на землю, как под артобстрелом. А вот Витя остановиться не успел и выскочил едва ли не на середину.
То, что он увидел, сначала ничуть его не испугало. Два всадника, мужчина и женщина, в дорогих бархатных одеждах, на великолепно убранных лошадях, обнимались посреди поляны, и даже лошади их, неторопливо перебирая ногами, ласкались друг к другу. У Вити не было сомнений, что это кто-то из разбежавшихся членов клуба крутит тут вдали от общего шума свои амурные дела. Единственное, что вызвало удивление, так это лошади – вчера он что-то не заметил, чтобы в лагере присутствовали всадники. Тем более в столь богатом убранстве. Да и одежды у всадников явно не дешевые. Наверное, к вечеру приехали, после того как они с Лехой поднабрались. Таких павлинов было бы трудно не заметить. Одних камней да мехов понашили на одежонку, “Мерседес” купить хватит. Каждому.
“А может, – вдруг мелькнула мысль, – Иваныч не обманул, и действительно кое-кто из новоявленных русских князей-буржуев посетил фестиваль, себя показать? Они ведь пешком не ходят. У них, наверняка, тут куча “джипов” под боком стоит. Покажу удостоверение, пока не отобрали. Подвезут”.
Мужчина и женщина целовались, не обращая на Растопченко никакого внимания, и Витя кашлянул:
– Товарищи, – громко произнес он. – Товарищи, прошу прощения, не подскажете, где здесь остановка автобуса? Как доехать до метро?
Услышав его голос, женщина испуганно обернулась и отпрянула. Мужчина дернул поводья и выехал вперед, закрывая ее собой, рука грозно легла на рукоять сабли. С другой стороны поляны из-за деревьев появились еще дюжина всадников и встали полукругом за спиной хозяина, готовые к атаке. Все с саблями, кое у кого у седла болтались щиты и луки.
“Братва, наверно”, – мелькнуло в голове у Вити.
Он вдруг почувствовал, как руки его задрожали и, дабы не выдать себя, быстро спрятал кулаки в карманы.
“С братвой лучше не связываться, – подумал он, – это у них снаружи игрушечные мечи, а за пазухой-то, поди, стволы припрятаны. Сейчас как резанут из “Узи”… Никакие “корочки” не помогут”.
– Беги! Беги! – донесся откуда-то из-за спины голос Рыбкина.
“Да, что-то тут не то, – понял Растопченко. – Явно не то. Надо бы отваливать”.
Но под внимательными взглядами полутора десятков мужчин ноги слушаться отказывались. Растопченко словно врос в землю и стоял, вылупившись на всадников, а они, вдруг заметил он, рассматривали его с не меньшим страхом и изумлением. Его одежда: джинсы, клетчатая рубашка, курточка, не говоря уже о милицейском мундире Рыбкина, который маячил в отдалении, – все это явно озадачило братву… Да и братву ли?..
Возникла тревожная пауза: Витя стоял не шелохнувшись, всадники не двигались. Все молчали. И только Рыбкин тихо стонал сзади: “Убегать надо, товарищ майор, убегать!”
Вдруг Витя увидел, как женщина что-то сказала своему другу. Причем, Витя мог поклясться, сказала по-французски. Особенно-то он в языках не отличался, но в школе учил французский, в “учебке” – английский, и во всяком случае отличить один от другого на слух мог.
“Так они еще и иностранцы! – догадался Растопченко. – Придется вспоминать, как там по-французски будет… А что в наши старорусские кафтаны вырядились? Видать, “Интурист” тоже в фестивале участие принимал. Иначе как тут французы оказались?..” Додумать свои мысли Витя не успел. Мужчина подал знак одному из охранников, и всадник, пришпорив коня, направился прямо к Растопченко. Тот похолодел. Теперь предупреждения Рыбкина уже не казались ему излишним паникерством. Он вдруг заметил, что лица у людей, встретившихся ему на этой поляне посреди девственного леса, ну, сразу не поймешь, но какие-то не такие… Ладно бы только одеты по-самаркандски. Крутых, да и всех прочих во что ни одень – все равно видно. А тут лица, как с портретов в Русском музее или в Эрмитаже. Правда, Витя давно уже там не был, многое подзабыл, но кое-какие воспоминания об искусстве у него все-таки сохранились. Сам в молодые годы увлекался, да и в учебке хоть кое-как, по верхам, но все-таки поднатаскали.
Благородные, что ли? Или еще какое-то слово напрашивается…
Всадник приблизился, натянул поводья. Нападать на Витю он явно не собирался – ни к сабле своей не тянулся, ни пистолета из-за пазухи не доставал. Остановился шагах в пяти и произнес… по-русски:
– Князь Алексей Петрович Белозерский и княгиня Вассиана желают знать, кто будете? Из каких краев?
“Слава богу, русские, – с облегчением подумал Витя, – поймут, не придется язык ломать. Но сами-то они кто? – Он замялся. – Как сказать-то…”
– Слышь, служивый, нам бы в город, на метро, а? – не очень уверенно ответил он.
Всадник не понял и что-то переспросил. Но Витя не услышал его слов. Внимание Растопченко приковала к себе княгиня, которая выехала вперед и неторопливо приближалась.
В ее глазах глубокого кобальтового цвета Витя не видел ни страха, ни удивления; как ни странно, в них явно читалось сочувствие и… понимание. Как будто она знала что-то неведомое всем прочим. Как будто она была знакомой, родной…
“Красивая девочка, модель, что ли, из Парижа?” – подумал Витя, глядя на нее.
Вот она подъехала совсем близко. Охранник посторонился и положил руку на рукоять сабли. Весь его посуровевший вид говорил о том, что он в любую минуту готов встать на защиту госпожи.
На всаднице был черный бархатный костюм, отделанный лиловыми кружевами, иссиня-черные волосы свободно вились по плечам. Она совсем не походила на тех толстых неумех в сарафанах, которые всю жизнь проводили в светелках, пряли, шили да на качелях качались и даже читать не умели. Только вчера Витя посмеивался над ними на фестивале, когда подобный тип женщины некоторые “знатоки средневековья” пытались выдать за идеал. Для модели она явно ростом маловата, а так…
– Вассиана, – произнесла княгиня – Мое имя Вассиана. – Она говорила по-русски, но в ее речи явно чувствовался легкий романский акцент.
“Вассиана”, – казалось подхватили высокие кроны деревьев.
“Вассиана…” – испуганная птица метнулась среди веток.
– Ты голоден, я вижу, – негромко продолжила она, глядя на бывшего чекиста с малопонятной многозначительной улыбкой. – И вижу я, что судьба решила очень зло с тобой пошутить. Ты пока еще даже не понимаешь, насколько зло. Сочувствую. Князь разрешил накормить тебя. Этот человек с тобой?
Только теперь Витя обернулся, вспомнив о Лехе.
Видя, что никого не убивают, и даже, похоже, нашли общий язык, Рыбкин подошел поближе.
– Да, со мной, – подтвердил Витя. – Э… девушка, ваше сиятельство, – вспомнил он, как обращались к господам в кино, – до Питера не подбросите?
Всадница звонко расхохоталась.
– Так то до Свей надо путь держать, – ответил вместо нее воин. – А мы в другую сторону…
– Мы на Белое озеро, а потом в Москву едем, – со смехом пояснила Вассиана.
– Девушка, а день-то сегодня какой? Воскресенье или понедельник уже? – ничего не понимая, взмолился Витя. – Игра – игрой, а время-то сколько, хоть скажи? Заигрались совсем. И когда домой поедем? Хоть в Питер, хоть в Москву, все равно. Не надоело вам выкаблучиваться? На работу же всем. Или не так?
– Никита, отъедь, – обратилась Вассиана к воину. – Хочу пару слов гостю нежданному сказать.
Всадник неуверенно оглянулся в сторону князя, и женщина ободряюще добавила:
– Не беспокойся, Никита. Гость наш человек мирный, да и оружия при нем нет. Отъедь.
– Так чего, возьмете или нет?! – потребовал ответа уставший от навалившихся на него странностей Растопченко, но то, что он услышал в ответ, повергло его в настоящий шок.
– Не о том мысли твои, незнакомец, – негромко, но четко и ясно произнесла Вассиана. – Не о работе своей утерянной заботиться тебе надлежит, а о животе своем и судьбе горькой. Ибо ныне ты находишься в году одна тысяча пятьсот пятьдесят втором от рождения господа нашего Иисуса Христа, в царствование государя Иоанна Васильевича на земле Водьской пятины, недалече от ямского тракта от Пскова на Новгород. Уж не знаю, за какие грехи послал вам Бог это испытание, но дома вашего и города в мире сем пока еще нет.
– Ох, бляха-муха, – только и вымолвил Рыбкин и невесть откуда взявшимся инстинктивным жестом широко перекрестился.
– Что за бред?! – мотнул головой Витя. – Какой царь, какой год? Вы тут все с ума посходили, на своем маскараде!
– Замолчи, несчастный, – так же тихо и спокойно продолжила Вассиана, – ибо уговаривать я тебя не стану. Не хочешь верить, спасайся сам. А хочешь жить: нравы свои грубые позабудь немедля. С людьми разговаривай уважительно, князю кланяйся с почтением. И помни, тут хоть и не Европа, но за гнусный нрав тоже веревку на шею получить можно, али нож под ребро. И решай не медля, мгновения у тебя считанные остались. Между жизнью и смертью висишь.
– Живой? – неожиданно громко прозвучал вопрос подъехавшего князя. Теперь Витя, хотя еще и с трудом, но вроде как понимал, что князь настоящий, то есть был настоящим.
– Живой, живой, ваше сиятельство, – бодро ответил за него Рыбкин. Он на удивление быстро успел сделать свой выбор, и теперь не очень умело, но достаточно почтительно склонил голову перед местным начальством.
Князь восседал на черном скакуне, покрытом богато расшитой попоной. Витя прямо уперся взглядом в вышитый на попоне герб: щит, помещенный на горностаевом поле развернутой княжеской мантии и покрытый княжеской шапкой. В голубом поле серебряная полоса реки, в которой положены на крест две рыбы. Над рекою серебряный полумесяц рогами вверх, а над полумесяцем – серебряный крест.
Сам князь был статен и красив лицом. Возраста явно молодого, что-то около тридцати лет. Густые русые волосы под шапкой, светлее загорелого лица, составляли явную противоположность с темными бровями и ресницами. Короткая борода, немного темнее волос, слегка оттеняла губы и подбородок. Глаза – темно-серые, взгляд – цепкий и умный, в нем сквозила решительность, недюжинная сила духа и привычка к власти.
– Возьмем их с собой, принц, – не то спросила, не то попросила Вассиана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46